Глава 8. Эпилог. (2/2)

Саске схватился за широкий и мягкий рукав Итачи, наклоняясь к нему. Глаза в глаза. Родные, близкие, знакомые. Теплые.Что такое этот дом, куда ехал Саске?Это его брат.Он всегда поймет, поможет, поругает, научит и простит. Он не держит обид, он не кричит и всегда успокаивает. С ним – как за каменной стеной, уютно и гармонично.

Он – главное проклятье Саске, объект его ненависти и, увы, теплых чувств. Так всегда было, есть и будет до конца этих времен.- Всегда ненавидел тебя, всю жизнь, - шепот почти у самых губ. Итачи напрягся, но не оттолкнул Саске, ничего не отвечая на его слова. - Каждой клеточкой тела тебя ненавижу. С самого детства, когда ты отнимал у меня все. Когда ты приобрел власть надо мной. Ты не должен быть счастлив, ты должен быть вечно один, тебе и так всегда было хорошо, почему ты всегда меня обкрадывал, не давал отцовского тепла, нормальной жизни? Почему ты заставлял меня гнаться за тобой, не давая жить, остановиться и оглянуться вокруг? Итачи, скажи, зачем? Я ненавижу тебя, ты всегда ломал мою жизнь, крутил ей, как хотел. Делал меня зависимым от себя, ведь ты сам это сотворил, своими руками. Хотел или нет, но это так, и этого теперь не изменить, вот, что я понял, копаясь в себе. Ты должен умереть, только тогда я найду упокоение. Ты не должен был существовать на этом свете, ты – зло, съедающее мою жизнь. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, - пальцы обхватили бледную шею Итачи, но тот даже не вздрогнул. Лишь спокойно вздохнул, вглядываясь в глаза напротив. – Ты – мой крест, никого так сильно не ненавидел, как тебя. За твое спокойствие, за твою улыбку, за твои глаза, за твое тело, твои мысли, привычки, голос, лицо, волосы, запах. Я все ненавижу в тебе, все проклинаю. Ты не должен жить, понимаешь? Такой как ты не должен был рождаться. Как и я. Я так же не должен был существовать на этом свете. Одно из двух: либо ты, либо я. Вместе мы не можем делить этот мир. Ты можешь сказать, что я тебя любил, но ненависть и любовь, не одно ли и тоже? Для меня - да, одно и тоже. Для меня любить – это ненавидеть и наоборот. Ты мой брат, ты еще помнишь это? – Саске как безумец, запустил пальцы в волосы брата, сминая их в своей руке.- Помню, Саске.Саске прижался губами к острому подбородку брата.- Почему ты не отпустишь меня? Неужели потому что я не хочу отпускать тебя? - Саске целовал его губы, глаза, щеки, ощущая, как в ответ его ласково обнимают, и хотелось расплакаться, разрыдаться как ребенку, повиснуть на родной шее, и целовать, целовать, целовать.- Итачи, - Саске прижался вплотную, с наслаждением вдыхая знакомый запах кожи, проводя по бедру Итачи кончиками пальцев, целуя его запястье, ловко перехватывая его.- Я буду продолжать жить в нашем городе, но видеть я тебя больше не хочу, понял? Не будем искать друг друга, ни я тебя, ни ты меня. Да, я правильно говорю, Итачи? – Саске одной рукой развязал его халат, обнажая белую грудь, под который трепыхалось сердце.- Правильно.Итачи спокойно отвечал на трепетную ласку, такую неожиданную для Саске и его состояния, в котором он находился. Но Итачи понимал его метания все эти годы, знал и о своих мозолях на душе, поэтому только молчал и слушал, пока брат говорил, а теперь послушно разводил в стороны колени, теребя пальцами жесткие пряди волос.Саске ни капли не изменился, как и Итачи. Возраст перестал быть помехой еще давным-давно, к чему сейчас вообще думать о времени?Оно остановилось еще шесть лет назад, замерло, застыло на губах братьев, и больше никогда не будет двигаться для них. У них свое время, свои правила в игре жизни, которую перешагнули оба. Правильно или нет, что вообще они оба делали – было понятно только им. Все вокруг распалось в прах, ничего не стоящий.- Ты спрашивал, почему я тебя всегда прощаю, помнишь? – Саске целовал бледную грудь, прижимая Итачи к себе. – Я сейчас понял, почему. Потому что ты меня прощал. Всегда.Руки переплелись, тела забились в горячке. Прошлое, будущее, настоящее – все переплелось в клубок, который сжигал изнутри, ненавидишь ты или любишь. Не важно, теперь все потеряло смысл, каждая посторонняя секунда жизни.Итачи так и не понял, есть Бог или нет. Правда или выдумка, которую люди изобрели как иллюзию последней соломинки, на которую надо опереться, чтобы не упасть. Молится, верить тому, чего нет? Просить, как сумасшедший, что-то у пустоты, у воздуха? Или же и правда есть нечто выше людей, что не подвластно их разуму, сознанию, что можно познать только на высшем этапе, после смерти? Итачи не знал, но он в итоге отрекся от Дзясина. Орочимару помог, да и сам он жаждал сбежать из смертного круга с равным треугольником.

