Вторая глава (1/2)
Мы с тобой одной крови,Мы с тобой одной породы,
Нам не привыкать к боли,Если имя ей - свобода.Мельница ?Одной крови?Май 1485 года. В Королевстве Англия совсем недавно закончилась война Алой и Белой розы, и на престол взошел Генрих VII. А вместе с ним – пугающее знамение, смертоносная болезнь - потливая лихорадка, – сражающая беззащитные людские души безжалостнее любого палача. Очередная эпидемия заставила людей верить в Бога с новой силой, ещё больше ненавидеть ведьм и язычников. В страшных муках умирали женщины, отданные инквизиции только из-за того, что рядом в деревне сдохла корова, ещё вчера радостно жующая траву. Казалось, вся Европа была пропитана болезнями, фанатичной верой и злобой. На дорогах, посреди нечистот и грязи догнивали люди, упавшие и уже не могшие подняться, рядом с ними бегали крысы. Служители Бога гонялись за животными, которых, вслед за женщинами, клеймилив подданных Дьявола. Европа медленно и верно загнивала, покрываясь засохшими кладбищенскими цветами людской слепости.Поэтому логику Беленуса, задумавшего исправить самых пропащих людей на Земле, ни Ойлиах, ни Михелю, ни пикси, которая назвалась О’Линн, понять было совершенно не дано. ?Просто, мы удачно попались под руку?, - говорила ведьма.
Объяснение тому, что ночью бедные висельники хорошо видели, тоже нашлось весьма быстро. В ту ночь, вновь обретя зрение, они жадно впивались взглядом в немые очертания окружающих предметов, смотрели на лица друг друга так, будто не видели ничего этого несколько лет. Радость и облегчение быстро наполнили их сердца, все встало на свои места: солнечный Бог перепутал их с кем-то и снял проклятие. Ведьма и мужчина ликовали, смеялись над неуклюжей гнусавой пикси, которая рассказывала им истории из своей жизни и пыталась извиниться перед Михелем, чуть ли не удушив в своих объятиях. А потом вдруг забрезжил солнечный луч, и глаза снова погрузились во тьму. Тогда-то, после выкрикивания злобных проклятий в адрес Солнца, и стало понятно, что совсем не брезгливый Беленус считал ночь такой же чернотой, как и злую душу. Потому что темно-синий подол неба, украшенный звездами, закрывает солнце, так же как и человек своим телом и злобой – тепло сердца. Ночь дарит холод, пробирающий до костей, а солнце согревает. Иначе говоря, у Михеля и Ойлиах отняли настоящее солнце, чтобы они обрели своё, внутреннее.
Тогда Михель понял, что делать в развалившемся домишке им больше нечего. Надо вернуть зрение, чего бы это ни стоило. И теперь, месяц спустя, мужчина и ведьма шли по залитым солнечным светом окрестностям Ньюкастла, смотря вперед и ничего не видя. Вела их пикси, говоря направление, сидя на плече у Ойлиах и теребя её за все ещё опухшее ухо. К Михелю она подойти лишний раз боялась, поэтому решила искать защиты у ведьмы, прячась за её спутанными черными волосами. Все же, как-никак, почти родственники…
- Ойлиаах, он оп-п-пять на меня смооотрит!- испуганно запищала О’Линн, крепко обхватывая бледную шею ведьмы крепкими ручками и испуганно высовываясь из под её шевелюры, чтобы зыркнуть на Михеля. Женщина повернула голову и пристально посмотрела куда-то мимо своего друга. Темно-зеленые глаза сузились, улыбаясь.-Михель, ты что дитя пугаешь? Она же мне так все волосы вырвет и будут говорить, что мало того, что ведьма, так ещё и galair [заразу] какую-то переносит.
Мужчина ещё раз скорчил рожу пикси и вздохнул:-Скучно. Идем уже черт знает сколько. И придем черт знает когда. Слушай, мелочь, ты случайно дорогу не перепутала?- Нет, клянусь жизнью нашей королевы, не перепутала. Я никогда ничего не путаю. Я только дорожки путаю. Я, я…Ойлиах заткнула ухо, в которое ей орали и, приподняв бровь, покачала головой.
