Сердце матери (1/1)

— Я же просила возвращаться до захода солнца, Исаак, почему ты опять гуляешь по темноте? — шелест юбки, быстрые шаги, отдающиеся шумом и высокий голос. Стоит мальчишке щелкнуть замком, закрывая за собой дверь, в прихожей материализуется фигура его матери. По выражению ее лица отчетливо видно, как она изо всех сил, но безуспешно старается придать своему виду строгости. Как бы не старалась она быть суровой, страх, волнение, а вместе с ними и облегчение, вызванное видом сына, были легко заметны даже невнимательному глазу, что говорить об искушенном в понимании человеческой природы Исааке. — Прости, мам, я не уследил за временем, — с неизменной беспристрастностью, даже не пытаясь нагнать на себя виноватый вид, отзывается мальчишка, потому что прекрасно знает, что даже этих сухих слов будет достаточно. И действительно, притворная строгость на лице женщины уступает место какому-то обреченному выражению, и она тяжело вздыхает.— Я же волнуюсь, Исаак. Пообещай, что будешь приходить вовремя, — в голосе ее уже не слышно былой надежды, с которой она обычно всегда повторяла эту фразу. Сегодня она произносится скорее по привычке, с мертвой интонацией. Такой же мертвой, как и надежда на то, что ее сын исправится.— Обещаю.Одно слово, и лицо женщины озаряется улыбкой, а взгляд, устремленный на сына, наполняется нежностью, которая у иного обязательно вызовет слезы умиления. У иного.— Пойду разогрею тебе ужин, — словно опомнившись, суетливо произносит она, будто мысль о том, что сын не кормлен, вызывает у нее панику. — Спасибо, но я не голоден, — Исаак останавливает свою мать, осторожно схватив ее за запястье, а после, с преисполненным невинностью тоном, добавляет:— Давай я лучше сделаю тебе какао, как ты любишь? В качестве искупления.Эти слова заставляют ее губы вновь дрогнуть в улыбке, а лицо принять вид растерянный и вместе с тем осчастливленный. Она не сразу находится с ответом и в конечном итоге со словами благодарности обнимает сына от переизбытка чувств. В последнее время он был так холоден и неприветлив с ней, что эти слова в одно мгновение заставляют забыть все печали и причиненные обиды. Детские руки, сомкнувшиеся за ее спиной, заставляют невольно сильнее прижать к груди столь родное существо, забываясь в эйфории этого момента. Долгожданное примирение, и теперь весь холод между ними растоплен, а все недомолвки остались позади. Это все такой же Исаак. Ее Исаак.***— По правде, крайне непривычно, когда родители посещают мой кабинет по собственной воле, а не по звонку из школы, — со смехом произносит тучный мужчина средних лет, облаченный в белую рубашку с ослабленным воротом и серые брюки. Облокотившись на спинку своего кресла, он взирает на женщину снизу вверх и, заметив на ее лице суетливое подобие улыбки, созданное лишь с той целью, чтобы не оскорбить чужое остроумие, осознает, что дело, по правде, серьезное. Смех перерастает в фальшивый кашель, и улыбка вскоре полностью стирается с его лица.— Присаживайтесь, миссис Кронер. Так о чем вы хотели поговорить?Невысокая женщина с копной вьющихся темно-русых волос, убранных гребнем, выглядит расстроенной и вместе с тем очень взволнованной — это заметно даже тем, кто был хорошо с знаком с этой меланхоличной и вечно суетливой натурой. Одета она достаточно скромно: в длинную серую юбку, полы которой доходили ей до щиколоток, ситцевую светло-голубую блузку с каким-то причудливым узором и явно старые туфли. Из украшений разве что обручальное кольцо и золотые сережки, полученные в наследство и являвшиеся фамильной реликвией. Коротко кивнув, женщина садится на самый край стула, находящийся против кресла школьного работника. Тонкие пальцы без всякого осознания перебирают ткань длинной юбки и, при рассмотрении, заметно, что они искусаны — опять-таки наводит на мысли о постоянном волнении и неспособности совладать с собственными вредными привычками.