Существовал один Бог, который имел власть, который был выше, чем сам Итачи.Существовал дьявол, который искушал, который портил жизнь, то подслащая ее, то наоборот, подпорчивая.И это нечто не удостаивалось звания самого Бога, но все же, было приближено по своему вилянию к нему, по способности полностью перевернуть жизнь.О, будь ты проклят, Учиха Саске.Саске целовал, целовал, целовал едва ли не захлебываясь, бледную кожу, обнажившуюся когда шелковый халат брата, шурша прохладными складками, полностью соскользнул с его худых плеч. Саске обхватывал их руками, властно сминал, что-то бормоча про себя и тихо посмеиваясь. Ловил каждое ласковое движение Итачи, снова восхищался и проклинал его узкие бедра, грацию, аристократичность черт лица. Любил и ненавидел, превозносил и опускал, ласкал и оставлял жестокие красные отметины, прижимаясь ближе, пока не застыл, опустив голову на грудь брату. И только сейчас он почувствовал ласковые и успокаивающие объятия брата; почувствовал, как его охватывает умиротворение и спокойствие при звуке каждого удара сердца рядом. Саске не понимал, как можно любить этого человека, как можно снова доверять ему, предавая память о родителях, но рядом с Итачи все теряло значение.Веский довод, чтобы ненавидеть его.Убить, но будет ли жизнь потом?Нет. И Саске понимал это, и от этого еще больше ненавидел, как и преклонялся, как и восхищался, как и презирал.И его, и себя.Рука Итачи мягко потянулась к поясу халата Саске, развязывая его неаккуратный бант, который скользил между пальцев как прохладная вода. Саске вздрогнул, когда на его плечи легло веяние ночного холодка, но тут же почувствовал, как его руки накрывают горячие ладони брата, окутывая теплом и защитой. Ощутил легкое прикосновение его губ к вискам и тут же отскочил, окончательно сбрасывая с себя тонкий халат. Челка упала на лицо, отбрасывая на него синюю тень, а руки отпустили волосы и край шелковой ткани брата.- Нет, - голос звучал резко и решительно, не терпя возражений, твердо, - я поклялся, что больше не буду с тобой спать. И этого не будет.- Я тоже обещал себе этого не говорить, но не могу не назвать тебя глупым младшим братом, - Итачи, полностью обнаженный, коснулся плеч Саске, крепко, по-братски сжимая их. – Ты прав, иди.Саске хмыкнул, запахивая халат и подхватывая пачку сигарет. Слез с подоконника и как вкопанный остановился у разобранного футона, отбрасывая на него свою прямую тень.Чуть смятое одеяло призрачно белело в сумерках, прошуршав, когда на него ногой наступил Саске. Прохладная ткань коснулась его разгоряченной и влажной кожи, даря приятное ощущение прикосновения к хлопковому пододеяльнику. Где-то за спиной ветер шумел в траве, играя ею и клоня к земле острые изумрудные концы, которые утром прогнутся под тяжестью кристальной росы, такой прохладной и прозрачной; сверчки заливались своим стрекотом, не давая ночной тишине вступить в свои полные права, разрывая тишину, наполняя ее звуками живой природы.

