Глава 5. (1/2)
Firmare fidem meam.(Укрепи веру мою).Итачи выпрямился, но не сделал ни шагу по направлению к своему младшему брату. Молча, совершенно спокойно и хладнокровно, будто ничего не произошло, он протянул вперед свою холодевшую руку.- Саске, отдай. Это не игрушки.- Отвечай на мой вопрос: ты виновен в смерти родителей? – голос, едва не срывающийся на яростный, истеричный крик.Итачи устало усмехнулся, на секунду прикрывая глаза. Жест, скрывающий за собой усмешку с укором, но адресованную вовсе не брату.- Глупый брат. Как ты узнал о Дзясине?Саске стиснул зубы, которые едва ли не выдали скрежет. Он медленно убрал руки за спину, готовясь с достоинством принять брошенный вызов.- Мама сказала. Позвонила тем вечером. И до этого мы с ней тоже об этом говорили.
- А она откуда узнала?- Разбирала вещи отца и нашла эту дрянь, – Саске швырнул молитвенник на пол, отпихнув его ногой. – Сколько вы с отцом нас предавали?- Три года, - Итачи нагнулся, бережно поднимая книгу. Игнорируя вконец изумленный взгляд Саске, он отряхнул красную обложку и закинул молитвенник обратно в шкаф, вновь возвращаясь к перекошенному от ярости лицу брата.- Сколько?.. – Саске бессильно оперся рукой на дверной косяк. Ему казалось, что если он срочно не найдет какой-либо опоры, то упадет, его ноги подкосятся, и он будет лететь вниз, морально разбиваясь. Все, все в этом мире за долю секунды встало с ног на голову. – Я жил… с сумасшедшими столько лет, ты это хочешь мне сказать? Нет, я не верю в это, ни за что не поверю. Ты лжешь, слышишь, ты лжешь! Ты всегда лгал, - Саске с силой, способной разорвать все, что угодно, стиснул в руке цепь, которая жалобно звякнула, металлическим блеском сверкнув в свете люстры.Итачи отвел одну из прядей волос за уши. Его взгляд с жалостью и обреченностью скользил по младшему брату. Ненавидит. Но так оно и должно все было быть в итоге. Что еще можно ожидать от нормального человека.- Отдай цепь. Ты не должен это брать.- Ты их убил? Отвечай мне, - лицо Саске исказилось яростью. Пальцы нервно перебирали цепь, которая тихо шуршала в чужих руках.Чужих.- Я никого не убивал, отдай мне это! – Итачи внезапно бросился к брату, налетая на него и прижимая к стене. Он не понимал, что им сейчас управляло. Ярость из-за того, что оскверняют твою бесценную реликвию? Боль, когда понимаешь, что младший брат тебя боится, ненавидит, не доверяет из-за этой дряни, которую Итачи готов разорвать и растоптать собственными руками? Ненависть к жизни, которая неловким движением смяла и без того слишком хрупкие и зыбкие отношения? Итачи прижал Саске к стене, вырывая из его рук цепь, как ребенок пытающийся отнять лопатку у друга из песочницы.- Ты сейчас опять собирался туда идти, выродок, опять? – Саске, задыхаясь от бури эмоций и борьбы, врезал коленом в живот брату, заставляя того немного ослабить хватку.- Отдай! – Итачи сам не узнавал себя. Дикая ярость, слова Хидана, застучавшие в голове, жар, что током пронесся по телу, – все это, отклик веры Дзясина, шумящий в голове, ослепляющий глаза, - все это заставляло Итачи едва ли не убить родного брата в фанатичном желании вырвать то, что должно сопровождать и защищать его всю жизнь.Рывок, и Итачи все же вырвал подвеску, отшатываясь от брата. Тот с широко раскрытыми глазами тяжело дышал, хрипло сглатывая слюну.- Ты…
В первый раз за все эти годы Итачи поднял руку на своего младшего брата. В первый раз Саске, который боготворил, который любил всеми силами своей души и хотел защищать этого человека, причинил физическую боль своему брату. И от осознания этого, от всех переживаний, свалившихся на голову, от вина безумия и отчаяния, непонимания и ужаса, ударившего со всей силы по голове, Саске с криком бросился на брата, в порыве ударяя того в лицо. Итачи отшатнулся, резко зажимая рукой нос. Его легкие рывком вдохнули воздух, глаза широко распахнулись от ноющей боли.Наступила тишина, длившаяся буквально пару секунд, за которые пришло полное осознание того, что случилось.Саске запустил пальцы в волосы, отойдя на шаг назад.- Блять... катись в ад…Итачи шумно втянул носом воздух, убирая от лица руку. На пальцах, отливая в свете люстры металлически блеском, красовалась скользкая кровь. Она, ярко-алого цвета, высыхала на бледной коже, неприятно стягивая ее. Итачи резко шмыгнул носом, снова зажимая его испачканной рукой. Голову поднял вверх, поворачиваясь к младшему брату.- Саске… я никого… не убивал… Кем бы я ни стал в твоих глазах, ты должен мне верить.Саске стиснул зубы, как слепой беспомощно мотая головой из стороны в сторону. Его глаза отчаянно зажмурились, рот открылся, беспомощно хватая воздух:- Как мы докатились до всего этого? – в голосе едва ли не дрожали детские слезы обиды. – Я не знаю, кто ты. Брат или враг, родной или чужой. Я ничего о тебе не знаю, и не знал никогда. Я видел только маску, реальное твое лицо – вот оно.
