5 (1/1)

— Давать тебе лук — только стрелы впустую переводить. Лучше верни Второму брату.— Да ладно, — пожала плечами сестрёнка. — На обед нам и одного зайца хватило, верно, Второй братец? А другой пусть бегает.— Тебе-то хватило, — засмеялся Цао Чжи. — Ты одними пирожными наелась. Как ты вообще увезла с собой такую гору?— Может, это был не заяц, — проговорил Второй брат задумчиво. Подвязав рукава и разувшись, он сталкивал на воду лёгкую лодочку, одолженную за гроши у местного рыбака. — В древности, говорят, близ Чанъани один князь подстрелил в поле зайца, но когда подъехал, нашёл лишь свою стрелу, а заяц сидел уже у соседнего куста. Потом он во второй раз выстрелил, и в третий, совсем в упор, а заяц всё растворялся в воздухе, потому что на самом деле то был не зверь, а только призрак зайца.— А потом что? — спросила сестрёнка, явно в душе тайно сочувствовавшая неуловимому зайцу.— А ничего, — Второй брат пожал плечами, — вернулся домой ни с чем. А ночью слуги услышали жуткие вопли в покоях, вбежали, глядят — а князь лежит уже мёртвый, и куска черепной кости нет.— Цзыхуань, ты опять! — Чжэнь Фу, смеясь, ударила его букетом по плечу. Она стояла у самой кромки воды, не замечая, что полы лёгкого светлого платья начали уже намокать. — У тебя есть истории, где никого не загрызли?— Ты его не слушай, Вторая невестка, — сказал Цао Чжи весело. — Он всё на ходу сочиняет. В книге написано, что князь просто нашёл в траве заячий скелетик.— Я не говорил, что князя убил заяц-призрак. Его убил демон с чёрными иглами и пастью, как у тигра.— Мне уже давно не шесть лет, и демоном с иглами ты меня теперь тоже не напугаешь.— Знал бы я, что ты будешь прятаться от демонов под моим одеялом, — и тогда бы пугать не стал. Ты мне полгода потом спать не давал. Фу-эр! — Второй брат подхватил жену на руки и перенёс в лодку.Странно, подумал Цао Чжи, забрасывая землёй прогоревший костер, Второй брат ни словом не обмолвился, что уже пора возвращаться. Не возразил против затеи Второй невестки кататься на лодке — даже как будто обрадовался, позволил сестрёнке играть с луком, хотя знал наверняка, что никакого зайца она не добудет. И даже согласился на просьбу Цао Чжи приехать именно сюда, на тихий берег, хотя Цао Чжи и сам своё бессвязное утреннее враньё про красивые виды вспоминал со стыдом. По-настоящему прекрасные виды были где-то подальше, где горы выходили к реке.Он только надеялся, что не перепутал место. Дождь в прошлый раз сильно размыл очертания берега, и к тому же, увы, Цао Чжи всю жизнь плохо запоминал дорогу. Он прекрасно помнил лица людей, даже тех, кого видел в раннем детстве, и без запинки мог повторить длинный текст, стоило лишь раз прочитать его, но с трудом отличал одну гору от другой, если это были настоящие, а не нарисованные на карте горы.— Разве не демон-тигр загрыз Сунь Цэ? — спросила сестрёнка задумчиво. — Или даосский заклинатель наслал на него порчу?Как ни странно, она не начала ныть, что её не берут кататься (в лодке хватало места лишь на двоих), а смирно сидела на берегу, и Цао Чжи смутно чувствовал в этом спокойствии какую-то недосказанность или даже обман, вроде своего собственного.— Сунь Цэ прикончили убийцы, — сказал Второй брат неожиданно резко, — оттого, что он был дурной правитель, только и всего.Чжэнь Фу проговорила задумчиво:— Когда мой покойный батюшка служил в Шанцае при покойном императоре, там видели вдоль дорог призраков с факелами, что бродили, стеная, а порой даже заходили в дома. Людей, бросаемых в трясину и на раскалённые угли, в ту пору умерло великое множество. И моровое поветрие вспыхнуло снова в тот год...— Фу-эр, — сказал Второй брат мягко, — кто теперь сочиняет страшные истории? Тебе ещё четырёх не было, когда скончался твой батюшка. Что он мог тебе рассказать?