Глава 8. Эпилог. (1/2)

Investigabiles viae tuae.(Пути твои неисповедимы).Солнечные лучи заходящего за горизонт светила, чей диск плавился в пожаре над горизонтом, играли на тонированных стеклах машины, которая мягко и бесшумно, плавно, как по маслу, ехала по нагретой за день дороге. В душный салон из полуопущенного окна влетал теплый, скорее даже горячий ветер, который нисколько не помогал освежиться, едва ли не делая еще хуже, чем оно было. Мелкие пряди челки прилипли к мокрому от пота лбу, рубашка на спине была до омерзения влажной, противной, прилипшей к коже.Ладони, такие же влажные от утомительной жары, скользили по твердому и гладкому рулю, поворачивая его вправо. Машина, притормозив, мягко свернула с разметки главной дороги, въезжая в прохладную тень деревьев обочины.

Сакуры, уже давно отцветшие своими великолепными цветами, были знакомыми и родными, хотя Саске здесь никогда прежде не был. И солнце тут, дома, в родной стране, приятнее и нежнее греет, не так, как в Испании, жарко, безжалостно и испепеляющее. От здешнего, даже самого жаркого лета не остается облезлых и потрескавшихся красных пятнен на коже, которые зудят и шелушатся, до которых больно дотронуться; пятна, из-за которых не посидишь лишний час на раскаленном песке под шезлонгом, прищуривая глаза на сверкающую рябь моря; здесь же, дома, только едва заметный загар, который никогда не приставал к природно-белой коже Саске. Сейчас, правда, его тело покрылось золотым налетом беспощадного солнца Испании, но это лишь напускное.Саске приехал два дня назад. После шести лет пребывания заграницей он уже настолько успел отвыкнуть от родного языка, обычаев и порядков. В аэропорту он вначале с недоумением вглядывался в надписи на его родном языке, только потом, наконец, словно осознав, что они значат, смог прочитать, едва шевеля губами. И здешняя природа, теплая и родная, сперва показалось чуждой, ирреальной. Да и все здесь, дома, какое-то странное, непонятное, как будто картинки из сна.Машина с легким шумком затормозила, и Саске, поставив ее на парковке, вышел, по привычке надевая темные очки. Он так привык к постоянным жаре и солнцу, что теперь слова ?холод? и ?зима? кажутся чем-то неправильным, но все равно по-прежнему старался избегать нещадящего дневного светила.Легкое пламя быстро вспыхнуло и погасло, когда в воздухе начал витать запах дыма сигареты. Саске с безразличным выражением лица глубоко затянулся, выдыхая сквозь зубы призрачный серый клубок, растворившийся в горячем воздухе.Он выучился на свою профессию; кроме того, занялся личной жизнью, прожив около года с одной симпатичной девушкой, и почему он с ней расстался – было не понятно даже самому Саске. Он все-таки стал лучшим учеником на своем курсе. Но только сейчас он думал: зачем? Зачем ему нужно было сейчас это глупое и неоправданное стремление стать первым, лучшим, гордостью профессоров и университета? Подсознательная привычка или все-таки заложенная черта характера? Саске долго исследовал самого себя, анализировал все привычки и чувства, пытаясь заглянуть глубже в свою сущность. Как можно научиться правильно понимать проблемы других, если незнаком с самим собой?Но Саске мало что узнал о себе. Почти ничего. А то, что понял, оказалось слишком отвратным, чтобы об этом думать и вспоминать.Саске последний раз затянулся и отбросил сигарету в сторону, раздавливая ее сандалиями. Багаж давно отправлен на небольшую двухкомнатную квартирку в городе, сейчас же Саске хотел окончательно окунуться в прежний мир, чтобы полноценно почувствовать себя в своей тарелке. Поэтому, перед тем, как начать работу, должность которой Орочимару-сама утвердил с помощью своих связей, Саске решил немного расслабиться на горячих источниках, на которых он еще ни разу в своей жизни не был.***- Здравствуйте, - девушка с пышными каштановыми волосами, убранными в хвост, и приветливой улыбкой поклонилась Саске, в ожидании складывая руки на своей маленькой груди. Нежно-розовая футболка и юбка до колен прикрывали смуглую кожу незнакомки, стоявшей на стойке регистрации. Желтый фартучек, опрятно завязанный сзади на огромный и пышный бант, придавал девушке вид книжной героини, у которой всегда добрая улыбка и аккуратная фигурка, а лицо украшают огромные глаза и лезущие в них пряди волос.Саске положил руки на стойку.

