Глава 6. (2/2)

Итачи вошел на половину, останавливаясь. Из его приоткрытых губ рвалось хриплое дыхание, тело била мелкая дрожь.Блаженство.Войти в тело, которое стало твоим и только твоим, без остатка; которое отдало тебе свою невинность, незнание ласки; которому ты сам отдал свою непорочность до единой капли. Обнять плавившуюся в руках талию, прижаться лбом к мокрому плечу, что-то невнятно прошептать, чтобы только Саске понял этот шепот, растворяясь в том тепле. Погрузиться до конца, застыть, не решаясь двинуться, словно боясь, что все пропадет, слушая стоны, больше похожие на крики. Слышать, как младший брат что-то шепчет сухими губами, то ли прося продолжения, то ли умоляя остановиться, то ли проклиная своего брата. Не ясно, да и не важно.

Важно то, что его тело льнет к Итачи, выгибается, отвечая на каждую ласку; важно то, что он хрипло дышит и откровенно стонет, в то время как его щеки налились краской стыда. Важно то, что они стали принадлежать друг другу.- Итачи, ненавижу тебя…Все-таки проклинает. Что ж.Медленное плавное движение, аккуратное, словно первая проба. Саске уже не так больно; точка наслаждения задета, и теперь нарочито неспешные движения только дразнят ее. Саске приподнялся на локтях, запрокидывая голову назад. Как это неправильно, пошло и ужасно омерзительно, но он не мог не чувствовать желание брата, свое желание, проклиная все это. А от той мысли, что в нем двигается старший брат, жар, несущий возбуждение, попросту ударил в голову, окончательно отключая весь здравый смысл.- Ублюдок, - яростный шепот, наполненный ядом, прервался стоном, едва Итачи задвигался быстрее, еще быстрее, потеряв все самообладание. Он шумно дышал ртом, тихо постанывая в ритм движениям, покрывая ласковыми поцелуями спину младшего брата, лаская одной рукой его бедро, сжимая в дьявольском захвате, а другой упираясь в простынь, сбившуюся неровными складками.

Стук.Два сердца рассыпаются на миллион осколков, стуча наперебой. И с каждой новой вспышкой наслаждения кажется, что они выпрыгнут из груди, продолжая дрожать в стремительном беге сладостной горячки.Стоны.Наполнили всю комнату, сотрясая стены, разбивая вдребезги тишину. Едва ли не эхом отражались от потолка, сводя с ума своей развратной откровенностью, разжигая еще больше возбуждение.Движения.Плавные, перерастающие в резкие, несдерживаемые и быстрые, как танец языков пламени. Полное слияние, отдача без остатка. Как одно существо трепетать, метаться, поддаваясь на нарастающие движения.Желание.Хочешь или нет, но оно плещется, как вода в стакане, неосторожной рукой с грохотомпоставленном на стол.Неосторожный вечный танец жизни и смерти, в который вступили братья Учиха. Танец, сжигающий дотла, раздавливающий в прах, сминающий в ничто; танец, в котором нет старшего и младшего братьев, есть только они, вместе, неотделимо друг от друга.Саске резко сжал руками наволочку, разрывая ее с громким треском. Тело резко дернулось, губы исказились наслаждением, рука потянулась назад, цепляясь в волосы старшего брата.Только дотронуться, только ощутить в своих руках.Последний толчок. Самый медленный, самый тягучий, с резким броском в конце. Ноги подкашиваются, и оба брата падают, теряясь в экстазе, окатившем обоих.

Саске закрыл глаза, продолжая ртом вдыхать прохладный воздух. Итачи лег рядом, смахивая со лба пот.Разочарование. Обида. Отвращение. Ненависть. Четыре чувства, скрутившиеся спиралью в душе Саске. Горячей спиралью, давящей, как тугая пружина.Смятые и влажные простыни невероятно бесят, ведь влажное тело желает предаться прохладе.И где это чертово одеяло, которое наверняка похоже на кучу сбившегося бесформенного пуха?

Ужас того, что произошло, окатил Саске с ног до головы. Отвратное ощущение, как облили грязью, как втоптали в пыль. А самое отвратное, что телу понравилось.Родной брат?Как?За что, в конце концов? Грязное похотливое животное.Стыд при мысли о том, что ты тоже выгибался, стонал, насаживался, едва ли не прося проникнуть глубже, двигаться быстрее; лег под этого морального урода, как последняя шлюха с улицы. И что теперь??Этого не могло случиться. Это всего лишь сон, сон?.Но теплые руки мягко обнимают со спины, родной запах заполняет нос, снова вызывая дрожь в теле.- Послушай, - спокойный голос с нотками вины, - завтра можешь ненавидеть меня, презирать, проклинать, но только знай: я тебя искренне... – голос перешел во вкрадчивый шепот.Саске закрыл глаза, откидывая голову на разгоряченное плечо Итачи.Пусть.Сегодня так должно быть. Так неправильно, но должно. Этой ночью два сердца должны биться в унисон, а завтра…А завтра будет что-то другое разжигать чужой и холодный огонь в душе.Но это будет только утром.Тела опять переплелись друг с другом так, что не понять, где кто. Опять губы без разбора покрывают горячую кожу друг друга, то нежно, то яростно, вызывая снова едва остывшее возбуждение; опять один поддается слабости, а другой ненавидит себя за это; опять один боготворит, а другой – проклинает.***Легкий холодок, неуютный и осторожный, как подкрадывающаяся к добыче лисица, неприятно дразнил разморенное сном тело, заставляя его тщетно спросонья искать укрытия и тепла.С закрытыми глазами Саске прислушивался к тому, что окружало его. Где-то за окном опять барабанит противная капель, как точные часы, отсчитывая наперебой бегущее время. Крупной налитой каплей срываясь с острого металлического кончика крыши, падает, едва заметно блеснув своей кристальной чистотой, на пластиковый подоконник, разбиваясь на брызги, в которых отражается пасмурное небо, с небесно-голубыми бледными проблесками.

В комнате все так же витал запах чего-то горького, запах, который любил Саске. Не слащавый, который заставляет открывать нараспашку окно, хватая свежий порыв воздуха; не тяжелый, который в жару невозможно переносить; именно легкая горечь, граничащая со свежестью, бодрящая.Саске с закрытыми глазами чувствовал, как воздух в комнате обволакивал его тело, разжигая изнутри волны мурашек, бегущих от животного ощущения незащищенности и холода.