— Спасибо, что согласились уделить мне время, мистер Джонсон, — глядя куда-то вниз, произносит она, набираясь сил для следующих слов и тщательно подбирая эти самые слова. Школьный соцпедагог в свою очередь отвечает учтивой улыбкой и кивком, но и то, и другое остаются ею незамеченными. Молчание затягивается, расположившийся в кресле мужчина бросает украдкой взгляд на часы, еще некоторое время изучает взглядом дикое, но по-своему очаровательное существо, оказавшееся в его кабинете. Невольно ловит себя на мысли о том, как она красива: проста, незатейлива, но очень женственна, естественна, и, что главное, в ней отсутствовал всякий намек на пошлость, что нынче, как любят повторять пожившие и повидавшие, большая редкость со всеми этими новомодными веяниями. Женщина в очередной раз закусывает губу, и, не выдерживая, американец, кашлянув пару раз в знак того, что в запасе у них не целый день, подает голос первым, поскольку не застает никакой реакции на свой сигнальный кашель:— Я не соврал, когда сказал, что удивлен вашим визитом: у учителей нет никаких претензий к вашему сыну. Да, его способности далеки до блестящих, особенно в технических сферах, но у него нет оценок ниже ?удовлетворительно?. Более того, некоторые преподаватели отмечают его тихий ум и скрытый потенциал, который можно раскрыть при желании и усердии. Если бы Исаак постарался, то мог бы быть успешным учеником.Она не смеет прервать этот монолог, который на самом деле совершенно ее не интересует. И лишь когда соцпедагог умолкает, с выжиданием взирая на нее своими маленькими глазками, она наконец отрывает собственный взгляд от пола и встречается с мужским. Глаза, пожалуй, были в ней самым интересным и прекрасным: большие, выразительные, болотного цвета, с заключенной в них глубиной взгляда, которую редко можно увидеть в ком-то. В них всегда чувствовалась сокрытая печаль, даже или особенно когда взгляд был преисполнен нежностью, любовью или заботой. И сейчас, встретившись с этими глазами, мужчина не мог не ощутить тревогу, смешанную с извечной печалью, которая, казалось, была стержнем этой меланхоличной натуры. Это притягивало и отпугивало одновременно: в такую женщину легко бы влюбился поэт, романтик, творец по натуре, но иные бы остро чувствовали нечто чужое и непонятное в ней. Полную самоотверженности и самоотдачи любовь, присущую таким женщинам, не смог бы по достоинству оценить ни один человек, так уж был устроен мир. А только на такую любовь, пламенную, преданную, в которой забываешь самого себя и полностью отдаешься этому чувству, эти женщины и были способны.— Меня привела сюда не школьная успеваемость Исаака, мистер Джонсон. Понимаете... — в очередной раз женщина закусывает нижнюю губу и продолжает: — В последнее время меня очень беспокоит его поведение, и я надеялась, что вы могли бы помочь мне разобраться в...Она осекается, поскольку из головы вылетает правильное слово, но надеется, что смысл доходит до собеседника. Взгляд ее суетливо бегает по комнате, и мистер Джонсон, заметив эту суету и заминку, подает голос, дабы успокоить и без того взволнованную женщину:— Вы и ваши домашние наверняка знаете своего сына лучше меня, так почему же вы решили, что я способен помочь?— Я с ним в последнее время совершенно не вижусь. День он проводит в школе, потом слоняется где-то до позднего вечера, а вернувшись домой, не ужиная, ложится спать.Мистер Джонсон подается вперед, отчего спинка его кресла издает скрипучий звук, и складывает руки в замок перед собой. Сочувствие к этой женщине не дает ему права отмахнуться от нее. Он видит, что она напугана, и искренне желает помочь, хотя и не уверен, что способен. Сам он не наблюдает в Исааке Кронере никаких негативных перемен, а слова гости не вызывают ничего, кроме недоумения. В школе были дети, вызывавшие гораздо больше беспокойства и доставлявшие больше проблем.— Хорошо. Миссис Кронер, расскажите, что именно в его поведении вас беспокоит?