Глава 5. (2/2)

Итачи на ощупь потянулся за махровым полотенцем, отсмаркиваясь. Один из краев намочил водой и прижал к носу, выключая воду. Осторожно, протянув руку назад, сел на край ванны, глубоко вздыхая и закрывая глаза.Тело ныло, как от длительной пробежки.Голова едва соображала, пытаясь все расставить по полочкам, присвоив каждой секунде событий свой порядок.Что ж, Саске хорошо дерется, в темном переулке лучше к нему не приставать. И это, действительно, радует и успокаивает.Итачи искренне не хотел, чтобы брат что-либо узнавал обо всей мерзости религии Дзясина. Этого не должно было случиться. Он не должен был быть впутан в эту грязную историю, не должен был марать себя мыслями об этом жестоком боге. И теперь что убедит его? Итачи вытянул ноги вперед, упираясь ими в стену. Только бы он уже поскорее уехал и не мучил ни себя, ни Итачи. И да, лучше потом больше никогда не встречаться.- Я вспомнил.Итачи повернул голову, убирая полотенце. Кровотечение медленно остановилось.- Что ты вспомнил?- Наш разговор тогда, - Саске шагнул из темноты коридора в ванную, выйдя на свет. Красные измученные глаза, осунувшееся и побледневшее лицо, мертвый голос. – Ты говорил, что у нас есть только мы с тобой, даже если ты будешь моим препятствием. И всегда будешь со мной, потому что…- Для этого и нужны старшие братья, - закончил Итачи. Он тихо усмехнулся, разглядывая поникшее лицо брата, его поджатые губы, слегка вздрагивающие от пережитой ярости.- Даже если я буду тебя ненавидеть.

- Прости, Саске. Я сказал тебе то, чего ты не должен был знать.- Должен был. Это все правда? Ты мне не лжешь?- Что мне сказать, - Итачи встал, отбрасывая полотенце в корзину с грязным бельем. – Думай, как хочешь. Твое дело.- Брат, - Саске схватил его за руку, притягивая к себе, - поклянись мне, что не знаешь ничего про мать, поклянись, что никогда больше не пойдешь в свой храм. Клянись самым дорогим в твоей жизни.Итачи усмехнулся. Чисто автоматически, по привычке, пальцы согнулись, выставляя вперед средний и указательный.- Глупый брат, - щелчок по лбу. Саске прищурился, брови дернулись. – Клянусь, если тебе от этого спокойнее.Только пусть ему будет хорошо, а себя марать неверной клятвой Итачи не побоялся.- Пойдем, - Итачи вывел брата за плечи из ванны как в детстве, выключил свет и, так же придерживая чужое плечо, прошел в гостиную, присаживаясь на диван. Саске как истукан встал рядом, все так же молча.- А теперь поговорим о твоем поведении. Саске, - Итачи вздохнул, выдавливая слабую улыбку, потерявшуюся в темноте, - тебе плохо? Давай, - Итачи похлопал себя по коленям, - садись ко мне.- Я не ребенок. Меня бесит, когда ты принижаешь меня, как будто я тебе не ровня, - вспыхнул Саске.Оба замолчали.Где-то тихо тикали часы. Они четко отбивали ритм каждой секунды. Зловещее молчание играло с этими звуками, переплетаясь с ними в одном бешеном танце, давящим на уши. Это представление дразнило обиды, горечи, ярость, усталость, повисшие в воздухе. Как вязкое болото, тишина, с мерным тиканьем насмешливых часов, обхватывала в свои объятия братьев, снова сталкивая их, двух братьев, двух соперников, двух самых дорогих друг для друга людей, в немом противостоянии.Кто первый не выдержит натиск тишины, тот проиграет это сражение.И действительно, один из них не смог дальше вести игру.Итачи глубоко и устало вздохнул, мягко обнимая за спину, как маленького ребенка, брата, который все же сел ему на колени, смущаясь и злясь про себя. Но на самом деле тут нет проигравших и победителей: оба сдались в этой борьбе, и так уже, потрепанные и полуживые.- Саске, Саске, - с укоризной протянул Итачи, покачивая своего брата, который, безвольно опустив руки, уткнулся носом в чужое плечо.Разве можно на него злиться? Обижаться? Его можно понять, он тысячу раз прав, и Итачи ни в чем его не винил.- Те слова, которые ты попросил вспомнить, это означает то, что ты меня не предашь?- Что ты подразумеваешь под словом ?предать?? – Итачи отвел одну из прядей брата ему за ухо. Саске потупил блестевшие в темноте глаза, нахмуриваясь.Возраст, упрямство, обстоятельства, окружавшие этих двоих, – все померкло. Были только младший и старший брат.

