Глава 2. (1/2)

Requiescant in pace.(Да почиют в мире.)За столом уже давным-давно собрались родители, ожидая за выходным завтраком своих детей. Фугаку как всегда читал утренний номер газеты, механически отхлебывая горячий кофе, то и дело шипя сквозь зубы, когда обжигал пальцы. Микото суетилась у стола, раскладывая тарелки и чашки; ее желтый фартук, как всегда чистый и выглаженный, мелькал из кухни в столовую. Выходной день означал, что по традиции все собирались за одним столом, и даже Итачи, который редко завтракал вместе с семьей. Либо он слишком рано вставал, либо, наоборот, ел отдельно ото всех у себя в комнате.Саске, сев на свое место, которое находилось рядом со старшим братом, окинул быстрым взглядом стол. Потом, спохватившись, словно нарушил какой-то запрет, поднял глаза на Фугаку:- Доброе утро, отец.Тот лишь кивнул, даже не удосужившись взглянуть на сына из-за разворота местной газеты.- Доброе утро, мама.Микото как всегда выдавила улыбку, которая чаще всего вызывала тепло в груди, однако Саске в ответ нахмурился: заплаканные глаза матери и темные круги под ними говорили о том, что ночью был очередной скандал. Настроение сразу упало. Саске мало что могло развеселить; он почти ничего не любил, ко всему придирался, а такой вид близких людей неимоверно изматывал.- Снег пошел, – вдруг сказала мать, оглянувшись на окно. Никто из мужчин ей не ответил. Саске не любил зиму, Фугаку, казалось, вообще этого не услышал, увлеченный лентой новостей.Раздался шорох шагов за спиной, и рядом с Саске мягко присел Итачи. Он уже привел себя в должный порядок; и снова то же лицо, то же выражение глаз, как всегда спокойное, холодное и чуть усталое, как у человека живущего много десятков лет. У Итачи был странный взгляд, совсем не молодого человека. Саске всегда казалось это странным, но он объяснял все тем, что брат просто устал, зарываясь с головой в учебу.- Доброе утро, сынок, - кивнула Микото Итачи, присаживаясь рядом с отцом. Она никогда не имела обыкновения говорить с сыном, как со своим ребенком, обращаясь к нему уважительно. Это было странно, но все уже достаточно привыкли для того, чтобы не замечать этого.- Доброе утро, Итачи, – отозвался Фугаку, наконец, откладывая газету. Саске внутренне сжался: отец редко с ним заговаривал, только в особенно хорошем расположении духа. Пора бы, конечно, привыкнуть и забыть, но всякий раз в Саске это вызывало злобу к брату и глупую ревность, которую было постыдно испытывать.Дальнейшая часть завтрака проходила в обыденном для семьи Учиха молчании: в основном за столом всегда говорил отец, его сыновьям того не позволялось, а если кто-то что-то случайно взбалтывал, то это считалось дурным тоном и элементарно плохим поведением. К матери это, естественно, не относилось, но детей держали в максимальной дисциплине даже за обедом. Исключением были только те случаи, когда требовалось ответить на вопрос родителей. Такой порядок соблюдался только при отце, без него ужин и обед чаще всего были самыми болтливыми мероприятиями.