- О’Линн, помолчи! Глухоту я вылечить не способна.Пикси прервалась и замолкла. Некоторое время она крутила головой по сторонам, перебирая в пальчиках прядь волос ведьмы. ?Как странно, что вот так вот все поменялось в один момент – раньше хорошо жила и радостно, а сейчас приключений не оберешься. Интересно, они меня вернут домой, когда найдут солнышко?? - думала она, внимательно рассматривая своих спутников.
Ойлиах, чье имя с ирландского переводилось как ?холодный разум, была худой, чего не скрывал даже распространенный в то время свободный фасон платья. Сама она была не слишком низкой, но как-то странно поднимала плечи, из-за чего будто уменьшалась. В целом, внешность ведьмы О’Линн даже нравилась, ещё бы в синий кожу перекрасить… А то женщина была нездорово бледной, а под глазами отчетливо виднелись живописные синяки. То ли не высыпалась, то ли болеет… И глаза почему-то вечно грустные. Слепость только увеличила это их непонятное состояние и теперь О’Линн сводил с ума вопрос: почему? Сама нежить не понимала, как можно оставаться такой долгое время. Ведь в жизни нужно радоваться всему-всему, чтобы ни случилось. Пикси свесилась с плеча и снова заглянула в её большие глаза: нет, все так же грустны. Сколько она не пыталась развеселить ведьму – та смеялась, но потом снова замолкала и уходила в свои мысли.
Возможно, женщина переживала внутри себя страшный момент своей жизни, когда оказалась в руках у инквизиции. Её свобода тогда была на волоске от исчезновения. Одно слово – и ты уже в окружении огненного столпа. Да, наверное, это так сильно и отпечаталось в памяти Ойлиах и не давало ей покоя. В напоминание о тех нескольких страшных днях у ведьмы на горле остались впившиеся ей в кожу багровые шрамы от вилки еретика. Страшно, наверное, когда лежишь за решеткой с этой штукой у горла… Ещё один шрам, а точнее не зарастающий рубец, красовался у Ойлиах на правой ладони. Как она сама говорила, из этой руки часто приходится брать кровь для Дьявола. Сама пикси никогда никаких дьяволов не видела, поэтому боялась даже вообразить себе это зрелище. О’Линн обреченно покачала головой, мол, этому больному уже не помочь, и переползла к ведьме в капюшон гугеля рассматривать исподтишка Михеля.
Уж кто-кто, а Михель походил на ведьму ещё меньше, чем пикси. Чуть выше среднего роста, широкоплечий, крепко сложенный и даже немного коренастый. Достаточно мускулистый, но явно никогда не занимавшийся силовыми упражнениями, потому что оружием не владел, даже простеньким клинком. Именно поэтому в фигуре была видна лёгкость и плавность, не свойственная той же Ойлиах. Кожа смуглая, волосы медово-золотистого оттенка и свешивающиеся по бокам, закрывая уши. Глаза тёмно-карие; хитрые-хитрые, когда улыбается инемного печальные, когда думает о своём. Брови почти никогда не бывают на месте. Вскакивают, поднимаются, всячески двигаются при разговоре, одно слово – слепой! Лицо квадратное широкое, даже близорукая О’Линн быстро определила в нём испанца. Мимика живописнейшая, можно легко догадаться, о чём он думает, естественно, когда он не сжимает раздраженно зубы и не надевает злую маску безразличия. Тогда все мысли – в глазах.Одет тоже очень ?по-испански?: бордовая безразмерная рубаха со шнурком на грудибыла заправлена за широкий кожаный пояс льняных, когда-то светлых, но уже изрядно потемневших штанов, и сапоги до колен. Только шпор не хватает, уж пикси со своей королевой в своё время побывала в Испании, отчего их клан изрядно пополнился. Ведьму и испанца, безусловно, объединяло выражение лица. Только у Ойлиах задумчивость была направлена во внутрь, непросто было пикси её растормошить как следует. Ведьма запиналась гораздо чаще Михеля, врезалась в кусты, погруженная в раздумья. Испанец, с таким же, скорее паскудным, лицом мрачнее тучи, хмуро и задумчиво по привычки вертел головой в разные стороны, но когда Ойлиах или О’Линн его отвлекали, тут же приходил в движение: брови слегка поднялись, вечные морщинки в виде скобок над бровями разгладились, так губами шевельнул, эдак, пошёл, слегка пританцовывая, боком. А Ойлиах, даже смеющаяся, кривляющаяся и имитирующая различные голоса (Пикси удавалось