Женщина тяжело выдохнула, вновь отводя взгляд, собирая мысли в кучу и готовясь к повествованию, которое очень тяжело ей давалось. На самом деле, она уже пыталась завести этот разговор со своим мужем, но тот в ответ лишь безразлично пожал плечами и пробурчал что-то о том, что если ребенок ведет себя странно, то лишь потому что получает недостаточную порцию порки. Впрочем, говорить о подобном с ним было заведомо гиблой идеей, к которой она прибегла от отчаянья. Отчаянье привело ее и сюда, в этот кабинет. Надежда подстреленной птицей все еще билась у нее под сердцем — надежда, что кто-нибудь поможет ей разобраться в странностях единственного сына.— В последнее время он сильно изменился. Он стал холоден, груб и мрачен. Раньше он обо всем мне рассказывал, теперь же избегает меня, и я не имею ни малейшего понятия, чем он живет и что вообще происходит в его жизни. Стал одеваться исключительно во все темное, предпочтительно черное. Выглядит болезненным, хотя ни на что не жалуется, а на попытки разузнать о его самочувствии, как и в принципе на все попытки поговорить и понять, в чем причина его поведения, только огрызается. Он совершенно не ест и мало спит — ночью я несколько раз заставала его за чтением Библии. Чтением не ограничивается, он даже начал говорить цитатами из Святого Писания. Сон у него беспокойный: метается, словно у него жар, непрерывно что-то бормочет, хотя слов я разобрать не могу. А ведь он никогда не говорил во сне. Несколько недель назад он даже будил меня, потому что кричал во сне, меня это тогда еще сильно напугало. Речь ее была сбивчивой, несколько путанной, голос ощутимо дрожал от волнения, и она то и дело прерывалась, дабы с шумом вдохнуть ртом воздух. Из-за путанности у нее не получалось цельного повествования, лишь перечень фактов, которые она вывалила на соцпедагога в надежде, что он все распутает. После короткого перерыва она добавила, уже немного успокоившись:— С ним явно что-то не так, понимаете? Он совсем на себя не похож, Исаак был таким замечательным ребенком, а теперь с ним творится что-то ужасное. Может, у него что-то случилось в школе, какие-то проблемы? Вы ведь должны быть в курсе, мистер Джонсон. На протяжении всего повествования взгляд ее суетливо метался по помещению, не зная, на чем остановиться, но теперь наконец замер на темных маленьких глазках мистера Джонсона. Тот в свою очередь уже вовсе не скрывал недоумения на своем лице, к которому примешивалась неподдельная озадаченность словами гостьи. Несколько помявшись, он нерешительно ответил:— Я крайне удивлен и сбит с толку, поскольку... Поскольку, наблюдая поведение вашего сына в школе, могу лишь похвалить его и отметить изменения в лучшую сторону. Он всегда был тихоней, но в последнее время демонстрирует отличные коммуникативные способности, впрочем, это достаточно скромное объяснение. Сейчас я вам поясню на примерах. Городок у нас маленький, так что вы наверняка знаете супругов Боардман?— Лично не знакома, но слышала, — растерянно отозвалась женщина.— Оба законченные алкоголики и дебоширы. Но дело не в них, а в их сыне, крайне проблемном подростке, имеющим очень сложными отношениями со сверстниками. Давняя моя головная боль, на которую никак не найти управы. Так вот, этот мальчишка, несмотря на разницу в три года, сильно сдружился с вашим сыном, хотя у него никогда не то что друзей не было, но и просто каких-то знакомых, с которыми его может связывать что-то, помимо взаимной неприязни. Еще есть одна девочка, очень замкнутая, погруженная в себя, с какими-то личными серьезными проблемами. Ни с кем не шла на контакт до недавнего времени, а теперь также является подругой Исаака. По побледневшему виду сидящей напротив женщины он понимает, какие мысли приходят ей на ум, и тут же начинает отрицательно кивать головой, спешно добавляя:— Нет, нет, нет, не подумайте, что ваш сын связался с дурной компанией, вовсе нет. Я веду к совершено другому: не знаю как, но ему удалось за короткое время сблизиться с детьми, к которым долгое время никто, даже специалисты, не мог найти подход. С детьми, которые являются антонимом слова ?