Саске внезапно, словно под действием непонятной ему силы, скинул с плеч халат, давая полную возможность синим сумеркам охладить его разгоряченное тело. Робкая прохлада нерешительно окутывали его плечи, заставляя стаю мурашек бежать по спине, напрягая каждый мускул. Темные глаза закрылись, не бессильно, как у сдавшегося человека, а решительно, как перед началом битвы.Для Саске это было финальной точкой его старой жизни. Отсчет новой начнется завтра. Без брата, без человека, прожившего всю жизнь рядом, бывшего центром существования, в качестве бесконечного стимула, стремления стать лучше и лучше, бежать к цели, а зачем? Саске так этого и не понял. Все похвалы отца, успехи Итачи, его знания – кому сейчас это нужно, кому поможет? А потом, в конце, уйдет в никуда? Саске слепо шагал вперед, вперед, вперед, перешагивал через препятствия, а в итоге стоит тут, не зная, что сказать, что сделать, как жить, куда смотреть, что и кому говорить. Куда идти, ради кого зарабатывать на хлеб? Заводить семью Саске не хотел, его брат тоже. Что за замкнутый круг, обрывок какой-то цепи, и когда это все только произошло? Когда перед носом выросла стена, которую теперь даже не обойдешь, как бы ни был долог и труден путь? Проклятье или благодать? Сила или слабость? Ненависть или что-то другое?

- Итачи…Голос прозвучал бессильно, но так же холодно, растягивая каждый слог, наслаждаясь его звучанием. Саске не звал своего брата, он просто получал удовольствие от звука родного слова, ставшего проклятой меткой в его жизни.Когда на плечи легли горячие ладони Итачи, Саске не стал их сбрасывать, сопротивляться. Не возмущался, когда его уложили на футон, крепко прижимая к себе. Саске только закрыл глаза, цепляясь в шелковые волосы брата, что-то тихо говорившего на ухо.Итачи гладил черты родного лица, прекрасно понимая, что Саске пока не хватает сил уйти. Но взойдет солнце, и он снова встанет, оправит крылья и улетит, как свободная и легкая птица; выскользнет из рук, и его брат не будет держать Саске в клетке, сам горя желанием насладиться, наконец, разорванной в клочья связью. Так должно быть в итоге. Двум братьям не быть вместе, этого не может позволить жестокая природа, жестокое общество, да и сами они. Так будет лучше для всех: и для Итачи, и для Саске.