Сейчас Саске уныло ковырялся в тарелке, привычно натянув на лицо обыденную маску безразличия; Микото вообще не ела, судорожно сжимая сухими ладонями горячую красную чашку с чаем. Младший сын изредка кидал на нее раздраженные взгляды: он не понимал, как можно быть такой слабой перед своим же мужем. Давно пора поговорить с матерью об этом, такое не может больше продолжаться. Фугаку невозмутимо поглощал кусок соленой рыбы, Итачи изящно подцеплял палочками салат, заправленный безвкусным маслом. Саске покосился в сторону своего брата: почему у него все всегда получается, почему он во всем первый, а его младший брат как ненужная запасная деталь? Обидно. И что самое главное – непонятно. В чем секрет? Не стоит уже из-за этого расстраиваться, но все равно глубоко внутри что-то ревниво продолжало сжиматься.- Какие планы на сегодня, Итачи? – прервал тишину за столом Фугаку. Старший из братьев отложил палочки, потянувшись за чаем.- Я хотел сходить на выставку Пикассо, отец.Саске едва сдержался от того, чтобы не фыркнуть. Сюрреализм явно не его стихия. Такие картины вызывали у него лишь недоумение и непонимание, но никак не чувство гармонии. Саске хотелось бы увидеть нечто прекрасное, легкое, а не думать о том, что хотел сказать художник этой мазней, что он пытался изобразить и зачем?- Что ж, повышение уровня культуры всегда похвально выглядит в моих глазах. Если у меня не будет дел, я пойду с тобой. Микото, что у тебя намечено?- Я хотела сходить на рынок, который приехал из деревни, - ее болезненный голос вызвал порыв жалости у Итачи. Он поднял на мать глаза, сдвигая брови. Если к отцу он испытывал только лишь уважение, то к Микото - исключительно жалость. Никто из родителей не привил у Итачи любовь ребенка к матери и отцу. Его научили уважать их, почитать, слушать, повиноваться, но любить – нет. Мать была слишком далеко, отец – слишком холоден. Формально у Итачи были родители, он их глубоко чтил, но, увы, не больше. Ему самому иногда было страшно это понимать, но сделать он ничего не мог. Да и хотел ли вообще?- Понятно, - Фугаку отложил палочки. – Спасибо за завтрак. А ты, Саске?Тот невозмутимо повел плечом, невероятно польщенный вниманием отца. Внутри все подпрыгнуло, забилось от неожиданной радости. Ну, неужели!- Я на учебу. Потом встреча с Наруто.- Учеба – это отлично, более того, замечательно. Молодец. Трудись, будешь как твой брат.Оба сына непроизвольно сжались. Итачи мысленно проклял своего отца, Саске же в который раз давил в себе порыв обиды и ярости, сжимая под столом ткань своих штанов.- А вот насчет Наруто… этот идиот разлагает твою культуру. Бери пример с Итачи. Он никогда не теряет времени и использует его с пользой. Он тоже мог бы бездельничать дома или в компании друзей, но нет же, он пойдет на выставку. А этот чертов наркоман? Ты выбрал плохой способ времяпрепровождения, Саске.- Но, отец, если даже Наруто и курит травку, то это не значит, что мне с ним нельзя общаться, - тихо, но твердо выдавил Саске. Все разом притихли: никто в семье никогда не вздумал перечить главе. Это был первый раз.Фугаку встал, шурша халатом. Морщины на его щеках углубились, брови сдвинулись. Складки зеленого халата матово углублялись, превращаясь в черные линии, в приятном свете лампы.- Я не считаю, что общение с этим дураком стоит тебя, Саске. Подумай об этом. Итачи, доедай и одевайся. Пойдем вместе, сын.Сын.Саске тоже встал, выпрямляясь в полный рост. Он ощущал себя чужим, неродным для своего отца. Эти бесконечные упреки на фоне гения и гордости семьи невыносимая пытка. Но еще две недели, и Саске, наконец, освободится от бесконечных замечаний и сравнений с Итачи. Это не честно сравнивать разных людей, подло и смешно, все равно, что приравнивать друг к другу светлый жаркий день и темную холодную ночь.Мать, никак не прокомментировав этот диалог, принялась убирать грязную посуду, но между тем было видно, что она заволновалась, чувствуя всплеск обиды младшего сына; отец же ушел. Итачи все еще завтракал, оставшись за столом в излюбленном одиночестве. Сзади где-то шуршал Саске, собирая свою сумку. Он мрачно и упрямо молчал, нахмурившись; тишину комнаты прерывал лишь его топот босых ног и звон посуды на кухне вместе с шумом воды.- Прости, - вдруг сказал Итачи, откладывая палочки. Те звонко стукнули, соприкоснувшись с деревянной поверхностью стола.Саске удивленно обернулся.- Что?- Ты меня ненавидишь, наверное. Отец постоянно ставит тебе в пример меня. Но ничего, я понимаю. Я всегда буду стеной, которую надо перелезть. Но в чем-то отец прав: я твой стимул, да?- Ничего подобного. Я не чувствую к тебе ненависти, - ?Наверное?, - мысленно добавил Саске. – Но, во всяком случае, ты и, правда, лучше, чем я. Глупо пытаться стать тобой. С моим-то характером это полная трата времени. Ты же лучший, - последние слова были произнесены с неподдельной гордостью.

