9 глава. (1/1)

Титаник. Позднее, когда за пределами прекрасного лайнера стало совсем темно, и все административные вопросы с проверками завершены, капитан Эдвард Смит мягко прошёл в свою просторную каюту, и, приняв ванну с приятной тёплой водой, лёг спать в гордом одиночестве. Он так сильно морально и физически устал за этот, казалось бы, такой нескончаемый день, что сам для себя не заметил того, как провалился в глубокий сон, заботливо окутавший его своим шёлковым покрывалом, благо, в просторной каюте било темно и тихо. Только, не известно, сколько времени прошло прежде, чем почтенного капитана разбудило ощущение того, что ему не хватает воздуха. Он даже начал задыхаться, что совсем нельзя было сказать про его, активно работающий мозг и собственные чувства. капитан успел ощутить то, что на нём кто-то сидит и уверенно давит руками на, приложенную к его лицу, подушку. ?Ну, нет! У вас ничего не получится! Так просто капитан Смит не сдастся на милость ночному убийце.?--думал про себя он и начал отчаянно бороться за себя, из-за чего, сидящая на нём прекрасная графиня Лилиана Ягужинская, слегка растерявшись, ослабила давление на, беспомощную, как ей казалось несколько минут тому назад, жертву. За что и сурово поплатилась тем, что была решительно сброшена с капитанской кровати, но сильно ударившись веском об угол прикроватной тумбочки, уже мёртвая упала на дорогой ковёр с длинным ворсом, напоминающим по мягкости с шелковистостью, луговую травку. Наступила угнетающая мрачная тишина, во время которой, всё ещё лежащий в постели, капитан Смит пытался отдышаться и прийти в себя после, пережитого пару минут тому назад, умело спланированного, организованного и проведённого на него, покушения. В эти мгновения, он ничем не отличался от, жестоко выброшенной из прохладной реки на раскалённый песок, рыбы. Бедняга весь покраснел, не говоря уже о том, что сильно вспотел так, словно был в парилке. Его приветливые льдисто-серые глаза были плотно закрыты. Из них по бархатистым щекам тонкими прозрачными солёными струйками текли слёзы. В его, измученной бесконечными покушениями, груди, бешено колотилось сердце.--Господи, сэр! Что здесь произошло?—встревоженно хором спросили, вбежавшие в капитанскую каюту, старшие офицеры: Уайлд, Мэрдок и Лайтоллер. Они, как раз завершили составление отчётов о ночном обходе жизненно важных объектов лайнера и решили зайти к капитану для того, чтобы узнать о том, всё ли у него в порядке и нет, ли каких распоряжений. Тот уже немного опомнился и, полностью отдышавшись, сидел на краю постели, потрясённо смотря на, распластавшуюся у подножия кровати, прекрасную и весьма юную девушку. она была мертва. а из шелковистой каштановой головы медленно сочилась алая кровь. Золотисто-карие выразительные глаза плотно закрыты, лишь густые ресницы, еле заметно дрожали от свежего воздуха. --Графиня пыталась убить меня, вот этой самой подушкой! Мне пришлось защищаться и оттолкнуть её от себя. Результат нашей с ней борьбы перед вами.—дрожащим от волнения тихим голосом сообщил офицерам капитан, даже не глядя на них и раздражительно отбросив злосчастную подушку в дальний угол спальни. Тем временем, уже появившиеся в его каюте, матросы бережно завернули мёртвую девушку в дорогой ковёр под внимательным присмотром второго офицера.--Смотрите! Погребите её, как полагается в океане и так, чтобы вас при этом не увидела ни одна живая душа! Самое главное, держите свои языки за зубами, иначе отправитесь тоже на корм рыбам!—строго приказал им он, когда матросы уже выносили ковёр из капитанской каюты. В эту самую минуту, на пороге появилась Великая княжна Ольга Фёдоровна в парчовом халате нежного розового цвета, надетого ею на полупрозрачную бледно-сиреневую комбинацию, отделанную в области декольте белоснежным кружевом. Её роскошные вьющиеся волосы были распущены и чуть взлохмачены. Она выглядела встревоженной и даже взволнованной, что легко прочитывалось в бездонной глубине бирюзовых выразительных глазах с густыми шелковистыми ресницами.--Эдвард, пожалуйста, прости меня за то, что не смогла прийти раньше, заставив тебя, пережить весь этот ужас.—не в силах скрывать, переполнявшие её всю трепетную душу, бурные чувства и эмоции, пылко произнесла юная девушка, стремительно подойдя к широкой постели почтенного избранника и с грациозной мягкостью сев на край рядом с ним, взяла его за руку и ласково принялась гладить по ладони. Она была гладкая словно лицевая сторона атласа. Этим своим заботливым действием, она успокаивала любимого мужчину. Не обращающий внимания на присутствие в своей просторной спальне офицеров, разомлевший от, переполнявших его всего, запретных чувств, капитан Эдвард Смит полностью успокоился и с головой окунулся в приятное и, полное огромной любви и обжигающей страсти, общение с юной возлюбленной, как и сама девушка, отвечающая ему взаимностью. Их поглотила жаркая любовь, из-за чего, до сих пор находящиеся в каком-то забытьи старшие офицеры, наконец, опомнились и, почувствовав себя крайне неуютно, бесшумно удалились, успев, дать