- Я не верю в богов, потому что не вижу в этом никакого смысла. Но секта… это предательство родных и близких. Человек перестает жить для дорогих ему людей. Он предает их, бросает ради того, что придумал какой-то безумец. Отец предал меня и мать, нам с ней это тяжело было понять и, тем более, пережить. Но ты, Итачи, не предавай меня. Ты дал клятву, и если не выполнишь ее – считай, что у тебя больше не будет брата. Я тебе верю, потому что… потому что не могу иначе. Ты мой брат, мой идеал, и я рад, что, наконец, сказал тебе это. Я всегда хотел стать таким, как ты, а оказалось, что и ты далеко не совершенство. Только внешне. Но все равно, ты – мой пример для подражания, ты – лучший. Не разочаровывай меня. Если я узнаю, что мать невинно погибла в лапах этих психов – буду считать виновным тебя. И прости… за то, что сразу кинулся драться, не поговорив спокойно. Мне трудно просить у тебя прощения, даже если в этих драках виноват я, но я имел право это сделать. Скажи спасибо, что я не избил тебя до полусмерти. Черт побери, - Саске потер рукой бледный лоб, - я переступаю через себя и свои принципы, когда извиняюсь перед тобой.

- Хорошо, я все понял. Только знай, что быть совершенством не так уж и здорово, как кажется. Со временем становишься надменным и одиноким. А теперь скажи: ты все-таки признаешь, что вел себя по-детски?Саске молчал.- Конечно, признаешь, - усмехнулся Итачи, все так же бережно покачивая брата. – Разве взрослые люди так поступают? Ты кричишь, роешься украдкой в чужих вещах, кидаешься с кулаками. Тебе не стыдно, не смешно? Это мальчишество. Нормальные люди садятся, все обсуждают, разговаривают, могут поспорить, но перебивать того, кто хочет тебе что-то разъяснить, а тем более затыкать ему рот кулаком – Саске, ты меня разочаровываешь. Я бесконечно виноват, но у тебя нет манер; ты хочешь, чтобы потом сказали, что ты невоспитанный и капризный ребенок? Но ведь это не так, и мы с тобой это знаем. Посмотри мне в глаза, - Итачи развернул Саске лицом к себе, - я прав?- Нет.Итачи рассмеялся, но как-то устало, обреченно.Упрямец. Но и в темноте по смущенному блеску в глазах брата Итачи прочитал: да, Саске действительно было неловко, и от раскрытия своих чувств его спасал только мрак комнаты.- Ты сам общаешься со мной так, как будто мне пять лет.

- Ты этого заслуживаешь за такие спектакли. И за то, что роешься там, где не положено. И берешь чужое без спроса. Когда я увижу в тебе здравомыслящего человека, тогда перестану вести себя с тобой как с ребенком. Ты меня хорошо понял?- Да.Итачи печально опустил уголки губ.

- Вот и хорошо. Я рад, что мы, наконец, поняли друг друга.Саске хмыкнул, утыкаясь носом в теплое плечо. Осторожное покачивание; тихое, слишком тихое, почти неживое дыхание рядом; рука, медленно и настойчиво растирающая спину. Глаза Саске закрылись, и он начал растворяться в тепле, окружившем его. Он не мог понять, что творится у него на душе. Взрывоопасная смесь всех чувств, напряжение, удовольствие от объятий брата. Ощущение ирреальности, когда голова кружится, и не понимаешь, где ты, что с тобой, что будет дальше. Только тепло рядом, чувство опустошенности, накатывающее как резкий и сильный порыв ветра, сметающий все на своем пути.Почему Итачи не обиделся? Не оттолкнул?Простил за обвинения в убийствах?А простил ли его сам Саске?Непонятно даже ему самому.Только теплое плечо рядом, сладкая темнота, смешанная с тишиной; чужое дыхание, чужое тело, чужие руки, глядящие спину.Только тяжесть на сердце, чувство беспомощности. И ничего нельзя разобрать в этом хаосе. Раньше все было так просто, так понятно, так… беззаботно.- Итачи.- Да?- А если я буду тебя ненавидеть?- Ненавидь.- А если не прощу?- Не прощай.Саске закрыл глаза, сильнее прижимаясь к брату.Он не будет ненавидеть никогда, что бы его младший брат не сделал.Он простит все, поймет, не будет обижаться, как ребенок.Он всегда улыбнется, если будет нужно для Саске.Между тем мысли начали течь медленнее и ленивее, плавно укачивая сознание в плотной и густой темноте, окутывая Саске сном. Это как проваливаться в глубокую яму, лететь, падать, раскинув руки. Тело словно стало тяжелее, веки налились свинцом, разум перестал работать. Мышцы обмякли, их сковала легкая судорога. Пальцы дернулись, и Саске тихо засопел, растворяясь в своем брате. В крепком, надежном и хорошем брате.Как в детстве.Как хорошо, что оно было. Как оно спасает, как прекрасно убегать туда, в эти дальние и забытые грезы, наслаждаться забытыми заботами, чьими-то ласковыми руками, колыбельными.Итачи все так же покачивал брата, не подозревая, что он уже уснул. Руки гладили спину, расслабившуюся под теплыми ладонями.