- Добрый вечер, - буркнул он. Кто-кто, а Учиха Саске вовсе не потерял своей мрачности и угрюмости, так же как и необщительности. Поэтому он с трудом представлял, как будет работать с людьми, общаться с ними, разговаривать, пытаться помочь.

Но Саске терпеть не мог изображать из себя другого человека, пресмыкаться, льстить. Он пробовал, пытался мастерски натягивать маску доброжелательности, но понял, что это просто-напросто бесполезно. Для него бесполезно, для других – может, и нет.

В конце концов, почему он должен под кого-то подстраиваться? ?Ничего подобного?, - заявляла гордость Саске.- Пожалуйста, номер на одну ночь.- Конечно, - девушка, по правилам традиции, открыла большую толстую тетрадь и принялась листать исписанные страницы, громко шелестящие под каждым движением женских пальчиков. Саске безразлично оглядывал приемную, обитую темным деревом. И тихий навязчивый шелест старых страниц ужасно раздражал, не вписывался в гармоничное сочетание тишины и шлифованных досок дерева.- Ваше имя?- Учиха Саске.

- Номер 14. Пожалуйста, распишитесь, - девушка перевернула тетрадь, протягивая шариковую ручку Саске. Тот ловко перехватил ее и, притронувшись к нужной пустеющей ячейке в таблице, провел косую линию, которая не оставила ни следа синей пасты на желтой бумаге. Саске вздохнул так, как будто его отрывали от очень важного дела: устало и раздраженно.- Не пишет. Принесите другую. И стакан воды, если не трудно.- Не пишет? – девушка на секунду замерла, но тут же взяла себя в руки. – Простите, сейчас все будет сделано.Девушка шмыгнула на ближайшую дверь, скрывшись за ней. Воцарилась тишина, прерываемая чьими-то приглушенными голосами, такими далекими, что почти не слышимыми, сливающимися с безмолвием приемной.

С улицы шел вязкий жар, который разливался, несмотря на то, что солнце уже село за горизонт, оставив только едва заметный розово-оранжевый налет на бледно-голубом небе в знак своей власти над этим днем. Тихий стрекот цикад, почти затихающий, уступал скрипу сверчков, притаившихся в глубине приемной. Порыв теплого ветра поднял мелкую пыль над землей, кружа ей в воздухе.Саске любил сельскую местность, где тихо, нет назойливых неоновых реклам и бешеного шума машин; любил стрекот цикад и сверчков, за которыми в детстве любил охотиться; любил запах пыли и жары, такой терпкий, тяжелый, но естественный, природный, отдающий горечью трав и цветов. Любил короткие летние ночи, ясные зори, рассветы. Саске никогда этого никому не говорил, не показывал, но такое приятное чувство гармонии он испытывал только за городом, где ты один, нет больше никого. Ты и изумрудная шелестящая под каждым движением трава; ты и бескрайнее темное небо с тысячами ярких пылающих звезд; ты и целый мир, который можно сжать и растянуть.Саске не любил те моменты, когда в нем просыпалась такая ужасная тяга к сентиментальности, но она приносила спокойствие и уравновешенность, что было так необходимо сейчас. Именно сейчас.Тишину уже давно нарушил шорох скользящего вверх по странице пальца. Нахмурив брови, Учиха искал семнадцатое июня. Нашел. Теперь палец скользил вниз, пока, наконец, не застыл.Вздох. Странный, непонятный и такой сейчас чуждый и далекий всплеск погасших эмоций и чувств.Колкий неуют, терпкий и до сих пор живой осадок вины и ненависти, боли и ярости.И успокоение. Полное, абсолютное и бескрайнее, как у принимающего смерть человека.Саске давно перестал бежать от себя, позволяя своим чувствам и эмоциям поддерживать его. Это бесило его, когда он понял, насколько сам зависим. Зависимость – ужасное слово, стягивающее всю жизнь, каждую ее минуту, обращающее тебя в раба. Грело это или нет, радовало или злило – Саске не знал и думать не хотел. Так надо было, и это правильно.Орочимару сделал свое дело. Саске принимал это, скрепя свое гордое сердце, принимал и был даже немного благодарен. Он точно знал, какое число надо искать в картотеке, на каких источниках. Саске не просто выбрал это место, потому что проезжал мимо: он специально проезжал мимо, уговаривая себя, как будто подсознательно делая вид, что это лишь случайность, из которой состоит жизнь каждого человека. Случайности складываются в огромную мозаику, образуя полную картину судьбы. Каждая мысль, каждое решение, вызванное ими – это лишь импульсы, еще одни механические закономерности, и опять же – случайности.Саске не только хотел как следует отдохнуть, но и своими глазами убедиться, что все прошло как надо, что все цело и невредимо. Посмотреть и оценить, хотя бы потому, что хочется, а не так уж сильно необходимо.Девушка вернулась, протягивая Саске прозрачный стакан с холодной водой. Пальцы скользили по стеклу, капля влаги сорвалась с краешка губ, падая вниз.Потом Саске чиркнул подпись и взял ключ, незаметно для девушки стянув еще один, запасной.Фокусник или иллюзионист?Скорее, увы, все-таки первое, а не второе, к чему стремился Саске.- Доброй ночи! – крикнула вслед девушка, перебирая миниатюрными пальчиками холодный стакан.***Теплый ветер в который раз развевал нагретые заходящим солнцем волосы. Ласково перебирал их, трепал, играл, то окидывая легкую прядь назад, то опускаю ее на лицо, щекоча бледную щеку. Теплый и гладкий камень приятно дарил свое тепло, согревая ноги. Тонкий шелковый халат, темно-коричневый, расшитый огромными белыми, почти цвета слоновый кости лилиями, облегал тело; легкий край его приподнимался, обнажая нежную, почти детскую кожу бедра.