- Верно, будь собой, Саске. Это действительно важнее всего. В общем… что и следовало ожидать от моего брата, - теплая улыбка. Если не отец, то почему бы и самому не попробовать на секунду встать на его место?Саске почувствовал, как у него резко перехватывает дыхание, а в груди что-то сжимается. Идеал, гений к которому Саске всегда стремился, которому подражал, признал его? Восхитился им? Слова, которые всю жизнь так жаждало услышать сердце, были произнесены, но из других уст. Однако еще более волнительно было услышать их именно от Итачи.Саске осторожно подошел к брату, едва сдерживая мальчишескую улыбку в пол-лица. Слова, сказанные Итачи, были бесценными. Потому что Итачи был любим Саске, несмотря ни на что.- Брат, спасибо, - Итачи вздрогнул, когда теплые руки сжали его плечи. Щеки вмиг вспыхнули, сердце глухо стукнулось о грудь. Это невыносимо. Невыносимо это наслаждение, почти жестокое желание, неправильное, жгучее, и … о, боже, естественное.Дзясин-сама, вспомни о жертве тебе, помоги, не оставь свое дитя в лапах неверного дьявола. Или ты настолько слеп, жестокий Бог?- Мне пора. До встречи, - Саске, подхватив сумку, вышел из комнаты, вынося с собой все душевное спокойствие Итачи.Тот молча положил руки на стол.

Любовь. Это глупо.Это всего лишь одержимость. Одна из тысяч одержимостей человечества. Как страшно, как несправедливо то, что против этой силы нет ничего более стойкого и сильного. Итачи всегда боялся привязанностей, принимая их за слабость, но в данном случае он оказался бессильным.И даже религия не помогает. Действительно, неверных следует убивать. Уничтожать, чтобы не путали душу.О, Дзясин, не оставь.

***Хлопья белого и мокрого снега заваливали опустевшую улицу, освещенную разгоравшимися фонарями. Было девять вечера. Людей, разбегавшихся по теплым домам, становилось все меньше, окна домов пылали в темноте яркими желтыми пятнами, первые этажи отбрасывали на снег косые квадраты света. Тени от деревьев ломаными линиями серебрились в бликах фонарей, украшая землю разлапистой сеткой.

