Гай Кассий Лонгин (1/1)

То ли головой о стену постучаться, то ли врезать кому? Ожидание прихода пожизненного диктатора в сенат затянулось до неприличия. Даже Децим Брут не выдержал и пошёл узнать, в чём дело.Марк Юний сел рядом со мной, закрыв глаза. Я покосился на него и увидел, что по его лицу блуждают гримасы. Мне лишь оставалось надеяться, что он не передумает. На него и так все слишком давили: я, Сервилия, Порция, которая демонстративно хромала перед нами дня три назад, показывая тем самым, как она умеет хранить тайны.Как вдова истинного помпеянца и дочь Катона-младшего, Порция знала, какие струны нужно задеть в душе Брута, чтобы окончательно заставить его действовать. Разыграла целое представление с раной на бедре, с которой якобы ходила весь день и терпела. Рабыни клятвенно подтвердили слова хозяйки. Мне оставалось лишь закатить глаза. Брут и впрямь повёлся, хотя мне прекрасно было видно, что рана почти свежая. Порция нанесла её себе не далее как перед нашим приходом. Зато перепуганный Брут, увидев, что у обожаемой супруги жар, принялся гонять рабов, чтобы те привели эскулапа.С трудом успокоив Брута, я подумал о том, что от такой раны не мог подняться жар и воспаление, если только Порция специально не занесла туда грязь. С другой стороны, именно горячая поддержка жены окончательно склонила на нашу сторону Марка Юния Брута.Главное, чтобы не передумал в последний момент, а то вчера мне показалось, что он то и дело порывался что-то сказать Цезарю, но каждый раз сдерживался. Когда я после ужина у Цезаря довёл его до дома, Брут вдруг остановился в дверях и произнёс непонятное:—?Кассий, я уже ничего не могу изменить.—?О чём ты говоришь?Брут сполз по стене на ступеньки и, усмехнувшись, ответил:—?Не волнуйся, это касается только меня.Когда я развернулся, чтобы уйти прочь, за моей спиной тихо добавили:—?Меня и Цезаря.Я невольно оглянулся, но за Брутом уже закрылась дверь. Раб проводил меня до ворот, закрыл их за мной, и я всю дорогу до дома размышлял над словами Брута.Наутро, разумеется, тот был спокоен как никто, и все мои попытки расспросить о его странных вчерашних словах, наткнулись на глухую стену непонимания. Я отступился, и мы пошли в театр Помпея.А ведь во время убийства Цезаря Брут должен будет нанести удар кинжалом вместе со всеми?— иначе нет смысла во всём этом священном действии.После полудня к Бруту прибежал один из домочадцев и что-то сообщил. Лицо того омрачилось. Я подошёл к нему и узнал, что Порция почти при смерти от волнения. Этого только не хватало! Взяв ставшую вдруг ледяной руку Брута в свои ладони, я постарался успокоить его. Смертельно бледный, он развернулся к слуге и твёрдо приказал:—?Возвращайся домой и присматривай за госпожой. Я остаюсь здесь.От сердца отлегло от таких слов Брута. Я привлёк его к себе, поглаживая по спине, а потом усадил на скамью.Пока возился с Брутом, чуть не пропустил приход Цезаря. Своим величием диктатор буквально наполнял то место, где мы сидели. Стоя на возвышении, Цезарь осмотрел всех. У меня от неожиданности чуть нож из рук не выпал. Он никогда так не делал. А сейчас его тяжёлый ледяной взгляд словно придавливал меня. Но жребий брошен! Мы готовы совершить убийство во имя Республики!Я как завороженный смотрел на то, как пожизненный диктатор садится в кресло, как разворачивает прошение Цимбора. Черты его лица были неподвижны, словно у статуи. Диктатор, не выпуская из рук какого-то свитка, проглядел прошение, лёгкая усмешка пробежала по его лицу, и в этот момент мне показалось, что он всё знает. Знает о наших планах принести его в жертву во славу Республики.Из оцепенения, в которое ввело меня величие диктатора, меня вытащило лишь сверкнувшее в отблесках огней лезвие ножа Каски. Я вскочил с места, вслед за мной поднялись другие наши единомышленники, последним встал Марк Юний Брут.Мы окружили Цезаря, стали наносить ему удары ножами и стилусами, но диктатор упорно цеплялся за жизнь. Он смог схватить меня за руку и так сжать запястье, что я едва не вскрикнул от боли. Выдернув руку из скользкой от крови ладони Цезаря, я постарался выбраться из толпы разгорячённых людей. Оказавшись снаружи, я увидел, что Марк Юний стоит чуть поодаль и кривит губы. Пришлось подтолкнуть его к Цезарю. Все тут же расступились, давая возможность потомку легендарного Брута нанести главный удар.Тот медлил и смотрел на Цезаря непонятным взглядом. Мне показалось, что ещё чуть-чуть?— и Брут кинется поднимать сползавшего на пол диктатора. Тем временем Цезарь, вытерев кровь с глаз и выплюнув чёрный сгусток изо рта, окатил Брута взглядом, полным ледяного презрения?— и одновременно прощения. Боги всемогущие, он опять простил?! Я чуть было не застонал в голос— мне никогда не понять Цезаря, никогда.Пока я, тяжело дыша пытаюсь постичь мысли Цезаря, он негнущейся рукой старался натянуть на своё лицо излохмаченную от наших ножей тогу. Меж тем Брут коротко замахнулся и со всей силы воткнул нож в израненное тело диктатора. От удивления, какое вызвал удар Брута, у меня в голове всё прояснилось. Он что, ударил Цезаря в пах? Как это я должен понимать? Он ему мстит как любовнику матери или как… как своему любовнику? Что за мысли лезут мне в голову? Хотя, если подумать и вспомнить…Подумать и вспомнить мне мешает окрик:—?Остановитесь!Оглянувшись в сторону дверей, вижу Марка Антония, мрачного, как Везувий.