Смехотворно все получилось, нелепо.

Итачи с трепетом ощущал, как острый нос брата уткнулся ему в плечо.

- Саске, можно вопрос?В ответ тишина.- Саске? – Итачи отстранился, и тут же младший брат, потеряв опору, начал сползать, как его снова подхватили надежные руки.- Молодец, - усмехнулся Итачи.Он, закинув руки брата на свои плечи, аккуратно, осторожно, стараясь не разбудить, поднялся, подхватывая Саске под ноги. Тот что-то буркнул, но так и не проснулся.Итачи медленно пошел по коридору, тихо шлепая босыми ногами по полу. Младший брат был не таким уж легким, даже наоборот, довольно тяжелым. Но Итачи лишь усмехнулся в мыслях, перехватывая Саске крепче. Конечно, возможно, утром он будет возмущаться по поводу того, что его принижали как маленького, качали на коленях, укладывали спать под теплое одеяло. Но Итачи все же думал, что реакция будет иной. Саске, скорее всего, наоборот, будет избегать разговоров о сегодняшнем вечере. Он обычно так и делал, если не хотел лишний раз краснеть и злиться на самого себя за то, что повел себя как ребенок, добровольно позволив брату укачивать себя на коленях.Итачи вошел в комнату Саске, щурясь на слепящий свет. Глаза, привыкшие к кромешной темноте, сузились, поэтому пришлось быстро укладывать брата на его кровать и выключать свет.Саске слегка шевельнулся. Лицо его осталось напряженным, как будто он вовсе и не спал, а просто лежал, закрыв глаза. Брови были тяжело нахмурены, пересохшие губы приоткрыты, веки беспокойно вздрагивали. Похоже, либо он подсознательно переживал случившееся, либо ему просто уже снился плохой сон.Итачи, вытащив из-под Саске его сбитое одеяло, накрыл им своего младшего брата. Тихо и печально усмехнулся и вышел, бесшумно прикрывая за собой дверь.Что ж, лучше действительно сделать вид, что ничего не произошло. Так будет легче всем: и Саске, который еще будет завтра переживать, пытаясь сделать вид, что ему все равно; и Итачи, которой и так жутко устал от такого безрадостного общения со своим братом.А между тем на улице опять пошел снег. Колючий и мелкий, он как манная крупа посыпал дороги, мелкими шариками укутывая землю. Слабый ветер, изредка поднимавшийся, иногда проносил эту пыль по асфальту, поднимая ее вверх и закручивая в потоке холодного вихря.***Глухой стук, донесшийся сквозь толщу небытия. Показалось?Во всяком случае, уже не важно.Рука тяжело и лениво шевельнулась, прикрывая зажмуренные глаза. Даже сквозь закрытые веки бил луч чего-то яркого и назойливого. Как солнце.Солнце?Саске приоткрыл глаза, сморщиваясь. Точно.На небе, все так же подернутым рваными облаками, которые, казалось, были настолько тяжелы, что вот-вот прорвутся, появился яркий диск дневного светила, казавшийся ослепительно-белым. Солнце то заходило за тучи, покрывая все вокруг прежним пасмурным покрывалом, то снова своими лучами пробивало облака, касаясь земли.Снова глухой стук из глубины квартиры.Дверь в комнату была закрыта, шторы - распахнуты, так, как их вчера оставил Саске.