Они робко и невинно касались друг друга, проводили пальцами по складкам горячей кожи, дышали друг другу в приоткрытые влажные губы, касались холодных щек. Шуршали одеялом, прижимались и замирали на секунду, заглядывая друг другу в глаза. Безмолвно смотрели друг на друга, чувствовали, как сердца замирали, наслаждались своим запретным возбуждением, прикосновением друг к другу, когда можно почувствовать своей грудью чужие удары рядом. Вздыхали друг другу в губы, едва касаясь их. Ненависть, боль, обреченность, сила, уверенность, ласка, восхищение – вот, что выражали эти два взгляда темных, бездонных, как глубокий колодец, глаз. Замирали – и снова начинали трепетную успокаивающую ласку, словно прощаясь друг с другом. Как в затухающем костре рассыпаются искры, вспыхнув ярче всего в последний раз, они так же танцевали в тишине и стрекоте сверчков свой последний танец, наполненный осторожностью, легкостью прощания и горечью. И – Боги! никто даже не касался до запретных мест. Никакого разврата и физического желания. Те уже отплясали свое. Просто рассыпаться в прах, разлетаться на куски, ожидая рассвета.Наивные.Все, абсолютно все правильно, каждое слово, каждый поступок, кроме одной ошибки, наполняющий сердца отчаянием: в эту ночь нельзя было оставаться вместе, ни в коем случае.Саске всегда говорил, что идет по самому легкому пути, но он даже не подозревал, сколько кругов он наворачивает, пока бредет, упрямый и стойкий, по запутанному лабиринту. И казалось, вот он, свет в конце тоннеля, Итачи отпустил, выслушал, ничего не осталось, все вывернули друг перед другом, но… Саске даже не понял того, как зашел в еще один тупик, заведя с собой брата.Тупик, из которого выход один: либо остаться, либо снова шагать одному, замыкаясь в себе.Что такое свобода для Итачи? Наслаждение тем, что запретно.Что такое свобода для Саске? Его полное право поступать так, как ему захочется, без указаний старших.И он выбрал последнее: самому влачить все на себе. Гордо и упрямо, из принципа отрицая рядом нахождение своего брата. Трудно, но так надо. Обоим.***Тихий квартал в восточной части города, заросший высокими деревьями, кидающими свои тени на дома и дороги, спасая от летней жары. Горячий день, когда ветер застывает в верхушках крон, не в силах двинуть тяжелый воздух, повисший над головами городских жителей. Тяжелый запах пыли и бензина, запах большого города, но зато на этой окраине тихо, здесь живут пожилые люди и работящие семьи.Тонкое облачко сигаретного дыма, поднимающегося вверх и растворяющегося под потолком. Саске облокотился на узкий белый подоконник, чувствуя, как солнце припекает спину, своими лучами пробиваясь сквозь густую зелень деревьев. Рука снова стряхивает серый пепел на пол, совершенно не заботясь о чистоте. Квартира новая и необставленная, только стены уже оклеены дешевыми обоями. Саске мрачно рассматривал их. Гадость. Самый ужасный цвет на планете – розовый.

Пепел снова упал на линолеум, собираясь небольшой серой кучкой.Ужасный запах краски и нового пола заставлял Саске морщиться и искать успокоение в открытом окне и пачке сигарет, которая стремительно кончалась. Осталась буквально пара штук, вряд ли хватит на день, что говорить про завтра. Интересно, в этом захолустье есть магазин? Заводить машину совершенно не хотелось, а куда-то ехать – тем более. Но Саске не жаловался на то, в какую дыру он попал жить. Ему было плевать, лишь бы не докучали соседи и любопытные глаза.Взгляд скептически прошелся по комнате. Маленькая, светлая и обклеенная в ужасном вкусе. Еще раз стряхнуть пепел с сигары. Все переделывать. Все.Саске отвернулся в окно, подставляя лицо под тень раскидистого дерева, растущего близ квартиры. Его разлапистые ветви упирались в окошко маленькой кухни, словно давили, пытались выбить стекло.

Но в целом Саске нравилась его маленькая квартирка. Уютная, компактная, расположена там, где никто не будет доставать, где не будут ходить по ночам пьяницы, переругиваясь меду собой на всю улицу. Будет тишина и покой, как любил Итачи. Ему бы здесь понравилось, это точно.Саске хмыкнул, кидая сигарету вниз со второго этажа. Та упала в густую траву, теряясь в зеленом сочном цвете.Саске не переживал по поводу того, что оставил брата еще мирно спящим, без тепла на бледной, покрытой розовыми пятнами груди, где сегодня утром проснулся Саске. Он был благодарен Итачи за то, что тот не посмел переступать границы дозволенного, оставляя ласки за границами секса. Он всегда знал, что лучше для Саске, всегда тонко чувствовал, что надо сказать, где лучше промолчать, о чем стоит забыть, и младший брат перенял во многом эту манеру еще с детства.Саске, засунув руки в карманы, прошел до противоположной стены. Подцепил ногтем краешек обоев и дернул его. Те с треском большим куском отделились от стены, обнажая серый бетон. Славно. Меньше мороки.Кто только поклеил сюда этот ужасный розовый цвет?Переделывать.Интересно, каково будет удивление Итачи, когда он проснется и увидит записку со словами: ?До встречи??Хотя разве он удивится? Скорее просто улыбнется, тихо усмехаясь про себя, и снова назовет Саске маленьким глупым братом.Что лучше для них обоих – Саске понял только утром, когда накидывал в лучах теплого рассвета за плечи, покрытые парой розовых пятен, тонкий шелковый халат, расшитый белыми лилиями. Люди живут в иллюзиях, почему бы и им, братьям, не пожить в иллюзии расставания??До встречи?, это же не ?прощай?, верно?В кармане пикнул телефон. Саске, отвлекаясь от стены с разодранными обоями, медленно, словно неохотно полез в карман, вытаскивая мобильный.?От кого: Наруто.Хватит спать, я жду тебя в кафе. Давай, ленивая задница, подтягивайся, те байо!Конец сообщения?.Господи.