Немногое осталось для того, чтобы целиком и полностью понять картину того, где ты проснулся.Веки, дрогнув, открылись.Теплый свет, льющийся из окна, мягко окутывал комнату. Из-за переменной облачности было не так давяще темно, как обычно. Взгляд уперся в руку, лежащую на подушке рядом с головой. На бледном запястье красовалось красное пятно, как неоспоримое свидетельство того, что продолжалось почти всю чертову ночь.Итачи рядом не было. По крайней мере, Саске его не увидел перед своим носом.

Он привстал на локти, обхватывая одной рукой голову. Лоб сморщился, губы искривились в болезненной гримасе. Мигрень.Ненависть?О нет, ее на удивление совсем не было. Что-то другое сейчас обуревало Саске, когда он ясным сознанием окончательно понял, что вообще произошло.Сожаление.Не дал отпора, позволил снова взять над собой верх и кому? Тому, кого надо превзойти, кому надо доказать то, что Саске достоин считаться его родным братом. И опять, снова проиграть, снова потерпеть унизительное поражение, быть разбитым в прах, смятым. Его рукой, его, как по усмешке злой иронии.

Сука.Саске потер лоб, стискивая зубы.

Бешенство.Докатился. Позволил... позволил сделать такое с собой. Упал ниже некуда и все почему?- Блять.Всю жизнь быть его младшим братом, младшим! Для Итачи он всегда останется мальчишкой, хоть будь Саске стариком, он это сейчас и сам понимал, горько опустив уголки губ.

Что дальше?Как смотреть ему в глаза и смотреть ли вообще? Что сказать, а нужны ли тут слова? Промолчать или сказать все, что думаешь, безжалостно сжигая за собой все мосты?

В конце концов, Саске верил этому ублюдку, доверял, а он…Мерзавец.- Как ты, Саске?Саске резко повернул голову в сторону, взглядом огибая тот участок комнаты, который все время был за спиной.На самом краю кровати сидел Итачи, свесил ноги вниз. На его теле болталась не застегнутая рубашка, на бедрах - трусы. Пряди растрепанных волос спускались на спину. Свет от окна оттенял волосы на макушке серым цветом, плавно переходящим в угольно-черный.

В его темных глазах, стеклянных и пустых, обращенных к окну, отражались голубые просветы на сером небе, углубляя глубину взгляда, предоставляя Саске проникнуть глубже, чтобы увидеть истинное раскаяние и сожаление.Тоже сожалеешь?Тебе-то хорошо. Лучше, во всяком случае.Тебя не унижали и не доказывали, что ты всего лишь младший брат, мусор, который как собачка готов бегать за своим старшим братом.Итачи повернул голову к Саске, с нежной и робкой тоской вглядываясь в родное лицо. Он терпеливо ждал, что скажет ему младший брат. Разобьет или простит? А, впрочем, до расставания считанные дни, уже ничто не важно.Саске тем временем как под гипнозом смотрел на нежно-розовое пятно засоса, алеющее у Итачи на его бледной шее. Красноватое, с маленькими фиолетовыми линиями, как будто трещины на старом мраморе. След взаимной страсти, которой уже сегодня стыдился Саске.- Уходи, - он привстал на колени, рукой придерживая клочок одеяла. Тело ныло, как после длительной пробежки. Ноги, сделавшись ватными, едва ли могли удержать тело, опираясь на колени. Как теперь вообще встать?- Тебе помочь? – Итачи слегка развернулся, словно пропуская слова брата мимо ушей.Саске едва подавил в себе бешенство, желание хорошенько врезать этому придурку, решившему, что ему все можно, раз он идеал.- Ты глухой? Получил, что хотел, – катись теперь, - Саске опустился на кровать, запуская пальцы в волосы. Как будто разбился, рассыпался на мелкие кусочки, смешавшись с яростью и болью, разочарованием и сожалением, обидой и вчерашним удовольствием. Правильно ли винить во всем одного Итачи? Вряд ли, но Саске сейчас было плевать. Виновник один, и Саске точно не считал себя оным.- Прекрати, - голос усталый, - ты прекрасно знаешь, что это был не просто секс.- Ты издеваешься надо мной? – Саске жестоко смотрел исподлобья; рваная челка жесткими прядями спускалась на лицо, прикрывая и оттеняя горящие от бешенства глаза. Глупая обида, копившаяся всю жизнь, пустая ярость, разочарование, рухнувшее доверие и все воспоминания, пережитые с этим человеком и сегодня, и раньше, – огромной кучей рухнуло на Саске, едва ли не сламливая его пополам, едва ли не раздавливая своим колоссальным весом.