Он сел на кровати; одеяло, лежавшее на груди, с тихим шорохом соскользнуло вниз. Ладонь устало потерла сонные глаза, пальцы другой руки по привычке скользнули в волосы, взъерошивая их.То, что Саске был в своей комнате, его не удивило. Еще засыпая вчера, так необдуманно и унизительно на коленях брата, он знал, что Итачи не оставит его лежать на диване и не продержит на себе всю ночь. Естественно, старший брат отнес его и накрыл одеялом.Как это унизительно.- Блять! – Саске раздраженно скинул с себя хлопковое одеяло, спуская ноги на холодный пол.Как это было глупо, поддаваться на эмоции, на ярость. Как стыдно после всего принимать снисхождение брата.

Именно стыдно.Саске переоделся, обдумывая, что делать дальше.Хоть бы только Итачи не стал поднимать эту тему. Не стал бы ничего говорить, никаких лишних слов.

Итачи тысячи раз прав. Эмоции – главный враг человечества. Лучше их вообще не испытывать, чтобы потом из-за них терять голову.

Только бы Итачи все забыл, сделал вид, что ничего не помнит. Просто сделал вид, и так было бы лучше.Но Саске радовало лишь одно: ему стало легче. На душе ему стало спокойней, и не было ненависти, с которой Саске так боялся проснуться.Он вышел в коридор, прислушиваясь к звукам в квартире. В гостиной кто-то копошился, шуршал; шум телевизора, такой слабый, еле слышный, немного оживлял дом, заполнял его звуками цивилизации.Итачи убирался в зале, когда Саске туда вошел. На полу валялись часы и декоративный стеклянный шар, привезенный отцом из командировки. Солнце снова зашло за тучи, погружая комнату в пасмурный свет, разлившийся как туман. Диктор по телевизору, широко улыбаясь, рассказывал о погоде на ближайшие дни в Норвегии. Потом, все так же с улыбкой, перешел на карту Финляндии, усердно размахивая руками в том месте, где образовался циклон.Итачи не смотрел телевизор; тот работал лишь для создания некого фона или даже скорее теплого уюта. Итачи нагнулся, подняв упавшие предметы, и перекинул через плечо тряпку для пыли, откидывая свободной рукой выбившуюся прядь волос.Саске невольно улыбнулся.- Что ты делаешь?