— Я читал, вправду был мор во втором году Чжунпин, — сказал Цао Чжи. [7]Чжэнь Фу зачем-то прямо посмотрела на него, ласково улыбнулась, будто благодаря за поддержку, хотя он знал, что это была даже не благодарность, а просто отсвет её любви ко Второму брату, из-за которой сегодня она любила весь мир. Всё же он, смутившись, быстро опустил глаза, но успел заметить, как Второй брат, взяв её руку в свою, медленно гладил большим пальцем по ладони. Цао Чжи представил, как Кун Жун кричал бы, потрясая рукавами, как развращена стала молодёжь, как вместе с кровлями Лояна рухнули древние устои, как Сюнь Юй, ничего не говоря, качал бы головой и грустно улыбался. Они были правы, конечно, но Цао Чжи не смел осуждать Второго брата с Чжэнь Фу. Особенно теперь.— Мы ненадолго, — сказал Второй брат, наконец берясь за весло. — Езжайте домой без нас и постарайтесь дорогой не провалиться в логово демонов.— Хотите, подождём вас у города? — спросил Цао Чжи. — Вернёмся вместе. Мы можем пока чаю попить у городских ворот.— Какой чай в такую жару, — буркнула сестрёнка.— Прилавков с разной едой там тоже много.Как ни странно, еда тоже не заинтересовала сестрёнку, она только рассеянно кивнула, разглядывая содержимое какой-то маленькой коробочки. Цао Чжи подсел к сестрёнке и спросил, глядя на что-то густое и светло-красное внутри коробочки:— Это что? Румяна какие-нибудь?— Помада.— Откуда?— Сестра Фу дала, — сестрёнка кивнула в сторону реки.— Матушке не понравится.— А я при ней не буду краситься.Странно, у самой Чжэнь Фу на лице сегодня не было и следа краски, и она казалась совсем юной. Сестрёнка тоже не красилась, хоть и грозилась, и вообще сегодня надела неброский и удобный мужской наряд, как всегда во время путешествий, и походила на молоденького слугу.— Его величество не допустит этого, — сказала сестрёнка печально. — Чтобы скитались такие несчастные души... Так ведь он тебе обещал?Его величество сказал тогда, что виноват в страданиях народа, но Цао Чжи было неловко это повторять буквально.— Кто я такой, чтобы его величество что-то мне обещал. Он говорил, что это великое горе. Да ведь я тебе уже рассказывал...— Я хочу послушать ещё.Сестрёнка тоже повзрослела за то время, что они воевали с Юань Шао, — теперь у него не всегда получалось понять её. Он даже скучал немного по прежней шумной и приставучей Цзе, которая упрашивала его переписать за неё упражнение и однажды пририсовала ему усы, когда он спал в саду. Правда, она и раньше была жалостливая.— Помнишь, как ты хоронила цикад?— Не расстраивай меня! Я их и не держу теперь, чтобы не огорчаться. Ой, слушай, — сестрёнка вдруг ни с того ни с сего заулыбалась, обретя ямочки на щеках и снова став похожей на себя маленькую, и полезла в дорожный мешок, в котором привезла свои пирожные, помаду и наверняка ещё кучу разной ерунды, — я же доделала. Это тебе.Шёлк был цвета ясного неба, и в этих небесах летела бок о бок пара серебристых журавлей.— Так быстро? А почему не... То есть я рад, конечно, спасибо.— Ой, я помню, что хотела цветы, но так же лучше? Это не я, я побоялась, что испорчу, я велела А-Лань вышить, а у неё птицы лучше всего выходят, а под такой оттенок лучше всего журавлей, только шёлк из Сычуани, это ничего?— Ещё бы — это самый лучший.— Вражеский, — сказала сестрёнка зловещим шёпотом.— Не бывает вражеских тканей, дурочка. И вообще отец скоро захватит Шу.Держа мешочек в ладонях, он быстро поднёс его к лицу — даже через ткань миде пах всё так же остро — и бережно спрятал за пазуху. Но зачем журавли? Или вправду А-Лань вышивала только то, что умела?— У тебя такие интересные благовония, никогда таких не нюхала. А ты не станешь подвешивать к поясу?— Боюсь обронить в дороге. Поехали?— Жалко, что лотосы не цветут. — Сестрёнка вскочила на ноги, отряхивая одежду от травы и напевая под нос: — ?Я ветку тяну, срываю её красу, чтоб эти цветы любимому поднести. Их запах уже наполнил мои рукава...? [8]— Лотосам ещё не время.— Близ Сюйчана они расцветают раньше.