Изящные пальцы снова завели непослушную прядь волос за ухо, темные глаза смотрели на небо, в котором тонули последние искры дня, давая возможность синим сумеркам заиграть во всю. Жар от источника, поднимавшийся густым и плотным паром, давал воздуху неприятную тяжесть и влажность, от которой казалось, что все тело погружено в горячую воду.Ноги опустились на мокрый и теплый дощатый пол, босые ступни шлепали по дереву, отбрасывая на него тень фигуры. Одной рукой придерживая ослабевший пояс струящегося и дающего прохладу халата, другой открыть дверь и войти в прохладную раздевалку, в корзинах которой неаккуратно лежат чьи-то вещи. Однако халат и так уже надет, остальному тут делать нечего.Итачи шел по длинному полутемному коридору, едва освещенному приглушенным светом бра, тянущихся вдоль всей стены. Лучшая гостиница на источниках, в которых соблюдены традиции сельского быта. Везде царит приятный запах дерева, травяных чаев, пыли; запах прошлого, чего-то далекого и неизведанного; запах, вызывающий неоткуда взявшийся уют.Это вызывает болезненную ностальгию и успокаивает, давая возможность забыть обо всем на этом свете.

Звук шагов Итачи притих, когда его рука легла на ручку двери, которая на удивление оказалась открытой.

Но ведь она была заперта, не так ли? Так, и ключ до сих пор лежит в кармане. Горничная?Дверь бесшумно поддалась напору руки, разливая потоками свет из комнаты в полутемный коридор.У распахнутого настежь огромного окна, занавески на котором медленно шевелились, когда ветер задевал их своим теплым потоком, стоял спиной к входу Саске, устремив свой взгляд в небо, как казалось Итачи. Тот практически на ощупь закрыл за собой дверь, ощущая, как невзначай вздрогнул его палец, украшенный серебряным кольцом с огромным рубином. Мускулы на долю секунды застыли, сердце остановилось и с силой ударило в груди, вызывая покалывание в кончиках пальцев.Но нет. На лице все то же обыденное спокойствие.Саске не повернулся, не двинулся, не шелохнулся. Он стоял, поставив свою обнаженную ногу, с колена которой съехал край темного шелкового халата, расшитого белыми лилиями, на низкий, почти до самого пола, широкий подоконник. Большое окно, раскрытое на всю, открывало вид на восток, где уже во всю разгоралась всеобъемлющая ночь, устремляя свои краски на землю и сюда, в комнату. Мягкие синие тени приятно играли с обстановкой, топя все предметы в своей бездонной глубине.

Итачи, тихо шурша халатом, скрестил руки на груди. Он все так же спокойно и равнодушно смотрел вперед, словно знал, чувствовал, что этот момент когда-нибудь настанет. Внутри что-то сжималось и билось, но внешне не было ни единого признака того, как на самом деле был взволнован Итачи; как будто тяжелый груз упал с его груди, когда он снова почувствовал рядом родное тепло. Тепло, что всегда согревало его, что теперь, увы, будет греть кого-то другого. Главное, что бы этот луч жил, а не замерзал в самом себе.- Давно не виделись, Саске.Голос вышел нарочито мягким и спокойным, словно плавно текущая вода, огибающая все пороги; тихий, приглушенный, такой нежный и мягкий, как тот шелк, сидящий на теле.Однако плечи Саске едва заметно вздрогнули, когда он резко обернулся, сдвигая брови. Его рука механически подбрасывала пачку сигарет, крутила ее и вертела ей, как последним оружием для уравновешенного состояния.