Это был небольшой уютный дворик, обсаженный маленькими кустиками и украшенный сбросившей листву сакурой; в, казалось, опустевшей тьме запорошенного снегом двора шумные дети затеяли играть в снежки. Визг, хохот, топот, крики, раскрасневшиеся лица и замерзшие розовые пальчики, весело поправляющие шапки, сбитые на бок, из-под которых торчали влажные пряди волос. Мокрый снег, слепленный в плотный и твердый комок, стремительно летел над землей, то попадая в куртки детей, то в лицо, вызывая мимолетную обиду на атаковавшего соседа. Глаза зажигались озорным огоньком мести, и вот уже обидчик недовольно тер лицо, сопливо ноя сквозь сжатые зубы.Мимо двора по скользкому тротуару медленно шли Саске и Наруто, едва освещенные тусклым светом фонаря. Первый укутался в шарф, недовольно натягивая на уши шапку. Второй, наоборот, подставлял свою голову под сыплющий с неба снег. Саске отряхнул перчаткой выкрашенную летом синим цветом лавку, присаживаясь на ее холодную спинку. Наруто подсел рядом, пряча озябшие руки в глубоких карманах куртки. Между друзьями повисло напряженное молчание.Наруто был ровесником Саске. Они раньше вместе учились в школе, более того, в одном классе. Подружились не сразу, в начальной школе постоянно соперничали и дрались друг с другом. Саске всегда учился отлично, не позволяя себе даже мысль о лени, а Наруто был, есть и будет задорной сорвиголовой, который только и делал, что попадал в неприятности. Он искренне старался учиться, но у него ничего не получалось. У него не было того самого таланта, что был у братьев Учиха. Саске же получал все лавры, достойные его знаний. Неприязнь, возникшая между ними, длилась много лет, но потом все резко прекратилось: обоим это надоело. Никто не помнит, когда они успели подружиться. Наруто оказался отличным другом: всегда готов был прийти на помощь, отдать все ради товарища. И пусть он был легкомысленным и недалеким, но его упорство, настойчивость и преданность другу нельзя было отнять.В их дружбе были и хорошие моменты, и плохие. Например, около двух лет назад Саске и Наруто попали в плохую компанию. Никто ничего не рассказывал родителям, даже не заикался о чем-то таком. Это были те времена, когда хотелось строить из себя взрослого и крутого парня, хвастаться друг перед другом. В этой компании ничему хорошему научить не могли, поэтому Саске вышел из этого кружка, понимая, что это не приведет его к успешной жизни, а Наруто, пытаясь доказать другу то, что он крутой парень, остался. И в результате…- Я завтра ложусь в наркологическую клинику.Да, печально.Долги, ломка, кайф, раскаяние, сожаление, зависимость, травка, героин, галлюцинации -родители Наруто, в конце концов, решили положить своего сына в клинику, чтобы вылечить его. Но лично Саске сомневался, что наркомания излечима, поэтому весьма скептически отнесся к подобной идее.- Допрыгался, - угрюмо бросил Саске. Наруто рассмеялся, закидывая руки за голову. Он всегда смеялся, как бы ни было плохо. Всегда улыбался, как Итачи.- Да брось, все будет хорошо, те байо.- Ты идиот! – рявкнул Саске; его раздражало легкомыслие друга в этой ситуации. – Ты понимаешь, чем это может кончится? Сколько я тебе раз говорил, но все мимо ушей. У тебя в голове что, опилки?- Это у тебя опилки, - обиженным тоном проговорил Наруто. – Слушай, последняя просьба: одолжишь маленькую сумму?- Что, опять?- Мне надо вернуть долг до полуночи, мне немного не хватает.Саске раздраженно оглядел друга с ног до головы.Когда он успел подружиться с Наруто, проникнуться к нему симпатией – не ясно. Сейчас ясно было только одно: так больно Саске редко когда было в жизни. У него был только один друг, Удзумаки Наруто, остальные были просто знакомыми и товарищами, с которыми Саске даже и не общался. И сейчас терять этого идиотски глупого, но близкого человека было чрезвычайно больно.

Жизнь жестока, а мир - грязен, он вечно что-то отбирает, не оставляет надежды и веры в доброе и хорошее. Обидно.Как же обидно!- Столько хватит? – Саске протянул открытый кошелек. Наруто, что-то бормоча себе под нос, вытащил пару купюр, лучезарно улыбаясь другу.

- Спасибо!Снег продолжал кружиться в воздухе, падая на плечи Саске и Наруто. Где-то сзади визжали дети, беззаботные, глупые, ничего толком не знающие о жизни. Все их существование заключалось в играх и школе, на которую они жаловались друг другу и представляли высшим злом на земле. Наивные, они только вызывали грустную улыбку у взрослых, даже, например, у Саске и Наруто, которые снова молча уставились вперед, наблюдая как улица тонет в снегопаде. Снег, тяжелый и мокрый, неуклюже и быстро падал на землю, падал, как падал сто лет назад, двести, триста, как будет падать через пятьдесят лет. Что будет тогда, кем будут все дорогие на свете люди? Будут ли они вообще? Страшно было заглядывать так далеко. Страшно и любопытно, поэтому не удавалось удержаться от этого искушения.Что-то уходит, что-то приходит. Что-то начинается, что-то заканчивается. Что-то рождается, что-то умирает. Теряется, находится. Круговорот человеческой жизни.И вдруг Наруто резко обнял Саске, по-дружески сильно хлопая его по спине, сбивая снег. Сожаление, боль, тяжесть вышли наружу с хриплым вздохом.