- Успокойся, - Итачи как всегда хладнокровен и спокоен. Как всегда смотрит равнодушно. Как всегда его лицо ничего не выражает. Он ли это вчера был? Никаких эмоций, никаких проявлений чувств, что за человек?!- Я не хотел делать тебе больно.Тишина, которую пронизывают разряды ярости, идущие от Саске, как молнии во время грозы. Он стиснул в руках одеяло, готовый в любой момент взорваться, но пока сдерживая себя.- Прости, Саске.Это было последней каплей.- Простить?Итачи резко дернулся, когда звонкая пощечина оставила красный след от ладони брата на его бледной щеке. Он автоматически схватился за нее, осторожно потирая горящую кожу; смолянистые пряди упали на лицо, бросая на него ломаные тени, подчеркивая каждую черту лица, все изящество и аристократичность. И даже Саске не мог не признать, что это совершенство нельзя не желать.Оперевшись рукой о сбившуюся простынь, Итачи повернулся к едва ли не трясущемуся от ярости Саске. Тот стиснул зубы, щеки пылали возмущенным огнем, брови сдвинулись, губы искривились в яростной гримасе.- Простить? Интересно, за что? За что же? За то, что решил меня разок трахнуть? За то, что взял меня, наплевав на мое мнение, на мое желание, на мои чувства? Простить за это? Да? Я правильно тебя понял? Итачи, - Саске тихо, но ядовито и горько усмехнулся, - ты слишком наивен. Проблема не в том, что мы родные братья, плевал я на это теперь, на все я плевал теперь. Я злюсь из-за того, что ты меня опять унизил, показав тем, что ты сделал, не любовь или преданность, а только то, что я слабак, ничтожество и идиот, которого можно в любой момент подстелить под себя. Я всю жизнь был твоей жалкой тенью, всегда все смотрели только на тебя, сколько бы я ни старался. Всегда все спрашивали в первую очередь про тебя, а я…да, я всего лишь младший брат, от которого нет толку и до которого нет дела. Конечно, в семье не без урода, да, только этот урод - ты. Сколько раз я пытался доказать, что я тоже нужный, тоже полезный, тоже могу быть гордостью семьи, отца, а ты каждый раз своими снисходительными взглядами, щелчками только говорил мне в лицо, что у меня нет шансов, что я полное ничтожество перед тобой. Ты никогда мне не разрешал и пальцем дотронуться до себя, как будто я прокаженный. И даже сейчас ты переступил через меня, решив, что я, как и всегда, лишь молча все проглочу. Нет, Итачи, ты слишком глуп, если так думаешь. Я мог повиноваться, мог быть хорошим и покладистым, мог стараться угодить, но я лишь видел, что вам все равно, рвусь я из кожи вон или нет. Вам всегда было все равно, всегда, всегда! Я ненавижу тебя за это, и всегда буду ненавидеть, с колыбели до смерти. Ты отнял у меня все, показав, что я всего лишь ненужный придаток в нашей семье, ни на что не способный. Почему, а? Почему? Да почему, мать вашу, ответь мне! Чем я хуже, чем ты? Почему ты можешь пользоваться мной, а я - нет? Это, по-твоему, любовь? Это - любовь? Тогда она мне не нужна, меня тошнит от нее. Я ненавижу твою любовь ко мне. Ненавижу за то, что отнял у меня все. Я всегда хотел превзойти тебя, но только постоянно глупо проигрывал, снова смотря, как в твоих глазах появляется снисхождение. И тогда, когда я заснул на коленях, это было унижением перед тобой, перед всеми. Почему, какое ты имеешь право выставлять меня слабаком? Мне не нужны твои снисходительные взгляды и подачки, я не хочу твоей ласки. Я сам хотел всю жизнь ласкать тебя, но ты не позволял. И это еще раз доказывает, что в твоих глазах я тебе не ровня. И сегодняшняя ночь тоже доказательство. Зачем мне любовь, в которой я пустое место? Подавись ей, я тебе больше не поддамся. Это был последний проигрыш в нашей войне. Уходи. Уходи, слышишь? Уходи! Выметайся отсюда, пошел вон, чертов выродок! – громкий крик, разбившийся о стены комнаты. Громкий, хриплый, с истеричным надрывом, хватающий за самое сердце. Крик детской обиды, отчаяния, ненависти, бешенства, хлеставших в Саске как волны в океане во время шторма.Итачи ничего не сказал. Он просто встал и ушел, совершенно бесшумно прикрыв за собой дверь.Саске, опустив голову, смотрел на свои ладони, которые упирались в смятые за ночь простыни.Дерьмо.Господи, за что ему достается такое дерьмо?***?Утром в Мельбурне температура повысится до 57,2°F (1), атмосферное давление так же останется в норме. Влажность воздуха снизится до 68 %, ветер южный, 5 метров в секунду?.Диктор четко, с лучезарной улыбкой передавал прогноз погоды в Австралии. Зачем Саске это смотрел? Он и сам не знал. Просто жизненно важно было слушать чей-то голос, и плевать, что он говорит.

Утро плавно перешло в пасмурный день. Проблески на небе окончательно затянулись плотным серым покровом, не пропускающим ни малейшего луча солнца. Уныние в природе порядком надоело, но оставалось только терпеть, дожидаясь весны и тепла. Хотя Саске осталось ждать не долго: в Испании все так же жарко, а по прогнозу погоды передали, что там даже цветут апельсиновые деревья.Итачи долго не появлялся вне пределов своей комнаты, потом прошел на кухню, где включил потрескивающий в конфорке огонь. Что-то готовил, но Саске было все равно, чем он занимается. Саске который час подряд сидел на диване, стеклянными глазами смотря телевизор, по которому то показывали новости, то прогноз погоды, то состояние биржевых акций на данный момент. Содержание сообщений абсолютно не волновало Саске, он к ним и не пытался прислушиваться, не пытался вникнуть, понять. Просто-напросто теплый тембр голоса диктора оказывал хорошее влияние на потрепанные нервы, приводя их в порядок.Сейчас Итачи опять притих. Саске выключил звук, прислушиваясь к звукам в квартире. Где-то шумела вода.Моется.С легким паром, подонок.?Днем температура повысится до 64,4°F (2), атмосферное давление останется в норме. Влажность воздуха снизится до 49 %, ветер останется южным, но усилится до 8 метров в секунду?.Саске закрыл глаза, погружаясь в свои мысли. Звуки вокруг слились в один гул, расплывчатый и непонятный. Отдельные звуки перестали существовать, остался только общий фон, в который окунулся Саске со своими тяжелыми мыслями.