Саске попятился назад. Дальше, дальше, пока, наконец, не шагнул в темный, неосвещенный светом лампочки коридор.
Итачи провожал его своим долгим утомленным взглядом, полным неподдельной жалости и сожаления. Видеть, как на глазах Саске рушатся все его идеалы, самообладание, силы – слишком больно, как и видеть его переживания, ненависть, отчаяние, неверие и терять с каждой секундой быстрее из-за недосказанности, из-за промахов и ошибок, за которые нужно расплачиваться непричастным людям.Саске развернулся; шаркая ногами, пошел к себе, безвольно, обессилено опустив руки, как заплутавший путник. Только что, буквально считанные секунды назад из жизни ушел последний, самый дорогой человек.Брат.Теперь это не родной брат, а чужой мужчина, фанатик; он даже не остался бы сегодня, бросил бы Саске одного с его проблемами и переживаниями. Равнодушный, хладнокровный, жестокий. Ему никто никогда не был нужен, Саске только сейчас это понял. Не нужны были его улыбки, его радость, любовь, доверие, восхищение, да даже ревность или ненависть; не нужна была нежность мамы, ее привязанность, забота; не нужно было внимание отца. Всю жизнь он носил маску, и в том, что Итачи ради груды металла, ради того, чего не существует на свете, едва ли не загрыз своего брата, Саске увидел его истинную сущность.Но лучше бы не видел.Потому что нет ничего более дерьмового, чем хоронить человека при его жизни.Саске не нашел в себе сил и желания дойти до своей комнаты, опустившись на диван в гостиной.Было темно.Сюда никогда не попадал свет фонаря. Мрак, густым пологом, накрывал помещение, как покрывалом мягко окутывая предметы в своих глубоких тенях. Стекло книжного шкафа едва заметно поблескивало. Потолок казался неестественного белого цвета. Он едва ли не фосфоресцировал.Саске закинул руки за голову, сгибая ноги в коленях.
Слезы, боль, сдерживаемые эмоции из-за кончины матери, переживания, проблемы с Итачи - это ломало Саске, раздавливало его с каждой секундой все больше, все сильнее.
Ну, не предательство ли?Именно.Жизнь умеет незаметно подкрасться и дать пинка в самое незащищенное место. А еще умеет подставить подножку и обмануть. А еще отнять самое бесценное и дорогое, поставить перед массой проблем, от которых одно лекарство – сойти с ума.Голова звенела и разрывалась от кучи противоречий, сомнений, фактов, мыслей. Саске хотел заснуть, проснуться и понять, что все это сон.
Но это не сон. Блять, не сон.- Долго будешь тут стоять? – Саске принял сидячее положение, свешивая ноги вниз.- Злишься, потому что я тебе ничего не рассказывал? Или просто боишься, что я так же, как и родители, пропаду? Или ужасаешься, что я всего лишь на всего зависимый фанатик? Выслушай меня. Не перебивай, не кричи. Я все расскажу, а потом скажешь свое мнение, - тень Итачи скользнула в гостиную, практически полностью сливаясь с темнотой. Саске поежился.Конечно, он ужасался. Конечно, он злился. Конечно, он боялся предательства, лжи и обмана. Это ведь и поселяло холод на душе и чувство одиночества.Раздался скрип пружины кресла. Саске кинул туда свой взгляд, вылавливая из темноты силуэт Итачи.