Наруто всегда был идиотом, им и остался. Жаль, что от наркомании лечат, а от этого, увы, лекарств нет.А ты, Итачи, жди того дня, когда снова коснешься любимого человека, ведь ты этого хочешь, верно?Саске усмехнулся, вновь доставая сигарету.Курить и еще раз курить. Кто-то что-то говорил про рак легких? Нет, Саске в это не верил.Снова писк.?От кого: Наруто.Я больше с тобой не общаюсь.

Конец сообщения?.И тут же следом еще одно. Да, не надо было присылать Наруто по почте новый номер.?От кого: Наруто.Я убью тебя, засранец! Приходи давай!Конец сообщения?.Саске вынул ключи, звякнув ими в пустой комнате, которая отразила эхом каждый шорох движений.Память о родителях не предана, глупо так думать. Отец сам пошел на это, мать – она все поймет, всегда понимала, и Саске ей до сих пор благодарен за это. И всю жизнь будет ее вспоминать, до самой смерти.Поэтому пускай все будет так, как должно быть, да, Итачи?Хлопок двери, и квартира осталась в полной тишине, продолжая дальше слушать одинокий шелест листьев дерева под окном.Эпилог.Заходящее солнце бросало свои яркие блики на кухню, где во всю кипел и свистел чайник, шипя и надрываясь от распиравшего его давления. В глубине квартиры звонко залаяла собака. Она, подбежав к кричащему чайнику и гавкнув, побежала обратно в комнату, поводя своим длинным носом. Комната, другая.

Нашла.

Весело и преданно махая хвостом, собака поднялась на задние лапы, передними становясь на грудь Саске, который старательно выбирал чай в гостиной, совершенно не обращая внимания на гремящий чайник. Животное лаяло и подталкивало холодным носом Саске под его локоть, словно пыталось обратить внимание на себя. В конце концов, он, любовно потрепав собаку по голове, закрыл шкаф, направляясь на кухню. Собака бежала рядом, махая хвостом и радуясь тому, что хозяин все-таки проявил свое внимания к преданному питомцу.- Не шуми, - Саске, выключив чайник, погладил собаку по носу и снова вернулся к своим делам, доставая чашки, гремящие на всю кухню.Солнце окрашивало небо в пурпурные цвета, оранжевые краски, горя на западе. Ветку дерева Саске все же спилил год назад, открывая себе вид на чистое летними днями небо. Жизнь шла своим чередом, спокойно, и Саске оставался ею доволен. Он работал там, где хотел, иногда выбирался с Наруто из дома, но больше любил проводить вечера у себя, углубляясь в чтение книг или просто смотря телевизор, расслабляясь от надоедливых студентов. Неужели и он таким был? Саске только усмехался про себя. Таким – нет. Он никогда не доставлял проблем учителям, а эти малолетки – просто как черти, вышедшие из ада. Саске уважали как мастера своего дела, иногда обращались за частной помощью, и боялись за один его холодный и гордый взгляд, за тон голоса, который сразу ставил всех на место. Саске умел преподать себя, никогда не терял достоинства, но, тем не менее, уставал от студентов. Дома его ждали холод и одиночество, поэтому пришлось взять себе щенка колли, которая спустя два года выросла в красавицу.У Саске было все, что он хотел: своя квартира, свой быт, никем не нарушенный; работа, признание, которое невероятно льстило; положение в обществе, даже кое-какие связи. Были друг, собака. Саске не изменился, но жизнью своей он был доволен. Очень доволен. Особенно в те моменты, когда…Звонок в дверь, прерывающий мысли Саске. Собака встрепенулась и побежала в прихожую, громко лая. Шумная, но Саске любил ее.