Итачи повернулся на знакомый голос, охрипший ото сна.- Проснулся? Я решил заняться уборкой. Кстати, я на кухне оставил завтрак в сковороде. Получилось отвратительно, если не понравится – выброси.- Кидаться едой в наше время – это расточительство, - фыркнул Саске. Он переминался с ноги на ногу, прикрывая рукой открытый рот, из которого рвался сонный зевок.- Какие планы на сегодня? – Итачи снова взял тряпку, переходя от шкафа к тумбе. Саске скрестил руки на груди, подгибаясь одну ногу в колене.- У меня встреча с Орочимару-сама. Поем и пойду. Вернусь вечером.- Там опять тает снег, будь осторожнее, - Итачи, взяв пульт в руки, выключил телевизор. Тот, напоследок блеснув яркой вспышкой, застыл, оставляя на месте прежнего изображения черный квадрат пустого экрана.Никто из них не подал ни малейшего намека на то, чтобы заговорить о вчерашнем. Оба поняли друг друга без лишних слов, знаков, действий. Не надо было ничего говорить, и Саске, и Итачи знали, что лучше больше не затрагивать эту тему. Все уже решено, все обговорено. И Саске не надо будет краснеть за то, что он совершал такие глупости, и Итачи не надо будет ощущать колкий неуют при упоминании о том, что брат все знает.Как единый организм, как одно целое не произнеся ни слова, они договорились об общем молчании.И каждый это понимал, пронизывая друг друга благодарными взглядами, чувствуя, что никто в мире их обоих так не поймет, как старший брат младшего, и наоборот.- Думаю, твоя стряпня не хуже моей.- Будешь разочарован. Признаюсь в маленькой тайне: я не дружу со сковородками.Оба внезапно легко рассмеялись, окончательно похоронив в себе все негативные эмоции и обиды. Это лишнее, пустое, ненужное.Это просто глупо до сих пор что-то выяснять, особенно, когда по данному вопросу все исчерпано.***- Я ушел! - раздался громкий голос Саске из прихожей. Итачи слегка обернулся через плечо.Кажется, Саске немного оправился от всего того, что свалилось на него. Несмотря ни на что, он смирился и со смертью отца, и с исповедью брата, хотя смерть матери по-прежнему волновала его. Но Саске был достаточно сильным для того, чтобы все пережить и понять, что лучше для него и его брата; не без помощи Итачи, он, казалось бы, разрешил все проблемы и непонимания между собой и страшим братом, поставил все на свои места, где нужно – забыл, где надо – простил, где необходимо – понял. Поступил как взрослый человек, возможно, перешагнул через себя и свои принципы, но ради слов, сказанных Итачи за завтраком, можно было сделать и не это.?Сразу видно, что ты мой брат. Отец гордился бы тобой?.Этого хватило, чтобы понять, что Итачи все же не перестал видеть в Саске взрослого человека. И, конечно, теплая улыбка младшего брата в ответ на эти слова, послужила высшей наградой и успокоением старшему.Больше нет недосказанности. Нет тайн. Все открыто друг перед другом.Практически все.- Счастливого пути! – откликнулся Итачи.Входная дверь щелкнула замком. Воцарилась долгожданная тишина.Или уже не такая долгожданная и желанная?Итачи отложил в сторону салфетку, которой протирал коллекционную посуду матери; встал с пола, покрытого толстым ковром. Пряди волос упали ему на бледное лицо, с которого сбежала маска беззаботности, усталой радости. Итачи мельком взглянул в зеркало и вышел из гостиной.В отражении на него посмотрел совсем другой человек с другими глазами.На первый взгляд могло показаться, что Итачи чем-то огорчился, но достаточно было взглянуть глубже, чтобы понять все, что бурлило в черном ободке зрачка.Тревога.Горячка.Как символ безвыходности, бессилия перед силой, которая выше разума, выше сознания, выше воли. Достаточно посмотреть в глаза Итачи, чтобы сейчас, в обычно стеклянных и безликих зрачках, увидеть быструю игру боли и зависимости; разума и дьявольской силы; клятвы и фанатизма. Нет картины более душераздирающей, чем глаза Итачи сейчас, наполненные сознанием своей совершаемой ошибки и преклонения перед бесовским порывом. А сколько ненависти, отвращения к самому себе, к своей зависимости.Итачи вошел в свою комнату, закрыл дверь. Задернул плотные шторы, облачая помещение в желанный бесовский полумрак. Встал на колени, достал из шкафа молитвенник.Раскрыл на одной из страниц.Тяжело. Но что, что он может сделать, если это не он владеет собой, а сила, которая сильнее него?Вот оно, предательство, которого так боялся Саске. Итачи предал самого себя.Сейчас ему - да ему ли? кто сейчас жил в его голове в эту секунду? - сейчас ему была нужна только вера Дзясина, только этот наркотик, питающий фанатичный разум. Саске не знает внутренних метаний Итачи, его спора с самим собой, с религией, так въевшийся в жизнь.- Дзясин, прими мою боль, как знак моего безраздельного поклонения тебе.Вот оно, состояние полутранса, когда сознание, вспоминая речи Хидана, его безумные глаза, ритуальный круг, полумрак храма, начинает безумно метаться, ударяя в кровь. Бескровные пальцы сжали цепь с подвеской, прижимая ее к самим бескровным губам.Грех любить Саске или нет? Дзясин, спаси от этого дьявола, перед которым все молитвы мира всем богам обращаются в прах!Нет, не спасай. Продолжай дальше позволять сгорать своему ребенку в огне бесовской страсти. Вот, о чем прежде всего молился Итачи.Рука потянулась за канцелярским ножом. Глаза бездумно, как под действием сильного наркотика, посмотрели на лезвие, губы прошептали проклятое всеми высшими силами слово, облитое кровью сотней людей по всему миру.Свят.Край ножика впился в кожу на ладони, тяжело прорезая ее. Из-под неровной косой полосы просочилась кровь. Рана была совсем маленькая, но из-за тупого ножа горела огромной болью.Итачи поднял ладонь вверх, закрывая глаза.- Увидь мою муку, что принимаю я с восхищением.Легко поклясться, сказать, что забудешь о словах Дзясина. Но это нереально, особенно теперь, сейчас и всегда будет нереальным.А все Саске.Он толкнул на этот путь своего брата, не подозревая об этом.- Вдохни с болью в меня вечную жизнь, Дзясин.Губы поцеловали безразличный ко всему кусок металла.Круг с равным треугольником в нем.Как спастись от этой чумы, которую даже сейчас в душе проклинает Итачи??Это был последний раз?, - он стиснул зубы, резко открыв глаза.Проснулся?Или окончательно утонул?