доверие?. В вашем сыне определенно есть нечто удивительное, потрясающее, и то положительное влияние, которое он оказывает на других — истинное чудо. Разумеется, школьные стычки и конфликты с учителями все еще случаются, но тот факт, что Исаак помогает этим детям разрешить их внутренний конфликт, неоспорим.В кабинете воцарилось тревожное молчание. Женские пальцы комкают серую ткань юбки, ногти время от времени впиваются в светлую кожу. Услышанное с одной стороны не может ее не радовать, но с другой стороны это пугает и озадачивает еще больше. Совершенно сбитую с толку, на несколько мгновений ее охватывает паника. И единственный неразрешимый вопрос. Вопрос, который так тревожил ее уже несколько недель. Вопрос, с которым она пришла в этот кабинет.— И что же мне делать, мистер Джонсон?Мужчина растерянно отводит взгляд, неосознанно пожимая плечами и с шумом вдыхая воздух, попросту не зная, что в действительности можно посоветовать этой несчастной матери.— Я... Я не знаю. Вы говорили, что он всерьез увлекся Библией, быть может, вам стоит поговорить со святым отцом в церкви? — несколько сбивчиво и рассеянно произносит он.— Это так странно: кто в двенадцать лет может увлекаться Библией? — одними губами произносит она, замерев — даже пальцы перестают теребить ткань юбки.— Неужели это так плохо? Может, напротив, вам стоит гордиться тем, что ваш сын взрослее сверстников.— Что же хорошего в словах ?если родные призывают тебя поклоняться иным богам, то забей их камнями??— Исаак говорил вам такое? — после небольшой заминки, прошептал соцпедагог, округлив глаза.— Он иногда говорит, находясь наедине, и я слышала эти слова из его комнаты.— Миссис Кронер, — после очередного продолжительного молчания, начал Джонсон: — Я уверен, что все образуется. Перемены в настроении и поведении могут быть следствием начала переходного возраста, подростки часто бывают грубы, сами того не осознавая, к своим родителям. Что до странностей, то скажите мне, миссис Кронер, у кого этих странностей нет? Да и опять-таки, черная одежда, любовь к зловещим фразочкам — обыденное явление среди подростков. Относитесь к этому с меньшей тревогой. Если мальчик не идет на контакт, то имеет смысл вам обоим навестить школьного психолога, дабы он помог разобраться в истоках проблем и наладить отношения. Уверен, все образуется.Он доброжелательно, но все же натянуто улыбнулся, а женщина в ситцевой блузке опустила печальный взгляд, больше его не поднимая, и после сухих слов благодарности и прощания, исчезла, словно ее здесь и не было.***— Прости, что вел себя скверно.В гостиную почти бесшумно входит Исаак с кружкой какао в руках, и слова его для уже и без того осчастливленной и пребывающей на седьмом небе от счастья женщины становятся кульминационными. Болотные глаза ее, преисполненные глубокой нежностью, любовью и радостью, наполняются слезами, а губы вновь расползаются в искренней улыбке, засвидетельствовать которую на ее ясном лице не было возможности уже долгое время. Чахнущая, увядающая в тоске и нарастающей апатии, сегодня она выглядела невероятно живой и помолодевшей, как распустившийся после долгой холодной зимы цветок.— Конечно, Исаак, конечно! — голос подрагивал из-за охвативших ее эмоций. Единственное, что она могла — безотрывно смотреть на своего сына с немым восторгом и широко улыбаться. Передав ей чашку с какао, он присел на соседнее кресло. Едва заметно, уголками губ, он улыбался, но глаза его оставались непроницаемыми и мертвыми, как стекло.— Если у тебя какие-то проблемы, если что-то случится — все, что угодно — просто знай, что ты можешь рассказать мне, и я никогда не откажу тебе в помощи. Что бы не произошло, ты всегда можешь рассказать мне, Исаак, — улыбка сменилась серьезным выражением. Встретившись взглядом с такими же болотными, как у нее самой, глазами, вкрадчиво произнесла она, едва ли скрывая волнение в голосе. Кружку она отложила на журнальный столик перед собой. Женская рука осторожно легла на мальчишечью, легонько сжимая ее.