Глава 2. (2/2)

После небольшой уличной баталии и прощания с Наруто, на душе воцарилась необъяснимая печаль. Это было не просто мимолетное уныние, а тяжесть, подавленность, как будто от сердца что-то оторвали, как будто расковыряли болезненную рану. Саске так и остался стоять в дверях кухни, уныло опуская к полу глаза.- Почему не спишь, Итачи?Тот вздрогнул, резко убирая книжечку. Саске с любопытством подметил этот жест: испуг. И только успел заметить краем глаза, что обложка книги была красного цвета с четкими черными линиями.- Бессонница, - коротко отозвался Итачи. В голосе звучало едва заметное напряжение. ?Порнографию что ли смотрел?? - мысленно усмехнулся Саске. Забавно было бы, окажись это правдой. Но раз это Итачи, то это никогда не окажется правдой.- Ясно.Вот и весь разговор. И так всегда, из года в год.- Как учеба? – слабая попытка со стороны Итачи хоть как-то поддержать бесполезный разговор.- Практиковался и изучал феномен толпы.- Толпы? – Итачи изогнул бровь, изображая удивление. Саске усмехнулся, холодно и надменно, по-учиховски.- Объясню. Стадное чувство, когда все становятся одним организмом. Толпа – это жестокое явление общества. Там не существует одного человека, все едины. Мысли, движения – все одно на всех. Говорят, что это самое ужасное явление. Как только находится один человек, который внезапно набрасывается на постороннего, как все сразу начинают подражать ему. Толпа всегда готова растерзать слабых. Почему? Инстинкт? Движущая сила эволюции… естественный отбор? Неужели мы и, правда, инстинктивно пытаемся уничтожить и заклевать то, что на наш взгляд не способно выжить?