охранникам распоряжение о том, чтобы они никого не впускали в главную каюту. Только Ольге с Эдвардом не было до них никакого дела, как и до, создающих мягкое освещение, включенных золотых настенных бра, имеющих форму канделябров, как и, вкрученные в них хрустальные лампы, форму пламени. Возлюбленную пару занимали их собственные чувства. они, удобно сидя друг напротив друга на мягкой перине, напоминающей по роскоши, королевскую, широкой постели, пылко целовались, надёжно укрывшись в плотных вуалях золотого газового и изумрудного парчового балдахина. При этом изящные тоненькие пальчики юной девушки умело и с необычайной ловкостью расстёгивали перламутровые пуговицы на шёлковой пижаме возлюбленного, а он самозабвенно перебирал между пальцами её блестящие спиральные шелковистые волосы, с упоением вдыхая, исходящий от них, приятный аромат лепестков роз. Он кружил Эдварду голову и пьянил намного сильнее самого крепкого вина, довольно сдаваясь в сладостный плен их огромной, как самый безбрежный океан, любви. Потеряв окончательный контроль над своими бурными чувствами, порывами, эмоциями и действиями, капитан Смит тяжело вздохнул и отдался на волю их течения, чем и воспользовалась юная возлюбленная, крайне бережно, плавно и заботливо толкая его на мягкие подушки, источающие приятный аромат сирени. Она накрыла почтенного избранника собой, словно шёлковой простынёй, при этом, продолжая, пламенно целоваться с ним и нежно обнимать ласковыми руками его мужественную шею, отчётливо ощущая то, как их трепетные души постепенно сливаются в единое целое. Тем временем, засидевшийся, допоздна в ?кафе паризиен?, Исмей вышел на палубу для того, чтобы немного освежиться, так как от выпитого, очень дорогого вина, порядочно захмелел, благо на палубе было прохладно, темно и безлюдно, вероятно все пассажиры уже давно как почивают в своих тёплых каютах. По крайней мере, директору ?Белой звезды? так казалось. Какого, же было его удивление, когда на корме он заметил четырёх матросов. они стояли у самых металлических лееров и готовились бросить за борт, что-то закрученное ими ранее, в дорогой ковёр, при этом импровизируя мини церковную службу, либо что-то похожее на неё. Исмей мгновенно протрезвел и спустился к ним, желая узнать о том, что за цирк они здесь устраивают. Он был вне себя от гнева и возмущения.--Что вы здесь устроили?!—бушевал директор ?Белой звезды?, бесшумно приблизившись к ним, что заставило матросов вздрогнуть от неожиданности. Они не волновались лишь за то, что ещё за пару минут до появления самого главного начальника, успели сбросить ковёр в ледяные безмятежные воды ночного океана и ещё раз прочесть заупокойную молитву. Сейчас они стояли с выражением полного безразличия на важных лицах и отчуждённо покуривали папиросы.--Я, кажется, к вам обращаюсь, бездельники!—видя, что те не обращают на него никакого внимания, не унимался Исмей. Матросы задумчиво переглянулись между собой, и, понимая, что он так и не оставит их в покое, сознались:--Там в ковре, был замотан труп одного из наших коллег, Джеда Чавеса. Бедняга напился с горя из-за того, что его бросила девушка, пошёл на вахту, но упал с лестницы и сломал себе шею. Вот мы его и погребли в океан, как полагается и под покровом ночи!—легкомысленно отмахнулся от лица товарищей один из них. Исмей ненадолго впал в ступор, как бы осмысливая их слова, затем сделав ещё больший мрачный вид, весь насупился и небрежно бросил:--Да, что вы мне здесь ерунду рассказываете!? Лучше признайтесь в том, что захотелось побездельничать! После чего, с той же важностью ушёл обратно в кафе, продолжать весёлое общение с влиятельными пассажирами-мужчинами, провожаемый одобрительными взглядами матросов, из груди которых вырвался вздох огромного облегчения. Беда миновала их, но они, на всякий, выждали немного и со спокойной душой вернулись в свои кубрики спать. ?Титаник?.Воскресение.14 апреля. 1912. Рано утром, когда все пассажиры шикарного ?Титаника? ещё находились в ласковых объятиях Морфея, в машинное отделение величественно спустился директор круизной компании ?Белая звезда? Брюс Исмей. Непереносимая жара, царившая в котельной, из-за которой он обливался солёным потом, не смущала его. Исмей, лишь, вытер пот батистовым платком, и, обратившись к бригадиру кочегаров, спросил:--Почему, до сих пор ещё, не запущены оставшиеся котлы? Бригадир посмотрел на него, как на безумного, но сохраняя всю свою вежливость, ответил:--Как только мы получим на это распоряжение: либо от капитана, либо от Государя Императора, обязательно запустим! Такой ответ не удовлетворил Исмея. Наоборот, он, разгневал его. Исмей не мог стерпеть неповиновения и поспешил, поставить бригадира на место:--Вы, наверное, забыли о том, что именно я являюсь директором компании ?