— Я люблю тебя, Исаак, — гораздо тише произносит она, и очередная слеза счастья стекает по ее щеке. Исаак улыбается в ответ, хотя во взгляде его нельзя заметить ни радости, ни раскаянья, ни любви. Взгляд его темен, а, подмечавшая эту деталь ранее, мать остается абсолютно слепа к этому теперь.— Я знаю, мам.Губы ее трогает грустная улыбка, и они сидят так еще некоторое время. Женщина наслаждается возвращением потерянного когда-то, не в силах прервать этот миг, словно боится, что сын опять уйдет от нее или что это все мираж, который вот-вот рассеется. Даже если и впрямь мираж, то пусть он длится подольше. Пусть Исаак подольше побудет с ней рядом. А мальчик в свою очередь лишь молчит и с извечной беспристрастностью смотрит на женскую руку, сжимающую его собственную. Терпеливо ждет столько, сколько может потребоваться. И трудно сказать, сколько они просидели в этой тишине, прерываемой лишь тиканьем часов, пока хозяйка дома не вздрагивает, отпрянув, и словно возвращается к жизни, пробуждаясь от окутавшего ее дурмана. Утирает с лица слезы и, словно ничего и не произошло, вдруг говорит:— А где же пропадает отец? Уж не в гараже ли? — переводит тему на отстраненно-бытовую, бросает взгляд на часы. Исаак не позволяет себе ухмыльнуться, сохраняя внешнюю невозмутимость и тут же отвечает:— В гараже, я заходил к нему, как вернулся. Он просил не ждать его.— Не ждать ко сну, в смысле?— Разумеется, ко сну.Взяв в руки чашку и откинувшись на спинку кресла, женщина бурчит о том, что отцу Исаака давно следует поселиться в своем гараже, совершенно не подозревая, что он и так уже там поселился и едва ли сумеет покинуть его пределы. Самостоятельно уж точно. Желание улыбнуться приходится подавлять, дабы не подвергать дело риску, поэтому Исаак молчит и с присущей ему внимательностью следит за каждым действием своей матери. Наконец она пригубила чашку, вновь легко улыбнувшись и поблагодарив за вкусное какао. Исаак отвечает улыбкой, которая тут же меркнет.Делает еще несколько глотков и внезапно подается вперед, роняя чашку на пол и проливая содержимое. В этот же момент Исаак резко выпрямляется, поджимает губы и, чуть склонив голову на бок, с еще большим вниманием наблюдает за происходящим. Руки ее тянутся к горлу, она судорожно ловит ртом воздух, но это никак не спасает ее от удушья. Ногти царапают горло, неосознанно, в попытках вернуть поступление кислорода, хотя это невозможно. Покрасневшие глаза, на которых выступают слезы, но уже совершенно не от счастья, встречаются с глазами Исаака. Если бы она могла, то кричала бы о помощи, но ей остается лишь молить своего сына взглядом. И в этот момент мальчик позволяет себе широко ухмыльнуться, глядя в глаза матери, которая только-только начинает понимать, что происходит. Кинься он ей помогать, она бы так и не поняла бы, что произошло, ибо ни за что не допустила мысли о том, что родной сын мог бы убить ее. Взгляд ее мучительный и пронзительный: в нем смешивается ужас, боль, мольба и отчаянье, и все это видится отчетливо и полно, во всей многогранности переживаемых ею чувств. Не всякий выдержал бы этого взгляда, но Исаак не нарушает зрительного контакта, потому что он не всякий. Он пророк, он гораздо большее, чем кто-либо из живущих, хотя некоторое время назад говорил Малахии об обратном. Наблюдая агонию в глазах матери, он чувствует нечто новое, чувствует, что с ее смертью закончится его трансформация из мальчишки в носителя слова Божьего. Чувствует, что если сделал подобное, то в мире нет ничего, на что он не был бы способен, и это чувство наполняет все его существо, от этого чувства он улыбается.— Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня. И враги человеку — домашние его, — произносит он, продолжая наблюдать за предсмертной агонией своей матери и за тем, как ужас и страх постепенно угасают, как угасает в ней жизнь. Часы в гостиной пробивают одиннадцать, Исаак сидит в кресле в компании своего Бога, а мертвое тело матери безвольно лежит на полу.