Вдох. Спокойно, ничего страшного не случилось. Люди встречаются, расходятся, снова встречаются. Закономерность, порядок вещей, закон природы, и тем более в глубине души братья знали, что это просто неизбежно. Увы.Или наоборот, ура?- А, это ты.Саске мотнул головой, словно пытаясь что-то из нее вытряхнуть.- Здравствуй.Итачи, как ни в чем не бывало, медленно, без напряжения, грациозно подошел к окну, присаживаясь на его широкий подоконник, как будто только что, буквально полчаса назад видел брата; спокойный и всегда уравновешенный, Итачи внимательно смотрел на небо, окутывающееся темной дымкой. И спиной облокотился на тонкую оконную раму, прикрывая свои глаза. Снова порыв теплого ветра. Он поднял в воздух только-только осевшую серую пыль, кружа ею в остывавшем воздухе. Прядь волос Саске слегка шевельнулась, подхваченная потоком.- Что ты тут делаешь?

- Взял запасной ключ на регистрации. А так, - Саске присел рядом, доставая сигарету, - не хотел заходить, но не мог пройти мимо.- Ясно, - Итачи открыл глаза, натыкаясь на пытливый и холодный взгляд темных зрачков, которые тот час же скользнули в сторону, едва столкнулись со старшим братом.- Глупо, конечно, после такого времени появляться, но мне это было необходимо, как бы я ни не хотел тебя больше видеть, - зажигалка щелкнула, в наступающих сумерках, которые становились с каждой секундой все гуще, и осветила едва покрытое налетом южного загара лицо Саске. Он опускал свой взгляд в окно, стараясь игнорировать тщательный и внимательный натиск Итачи.- Глупо или не глупо, но что случилось, то случилось. Что ты хотел?

- Посмотреть, стал ты нормальным человеком или нет. Убедиться лично, а не через кого-то, - Саске перевел свой взгляд на Итачи, выпуская изо рта маленькое облачко дыма. Рука автоматически стряхнула пепел, который подхватил новый порыв ветра.- Орочимару-сама говорил, что наша с тобой встреча неизбежна, но я не думал, что она настолько близка, - голос Итачи тек медленно и плавно, отрешенно и как всегда немного устало. Глаза его все такие же глубокие, печальные и внимательные, пронизывающие насквозь своего собеседника. Саске понимал, что не мог уже оторвать взгляда от этих темных зрачков напротив, но между тем и не пытался.- Значит, он тебе говорил… не важно, в любом случае, - Саске пожал плечами, откидывая сигарету в траву, перед этим затушив ее о подоконник, на котором осталось неровное желтое пятнышко.- Посмотрел? Убедился? Иди, Саске, тебе тут больше нечего делать.Тот в недоумении застыл на секунду.- То есть как?- Тебе мне нечего сказать. Зачем тут зря сидеть? Я рад тебя видеть, ты вырос, я теперь спокоен за твою жизнь, доволен тобой и даже горжусь. Отец бы тоже гордился. Но сидеть так друг напротив друга и молчать - бессмысленно. Прости, Саске, в другой раз.Саске в неподдельном изумлении оглядывал брата с ног до головы, впитывал каждую черточку его лица, пронизывал взглядом насквозь его глубокие и бездонные глаза. И не понимал, как можно быть таким спокойным после всего того, что произошло. Сидеть и разговаривать, будто они виделись только вчера. Это странно, но как будто и правильно. И это злило Саске.Злило спокойствие брата, его нежный голос. Издевается или правда? Но если так, то разве можно быть таким спокойным после того, как его чуть ли не убил человек, сидящий напротив как ни в чем не бывало? Это безумие. Даже для Итачи.- Итачи, ты еще ходишь в то место?- Пять лет как не хожу.- Тогда какого черта ты ведешь себя так, словно под кайфом? – голос взлетел на ноту выше.Итачи изогнул бровь.- Что не так?- Что? Ты спрашиваешь, что? Ты издеваешься? Ты помнишь, что я сделал с тобой, или я настолько тебя избил, что отшиб память?Итачи неотрывно смотрел в глаза напротив. Но молчал. Лишь уголки губ дернулись.- Отвечай мне, - прошипел Саске. Он сам не понял, как вошел в состояние истерики. Его просто колотила злость и ненависть к Итачи из-за его спокойствия и уравновешенности. А тот все молчал, так же своими бездонными темными глазами смотря на младшего брата, нарочито игнорируя его едва ли не крик.- Отвечай!