в лучшем случае заставить её хихикнуть, но вот всё остальное… Это мог только Михель), умудрялась выглядеть спокойной и сосредоточенной, чего нельзя было сказать о иногда чересчур горячем испанце. Тот от её шуток – Дьявол, какими остроумными были её шутки! – порой сгибался пополам и валился наземь, вздрагивая и безуспешно пытаясь успокоиться. О’Линн тоже начинала заливаться диким смехом, и только маленькие крылышки поддерживали её в воздухе. Ойлиах успокаивалась быстрее всех и беззвучно тряслась скорее от реакции эмоциональных товарищей. Ад начинался дня через три, когда Михель и О’Линн прогоняли сказанное на сотый раз всё ещё не в состоянии успокоиться, а ведьма нервно закатывала глаза и звала всех идти дальше…Иначе, были эти странные люди совершенно разные и внешне, и по характеру, и по происхождению. Даже души, этот их внутренний стержень, был разным. Михель пластичный, непостоянный, капризный, вечно в движении, Ойлиах совершенно самодостаточная и гармоничная, никогда не суетится зря. Общее – мрачность. О’Линн долго напрягала свою маленькую головку, думая, с чем это связано. Из-за проклятия что ли? Она отрицательно трясла головой, позвякивая бубенчиками на шапке. Может быть, оба были настолько свободолюбивы, что безрассудно скитались по Средневековой Англии. А священный союз, определенное место жительства – слишком сложные для них понятия. Свобода била их лицом о землю и вытирала о них ноги голодной и опасной жизнью, а Ойлиах и Михелю, казалось, было наплевать. Они хотели и любили такую жизнь всей душой. Два волка-одиночки – уже почти стая. И отношения – совершенно на равных. Ойлиах – мозг компании, а Михель – сердце. Дело начиналось с того, что последний подавал идею, а ведьма её как следует продумывала, говоря, как должно быть. Вдохновлённый испанец доводил её до конца, стараясь предусмотреть всё на свете, Ойлиах говорила, возможно это или нет, справляясь с логическими неточностями. Наверное, именно поэтому по сути два беззащитных путника уже около двух лет удачно сбегали из-под носа у инквизиторов, ничем серьёзно не болели, спокойно воровали и не слишком беспокоились о завтрашнем дне.Ещё одни объединяющим звеном было, как называли это пикси, ?умение видеть сквозь воздух?. С Ойлиах всё ясно, она ведьма в каком-то там поколении, поэтому и от нежити бегает и Богам откровенно хамит. А вот Михель был обыкновенным человеком и не должен был видеть ни Богов, ни пикси, как крестьяне и встречающиеся путники. Это оставалось для О’Линн загадкой долгое время, пока Ойлиах, наконец, не сообщила, что Михель не такой уж чистокровный испанец, а наполовину цыган, которые видят, порой, ещё больше, чем ведьмы. Пикси присвистнула, представляя каким темпераментом наделила природа одновременно цыгана и испанца. Вездесущий Михель разговор услышал и громко рассмеялся, сказав, что в его таборе, пикси была бы медведем с бубном. О’Линн решила обидеться на пару дней.Также любопытную пикси мучал ещё один вопрос: вроде мужчина и женщина, всем ясно, что происходит в этих случаях, ан нет. Целая туча срамных подзаборно-сортирных шуток, от которых пикси начинала радостно хрюкать, и ни единого намёка.Совсем друг на друга не похожие, а что-то, чему пикси не могла придумать название, объединяет настолько, что они становились ближе, чем брат и сестра. Как будто их головы сливались в одну.Возможно, оставила отпечаток воровская жизнь. Михель и Ойлиах встретились сравнительно недавно и, особо не медля, пошли на промысел. Грабила странная парочка весьма профессионально. Всё же четыре ноги, четыре руки и четыре глаза гораздо лучше одного комплекта. Ведьма насылает лёгкое проклятьице, испанец тырит. Впрочем, с этим делом они с сожалением завязали и следующей ночью после лишения зрения начертили на земле план.Была у испанца любовь, единственная и незаменимая никакими женщинами, и звалась она музыкой. Михель повсюду таскал лютню, размещённую поперёк груди на кожаном ремне. Лютня явно хозяйская, одолженная с незапамятных времён, но звук из четырёх шёлковых струн испанец извлекал мастерски. В комплекте с инструментом шёл мизраб – кольцо с ?когтём?, - который мужчина берёг как зеницу ока.