— Нет. — Цао Чжи отвязал коня и вскочил в седло, но не трогался с места, в растерянности сжимая поводья.Глянул на реку: лодка медленно поднималась по течению, Чжэнь Фу перебирала пальцами в воде, и рукава стелились туманной дымкой; брат глядел, сощурившись, на полускрытое облаками солнце.На быстрой лёгкой лодкеПлыву путём окружным:Не повредить бы лотос —Взмах вёсел всё игривей;Сидят попарно лебедиНа тополе южном,Воркуют сладко голубиНа северной иве. [9]Стыдными и сладкими бывают мысли в канун лета, но ему не хватило бы духу пропеть это вслух. По крайней мере, не при сестрёнке.Она сказала весело:— Ты не в ту сторону. Ты опять путаешь дорогу?— Нет, — сказал он смущенно, — просто я думал проехаться ещё немного вперёд. К тому времени, может, они уже вернутся...— Они так быстро не вернутся. Раз Второй брат так себя ведёт — значит, он перестал быть осторожным, а когда он перестаёт осторожничать, он делается очень храбрый и тогда что угодно может выкинуть. Он даже своего зануду Яо Суна с собой не взял. Уж не знаю, что он там ему наговорил, — сестрёнка тоже спокойно развернула коня, больше не спрашивая, куда они едут, и Цао Чжи сделалось неловко от её доверия.Лучше было бы прямо здесь рассказать ей всё честно, тем более что ему могла понадобиться её помощь, а сестрёнка, даром что болтушка, настоящие тайны хранить умела. Но он боялся, что она потом не даст ему покоя расспросами, она и так в последнее время без конца рассуждала о любви, наверняка поймёт его неправильно...— А ты что сказала служанкам?— Правду — что я со старшими братьями и бояться нечего, а эти курицы и в седле сидеть не умеют, не таскать же их с собой. Они, правда, не поверили. — Она хихикнула. — Они, наверное, думают, что у меня свидание. Догоняй!Рассмеявшись, она подхлестнула коня.— Да погоди ты! — Объясняться стало совсем некогда, и он боялся, что теперь, летя вскачь вдоль реки, он уж точно не узнает место. Говорят, что люди до самой смерти помнят час радостной встречи, и он помнил — тишину, и голос, и ласковые струи дождя на лице, но не помнил, что было вокруг. Ивы везде были одинаковые, и кусты те же, и придорожные камни. На войне он по ночам в шатре рисовал дороги и холмы, которые видел днём, и пытался соотнести с картой, но ничего не выходило: ни карты, ни выставленные в штабе планы расположения войск, искусно сделанные из песка и камней, беспристрастные и чёткие, ничем не напоминали живые холмы. И пытаться представить окрестность с высоты птичьего полёта, как однажды посоветовал отец, тоже не помогало: в мыслях он без труда мог вообразить себя орлом, парящим над хребтами Куньлуня, но вернуться потом с этих высот к заснеженным, разбитым колесами обозов, мучительным дорогам войны не получалось.Но что если он забудет и голос?Сестрёнка вдруг резко осадила коня, и Цао Чжи, захваченный мыслями сильнее, чем скачкой, едва не пролетел мимо. Он тоже натянул поводья, оглянулся — сестрёнка с любопытством разглядывала куст кизила. Ветки едва заметно шевелились.— Что там? — спросил Цао Чжи, с трудом удержавшись, чтобы не пошутить про призрака зайца.— Выходи! — сказала сестрёнка кусту. Ветки затряслись сильнее, разошлись, и на дорогу высунулась растрёпанная девочка лет шести. Без страха, но внимательно оглядев большими ясными глазами сначала Цао Чжи, потом сестрёнку, она выбралась на дорогу и забавно поклонилась.— Ты кто? — спросила сестрёнка.— Сянь-Сянь. А зачем барышня одевается как мальчик?— Чтобы удобнее было сидеть в седле.Сама девчушка была одета слишком чистенько для крестьянской дочери — может, семья какого-нибудь бедного учёного, бежавшего от войны, поселилась здесь в глуши.— Ты откуда?— Мне не велят говорить.— А ты дойдёшь сама до дома? А зачем сидишь в кустах? — сестрёнка спрыгнула с коня.Девочка отступила на шаг, не испуганно, а скорее предусмотрительно.— Тут были солдаты. Мне велели прятаться, если увижу солдат.