- Возможно, - Итачи пожал плечами.Саске прошел мимо него, проведя рукой по столу, на котором лежал маленький огрызок простого карандаша.У Итачи была странная, но в то же время полезная привычка вкладывать в книгу не бумажную закладку, а грифель. Он не просто служил отметкой страницы, с которой стоит продолжать чтение, но так же им Итачи отмечал и подчеркивал полюбившиеся цитаты, высказывания, изречения. Это было удобно для него и просто интересно.Рука Саске небрежно, как бы невзначай прошлась по столу, мимо карандаша, который исчез в этот момент. Саске, не меняя выражения лица, сел напротив брата, вытянув вперед ноги и прислонившись к стене, устало закидывая голову назад. Руки опустились вниз вдоль тела.Он устал, морально и физически. Хотелось лечь спать, чтобы забыть обо всем, но если Итачи решил затеять разговор, то Саске не мог упустить такую возможность. Единичный случай, в который старший брат обращает на него внимание. И это, правда, придает сил душе и уверенности в себе.Саске до мельчайших подробностей помнил давний разговор с братом по душам. Это было страшным сном, который он желал забыть всем сердцем. Для него не существовало связи большей, чем простые родственные отношения с братом. Между ними даже не было дружбы, просто привязанность, какая тут может быть любовь? И на фоне безразличия Итачи вдруг такое? В Саске это посеяло мысли о том, что это не любовь, а элементарное извращенное желание, которое еще больше обидело Саске. Значит, его настолько не рассматривают как человека, что хотят... боже! Как же это грязно, бесчеловечно, аморально.Итачи с блеклой улыбкой посмотрел на стол, потом перевел взгляд на Саске.- Отдай карандаш.- Какой карандаш? У меня его нет.- Я же видел, ты его взял.- Братец, ты врун, - Саске устало повернул свое лицо к Итачи. – Смотри, он у тебя за ухом.- Что?Рука Итачи автоматически поднялась, и тут же выпал карандаш, но только из рукава спальной футболки. Глаза расширились от непонимания и восторга. Руки подняли грифель; взгляд, такой удивленный, как у ребенка, устремился на младшего брата.- Как ты это сделал?- Молча.- Мало того, что ты жонглируешь, так ты еще и потрясающий шарлатан.Саске фыркнул.- Итачи-кун, будьте добры законспектировать следующее. Фокусник – это не шарлатан. Это мастер, управляющий нашим вниманием. Мы видим лишь то, что ему выгодно. Но обратите внимание на другое понятие: иллюзия. Иллюзионист – это совсем иное. Иллюзия – игра сознания, разума. Фокусники и иллюзионисты – люди, способные управлять нами, которые выставляют нас дураками, детьми. Качественный фокус – настоящее искусство манипуляции вниманием. Но вот и различие: иллюзия – игра разума, как гипноз; фокус – игра глаз, предметов. Записали? Я спрошу у вас это на экзамене.- Записал. Вы хороший фокусник, сенсей.- Возможно. Что читаешь?Итачи промолчал, опустив взгляд к столу.- Ничего, тебе это не интересно.Саске вспыхнул.Всю свою жизнь, что он провел рядом с семьей, ему так отвечали. На любой вопрос, адресованный Итачи, Саске слышал одно и то же: ?Тебе это не интересно?. Саске не собирался смотреть, читать, слушать, что любил Итачи, ему просто хотелось узнать, что интересует его брата. Какая разница, интересно или нет. Этот холод, замкнутость Итачи невероятно бесили Саске. До сих пор, он уже вырос, а все те же слова. Его не воспринимают всерьез или как надоедливую муху пытаются отогнать от себя? Что за постоянные насмешки и принижения, как будто пятилетнему ребенку пытаются что-то вдолбить в голову, а он все лезет, куда не надо, не понимая слов усталой матери.- Конечно, не интересно. Мне вообще ничего неинтересно. Только ты у нас, культурный и образованный, все желаешь познать, а я - пустое место.Итачи вздохнул.- Хватит, ты говоришь глупости и похож сейчас на маленького ребенка.- Да я даже не удивлен. Всегда говорю чушь, маленький и глупый братик. И почему меня никто тут не воспринимает всерьез? Скажи, в чем проблема: в моем возрасте? Умственном развитии? Во внешности? Мне перекрасить волосы, чтобы меня, наконец, перестали считать пятилетним ребенком! – Саске встал со стула, едва не крикнув эти слова на всю кухню. Обида и непонимание хлестали внутри него, вырываясь наружу. Он независимо прошел мимо Итачи, удаляясь к себе.- Саске, постой…Но Саске уже ушел к себе. Небрежно закрыл дверь на замок, плюхнулся с ногами на кровать. И спать совсем расхотелось.

Саске готов был кричать. Два человека, к которым он тянулся, никогда до конца не признают его.?Да пусть катятся, катятся, катятся, катятся к черту!? - руки схватили с тумбочки огромные наушники и плеер.Громкие басы завопили, разрывая барабанную перепонку. Но Саске лишь закрыл глаза, откидываясь на стену. Жизнь - дерьмовая штука. И очень несправедливая.***Полумрак, блики свечей, небрежно играющих на стенах. Люди, одетые в черное с блестящими металлическими цепями на груди. Мираж, иллюзия душевного упокоения, скрывающая безумие и алчность в глазах прихожан. Бессмысленный ропот, шепот бескровных губ, обнажающий всю грязь веры Дзясина. Правда, ложь, во что верить, чем жить, куда смотреть, чем дышать, кому молиться?

Как паук, ловко плетущий свои легкие и невесомые паутины, матовыми бликами играющие на ослепительном полуденном солнце, ловить в свои сети беспомощных мотыльков, трепещущих и сломанных. Разве не потому Итачи пошел сюда? Искал успокоение в бесстыдной религии, бежал от гордого отказа, но зачем? Помогло ли это?