Затем Саске снова откинулся на диван, скрещивая ступни ног.
- Рассказывай.Да, он боялся потерять Итачи. Да, он боялся быть преданным им. Да, он боялся узнать, что из-за него родители больше никогда не увидят этот мир. Да, он боялся перестать доверять и любить.- Моя религия, - голос лился спокойно и медленно, нарочито успокаивая расстроенные нервы, - основывается на культах боли и крови. Дзясин, божество, давшее нам жизнь, дарит нам бессмертие взамен нашей физической боли. Я знаю, это звучит абсурдно, можешь посмеяться надо мной, ты имеешь право. Но я и сам в это не верю…- Тогда почему ты там?- Думаешь, так легло развернуться и уйти оттуда? - Итачи усмехнулся. – Я не буду рассказывать причину, почему я пошел в это место, ты не поймешь.- Пойму.Итачи положил ногу на ногу. Но отвечать на этот вопрос он не стал.
- Наши собрания проходят в понедельник, среду и пятницу, и мы обязаны туда являться. У нас есть, так называемый, храм. Там живет священнослужитель. Мы ходим к нему в эти дни, слушаем проповеди и молимся по тому молитвеннику. Та цепь с подвеской – наш оберег, как крест у христиан. А больше мне рассказывать нечего. То, что ты ненавидишь такие организации, – вполне нормально, я даже невероятно рад этому. Но, Саске, за меня ты эту жизнь не живешь. Поэтому мои вещи – это мои вещи, и трогать их без разрешения не стоит. Как и кричать, ни в чем не разобравшись. Так делают только дети.
Саске молчал, как-будто ожидая чего-то еще.- Ах да, чуть не забыл, - Итачи подпер подбородок рукой, отстранено следя взглядом за потоком света, пронесшимся по потолку из-за проезжающей за окном машины. Темнота и свет смешались, превращаясь в игру теней, которые как маленькие бесы, запрыгали по фигуре Саске, который сидел, поджав ноги к груди. – У нас практикуется человеческое жертвоприношение, Саске.- Что?- Не кричи…- Как мне не кричать?! Как! Господи, как! Теперь мне все ясно, - Итачи не видел Саске, но его шокированный голос с надрывом и хриплым дыханием ясно давал понять, что творится в голове этого человека, - а теперь скажи: маму и отца принесли в жертву, да?- Отца – да, мать – нет. Я не знаю, что случилось с матерью.- Неужели! Кто тебе поверит, Итачи? Кто тебе теперь поверит! Ты просто лжец и убийца! Ты понимаешь, что говоришь мне и каким тоном? Ты говоришь, что нашего отца убили при тебе, ты это видел, и… как ты мог смотреть нам в глаза с матерью? Как ты мог утешать ее, касаться меня? Ты - ублюдок, выродок, предатель, лжец, убийца. Я не верю в твои слова, не верю! Ты же мой брат, ты не мог…- Что не мог? Смотреть на это? Почему бы и нет? Это моя религия.- Я убью тебя, Итачи, убью! – Саске вскочил с дивана и бросился туда, где, по его мнению, сидел брат. И не прогадал: руки действительно опустились на теплую ткань, покрывавшую плечи. Саске сжал ее в кулаках, резко притягивая брата к себе.- Я убью тебя, сволочь!Удар кулаком, но Итачи каким-то чудом успел перехватить его, стискивая руку брата в своих пальцах.- Успокойся же! – это был не просто усталый крик, как кричат матери, дети которых не слушаются. Это было неким предупреждением, напоминанием, с кем Саске имеет дело. Итачи стиснул его руку до такой степени, что тот зашипел, глубоко вздыхая.
Саске видел брата тогда, когда он был в плохом настроении. Тогда Итачи почти не разговаривал, молчал целый день, на вопросы отвечал раздраженно и устало. Но таким, как сейчас, Саске его еще никогда не видел. Он готов был держать пари, что глаза Итачи налились кровью, поскольку такой голос и такая грубость означали нечеловеческую ярость.Саске за руку, как непослушного и глупого ребенка, толкнули на мягкий диван, сжимая руки над его головой. Из этого захвата невозможно было выбраться; сколько Саске ни старался, все было тщетно. Он толкался ногами, извивался, едва ли не закричав от переполнявших его эмоций.- Ненавижу, ненавижу тебя, - хрипло выдохнул Саске, пропуская тройной вздох.- Ты что, плачешь? – Итачи ослабил хватку, но рук по-прежнему не выпустил. Саске лягнул его ногой по бедру, вырываясь из захвата.- Отпусти меня, выродок!