Белая звезда??! Это означает, что все вы—мои подчинённые! Вы обязаны подчиняться мне, а мой приказ ясен! Я хочу, чтобы вы, сию же минуту, запустили оставшиеся котлы! Хватит уже ползти, подобно беременным черепахам! Сказав эти властные и, полные праведного гнева, слова, он вальяжно развернулся и покинул машинное отделение, не желая больше, общаться с рабочими. Бригадир проводил его потрясённым взглядом из-за того, что не знал, как ему поступить: не выполнить приказ директора-распорядителя круизной компании означало потерять работу, чего ему, крайне, не хотелось. Он тяжело вздохнул, и, признавая то, как тяжело быть простым рабочим, приказал своим товарищам:--Пора задействовать оставшиеся котлы, ребята! Покажем всем всю мощность нашего корабля и то, как быстро он может бегать! Кочегары изумлённо переглянулись между собой, и, пожав плечами, взялись за работу. Они понимали, что им может хорошо влететь от капитана за их самоуправство, но смутно надеялись на то, что он весь свой гнев переведёт на Исмея, как тот и заслуживает. Это будет справедливо, ведь Исмей сам не знает, с кем связался и против кого идёт. Зато они хорошо знали, поэтому надеялись на снисхождение. Только, как бы Исмей ни пытался скрыть свои интриги с махинациями, о них, вскоре стало известно Российскому Государю Императору с его новым контр-адмиралом Эдвардом Смитом, почувствовавшим прибавление скорости лайнера, ещё будучи в постелях в состоянии сна и яви по участившейся вибрации пола со стенами. Это вызвало в них недоумение и заставило немедленно появиться в штурманской рубке.--Что здесь происходит? Кто приказал прибавить скорость корабля?—не в силах скрыть глубокого душевного негодования, спросил у своих офицеров капитан, пристально посматривая на каждого из них. Казалось, он даже забыл о вечернем, весьма нескромном, дефиле Лайтоллера, что позволило молодому офицеру, вздохнуть с облегчением. Только это было преждевременным действием с его стороны, ведь, как он знал, капитан Смит никогда и ни о чём не забывает. Просто сейчас ему хотелось заняться тем, что считал, на данный момент, более важным, а точнее, их прекрасным кораблём.--Мистер Исмей был пару часов тому назад в машинном отделении и приказал бригадиру, задействовать оставшиеся котлы, сэр!—доложил обо всём, что узнал от кочегаров своему капитану старший помощник Уайлд, пристально смотря: то на капитана, то на, появившегося в рубке, Российского Императора. Мужчины обменялись приветственными рукопожатиями, потрясённо между собой переглянувшись и не в силах скрыть искреннего возмущения.--Да он, что с ума сошёл, из-за своих амбиций подвергать опасности корабль и всех кто плывёт на его борту?—не в силах унять, закипающий в нём, гнев, произнёс Николай, чувствуя то, как в трепетной душе всё дрожит. Капитан Смит, хотя и полностью разделял чувства Государя, но приступил к исправлению того, что натворил директор пароходной компании ?Белая звезда? мистер Джозеф Брюс Исмей.--Немедленно сбавить ход до 20 узлов!—приказал капитан бригадиру кочегаров по телефону, связывающему мостик с машинным отделением. Бригадир всё понял, и, обращаясь к своим подчинённым, громко повторил, пришедшее к ним с капитанского мостика, приказ капитана о сбавлении хода лайнера. Те, уже смирившиеся с, царившим на борту, двоевластием, тяжело вздохнули и приступили к выполнению приказа от выше стоявшего начальства. Таким образом, ?Титаник? постепенно начал сбавлять скорость до оптимальной, что не могло, ни порадовать, находящихся уже, на смотровой площадке, капитана с Российским Императором. Они снова принялись весело и беззаботно о чём-то между собой беседовать, не обращая внимания на, лучи яркого апрельского солнца, слепящие глаза и заставляющие их, слезиться, не говоря уже о приятной утренней прохладе и громкие крики, пролетающих над головами мужчин, чаек. В эту самую минуту на смотровой площадке мостика появились Их Императорские Высочества. Они только что позавтракали в ?кафе Паризьен?, расположенном на корме ?Титаника?, и решили немного прогуляться перед церковной, пусть даже англиканской, службой. Одеты все были в изящные светлые костюм и платья морского стиля, с соответствующими головными уборами, а на их очаровательных лицах сияла счастливая беззаботная улыбка. Видя то, что все, кого он хотел видеть здесь на смотровой площадке собрались, капитан Эдвард Смит одобрительно кивнул и со вздохом искреннего облегчения заключил:--Ну, что, же! Раз все уже в сборе, думаю, мы можем, немедленно пройти в столовую для пассажиров первого класса, где и состоится служба! Российский Император Николай согласился с мнением главного офицера шикарного лайнера ?