Нет.Сегодня здесь опять что-то случится, что-то тяжелое и неподъемное.Хидан снова встал в ритуальный круг, как король на городском балу, привлекая внимание к своей персоне. Все люди разом, резко, как один обратились взглядами к нему. Зрачки расширены, как от алкоголя, загипнотизированы, затянуты дымкой непонимания. Толпа, управляемая лишь одним человеком; сборище фанатиков, безумцев.Что там говорил Саске о стадном феномене?- Прошло три дня, как мы принесли Дзясину жертву. Что сегодня, братья и сестры? Кто-то решится, или же послушаем проповедь?Тишина.- Блять, вашу мать, решайте быстрее, - недовольно крикнул Хидан. – Дзясин ждет вашего решения, братья и сестры!Дзясин ждет? О да, ради него многие здесь готовы сделать, что угодно. Но вот толпа взволнованно шевелится. Человек, в черной рубашке, сжимая на груди символ веры, идет вперед, маниакально блестя глазами в полумраке. Итачи замирает, сознание приходит в себя. Отец??Какого… черта…?Фугаку гордо шествует, не останавливаясь. Шаг на каменную ступень, Хидан отошел в сторону, уступая вакантное место в центре всего храма. Другой шаг. Преступил черную черту круга, встав в равный треугольник, поднимая взгляд на застывшую в восторге толпу фанатиков.- Во имя Дзясина, служитель, доверяю вам это дело.- Как скажешь.- Только… больше боли.- Мать твою, я постараюсь, - Хидан усмехнулся, поднимая с ритуального стола нож.- Итачи, подойди, - Фугаку встал на колени, закрывая глаза.Итачи начал медленно подходить ближе, равнодушно чувствуя веяние смерти от отца. Но это был не страх, в таком состоянии ничего не страшно. Как будто в твоих венах течет наркотик, а разве слова служителя не есть наркотик? Он подчинил себе всех людей, стоящих тут, жаждущих жертвоприношения. "Но это же презираемое всеми язычество, полное безбожие, жестокость, оправданная религией! - кричало что-то на краю сознания Итачи. - Наплевательство на людей, верящих в бред! Бессмертие? Оно и так ждет душу каждого человека, и это нелепое объяснение, оправдание, называйте, как хотите!".

Итачи это прекрасно понимал, но выйти за черту зависимости не мог. Это было как у Наруто, только более бредово, беспочвенно, глупо.- Итачи, будь сегодня помощником служителя.- Да, отец.Итачи поднялся к Хидану, шурша своим черным плащом, блестящим в свете дрожащих свеч. Глаза прихожан запылали в безумии.Ритуал жертвоприношения заканчивается одним: каждый пьет глоток крови жертвы, соединяясь с Дзясином.- Снимай рубашку и ложись на спину.Фугаку непослушными пальцами расстегнул рубашку, скинул ее, лег в центр круга, раскинув руки. Глаза обратились на белый потолок, под которым, дрожа неровным пламенем, горела свеча.Раздались громкие и твердые шаги служителя. Его губы начали шептать безумную молитву, которая тихо разносилась по помещению и, как звук ритмично капающей воды, начала сводить с ума толпу, которая принялась раскачиваться из стороны в сторону. Итачи так же прикрыл глаза.- О, Дзясин! Прими нашу жертву как преклонение твоих детей!

- О, Дзясин, прими! – крикнула в один голос толпа.Хидан нагнулся к Фугаку, встав перед ним на колени.- Ты готов?- Да.- Итачи, помогай.Тот присел у ног отца, крепко схватив их руками. Но этого было мало. Из толпы вышли еще три человека. Они готовы были держать руки и голову Фугаку.Нож медленно провел линию по груди, еще не разрезая кожу. Тысячи мурашек скользнули у Фугаку в этот самый момент. Но сознание никак не отреагировало: гипноз еще действовал. Итачи, как каменный истукан, невидящим ничего взглядом смотрел сквозь тело отца, все так же нашептывая идиотское слово. Горячий пот выступил на лбу, во рту пересохло, но он, как заведенная игрушка, продолжал бессмысленный лепет, едва не принявшись раскачиваться из стороны в сторону, как это делала безумная толпа.Наконец, нож надавил на грудь, с хрустом, пуская из-под лезвия первые капли вишневой крови. Протяжный стон, безумная улыбка жертвы.Тело дергалось из стороны в сторону, помощники на силу держали конечности. Толпа восторгалась.