Он глубоко жалел о том, что вспылил сегодня утром. Итачи ему не было жаль, дело было вовсе не в этом, он должен был сказать ему то, что сказал. Дело было в ужасном ощущении опустошенности, душевной усталости, в измотанности, как будто Саске жил на земле не каких-то девятнадцать лет, а все семьдесят, когда кости давно просят своего хозяина уйти на долгожданный покой. Ощущение скованности, остывших ярости и обиды.Одиночество.Оно походило на камень, легший на сердце. Он не так давил, как раньше, но напряжение, повисшее между братьями, усиливало его давление, в тысячи раз сильнее сокрушая Саске. Но он гордо молчал, терпел, внутренне переживал каждую боль от малейшей царапины, но никак не показывал своего метания.И все же было плохо и одиноко.Без Итачи.Воспоминания вчерашней ночи то и дело проскальзывали в голове, а след засоса на шее брата лишь устыжал в том, от чего хотел убежать Саске.Да, ему понравилось. Так понравилось, что не мог остановиться всю ночь. Яростно кусал губы брата, царапался, проклинал, пытался вырваться, но хотел продолжения.Да, стыдно.Стыдно за свои действия, но не за чувства и эмоции.И брат был таким живым, теплым, настоящим. До него можно было коснуться, его можно было трогать где угодно, можно было целовать, но…Факт того, что Саске не хотел этого, остается фактом. И точка.И задетые гордость, самолюбие, достоинство так же бурлили, не желая успокоиться. Проиграть Итачи с таким треском, добровольно сдаться ему в руки – унижение. Элементарное падение гордости, ранение самолюбия, принижение достоинства. Так не должно было быть. Раз за разом всю жизнь проигрывать, уступать, вестись за Итачи – смешно и недостойно Учихи Саске.Война еще не кончилась. Кому же суждено рассыпаться в прах?Итачи или Саске?Кто кому поддастся на этот раз?Кто плюнет на свою гордость, добровольно обрекая себя на поражение?Саске больше этого не хотел. Или никак, или с лаврами победителя.Чтобы Итачи признал равным, чтобы превзойти его, показать, что ты тоже мужчина, сильный и крепкий, а не половая тряпка, слабак, нытик.Внезапно раздалась полифоническая трель телефона на другом конце дивана. Это было лишним в успокаивающем шуме телевизора. Очень лишним, назойливым, отвлекающим. Выводящим из себя, раздражающим.Саске перевел свой мрачный взгляд на светящийся в полутьме комнаты дисплей телефона брата, который разрывался противным звонком. Еще пару секунд беспомощно звякнув, он наконец замолк.Вот и славно.Глаза снова закрылись, предаваясь приятной сковывающей тьме, которая ловко захватывала в свои объятия каждую клеточку тела.

Сидеть бы так вечно, до конца времен. Сидеть и растворяться в себе, забывая обо всем на этом свете, умирая в самом себе.Дзинь.?Опять?!?Саске готов был разбить взорвавший сознание телефон об стенку.Но легкая тень, шагнувшая из проема, мягко подошла к дивану, перегибаясь через его спинку, чтобы достать телефон.- Давно звонит? - Итачи отбросил мокрые волосы на спину, отвечая на звонок. – Да?- Сукин сын, ты куда пропал? – насмешливый голос, едва ли кричащий в трубку, как из самой преисподние.Итачи застыл, неосознанно сжимая трубку сильнее.Голос, вызывающий в сознании сотню молитв, образ полутемной комнаты с горящими свечами и ритуальным кругом на полу. Жар, пробивший каждую клетку. Фанатизм, который теперь распирал Итачи изнутри, требуя срочного выхода. Молиться, молиться и еще раз молиться, пока не умрешь, пока не рассыплешься в мелкий прах, нашептывая имя Дзясина.- Я был болен.- Да мне похуй, что с тобой было. Хочешь ты или нет, но обязан являться к нам, чтобы принести свой долг Дзясину. Или ты забыл, кто это такой?- Не забыл, - спокойный голос, прикрытые глаза.- Тогда какого хера ты второй раз забил на собрание? Оно теперь, кстати, будет проходить по вторникам, четвергам и субботам, так что после понедельника жду, понятно?- Да.- Точно придешь?- Точно.Тень безумной веры снова легла на Итачи. Он не мог больше сопротивляться, да было и не за чем. Паутина, в которой он запутался по своей воли; сети, которые туго стянули волю, разум, здравый смысл. Кукла в руках кукловода, который дергает за нити веры и фанатизма как сам того хочет. Но самое страшное то, что Итачи не мог не верить в Дзясина. Пара дней воздержания от собрания давали о себе знать. Как наркотик, Итачи, едва он услышал голос Хидана, снова потянуло окунуться в приятный прохладный полумрак, где царствовали тени от языков пламени, играющие на лицах посетителей. Слово ?надо?, вспыхнувшее в голове, больше не давало покоя. Вторник, так вторник. Убегать от своей веры, святой веры, когда пальцы благодарно сжимают знак на груди, а губы шепчут имя небесного отца, Итачи больше не собирался.Он и так знал, что клятва, данная Саске, пуста. Увы, но это так.А Саске тем временем абсолютно потерял ощущение времени. Он чувствовал, что выглядит глупее некуда со стороны, особенно когда к щекам прилил огонь жара. Туго соображая, Саске понимал, что влипнет по полной, если сейчас же не отвернется от брата, но каждый мускул словно парализовало, как будто под кожу ввели заморозку, которая стянула все мышцы, не позволяя двинуться даже мизинцу. И отвратительно ощущать, ругаясь про себя, что твое лицо вновь и вновь подвергается волне жара, а внизу живота скручивается нечто горячее и колкое при одном взгляде на – о боги, если вы есть, как вы могли такое создать! - на это тело; при малейшем звуке тихого голоса, который вводит в транс, успокаивает в любой, даже самой абсурдной ситуации. Его спокойствие, его взгляд, нежная улыбка, иногда чуть усталая, – все это обезоруживает, завязывает свои руки, уничтожает. Когда же сам Итачи падет, покажет свою слабость, сломается под волей своего вечного, ненавистного и любимого соперника?Саске безотрывно смотрел на обнаженное тело, прикрытое широким полотенцем на бедрах. Мокрые волосы, тяжелые от воды, легли на бледную спину, по капле отдавая влагу, стекающую к талии. Тонкие изящные руки, худые, но Саске-то на себе испытал, какими сильными могут быть эти руки. Ног не было видно, но Саске хватило и того, что открылось перед ним. Правильный профиль, без единого изъяна. Саске брала злость: как такое возможно? Кто посмел сделать его таким?

Он смотрел в черные глаза напротив, начав тонуть в них, спускаясь все глубже и глубже, пока… но есть ли тут дно, на которое можно опереться ногами, чтобы вынырнуть? Нет. Только дальше падать, растворяться в темных глазах, смотреть на едва заметно шевелящиеся губы.Они мягкие и теплые.

Живые.Умеющие ласкать и любить.- Саске!Саске вздрогнул.Нахмурился, не в силах проглотить тугой ком, застрявший в горле. Телу вернулась прежняя подвижность, однако лицо запылало еще сильнее, когда Саске понял, что все это время смотрел безотрывно в глаза Итачи, который уже положил трубку и так же прожигал брата своим взглядом, не в первый раз окликая его.Между двумя братьями воцарилась тишина.Каждый смотрел друг на друга, не в силах найти каких-либо слов или хоть что-нибудь сделать.?А в Сиднее погода не порадует. Вечером пойдет дождь, который возможно затянется на пару дней. Температура упадет до 55,4°F (3), процент влажности повысится до 80%. Ветер северо-западный со скоростью 3 метра в секунду. Одевайтесь теплее и не забудьте надеть калоши и плащи. Всего хорошего, с вами был Том Андерсон. До вечера?.Взрыв рекламы.Но между братьями по-прежнему молчание.Смотрят друг на друга, чувствуют друг друга, насмехаются, глядя в глаза напротив; понимают с полувздоха, с полувзгляда; но молчат, не зная, что нужно сказать, а где лучше промолчать.Саске, наконец, прокашлялся, решив взять ситуацию в свои руки.- Зачем ты звал меня? – блять. Куда делась дерзость и уверенность в голосе? Откуда появилась хрипотца и нотка дрожи в начале?