Тишина. Только шум травы под натиском ветра.

Запах полевых цветов и горячих источников. Сумерки, окутывающие поля и деревни, лежащие близ гостиницы. Небо потемнело, затянулось синей дымкой, белый круг луны призрачно пылал в небе, как будто затянутый полупрозрачной белой тканью. С каждой секундой темнело все сильнее, все быстрее, окончательно разбивая ушедший за горизонт день. Стрекот сверчков, прятавшихся в дневной жаре, усилился. Они надрывались, громко выводя свои трели. Даже ночью природа наполнялась невесомым шумом, легким и прохладным, как охлаждающая землю ночь. Утром на изумрудную траву опустится роса, играя своими кристальными каплями в лучах восходящего солнца. Итачи любил рассветы. Очень любил их, яркие, гордые и холодно-прекрасные, несущие надежду на лучшее и веру во что-то хорошее. Когда Итачи встречал рассвет, он всегда думал о том, что сегодня, быть может, будет прекрасный день, где будет все спокойно, счастливо и тихо, как в сказочном сне. Надеялся на спокойный мир, но каждый закат показывал, что надежды не оправдывали себя. Солнце садилось, свершив очередной круг, а все оставалось на своих местах, если не делалось хуже.Но Итачи все равно любил рассветы, все равно любил встречать новый день.А сейчас сумерки поглощали его и фигуру младшего брата, накрывая их бликом ночного покрывала. Тени легли на их лица, одежды, мягкими складками струящиеся по телам. Черные волосы приобрели темный бархатный оттенок, поддаваясь иллюзиям сумерек.А Итачи молчал, все так же безотрывно смотря в глаза напротив. Саске не мог понять, понимает его брат или нет, но, во всяком случае, силой он больше не хотел ничего выжимать.- Итачи, - голос Саске притих, утрачивая прежний резкий тон. И сразу стал серьезным и глубоким, в нем чувствовались нотки усталости. – Признайся, что ты ненавидишь меня, презираешь за то, что я сделал. Признайся, что тоже хочешь врезать мне, что терпеть меня больше не можешь. Признайся и отпусти меня наконец, перестань мучить. Хватит, Итачи. Мне уже не смешно.- Этого я и боялся. Так и знал, - обреченно вздохнул Итачи, подгибая ноги под себя. – Я получил по заслугам, не находишь ли? Тебя задевает то, что я опять не сержусь? А мне не за что тебя прощать, ты поступил правильно, как должен был поступить настоящий сын своих родителей. Так должен был поступить мой брат, - Итачи с нажимом сказал последнее слово, - и так сделал. Я доволен тобой. Ничего, ты не так сильно меня отделал, скоро после твоего ухода я очнулся и даже сам смог вызвать скорую. И потом…- Нет, нет, нет и еще раз нет! Как ты можешь так спокойно реагировать! Давай, ударь меня, избей, но, - Саске потянулся, схватив Итачи за воротник халата, - не мучай меня. Отпусти, дай нормально жить. Что ты сделал со мной? Что ты сделал? В кого ты меня превратил? Надо было убить тебя, такая дрянь, как ты, не должна существовать. Лучше бы ты умер, тогда бы я так не мучился. Я не хочу вспоминать о тебе, но, блять, не могу! – Саске отпустил Итачи, ударяя кулаком по подоконнику. – Не могу не вспоминать! Я сойду с ума, я убью тебя своими руками, ты слышишь?- Так убей, избавь заодно и меня от этого ужаса. Я всегда хотел, чтобы ты вырос независимым человеком, стойким и сильным. Я, быть может, и не радовал тебя общим времяпрепровождением, но этим мне хотелось сделать так, чтобы бы стал сильным сам по себе, не цепляясь за меня, отца, мать. И что в итоге? Прости, я сделал тебя зависимым и слабым. Прости, - Итачи отвернулся в окно, хмуря брови. – Иди, и забудь обо мне. Воспоминания, память, мое лицо или что там еще у тебя – заглуши это чем-то другим. Тем более, ты сам говорил, что теперь у меня нет брата. Будь последовательным, это поможет тебе в жизни.