Нож проделал глубокое косое отверстие, из которого сгустками потекла кровь, покрывая собой тело Фугаку, дрожащее в предсмертных судорогах. Его крики, пена изо рта, истерический смех еще больше воодушевляли окружающих, которые от охватившей их эйфории принялись рвать на себе одежду. Хидан, отложив нож, раскинул окровавленные руки в стороны, закрывая безумные маниакальные глаза:- Дзясин, прими наши дары! Прими нашу боль!Руки опустились в окровавленную дыру с рублеными краями, натыкаясь на твердые ребра. Хидан стиснул зубы от боли, когда пальцы попытались проникнуть между ребрами глубже. Фугаку безумно закричал, впадая в шоковое состояние, в котором ничего не понятно, кроме животной боли. Его руки и ноги дергались в беспорядке как от электротока, взлетая вверх и напрягаясь до того состояния, когда мышцы едва ли не лопаются. Между тем Хидан подхватил нож, засовывая его в грудь. Хлюпающие движения, содрогание тела, и служитель вытащил руку, раскачиваясь из стороны в сторону, что-то напевая себе поднос:- Дзясин, прими душу этого человека! Прими его дар – сердце!Толпа заорала, раздирая себе на груди одежду, клоками вырывали у себя волосы, раздирая горло от безумных криков.Сердце Фугаку бесформенным куском, комком мышц вяло лежало в окровавленных руках служителя. Остальной обряд он проведет в одиночестве, разбивая колени в своем личном храме, разрезая себе вены и сходя с ума, поедая сырое сердце, недавно бьющиеся. Оно воняет кровью, все в слизи и липнет к рукам, но тогда это будет уже не важно. Важен в этом безумии только Дзясин.Последний вздох. Учихи Фугаку не стало. Он умер с искаженным от боли лицом, с восхищением к своему долгу.Хидан тихо усмехнулся, поднимая с пола помощников и окропляя из святой кровью. Итачи бессмысленно улыбался, когда служитель положил ему в ладони остывающее сердце отца. Он не понимал, что происходит, он видел другое.- Держи, сукин сын.Липкими от крови руками, Хидан взял тяжелую чашу, нагибаясь к телу Фугаку. Толпа подошла ближе, желая вкусить металлический вкус алой жидкости. Нож разорвал яремную впадину; теплая струя рванула под опускающимся давлением в чашу, плеснувшись в ней. Наполнилась.Хидан встал, подходя к Итачи, который перепачкал кровью рубашку, прижав к груди ?дар? Дзясину.

- Пей.Итачи обхватил бледными губами край чаши, делая глубокий глоток. Противно, неприятно, безумно, дико. С уголка губы на подбородок стекла медленная капля крови, оставляя неровный след на бледной коже. Пушистые ресницы прикрыли глаза от удовольствия и сумасшествия, охватившего разум.

Хидан с усмешкой оторвал от его губ чашу, не глядя, передавая остальным. Толпа завопила, стараясь вырвать друг у друга священный напиток. Служитель, хищно улыбаясь, губами коснулся капельки крови, повисшей на подбородке Итачи. Тот вздрогнул, хрипло выдыхая воздух через рот. Пальцы служителя властно обхватили аккуратный подбородок Итачи, малиновые глаза с усмешкой прожигали черные зрачки напротив.- Охеренная у тебя мордашка, сукин сын.Руки сжали его талию.- Может трахнуть тебя, что скажешь? – хриплый смех в губы. Итачи поморщился, отодвигаясь.

- Проводите обряд, служитель.

Громкий смех Хидана с издевкой, легкий полумрак помещения, безумие, жажда крови и боли, охватившие людей – вот лицо религии Дзясина.