- И не в первый раз. Что ты смотришь на меня?- Нельзя?- Можно.- Тогда какие претензии?- Никаких.

Итачи как всегда спокоен и лаконичен, в общем, в своем репертуаре, на губах едва заметная улыбка, осторожная и горькая, усталая. И только Саске приходит в бешенство, понимая, что если сейчас не уйти, то словесный поединок, как проба пера перед заключительной битвой, а она будет, и оба брата это знали, может затянуться надолго, причем понесет потери опять самый нетерпеливый и вспыльчивый. То есть, Саске.Поэтому он снова отвернулся.Итачи тоже ушел.А вместе с ним и что-то еще. Что-то теплое.***Вот и воскресение. Еще двадцать четыре часа прекрасного мучения.Новый день, а проблемы те же.И у тех же.Итачи со вчерашнего вечера не сказал ни слова, но виду того, что переживает, как всегда не показывал. Снова надевал свою железную и непробиваемую маску. Просто молчал, с легкостью находясь в обществе брата. Один раз такое уже пережил, сейчас уже не так страшно. Итачи сделал то, что хотел, что под конец захотел и сам Саске. И как бы тот не скрывался за маской невозмутимости, Итачи про себя добродушно усмехался: Саске он видел насквозь. Видел его злость на себя, видел краснеющие щеки, видел взгляды, украдкой обращенные к старшему брату. Итачи чувствовал, что Саске играет, словно пытаясь улучить момент для реванша. И Итачи уже давно понял, о какой битве пойдет речь, понял, что нужно Саске для счастья с ним, с Итачи. Тот мог это дать и в заключительном акте поддаться младшему брату. Ведь ясно, что и как он хочет, Саске едва ли не сказал это прямым текстом.Итачи лишь ждал. Терпеливо и молча, нежно и снисходительно улыбаясь про себя, когда видел взбешенные обиженные глаза, источающие ледяной холод и ненависть.Это же маленький и глупый брат.И он заблуждался, думая, что Итачи не воспринимает его всерьез.Саске даже не представлял, насколько высоко он стоял в глазах своего брата. Кого-кого, а уж Саске Итачи ставил во главу всех людей, признавая в нем не только достойного человека, но и достойного соперника и брата. Тут стоило, чем гордится.А Саске лишь обливался яростью и бешенством, задыхаясь от возмущения. Второй день он медленно сходил с ума, проклиная Итачи и самого себя за слабость; ненавидя брата за его спокойствие и маску; злясь на себя за свои желания, в один день нахлынувшие так неожиданно, что просто сбили с ног весь здравый смысл.

Саске всегда любил душу своего брата. Загадочная, бескрайняя и глубокая, она всегда привлекала его. Коснуться Итачи для него означало коснуться его души, внутреннего мира. Он был закрыт для всех, неизведанный и таинственный. Саске всегда познавал его окольными путями: через книги, обстановку комнаты, привычки, манеры говорить, действия, суждения, интересы. И тут Саске мало что находил, но имел хоть какое-то слабо представление о внутреннем мире брата. И любил его, преданно и бескрайне. А сейчас еще и…Тело.Оно слишком прекрасно, чтобы теперь, особенно теперь, не желать им завладеть, сорвать маску, увидеть брата поверженным у своих ног. Чтобы он молил о продолжении, чтобы он просил еще, сам Итачи, всегда спокойный и равнодушный ко всему, хладнокровный; чтобы он кричал так громко, чтобы все услышали, что его бесстыдно берет его же младший брат. Чтобы он вскидывал бедра, стонал, вплетал свои пальцы в волосы Саске, что-то нашептывая пересохшими губами.Это и будет победой в войне, тянувшейся всю жизнь. Сокрушить Итачи, превзойти его, увидев без маски.То, чего так хотел Саске. Признание Итачи - это его полное разоблачение, покорение, когда можно почувствовать его в своих руках, трепещущего и преданного, открытого теперь навсегда.