Титаник?, и, галантно взяв обеих племянниц себе под руки, вместе с ними и детьми важной походкой направился к выходу с капитанского мостика. Что касается самого почтенного капитана Смита, он, отдав вахтенным офицерам некоторые управленческие распоряжения с рекомендациями, оставил пост и, молча, прошёл в белоснежный, выполненный в лёгком итальянском стиле, роскошный зал столовой для пассажиров первого класса, где уже собрался народ из всех трёх классов. Они, что-то тихо между собой обсуждая, стояли напротив большого органа, а, одетые в чёрные фраки, официанты раздавали им брошюры с необходимыми псалмами. Что касается Российских Императорских особ, они уже заняли свои почётные места в первом ряду, расположенном прямо перед, выполненной из, покрытого защитным лаком, красного дерева, кафедрой. Их Императорские Высочества с Его Императорским Величеством в трепетном душевном волнении, терпеливо ожидали начала службы, не сомневаясь в том, все, находящиеся за их спинами, пассажиры испытывают своими хрупкими душами то, же, самое. Так и было на самом деле. Чувствуя общую готовность, капитан, молча, встал за кафедру, и, обведя всех мягким одобрительным взглядом, тихо вздохнул и приятным, бархатистым голосом начал проводить службу. Только, хорошо ощущая, прикованный к нему, заворожённый и полный огромной страсти, бирюзовый взгляд прекрасной юной возлюбленной, капитан слегка смутился, чувствуя то, как учащённо забилось в мужественной груди его доброе сердце. К счастью, никто из пассажиров не заметил того, какие бури бушуют в хрупкой душе главного офицера их шикарного лайнера. Они все были заняты собственными мыслями. Зато сама юная девушка, лишь создавала вид, что читает псалом. На самом, же деле, её, полный запретной страсти, взгляд был прикован к предмету своего огромного обожания. Она даже кокетливо ему улыбнулась, легко ощущая крайнюю неловкость возлюбленного, всеми силами, отчаянно пытающегося, сохранить невозмутимость. Вот только, как самой девушке собраться с мыслями, когда она всей душой рвалась к нему, желая, снова стать с ним единым целым? Великая княжна не знала, из-за чего тяжело и тихо вздохнула и, наконец, попыталась сосредоточиться на псалме, который уже хором пели под заунывные звуки органа. Так потянулись бесконечные минуты ожидания скорого окончания службы, при этом, юной и пылко любящей девушке, казалось, что для неё, время замедлило свой бег, но это было, далеко не так. Вскоре служба закончилась, и все пассажиры начали, потихоньку расходиться по своим делам, что нельзя было сказать о Российской Венценосной семье. Они мягко подошли к капитану и, душевно поздравив его с, успешно проведённой им, церковной службе, пошли немного прогуляться по шикарному лайнеру, благо тёплая, безветренная, солнечная и, почти майская погода, лишь способствовала этому их решению. Наконец, юная Великая княжна Ольга Фёдоровна и почтенный капитан Эдвард Смит остались совершенно одни, молча, стоять и с огромным взаимным обожанием утопать в ласковой бездне светлых глаз друг друга. При этом они держались за руки, не зная, что и сказать. Да и, слова здесь были не нужны. За них говорили их запретные, но такие пламенные взаимные чувства. именно благодаря им, возлюбленные, наконец, воссоединились в долгом, полном искренней нежности, поцелуе, который, казалось, будет длиться вечно, но вскоре, к глубокому разочарованию юной девушки, её сердечный избранник сам, нехотя прервал их поцелуй, и, ласково смотря в бирюзовые омуты прекрасной юной возлюбленной, вразумительно произнёс, как бы, крайне осторожно, выводя её из романтического забытья:--Вам пора возвращаться к семье, Ольга, а мне идти на вахту. Девушка, хотя и всё поняла, но, независимо от этого, печально вздохнула, после чего снова очень пылко с возлюбленным поцеловавшись, придерживая одной рукой полы светлой юбки, а другой края изящной ажурной шляпки, собралась было уже уйти, но, капитан, словно осознав то, что не в силах, отпустить от себя возлюбленную, снова решительно привлёк её к себе. Девушка замерла в трепетном ожидании, не смея даже, вздохнуть, при этом, ощущая то, как бешено, колотится в груди её сердце. Она добровольно тонула в ласковой бездне добрых глаз любимого мужчины, который уже осторожно накрыл нежные алые, словно розовые лепестки, и, сладкие, как ягоды спелой клубники, губы юной возлюбленной своими мягкими губами. Душа её рвалась к его душе, желая, слиться воедино. Почувствовав это своим отзывчивым сердцем, капитан Эдвард Смит больше не мог, сдерживать их общие порывы с желаниями, из-за чего нежно принялся, чувственно, настойчиво и жадно целоваться с юной избранницей. Она стояла в лучах яркого апрельского солнца и обнимала мужественную шею почтенного возлюбленного изящными руками в кружевных перчатках.--Нет! Не пойду! Мне надоело быть куклой Его Императорского Величества, выполняющей каждый его приказ! Хватит! Пора побороться о наших с тобой чувствах, сердце моё! Да и тебе уже хватит бегать по каждому высочайшему зову, исполняя то, что совсем не хочется!