Сейчас она, принюхиваясь в щель под дверью, притихла, принявшись сильнее махать хвостом. Саске, обойдя ее, усмехнулся, открывая замок.- Кто-то знакомый?Дверь открылась, и собака налетела на вошедшего человека, принявшись лаять и махать хвостом. Ушки поднялись вверх, холодный нос уткнулся в шею гостя, который с улыбкой мягко отталкивал собаку. Саске, недовольно взяв ее за ошейник, оттащил прочь.- Не к тебе пришли.Собака послушно поджала уши, но хвост все так же еле заметно мотался из стороны в сторону.***Саске не любил закаты. Он не видел в них ничего романтичного и прекрасного. Просто красивый пейзаж, который он видел уже двадцать семь лет своей жизни. Солнце встает, заходит – в этом для Саске не было ничего удивительного. Обычный ход времени и только.Да, закат прекрасен, но рассвет лучше. Слово ?рассвет? для Саске означало бодрость, силу, надежду, стойкость. Всегда прекрасный и холодный, как сам он.Сейчас кружка чая остывала в его руках, сладости перед ним оставались нетронутыми самим Саске. Однако он, мельком поглядывая в глаза напротив, усмехался, наблюдая за тем, как Итачи не только сам ест дорогое данго, но и кормит им собаку, которая стоит на задних лапах, положив передние на колени друга своего хозяина.Саске не любил смотреть на закаты, он считал это пустой тратой времени. А наблюдать за тем, как небо пылает всеми своими переливами и красками в глазах его брата – да, Саске готов был просидеть так всю свою жизнь. Итачи смотрел в окно, аккуратно отпивая маленькими глоточками чай с чабрецом, свой любимый, и овладевая очередной порцией данго, улыбаясь собаке, которая облизывалась.Две сластены в жизни Учихи Саске.Они виделись с братом. Редко, пару раз в месяц, но встречались. Ходили в гости, иногда звонили друг другу, чтобы рассказать важные новости. Саске не мог прожить без этого, даже Наруто не мог заменить ему брата. А Итачи украдкой улыбался Саске, под столом, то и дело, задевая его ногу. Его тоже устраивала эта жизнь. Он жил один, в спокойствии и тишине, как всегда хотел.

Они встречались, расходились, пили чай, просто молчали, смотрели фильмы, разговаривали, занимались любовью. Они делали все, что хотели, без ограничений, без обид и правил, не стесняясь иногда своей развратности и откровенности жаркого шепота в главные моменты. Те Саске и Итачи умерли, остались в той гостинице на горячих источниках, на широком подоконнике, обнаженные и шепчущие друг другу колкие слова.Чувства остались прежние, но реакции и действия – другие.Каждый жил сам по себе, своей жизнью, переплетая ее с чужой только несколько раз в месяц.И Саске был доволен таким раскладом; он смотрел, как тонет оранжевое сияние неба в темных глазах брата; как неровный диск солнца заходит в его зрачках, озаряя их невероятным блеском, как сияние хрусталя.

Саске резко подался вперед, разливая чашу своего чая. Но он даже не обратил на это внимание. Только обхватил лицо Итачи и поцеловал его, с наслаждением ощущая ответ брата. Ощущая, как его руки бережно перебирают пряди волос Саске, притягивая его ближе, еще ближе, неправильно ближе.Так и надо. И никак иначе.А солнце продолжало заходить, погружая летний день в синие сумерки. Мягкие тени, словно растушеванные умелым художником, ложились на дороги, на людей, идущих домой. Дети кричали, играя в салки и ниндзя, везде царила жизнь, затихающая, но все же идущая своим ходом великая жизнь. Маленький магазинчик, где Саске покупал сигареты, так же закрылся. Продавец вышел и, достав телефон, пошел на остановку, наслаждаясь теплом заходящего за горизонт солнца.Время шло, бежало для всех, кроме единственных двух людей, для которых оно остановилось навсегда на их губах; утонуло в паре темных глубоких глаз.