- Замолчи и выслушай меня, тогда отпущу, - Итачи изо всех сил сдерживал брата, который, на удивление, оказался очень сильным. Но он по-прежнему вырывался, ничего не слыша, ничего не видя, как в горячке, как пойманная в клетку птица, рвался, игнорируя слова брата. Для него было ясно одно: перед ним не его брат, а предатель, убийца, дикарь, варвар, который все время лгал, обманывал, предавал того, кто верил до последней секунды.Но это же не так, и Саске должен это понять!Хорошо, все так. Но не совсем, не совсем.Саске не понимал того, что он и, правда, прослезился от боли или от горя. Он по-прежнему упорно дергал руками, бил ногами непонятно кого и что, шипел, пока его не ударили в живот. Саске вздрогнул и согнулся пополам, насколько позволили ему это сделать руки, зафиксированные над головой. Острая физическая боль заставила Саске немного остыть и прийти в себя, наконец, затихнув.Но то омерзение, испытываемое от человека рядом, нельзя было сдерживать в рамках.- Саске, прости.- Сука, - шипение сквозь зубы едва ли не со стоном.- Ты мне не оставил выбора. Выслушай меня, а потом бей, сколько хочешь. Я никого не убивал, ты это понимаешь? Или ты сейчас неадекватен, чтобы что-то понимать?- Да рассказывай уже! – гаркнул Саске, резко поднимая голову. Настолько резко, что Итачи даже не успел отреагировать должным образом; он только рывком отвернулся, чувствуя, как в носу снова собирается жидкая кровь.- Ты можешь не дергаться, я умоляю тебя, - Итачи закинул голову вверх, шмыгая носом. – Каждый из нас, посвященных, чтобы обрести бессмертие, должен принести себя в жертву нашему богу. Это делается добровольно, и только добровольно, по своей воле, Саске. Отец сам пошел на это, его никто никогда не заставлял. Я не мог его остановить, ты не знаешь, что такое настоящие фанатики во время службы. К тому же меня бы даже не поняли или вообще убили. Отец умер по своей воле. А кровь у меня на футболке лишь потому, что я касался его тела. Я ничего не мог возразить, не был способен, да меня бы никто и не послушал, а скорее бы, наоборот, обвинили бы в предательстве. Я не знаю, что случилось с матерью. Понятия не имею. Я ничего не видел. Веришь ты мне или нет – твое право. Но я говорю тебе правду. Мне тоже суждено будет уйти из мира таким путем, но, если быть честным, я не верю в бессмертие. Но и отказываться от веры не могу, хотя безумно хочу - она уже вгрызлась в меня, это как наркотик. Я знаю, что иду не по той дороге, но в каждом из нас есть нечто такое, с чем не совладать. Да, я врал, ничего не рассказывал. Это может и предательство по отношению к вам, но ради вас же я не стал ничего говорить. Ты зря приписываешь мне убийство родителей. И что бы я ни делал, во что бы я ни верил, скажу одно: тебя я не оставлю. Ты мой брат, который должен держаться подальше от этого. Понял? Когда-то я тебе говорил, что мы необычные братья. Пожалуйста, - Итачи отпустил руки Саске, которые безвольно упали вниз, - вспомни тот разговор.
Итачи встал с дивана, рукой зажимая себе разбитый нос. Закинув голову назад, он практически на ощупь двинулся по темной квартире.Босые ноги тихо шлепали по линолеуму, который прилипал к коже ступней, с едва слышным треском отставая от нее при каждом шаге.В ванной Итачи включил свет, повернул кран, нависая над раковиной, в которой забилась вода. Она, мощной струей вытекая из металлического крана, спиралью стекала вниз, к трубе, бурля у слива. Вода, прозрачная и сверкающая, как горная, приобрела розоватые оттенки, когда Итачи начал смывать с рук кровь. Из носа капали маленькие капли, разбиваясь о белую блестящую эмаль раковины.