—воинственно решила юная девушка и, взяв возлюбленного мужчину за руку, пошла вместе с ним на палубу для того, чтобы немного прогуляться по ней, чем вызвала у почтенного морского офицера горькую понимающую добродушную ухмылку, натолкнувшую девушку на мысль о том, что он полностью с ней согласен, хотя и не сомневался в том, что Российский Государь, непременно придёт в справедливую ярость, узнав об их неподчинении ему. Только капитану Смиту было уже, абсолютно всё равно на это. Он больше не мог терпеть то, как Государь постоянно и бесцеремонно влезает в его любовь с Великой княжной со своими собственническими чувствами, не желая, осознавать, что совсем ей не нужен. Вот только вернуться на, залитую яркими солнечными лучами, императорскую террасу девушке всё равно пришлось, а всё из-за того, что ей, непреодолимо захотелось объясниться с дражайшим двоюродным дядюшкой и просить его о том, чтобы он больше не встревал в её головокружительную любовь с Эдвардом, но начать его прямо с порога, не могла, да это и выглядело бы как-то, крайне невежливо со стороны самой юной девушки, в связи с чем, она сдержано вздохнула и, бесшумно подойдя ближе к, вальяжно сидящему в, плетённом из тростника, кресле, дядюшке и, почтительно ему поклонившись, принесла свои искренние извинения за вынужденную задержку, чем заставила Российского Государя, мгновенно убрать, читаемую им, книгу из-за того, что почувствовал невыносимое раздражение в её любезном тоне, от чего ему, непреодолимо захотелось узнать о том, что с ней случилось и кто послужил причиной ярости племянницы.--Что-то случилось, Оленька? Кто посмел тебя так сильно разъярить? Неужели опять встретилась с мистером Исмеем или бароном Браэртоном во время вашей увлекательной прогулки с нашим многоуважаемым капитаном?—проявляя неподдельное внимание, участливо осведомился у племянницы Император, пристально смотря на то, с какой искренней нервозностью она обмахивается ажурным веером, что вызвало у юной девушки ироничную усмешку, с которой она презрительно фыркнула и с напускной любезностью принялась осторожно, подходить к сути их разговора:--Удивительно даже, что сегодня мы с Эдвардом не встретили нигде эту, вездесущую, парочку, но речь не о них, многоуважаемый дядя Ники. Речь о Вас.—чем вызвала у Императора лёгкое недоумение, заставив, уставиться на неё с ещё большей пристальностью и вновь спросить:--А я, то здесь причём, дорогая? Я всегда только чем здесь и занимаюсь весь вояж, так это тем, что оберегаю ваш с нашим многоуважаемым капитаном душевный покой. Ну, частенько перебарщиваю. Признаю. Так, кто здесь ни без греха?!—что заставило юную княжну опять иронично фыркнуть с презрительными словами:--Так сильно оберегаете наш покой, что даже бесцеремонно вторгаетесь в мою с Эдвардом личную жизнь, прекрасно зная о том, что у меня с ним, практически сформировалась семья! Я, конечно, ни в коем случае, не хочу Вас обидеть, но пора понять, что, как мужчину, я Вас не люблю! Как родственника, уважаю и почитаю, хотя Ваше желание везде нас за собой таскать, не спрашивая, хотим мы с Эдвардом того, или нет, уже выводит нас из себя! Мы устали! Мы хотим того, чтобы нас все оставили в покое и уже начали прислушиваться к нашим чувствам с желаниями! Конечно, Император Николай Второй знал о том, что рано, или поздно у его племянницы с адмиралом терпение лопнет, и они придут к нему серьёзно поговорить и настоятельно попросить его о позволении для них, стать свободнее от его притязаний, в связи с чем, понимающе вздохнул и, ненадолго призадумавшись, наконец, заговорил, тоже, очень серьёзно, вернее даже вразумительно:--Я, конечно, могу устроить ваш с адмиралом союз, но для этого, ему придётся, сначала мирно разойтись со своей первой супругой, хотя за этим последует общественное порицание с косыми взглядами в ваш адрес и ядовитые перешёптывания, не говоря уже о проблемах с прессой! Тебе этого хочется, Ольга?! Жить тебе спокойно надоело, как я посмотрю! Пусть, вы с ним пламенно любите друг друга и хотите быть вместе, учитывая то, что у вас уже есть один ребёнок и второй на подходе, но пойми одно: жизнь—не любовный роман со счастливым финалом! Здесь всё намного сложнее и невозможнее!—и, выдержав короткую паузу, внимательно проследил за тем, как юная девушка, мгновенно стушевалась, а её ясные, полные огромной воинственности, голубые глаза, мгновенно заволокло невыносимой душевной печалью, которая выявилась в виде измождённого стона, сорвавшегося с её соблазнительных алых губ:--И что нам делать, ведь мы любим друг друга!—ненадолго призадумался и, встав с кресла, ласково погладил племянницу по бархатистым, залитым румянцем, щекам, наконец, мудро заключил.--А кто вам мешает наслаждаться друг другом в этом вояже и во время обратного путешествия?! Никто! Вот и любите! Я мешать не буду! Между ними вновь воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого юная Великая княжна печально вздохнула и, мягко подойдя к ограждению, принялась отрешённо смотреть на зеркальную океанскую гладь, отразившуюся в её бездонных глазах, что ни укрылось от внимания её дяди, Российского Императора, проводившего девушку понимающим тяжёлым вздохом, с которым он, наконец, решил рискнуть репутациями своей и возлюбленной пары, в связи с чем, бесшумно вышел из каюты и отправился на мостик для того, чтобы серьёзно поговорить со своим новоиспечённым адмиралом и душевным другом, каковым для него стал капитан Смит, смутно надеясь на то, что застанет его именно там, ведь, вдруг он ещё кому-нибудь из высокопоставленных пассажиров понадобился, что стало бы, вполне себе ожидаемо. Вот только предположения Российского Императора оказались преждевременными, ведь капитан Смит находился на мостике, занимаясь своими обычными организационными и навигационными делами, давая все необходимые рекомендации с инструкциями старшим офицерам, тем-самым, отчаянно пытаясь не думать о недавнем душевном разговоре с юной возлюбленной, не дающими никакого покоя его трепетной душе, прекрасно понимая одно, что он совсем не в праве, осуждать Российского Государя. Да и, кто он такой, по сравнению с Николаем? Обычный извозчик. Раб. Не имеющий права голоса с возможностью бороться за возлюбленную, как бы ему ни претило свинское отношение Государя к его троюродной племяннице с их нежными чувствами, хотя и внутри у почтенного морского офицера, всё бурлило от негодования с возмущением, которые он, отчаянно старался скрывать под любезностью и концентрацией на управленческих делах.