Цао Чжи вздохнул. Сколько ещё должно будет вырасти поколений, чтобы дети перестали прятаться хотя бы возле собственной деревни, чтобы старик мог спокойно добраться до дома сына, не боясь, что его зарежут на полдороге.— Солдаты? — удивилась сестрёнка. — Четвёртый братец, отец разве посылал сюда кого-нибудь?— Не знаю. Лучше бы нам забрать её домой, — сказал он тревожно и тоже спрыгнул на землю.— Поедешь с нами? Ты же нас не боишься?— Нет. Барышня же не солдат.— А он? — сестрёнка, с трудом сдерживая смех, кивнула на Цао Чжи.Сянь-Сянь подумала, улыбнулась и помотала головой.— Ну и правильно, — захохотала сестрёнка, — он у нас поэт, — и Цао Чжи даже не понял, обиделся он или обрадовался. — Так куда тебя отвезти?Девочка снова помотала головой, на этот раз как-то растерянно, и отступила ещё на шажок к кустам, но тут же просияла и запрыгала, размахивая руками:— Сестрица Цзи! Сестрица Цзи!— Сянь-Сянь! Куда ты делась?Нет, голос он, конечно, не забыл.Барышня Люй бросилась к девочке и затрясла, вцепившись ей в плечи:— Как ты смела убежать? Ты не знаешь, негодница, что я чуть с ума не сошла от страха? Я думала, ты утонула.Рот Сянь-Сянь предательски скривился, и она начала жалобно:— Они рыба-ачили…— Я велела тебе никуда не уходить!— Они рыбачили, а на меня не обращали внимания, даже братец Е, хотя он взаправду мой старший брат...— Они все твои старшие братья, — отрезала барышня Люй.— Да, но он-то всегда был мой старший брат, даже когда мама ещё не умерла.Цао Чжи невольно вспомнил про Хэ Яня — тот был сын отцовской наложницы от первого мужа. Отец усыновил его, когда они все были ещё детьми; Второй брат так и не согласился признать Хэ Яня, хоть его и наказывали за это, и в бешенстве кричал на Цао Чжи: ?Зачем ты называешь его братом? Он нам никто! Фальшивый брат!? Цао Чжи тогда не понял, обижаться ему на то, что Второй брат больно щиплет его за руку, или радоваться, что его-то самого считают младшим братом взаправду.— Они сказали, что я им мешаю и пугаю рыбу, а раз я мешаю, то я лучше совсем уйду! — Тут вся её решимость жестоко отомстить братьям, названым и всамделишному, потонула в приступе запоздалого ужаса, и она громко заревела, крепко вцепившись в барышню Люй.— Вот бедный котёнок, — сказала сестрёнка сердобольно. — Ничего, в десять лет все мои старшие братья тоже были кошмарные люди. А теперь выросли, и совсем другое дело!— Спасибо, что разыскали её, Четвёртый молодой господин. Барышня Цао. Я уж и не знала, куда бежать.— Мы просто случайно проезжали мимо, — сказал Цао Чжи. — Это моя младшая сестра, Цао Цзе. Это… Барышня Люй, родственница советника Го.— Вы знакомы? — обрадовалась сестрёнка.— Немного, — барышня Люй глубоко вздохнула, переводя дыхание. — Советник Го нас представил друг другу.Цао Чжи позавидовал её спокойствию.— Сянь-Сянь, — позвала сестрёнка, погладив девочку по голове. — Хочешь, покатаю тебя на лошади?— Да! — Сянь-Сянь по-прежнему громко шмыгала носом, но согласилась отпустила юбку барышни Люй. Сестрёнка подхватила её и водрузила в седло, сказала громко: ?Мы скоро!? — и посмотрела на Цао Чжи с лукавой улыбкой.— Вы куда? — спросил он растерянно.— Мы рядом! — Сестрёнка потянула коня за поводья, и тот неторопливо зашагал в летнем мареве. Сянь-Сянь, вцепившись в луку седла, радостно вертела головой. — Мы тут рядом катаемся!Теперь он растерялся окончательно. Он так надеялся, что сестрёнка ему поможет: всё же в её присутствии их разговор не был бы таким вопиющим нарушением приличий, он даже согласен был просто слушать, как говорят девушки, и не раскрывать рта. Сестрёнка, кажется, и впрямь настроилась ему помогать, но только по собственному разумению и куда решительнее, чем он смел надеяться.Он сжимал поводья своего коня и молчал. Барышня Люй тоже неловко молчала, крепко сцепив руки у пояса. На ней было очень красивое платье, даже лучше, чем у Второй невестки, будто она на праздник собиралась, — что-то бледно-голубое с шитьём, он боялся рассматривать долго.