Соединиться вместе до конца. Отдаться не только ему, но и чтобы он тебе. Вот истинное признание – полное доверие и откровение.Учиха Саске захотел своего брата.Саске чувствовал, что Итачи понимает это, и от этой мысли еще больше разгорался, еще больше распалялся.И Саске ненавидел себя.Именно за это желание.Блять.Он не понимал, как мог так легкомысленно забывать о столь близком родстве с этим человеком. Саске призывал свою совесть, но приходилось идти все по тому же адскому кругу, завязавшемуся красной лентой на судьбе. И все возвращалось к одному: слишком сильно они были привязаны с детства, слишком неправильны их чувства уже давно, настолько давно, что только сейчас, вспоминая о прошлой ночи, Саске понимал, что просто не решался сделать этот шаг. Не хотел, не понимал, но сейчас… а, к черту. Только зря мучиться, метаться. Но, блять, хотеть взять своего старшего брата – это слишком, даже для Саске. Он не хотел, но поддавался этим мыслям; он убегал, но желание обгоняло его; он прятался, но Итачи находил его. Одно его присутствие заставляло сердце разрываться. Один его мельком брошенный взгляд убивал наповал.И Саске ненавидел Итачи.Именно за это желание.Оба понимали, что Саске не выдержит. Оба знали это, едва встречались взглядами, которые то яростно, то стыдливо, то грустно разбегались в сторону.Последняя битва. Реванш. Проигрыш и победа. Чья? Все уже решено. Именно самим Итачи.***Саске обреченно и глупо улыбнулся, понимая, что уже минут пятнадцать как последний дурак стоит и теребит ручку двери комнаты брата.Тик-так.Где-то в глубине квартиры тикают часы. Тихо-тихо, осторожно, словно страшась нарушить зыбкий покой, но в ночной тишине достаточно громко для того, чтобы это услышать.Все предметы вокруг окутались в темную дымку теней мрака, гуляющего по комнатам. Все вокруг казалось темно-синим, нереальным, сказочным. Предметы потеряли свои лица, с помощью теней превращаясь в нечто непонятное, чуждое, что сразу не скажешь, что это: зонт или пакет? Стекла призрачно блестели и разрывались искристыми бликами, как только проезжающая мимо машина освещала их своим блеклым остатком от пучка света фар.Когда та ситуация, в которой оказался Саске, окончательно его достала, он решил действовать.Но что делать, как и зачем – он не знал. Хотя бы просто сесть рядом с Итачи. Но это же смешно. Они не разговаривали два дня, игнорировали друг друга, строили из себя злых и обиженных, особенно Саске. Итачи как всегда спокойно смотрел на мир, будто ничто в его жизни никогда не менялось и не поменяется.Саске не помнил, как он вошел в слабо освещенную белым светом от фонаря комнату. Место, куда он никогда не решался заходить, откуда его всегда прогоняли или отводили в другую комнату играть. Место, где всегда порядок, где тишина и покой, тождественный своему хозяину. Даже сейчас, в темноте Саске мог видеть, как тут все убрано, чисто. И ничего не изменилось с того раза, как он здесь копался. Ничего.На кровати лежал Итачи, подложив тонкую руку под голову. Пряди его волос распались по нежно-голубой ткани постельного белья, загадочно и завораживающе черными ломаными линиями ложась на холодный материал. Бледное лицо, не освещенное скудным светом фонаря, почти сливалось с хлопком наволочки. Даже спал Итачи аккуратно. Края его одеяла не свисали на холодный пол, не касались его. Простынь была надежно заправлена, не торчало ни единого края. Подушка была взбита, расправлена и только промялась там, где покоилась голова Итачи.Саске сел рядом, босыми ногами забираясь под одеяло. И замер.Он не знал, что делать дальше и делать ли вообще? Уйти и остаток дней провести в сборах на дорогу?

Хоть какое-то провидение, помоги.Тик-так. Часы и здесь насмешливо отсчитывают колкие секунды, ядовито указывая Саске, что время вовсе не ждет его и не собирается этого делать, оно вольно бежит, живет своей жизнью, отдельно от всего живого на земле. Оно само по себе, человек никогда не сможет приручить время, сделать его своим, укротить секунды, данные для жизни. Время независимо, свободно и насмешливо. Оно коварно и беспощадно, оно забирает и дарит жизнь.Саске потянул вперед свою руку, положив ее на ладонь Итачи. Горячая, сухая по сравнению со своими холодными пальцами. На запястье предательски бьется тоненькая жилка, отсчитывая, как ход секундной стрелки, неровный пульс.Стоп.- Ты не спишь! – Саске быстро отдернул руку, едва заметно вздрогнув: у спящего человека не может быть такого пульса. И в подтверждение этого предположения Итачи открыл глаза, останавливаясь взглядом на младшем брате.- Не сплю.Скрип кровати. Итачи сел, откидывая с груди нагретое толстое одеяло. Темная ночная майка свободно болталась на его худом теле, совершенно не обтягивая его; наоборот, свободными растянутыми складками сидела на нем, совершенно не стягивая движения во время сна. Если для обыденного вида Итачи была важна аккуратность, то ночью - исключительно удобство.- Что такое, Саске? – между тем голос Итачи мягко прорезал нервирующую сознание тишину. Саске мотнул головой, но так и не ответил на этот вопрос. Он не знал ответа, он сам не понимал, что случилось и что он здесь делает.- Не молчи, иначе я подумаю, что ты лунатик или тебе опять приснился страшный сон.Саске вспыхнул.Опять издевается. Опять.О, это приятное бешенство, горячая ярость, кипятком всколыхнувшая внутри естества. Это странное ощущение, как будто где-то глубоко что-то неаккуратно сжали, тронули что-то запретное, повернули какую-то тонкую пружину. Разлили огонь неосторожной рукой; разбили сосуд, в котором надежно хранилось нечто запретное.Но, так или иначе, Итачи неаккуратно задел Саске за живое.Специально. И Саске понял это тогда, когда краешки губ брата осторожно вздрогнули, показывая едва заметный намек на нечто, напоминающее улыбку.В следующую секунду Саске отказывался понимать, что происходит.Он подался вперед, готовый растерзать своего брата; за что-то слепо схватился руками. Это что-то так же резко, словно боясь упасть, схватило его. Саске окунулся в нечто приятное и влажное, ласковое, но в то же время грубое и настойчивое. Он чувствовал рядом чужое дыхание, сжимал нечто мягкое и теплое, ненасытно пытаясь глубже проникнуть языком во что-то горячее и влажное, отдавая всего себя.А это был просто поцелуй. И ничего большего.Саске понял это только тогда, когда, опомнившись, с великим усилием оттолкнул Итачи от себя.- Нет, - хрипло выдохнул он. Голова опустилась вниз, рваные пряди волос опустились на бледное лицо, бросая на него резкие и темные тени косыми и ровными полосами. Итачи, оперевшись одной рукой о постель, второй дотронулся до волос Саске, бережно перебирая их, словно пытаясь в чем-то убедить и успокоить.- Не бойся, Саске.Тот аккуратно поднял голову, встречаясь с внимательным блеском темных глубоких глаз напротив, которые против воли затягивали в себя.- Я не боюсь. Просто не хочу.- Почему?- Ты в курсе, о чем я говорю?Тихая усмешка.- Ты плохо думаешь обо мне. В курсе, и я не против.- Господи, - Саске поморщился, - умоляю, хоть ты прекрати это. Я не могу, не могу вообще представить, что буду с тобой… тебя… черт!- Глупый младший брат.

- Заткнись. Я не глупый.- Но младший.Саске беспомощно открыл рот, но с этим аргументом не было смысла спорить. Поэтому он сел на край кровати, прогнувшийся под ним, и свесил ноги вниз, коснувшись пальцами гладкого линолеума. Взгляд опустился куда-то вниз, к ковру, который казался большим черным пятном краски, аккуратно разлившейся по полу.- Брат.- Да?Тишина. Только игривый ход часов, их насмешливый стук, отсчитывающий по крупице секунды. Ночь бесшумно ускользает, как сыплется песок сквозь пальцы. Оба брата знали, что больше шансов не будет. Но шансов на что? Никто из них не понимал.Тик-так.