--И снова желаю вам доброго дня, адмирал!—доброжелательно поприветствовал главного офицера Российский Император, обменявшись с собеседником крепким рукопожатием, из чего капитан Смит каким-то неведомым для него чутьём, ощутил то, что Император пришёл, непосредственно по его душу, в связи с чем судорожно сглотнул и, как ему казалось, любезно выдохнул:--И Вам того, же, Ваше Императорское Величество!—после чего выдержал небольшую паузу лишь для того, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Когда, же, он это сделал, участливо спросил.—Чем я могу быть полезен, вам? Это вызвало у Николая добродушную, вернее даже понимающую ухмылку, с которой он добродушно произнёс:--Я прекрасно понимаю те пренебрежительные чувства, что вы испытываете ко мне из-за постоянного вторжения в вашу с моей троюродной племянницей личную жизнь. Только поймите и вы меня, уважаемый адмирал. Мне, далеко небезразлична её судьба и искренне хочется видеть её счастливой, ведь Ольга такая хрупкая, чистая и добросердечная, что мысль о том, что она может жестоко обжечься в любви, приводит в ужас. Мне хотелось бы надеяться на ваше взаимопонимание, ведь она вам, тоже, очень сильно дорога. Именно по этой причине, я и стараюсь держать ваши с ней чувства с общением под личным наблюдением.—что вызвало у капитана понимающий взаимный вздох и вразумительную просьбу, которую Император Николай Второй не смог проигнорировать даже, если бы и захотел:--Тогда позвольте нам с Её Императорским Высочеством пообщаться самостоятельно и без соглядатаев. Так Вы, лишь будете пользоваться ещё большей благодарностью Вашей племянницы. Дайте ей вздохнуть свободно. Пусть, она совершает жизненные ошибки, ведь так девушка станет более взрослее и самостоятельнее. Не душите её своим авторитетом и влиянием, ведь все запреты, лишь призывают к внутреннему протесту. Не забывайте о том, что Ольга Фёдоровна—юная и очень энергичная особа, не терпящая никаких ущемлений с запретами и вторжениями в личную жизнь.—благодаря чему между мужчинами воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого Император Николай Второй, тщательно обдумывал мудрые слова почтенного главного офицера шикарного лайнера, мысленно признаваясь себе в том, что он прав и ему, необходимо перестать во всём контролировать дражайшую юную племянницу, в связи с чем Николай тяжело вздохнул и заключил:--Пожалуй, вы правы, адмирал! Мне, действительно пора дать полную свободу Оленьке и перестать вторгаться в вашу с ней личную жизнь! Только я пришёл поговорить с вами совсем о другом, хотя это, тоже очень сильно касается вашего с ней трепетного общения, а точнее дальнейшего его развития. Думаю, вы поймёте меня правильно. Теперь наступил черёд почтенного капитана, вновь, пристально уставиться на венценосного собеседника, затаив немой вопрос: ?Разве, мы с Её Императорским Высочеством совершили какую-то серьёзную ошибку, за которую Вы пришли меня поругать?!?, что заставило Императора добродушно рассмеяться и успокоить собеседника любезными словами:--Совсем нет! Что, вы?! У меня и в мыслях нет ругать вас с Ольгой! Расслабьтесь! Только это оказалось сделать, крайне, не просто, вернее даже сказать, очень сложно морально и душевно. Трепетное сердце почтенного и бывалого ?морского волка? продолжало учащённо биться в его мускулистой мужественной груди, никак не желая, успокаиваться, а в добрых голубых глазах, вновь затаился невыносимый страх за своё хрупкое с юной княжной счастье.--Тогда, чем я могу быть Вашему Императорскому Величеству?—вновь проявляя искреннее участие, любезно осведомился у венценосца капитан, чем заставил того не на долго призадуматься и, когда он уже собрался с мыслями, опять заговорил, всё с той же искренней откровенностью:--Я, конечно, хорошо осведомлён о том, что у вас с дражайшей супругой, весьма счастливый брачный союз, построенный на доверительно-душевных отношениях. Это замечательно. Только, как вы понимаете, вы сейчас очень нужны нашей Оленьке, ведь она стала счастливой и добропорядочной матерью ваших с ней малышей, да и ваша с ней любовь, наполнена огромным душевным трепетом, с нежностью и преданностью. Я ничего вам не навязываю. Только подумайте над тем, чтобы решить всё мирным путём с дражайшей супругой, разумеется без скандала в прессе и взаимных обид. Конечно, с моей стороны