- Саске, спасибо тебе.Саске был первым человеком, который признал Наруто, который стал его другом. С ним никто не хотел дружить, все отворачивались от него. А Саске был неким идеалом, к которому Наруто стремился, которым хотел стать, чтобы его тоже заметили те девчонки, которые бегали за Саске. И все соперничество основывалось на восхищении его силе и таланту. Быть на уровне Саске – это высший уровень признания.Саске хороший друг. Просто замечательный. Только бы он об этом всегда знал.

- Хватит сопли наматывать, - недовольно усмехнулся Саске, отталкивая Наруто, но в этом жесте опытный глаз сразу увидел бы скрытое добродушие.Тут раздался смех, и в спину влетело что-то тяжелое и мокрое. Оба друга недовольно оглянулись под еще один взрыв хохота.Мальчишки сзади громко смеялись, загребая снег и кидая его в сторону Наруто и Саске. Они задорно улыбались во все лицо, обнажая ряд крепких молочных зубов.- А ну катитесь отсюда, малолетки! – крикнул Саске, раздраженно отряхивая спину; этого еще не хватало. Малыши нахмурились, уязвленные обидными словами. И один из них, скрестив руки на груди, выступил вперед, раскидывая облезлым носком сапога глубокий снег.- Дурак.- Что? – Саске ловко перепрыгнул через спинку лавки, собирая руками влажный снег. Раз – и тяжелый снежок полетел в детей, вызывая у них смех и долгожданный азарт.- А ведь дети не врут, а, Саске? - Наруто встал рядом, загребая снег.

- Дурак, дурак, - наперебой кричали дети.Понеслась бешеная канитель криков, визгов, запыханных и довольных лиц, раскрасневшихся и мокрых от пота. Саске и Наруто потеряли всякое ощущение возраста. Они, заливаясь смехом и сходя с ума от необъятной радости, вспыхнувшей так же неожиданно, как бочка пороха, играли в снежки с незнакомыми им, чужими детьми. Ботинки уже промокли насквозь, перчатки давно были отброшены в сторону, упав куда-то в глубокий снег, покрытый серебряными и синими тенями; розовые от холода пальцы проворно лепили снежные шарики, запуская их в мальчишек и девчонок. Те радовались, смеялись, пытаясь увернуться и ответить.

Это странное ощущение счастья, душевной заполненности необъяснимо грело и детей, и взрослых, ставших на этот вечер маленькими. Они и сами вспомнили свое детство, свои особые приемы, крики, девизы, техники. Саске теперь, задорно улыбаясь и замахиваясь, кричал: ?Чидори!?, а Наруто: ?Расенган!?. Эти детские клики перенимали чужие дети, заливая улицу непонятными для них счастливыми возгласами. Никто не помнил, когда в этом маленьком дворике, освещенным фонарями, стало так уютно и по-весеннему тепло.***Осторожно отодвинув в сторону мокрые ботинки, оставившие грязную лужицу, Саске шагнул в коридор, освещенный блеклым светом с кухни. Неужели снова мать? Легкое беспокойство, смешанное с раздражением, заставило Саске повременить с дьявольским желанием упасть в мягкую постель.Но на кухне сидела вовсе не мать. Это был Итачи, одетый в спальную футболку и штаны. Волосы разметались по его плечам, бледные руки бережно держали маленькую книжечку в твердом переплете; губы что-то шептали, глаза блестели, не отрываясь от страниц.

Сегодня в личном кабинете в доме Орочимару Саске на настоящем примере учился вводить человека в гипноз. Конечно, ничего не получилось, но ректор дал особые упражнения, которые должны были помочь.