Тик-так.О Дзясин, заткнитесь уже!- Ты мне нужен. Сегодня. И всегда.Сказал. Остальное – не важно.И время, наконец сдавшись, треснуло как старое зеркало, рассыпавшись в прах, в тот момент, когда Итачи, услышав брата, поднял напрягшиеся от прикосновения руки Саске, утыкаясь в блаженстве носом в его жесткие волосы и стягивая попутно тонкую ночную футболку.- Глупый.Эти слова с треском разрушили последние сомнения и колебания Саске. Он повернулся, обхватывая талию Итачи и притягивая его как можно только ближе, прижимая к себе вплотную, в наслаждении касаясь губами его теплых приоткрытых губ. Они уверенно открылись, вверяясь полностью в руки Саске, до последней капли крови. И Саске чувствовал это доверие каждой клеткой своего тела. Все будет не как в прошлую ночь. Лучше.Итачи снял футболку с Саске, с себя, откладывая ее куда-то в сторону. Младший брат с восхищением скользил ладонями по идеальному и разгоряченному чужому телу, срывая с губ тихие напряженные вздохи. Нагнулся, прижался губами к шее. Требовательно и безжалостно вобрал нежную и бледную кожу в губы, заставляя на ней ярко-розовые, едва ли не фиолетовые отметины. Пусть все знают и видят, кому принадлежит Итачи.

Его тело, послушное как тающий воск, едва вздрагивало, когда Саске с упоением, нарочито медленно скользил подушечками пальцев по позвоночнику, по груди, задевая соски, лаская их языком, потом мучительно быстро касаясь рукой выпуклости на спальных штанах. Спускался на живот, проводил там пальцами едва заметную линию, резко обхватывая в конце талию, сжимая ее, прижимая к себе, чтобы тела соприкасались. Распущенные волосы Итачи разметались, его порозовевшие щеки и нежная спокойная улыбка притягивали взгляд Саске, гипнотизировали; изящные пальцы теребили волосы, пропуская жесткие пряди сквозь пальцы, сжимая их; иногда Итачи наклонялся к самым губам Саске, скользил по ним своим дыханием и резко поднимал голову, дразня брата близостью возможного поцелуя.Время, оно рассыпалось, сдалось, едва увидело, как на сбитых простынях идет сладкая борьба, последняя, победу которой Саске уже ощущает в своих руках.Итачи понимал его стремление показать себя взрослым и сильным и уважал это, предоставляя брату возможность проявить себя. Пусть он вдоволь наслаждается маленькой властью, пусть грубо сминает бедра и талию, оставляя на бледной коже белые следы своих пальцев. Итачи лишь улыбался и наслаждался, перебирая непослушные пряди.Младший брат.Он получит сегодня признание, как и свою награду.Саске яростно и безжалостно, окончательно потеряв голову, целовал ключицу и шею, оставляя множество грубых розово-фиолетовых засосов. Правильно это или нет – плевать. Саске едва ли не захлебывался, что-то неразборчиво нашептывая, обхватывая виски Итачи, впиваясь в его теплые губы своими; кусал их, играл с языком брата, тянул то верхнюю, то нижнюю губу, сильнее сдавливая голову. Брат, вот он ты. В руках, которые жаждали почувствовать тебя всю жизнь. Лед, который успешно топил Саске; актер, чью маску сдергивал младший брат.Никто не помнил, как и когда они успели до конца раздеться; сами или помогали друг другу. Никто не помнил, ложились они или нет, но Итачи каким-то чудом сидел у Саске на бедрах. Тот тоже не думал ложиться, властно обнимая спину старшего брата. Царапая ее, то нежно, то яростно, оставляя белые полосы от ногтей; чувствуя, как Итачи выгибается, тяжело вздыхает и прижимается ближе, сильнее стискивая в руках волосы брата. Тело как будто пронзило волной тока, когда Саске почувствовал, как что-то твердое и горячее упирается в его живот. Он поднял свой взгляд на Итачи, встречаясь с блестевшими в темноте глазами. Итачи ласково прижался лбом ко лбу брата, заглядывая в глубь темных, сияющих огнем желания зрачков.- Помочь?- Не надо, я сам, - Саске смущенно облизал свои пальцы, краснея от стыда. Итачи закрыл глаза, опираясь на плечи брата и привставая с его колен. Глупый. Тут совершенно нечего стесняться.Палец медленно и осторожно вошел внутрь, вызывая легкую дрожь. Но Итачи только вздохнул, все так же успокаивающе поглаживая волосы брата. Саске это нравилось; его успокаивала такая легкая ласка.Он продолжал медленно скользить пальцем внутри, другой рукой вырисовывая узоры на спине Итачи, их имена, бездумно забывая обо всем на свете; что-то шептал в самые губы, которые приоткрывались, приподнимая уголки. Наконец-то, вот он, рассыпается в руках, послушный, как воск; податлив на любое движение, прекрасен, когда выгибается и постанывает, прикрыв глаза дрожащими от удовольствия веками. Саске обхватил одной рукой его подбородок, покрывая лицо поцелуями. Ласкал каждую черточку лица, обводил подушечками пальцев приоткрытые губы, из которых вырывалось судорожное дыхание.Итачи вздрогнул, обхватывая руками голову Саске. К первому прибавился второй палец.Саске сильнее прижался к брату, обхватывая его тело свободной рукой. Он сходил с ума, плавился от жара, охватившего тело. Он яростно царапал спину и бедра Итачи, тянул зубами его губы и мочку уха, врывался пальцами в длинные волосы. Смотрел на дорогое лицо и умирал от наслаждения, когда видел, как брат улыбается, так устало и нежно. Он всегда был нежен и спокоен, даже сейчас.Саске хотелось разорвать Итачи, взять, сделать своим, расцарапать его в кровь, но только чтобы и он сам, и все в этом мире поняли, кто сломил Учиху Итачи. Он прижимался губами к подбородку старшего брата, большим пальцем поглаживая дрожащие веки.- Мой Итачи, мой…Итачи кивнул головой, оставляя легкий поцелуй на виске Саске. Младший брат дрожал, захлебывался восхищением и щемящей нежностью, кипел и сходил с ума. Он больше не мог ждать, как и Итачи.- Брат, - тихий дрожащий, почти о чем-то умоляющий шепот. Саске резко притянул к себе Итачи, впиваясь губами в его пульсирующую жилку на шее. Тот резко вздохнул. Волна наслаждения и сладкой дрожи пронзила его тело, и он со стоном откинул голову назад.- Брат, – Саске вынул пальцы, приподнимая чужие бедра. Итачи обхватил растрепанную голову младшего брата, вцепляясь в его черные волосы.Вздох.Глаза в глаза. Благодарность, восхищение.Стук сердца под ухом.Стон Итачи.Стон Саске.Их глаза широко открылись в изумлении, теряясь во вспышке наслаждения, тела замерли, из открытых губ сорвалось сбитое дыхание.