этот разговор звучит странно, ведь вы знаете меня, как яростного хранителя семейного очага и ненавистника разводов, но сейчас совсем другая ситуация возникла, да и… Николай не договорил лишь из-за того, что увидел неподдельную ошарашенность в пристальном взгляде собеседника, оказавшемуся, загнанным в душевный ступор, из которого тот никак не мог выйти, а всему виной их, весьма щекотливый душевный разговор, разрывающий несчастного главного офицера на части, что заставило Государя понимающе вздохнуть и, бодряще похлопав того по мускулистому плечу, ушёл с мостика, оставляя капитана Смита наедине с мрачными мыслями, обрушившимися на него сокрушительной лавиной стоять, опёршись сильными руками о деревянную лакированную перекладину белоснежного металлического ограждения правого крыла смотровой площадки капитанского мостика, и отрешённо смотреть на, тронутую лёгкой рябью, гладь океана, отражавшуюся в его ясных глазах, что ни укрылось от внимания, вышедшего к нему, старшего помощника Генри Уайльда, ставшего невольным свидетелем, весьма душевного разговора начальника с Российским Государем, но следящего за его прохождением из управленческой рубки лишь для того, чтобы не вмешиваться в него, но сейчас, когда начальник остался, наконец, один, решил вмешаться с вразумительным дружеским советом:--Говорил, же я вам о том, что эта юная девушка ещё причинит вам массу проблем, сэр! Может, лучше вам, расстаться с ней, пока не поздно! У вас, же есть, крепко любящая вас семья, нуждающаяся в вашей любви и заботе! Не разрушайте семью из-за временной страсти! Сами, же потом будете жалеть об этом! Вас заволокли в западню, крепко опутали, а теперь ставят условия!—чем вывел капитана из его мрачной глубокой задумчивости, заставив его, бросить измождённый взгляд на старшего помощника и тяжело вздохнуть:--И что ты мне предлагаешь, Генри, отказаться от любимой женщины, которая живёт лишь мною одним и носит под сердцем моего ребёнка?! Это не по-мужски! Да и, я себя перестану уважать, если так сделаю! Я сам очень сильно люблю мою Ольгу, да и жену мою, тоже! Я запутался! Сердце моё находится рядом с Ольгой, а разум с Элеонор и дочерью Хелен!—что напоминало отчаянный крик о помощи, либо стон невыносимого душевного измождения, в связи с чем, первым порывом старшего помощника было, посоветовать начальнику, влить незаметно в еду его дражайшей избранницы снадобье, провоцирующее выкидыш, что, непременно освободит капитана от непосильно тяжёлых пут и без проблем вернуться в ласковое тёплое лоно семьи, но, понимая, что начальник может обрушить на своего старшего офицера весь свой гнев, мгновенно отказался от безумной затеи и, отсалютовав, вернулся к офицерским обязанностям, провожаемый одобрительным взглядом начальника. Но, а чуть позже, когда возлюбленная пара уже находилась на личной императорской палубе и в смиренном ожидании момента, когда официанты наконец, накроют на стол, о чём-то тихо душевно между собой разговаривала, периодически посматривая на, беззаботно резвящихся друг с другом Их Императорских Высочеств, что у пары вызывало добродушную весёлую улыбку, к ним подошёл радист Филипс, который почтительно поклонился Царским особам и своему капитану, которому и передал телеграмму от его жены, что, одновременно удивило и ввело его в крайнее недоумение, заставив, мгновенно переглянуться с юной избранницей, внутренне всей напрягшейся и мысленно начавшей, строить догадки, что продлилось, ровно до тех пор, пока её почтенный собеседник, ни взяв из рук радиста телеграмму, быстро прочёл содержимое, в связи с чем с его морщинистого лица, мгновенно сошла беззаботная добродушная улыбка, сменившись мрачной задумчивостью, отразившейся в голубых глазах в виде сильной ошалелости, смешанной с печалью и негодованием.--Что-то случилось, сердце моё?—осторожно попыталась узнать у возлюбленного юная девушка, обеспокоенная его внезапной грустью, что заставило почтенного капитана измождённо вздохнуть и, собравшись, наконец, с мыслями, чуть слышно ответить:--Моя дражайшая супруга, посоветовавшись позавчера с вдовствующей королевой Александрой на счёт нас с вами, Ольга, решила, что будет намного благоразумнее, если я буду с вами и нашим малышом, и подала на развод. Никаких проблем с общественностью и с прессой не будет, так как это её добровольное решение.