— Если бы я знала, что небесам будет угодно снова свести нас вместе, взяла бы ваш свиток, — сказала барышня Люй наконец.— Да он же пустой. Я уж и забыл про него.Цао Чжи хотел, чтобы сестрёнка немедленно вернулась и выручила его и одновременно — чтобы она катала девочку до вечера, а потом и ещё пару жизней, хотя он был уверен, что и в будущей жизни так и не придумает, что сказать. Он не терялся так, даже когда отец внезапно, за ужином или в пути, забрасывал его вопросами о стратегии или об управлении уделом.От постоянных гроз дорога не просыхала. Барышня Люй то и дело неуверенно подбирала нарядный подол, но он уже кое-где был в пятнах, и туфли тоже все в грязи.— Мне надо домой, — сказала она. — Я ещё не разобралась с этими маленькими негодяями. Рыбалка у них, подумайте!..— А эти дети…— Воспитанники советника Го и моей сестры.— Много их?— Восемь. И пятеро мальчишки. — Она вздохнула. — Но кто бы знал, что от Сянь-Сянь хлопот будет больше, чем от всей пятёрки вместе? Я примеряла новое платье, побежала в чём было…Сестрёнка остановилась, снова поглядела на них через плечо и покачала головой.— Я хотела найти траву линчжи, — сказала Сянь-Сянь громко, будто уже и забыла об изначальной причине побега. — Она растёт вдоль рек.— Она растёт в Пэнлае, в краю бессмертных, — сказал Цао Чжи.Привычный безжалостный свист разорвал тишину, и поводья в руке у Цао Чжи натянулись. Он сжал их крепче, испугавшись, что конь бросится прочь от страха, хоть и бывал уже в бою и привык к стрелам, но уже не звериная, иная сила вырывала поводья — смерть. Конь рухнул с пробитой шеей, копыта беспорядочно били по грязи.Барышня Люй стремительно пригнулась и снова, казалось, поддёрнула подол тем же бессмысленным девичьим движением, но, когда она распрямилась, в руке у неё вдруг оказался крохотный нож.Сестрёнка вскочила в седло и тянулась к мечу.— Беги! — крикнул Цао Чжи.У неё затряслись губы.Другая стрела прошла у неё прямо над головой, но сестрёнка успела нырнуть вниз, прижавшись к лошадиной шее и закрыв собою Сянь-Сянь.— Скачи к брату! Живо!Сестрёнка в последний раз судорожно мотнула головой и ударила лошадь пятками в бока.Больше нападавшие не стреляли. Это было странно, но Цао Чжи некогда было размышлять об этой странности, отбиваясь от двоих с мечами. Ему повезло сразу же ранить одного в руку, но неглубоко, этого было недостаточно, чтобы вывести его из строя.Они не были похожи на разбойников — скорее и впрямь солдаты. Надо было слушать Сянь-Сянь. Они даже носили какое-то подобие формы, и кони — они приехали верхом, все шестеро или семеро — были слишком большой роскошью для обычной банды.Он не успел увидеть, сколько человек погналось за сестрёнкой.Разбойники, отбившиеся от войска солдаты, какая разница. Его деда убил на дороге генерал, который когда-то командовал отрядом Жёлтых Повязок. Многие из бывших восставших крестьян теперь служили в отцовской армии, как и варварская конница Лян.Те двое, что наседали на него, вдруг отступили, и старый толстяк крикнул:— Брось меч!Единственный солдат, ещё сидевший в седле, стонал, выронив лук и зажимая рану над ключицей. Нож барышни Люй засел глубоко, по рукоять.Сама она медленно-медленно опускала раскрытые руки, долговязый солдат, удерживая её одной рукой за плечо, другой подносил острие меча к самому её горлу.— Живо! — заорал толстяк.Цао Чжи отшвырнул меч, и он вонзился глубоко в землю.Толстяк тут же забормотал:— Эй, ты там осторожнее, если у Второй молодой госпожи хоть волос с головы упадёт, нам всем конец.У барышни Люй гневно дрогнули губы. Цао Чжи знал, что она сердится на него.Но теперь он, по крайней мере, мог на неё смотреть. Он видел её очень ясно, и она тоже неотступно смотрела на него, пока ей вязали руки. Потом высокий солдат шагнул к Цао Чжи, и он перестал видеть вовсе.