Тишина.Они чувствовали друг друга, были друг в друге. Саске, голову которого Итачи прижал изо всех сил к своей груди, в которой трепыхалось сердце, закрыл глаза. Дотянулся, превзошел, взял.- Итачи…Тот слегка шевельнулся, двигая бедрами. Саске поднял голову, встречаясь с лучистым взглядом брата, с его темными глазами, в которых младший Учиха рассыпался, растворялся, умирая и рождаясь вновь.Сорвал-таки маску.- Итачи, как хорошо…Хорошо. Узко, жарко, великолепно. Но даже не эти ощущения волновали Саске, сводили его с ума. Итачи полностью раскрылся, полностью открыл душу, прижимаясь к Саске и что-то тихо нашептывая ему на ухо, но что - тот не понимал. Он закрыл глаза, едва не крича от восторга, наслаждаясь победой, наслаждаясь его священной близостью. Его.Брат. Ты все-таки стал моим. Только моим.Саске, не в силах больше сдерживаться, толкнулся. Еще раз и еще раз. Он не контролировал свои движения, он только смотрел на Итачи, как он выгибался, как ласково обнимал голову Саске. Тот то яростно, то нежно гладил его спину, сминал бедра и толкался, делая вновь и вновь Итачи только своим. Саске задыхался. Он терялся в своих криках, в его криках, беспомощно сжимая тело брата как последнюю соломинку. А тот выгибался, соблазнительно стонал, мысленно прося еще и еще. Саске не понимал, что происходило. Он толкался глубже, полностью входя и разбивая Итачи на осколки болью, наслаждением, любовью и своей полной победой.Саске целовал его шею, что-то робко шептал в губы, а Итачи в ответ улыбался, сжимая бедра. Саске не мог терпеть. Он разрывался от эмоций, бурлящих внутри; он готов был кричать, чтобы все слышали; он готов был раздавить сейчас своего брата, ставшего сейчас уязвимым и слабым.Не понимая, что творит, Саске толкнул его на смятую простынь. Руки брата сжал над его головой. Глаза в глаза; темные, наполненные дьявольским огнем страсти и желания, и простой человеческой любовью.Одеяло куда-то свалилось, подушки сбились в сторону. А Саске толкался все сильнее, набирая темп, заставляя пружины скрипеть, стонал в унисон с братом, обхватывая его тело, покрывая поцелуями и засосами. Разгоряченный Итачи, его близость, откровенность, движение вверх к изголовью при каждом новом глубоком толчке. Его хриплое дыхание, рассыпавшиеся волосы, родная, знакомая с детства, с младенчества улыбка. Как Саске это любил, обожал, боготворил именно сейчас, вновь и вновь заглядывая в темные сияющие глаза брата. Под ним лежал настоящий Итачи. Без маски. Открытый. Истинный.Еще плавные, тягучие движения, переходящие в яростные удары о бедра с тихим хлопком. Саске трепетно, словно боясь, что он уйдет, обнимал Итачи, едва ли не плача. Как будто он трогал его душу, настоящую душу, открывшуюся перед ним. Это был не фальшивый брат, настоящий и живой. Доказательство того, что Саске выиграл, победил.Мир распался, рухнул, сузился до двух человек, которые горели в себе самих. Растворялись друг в друге, переплетались друг с другом, умирали и возрождались, что-то шептали и смеялись в губы, продолжая двигаться навстречу. Обвивали талии и шеи, стонали, улыбались.Они были настоящие, открытые друг перед другом. Не было тайн, не было недосказанности. Близость, полная и во всем. То, что подарил Итачи своему брату – свою настоящую душу, которую младший брат ласкал.- Саске…Ради шепота своего имени сейчас Саске был готов на все. Он до синяков сжал руки Итачи, усмехаясь ему в губы.- Мой брат. Только мой…

Они играли друг с другом, то набирая темп, то замедляясь. То становясь нежными, то яростными. Дразнили, улыбались, тонули друг в друге. Время с треском рухнуло, пошло вспять. Оно перестало существовать здесь, в жизни братьев Учиха, распавшись на мелкие бесполезные кусочки.Теперь время отмерили удары сердец.Мокрые простыни, по которым развратно скользят тела. Полная принадлежность друг другу.Полный проигрыш Итачи.Полная победа Саске.Его признали, наконец.Тело Итачи свело судорогой. Саске сделал последний толчок и резко выгнулся. И как подкошенный упал на Итачи, тяжело откатываясь в сторону и ложась рядом.Два дыхания и судорожные сглатывания. И тиканье часов стало совсем не слышным. Оно тоже растворилось; поджав хвост, беспомощно расплавилось в жаре этой комнаты.Одеяло лежало на полу, сбившись бесформенной кучей. Подушки съехали в стороны, смятые и холодные. Горячая и влажная простынь скрутилась, складками и комьями мешаясь под спиной.

Саске и Итачи смотрели в потолок. Их руки, случайно встретившись, без лишних слов переплелись друг с другом, сплетаясь пальцами в замок. Саске повернулся на бок, лицом к брату. Тот только повернул голову. Легкая улыбка одними уголками губ.Не надо слов, они не нужны сейчас. Они смехотворны сейчас, пусты. Только взгляды, наполненные доверием и страстью; только победа Саске, которой он улыбался Итачи. Оба понимали друг друга без слов. Одним касанием руки.Саске прижался лбом к сплетенным рукам. А Итачи только сильнее сжал ладонь. Плевать, что будет дальше. Никто не знал. А это было и не важно.Тогда еще не было важным.