—чем вызвал у юной Великой княжны понимающий вздох, с которым она, не говоря ни единого слова, и в знак искренней моральной поддержки, крепко обняла возлюбленного, обуреваемая противоречивыми чувствами, среди которых нашлось место: радости с облегчением, ведь, отныне Эдварду не придётся разрываться между ней с малышами и его женой, которую он, тоже очень трепетно обожает, возвращаясь из бушующего моря людских страстей в тихую душевную гавань, не говоря уже о том, не придётся переживать о возможных проблемах с общественностью и с прессой, которые могли затравить его с Ольгой до такого состояния, что никакого другого выхода, кроме, как самоубийство им было бы не найти. С другой, же стороны, юная девушка огорчилась лишь из-за того, что переживала за душевное равновесие возлюбленного, ведь он, совершенно не ожидал подобного действия от дражайшей супруги, что потрясло его до глубины души так сильно, что бедняга находился в состоянии шока, из которого никак не мог выйти, пребывая в ступоре, не обращая внимания на яркие золотые лучи, уходящего за линию горизонта, ласкового солнца и, окутывающую их, приятную морскую прохладу, доносящуюся с океана, благодаря грациозному плавному ходу их величественного лайнера. Именно, в эту самую минуту, на палубу вышел Император Николай Второй, пребывающий в очень приподнятом душевном состоянии, о чём свидетельствовала его беззаботная весёлая добрая улыбка, с которой он немного повозился с детьми, о чём свидетельствовал их весёлый смех, серебристым звонким ручейком, окатившим всё пространство террасы, словно прохладная вода в полуденный летний зной, но, заметив чрезвычайную мрачность в лицах троюродной племянницы с их капитаном, Император, внутренне весь напрягся и, приблизившись к ним, обеспокоенно осведомился о том, что их расстроило, но вместо ответа получил небольшой телеграммный лист из рук дражайшей племянницы, продолжающей, крепко обнимать и ласково гладить любимого по бархатистым щекам. --Ну, что, же, как говорится в народе: ?Что ни делается, всё к лучшему?! Не печальтесь, адмирал! Ваша жена сделала самый благоразумный выбор. Теперь вам не о чем беспокоиться и разрываться между супружеским долгом и совестью перед Ольгой с вашим малышом! Расслабьтесь и сконцентрируйтесь на управлении ?Титаником?!—мудро заключил Император, бодряще похлопав главного офицера по мускулистому плечу, что заставило возлюбленную пару с ещё большим потрясением уставиться на него, не понимая одного, почему он с такой лёгкостью сделал подобный вывод, ведь всё-таки капитан Смит состоял в счастливом браке с Элеонор чуть более пятнадцати лет и, вдруг случился столь внезапный разрыв, хотя и вполне себе разумный, не говоря уже о том, что мирный и тихий. А между тем, официанты уже накрыли на стол и, почтительно откланявшись, не говоря уже о том, что, получив щедрые чаевые, ушли, собственно, как и молодой радист с молчаливого позволения, вышедшего из шокового состояния, капитана. Теперь венценосной семье с их горячо любимым гостем ничего не мешало сесть за стол и приступить к обеду, так и манящему их, аппетитными ароматами, что они и сделали лишь после того, когда дегустаторы всё тщательно проверили и заверили их в том, что яда нигде нет. --Значит, всё-таки свадьбе наших дорогих Оленьки с адмиралом быть?—с восторженным блеском в светлых глазах поинтересовался Престолонаследник, привлекая к себе всеобщее внимание, чем заставил своё приятное окружение ошеломлённо переглянуться между собой, а возлюбленную пару залиться румянцем смущения, с которым они застенчиво улыбнулись и принялись смотреть на Государя Императора, затаив немой позволительный вопрос, на который он, подавив добродушную усмешку, любезно ответил:--Об этом я подумаю, Алёша! Да и, нашему уважаемому адмиралу, пока не до амурных дел. Ему необходимо заниматься управлением нашего шикарного флагмана, а адюльтеры уже потом, не говоря уже о нашей Оленьке, которой надо заниматься своими детьми и вами.—что очень сильно не понравилось почтенному капитану Смиту, ведь Российский Император опять пренебрегал троюродной племянницей, на которую свалил заботу обо всех своих детей, словно она нянька, а не юная девушка, желающая, проводить время в обществе возлюбленного и своих родных, но высказываться не стал, решив скромно промолчать. Вместо этого, он бросил на любимую взгляд искреннего сожаления и сочувствующе вздохнул. Она поняла его и печально опустила взгляд на тарелку с супом, успев, чуть слышно прошептать избраннику предостережение:--Не надо меня защищать, Эдвард, ведь так вы наживёте себе не нужных проблем! Я сама справлюсь с моими проблемами. Только капитан Смит, хотя и был глубоко тронут её искренней заботой о его благополучии, но, молча терпеть то, как Российский Государь всеми возможными силами, морально унижает его любимую, не захотел, о чём и сообщил ей:--Вы уж меня, великодушно простите, Ольга, только вы отныне являетесь моей невестой, а значит, Ваше благополучие мне, далеко не безразлично.—чем заставил девушку, внезапно встать и, выйдя из-за стола, доброжелательно улыбнулась возлюбленному и произнесла, обращаясь к русскому венценосному дядюшке:--Великодушно простите нас с нашим многоуважаемым капитаном, Ваше Императорское Величество и Ваши Императорские Высочества, но мы вынуждены оставить Ваше приятное общество по одной лишь одной причине, что дела нашего корабля на столько важны, что не терпят длительного отлагательства!—и, не говоря больше ни единого слова, взяла почтенного главного офицера под руку, чем тот оказался немного сбит с толку, но не в силах отказать возлюбленной, последовал её примеру и, выйдя из-за стола, почтительно откланялся Императорским особам и вместе с Ольгой покинул главные апартаменты, провожаемый, ничего не понимающими взглядами императорской семьи.