Ойлиах же знала множество старинных ирландских сказок и поверий, зачастую мрачных и кровавых. Вот они решили притвориться менестрелями и ходить из деревни в деревню, рассказывая сказки под аккомпанемент лютни. Правда, через несколько дней выяснилось, что сказок ?немного? не хватает. Тогда Ойлиах достала свою длинную трубку размером почти в полтора локтя и закурила табак, а Михель вынул самую обычную, в которую насыпал таинственный порошочек. В ту ночь стоял такой шум, что несколько самых любопытных чертей пришли поглядеть на развеселившуюся парочку, а местные оборотни выли тише обыкновенного. Впрочем, О’Линн, тогда впервые вкусившая опиум, не удивлялась. Если они невменяемы в обычном состоянии, то что уж говорить о ночном курении. Михель выл и стонал, едва не колотя лютней о землю, Ойлиах подпевала ему тише, но качественнее. Сказки вышли отменные.Деньги же новоявленные менестрели получали вполне честным путём, но, неделю назад выйдя из очередной деревни, они, кажется, заплутали с пикси-проводником.?Я не знаю?, - тянула запутавшая О’Линн, ожидая скорой мести от быстрого на расправу Михеля. Испанец раздраженно фыркнул и махнул рукой, ведьма устало вздохнула, когда нежить воскликнула:- Я вижу!Она вспорхнула с плеча ведьмы и тут же врезалась в дверь.Троица стояла на пороге таверны.***-И правда, таверна… - Михель шумно втянул в легкие воздух: пахло чем-то жареным, подгнивавшими с прошлого года яблоками, лошадьми, теплым огнем и ещё – почти не заметно – сиренью. Из открытых окон доносились громкие голоса и смех, чей-то по-ребячьи веселый визг, тяжелая поступь сапог,- Ну что, пошли? – испанец потянул ведьму за локоть и, выставив другую руку впереди себя, чтобы ненароком ни на что не наткнуться, подался к двери.-Подожди,- Ойлиах стиснула пальцы Михеля и повернулась в сторону горизонта, за линию которого пряталось сонное солнце.Испанец, весьма озлобленно вздохнув, пристально посмотрел на небо. Они застыли в нетерпеливом ожидании, затаив дыхание и впиваясь слепыми глазами в необъятную даль. Пикси вылезла из капюшона и вновь перебралась на спину к женщине, оперевшись ручками об её голову, чтобы лучше разглядеть закат.?Странное зрелище, наверное, со стороны… Ждать тьмы, чтобы прозреть. Только глупый Бог мог такое придумать? - проворчала про себя Ойлиах. Тут же неприятно начала жечься кожа вокруг глаз – место, куда приложился руками Беленус. Ожогов не было видно до тех пор, пока ведьма не начинала злиться, язвить в адрес солнечного Божества и всячески ?выпускать наружу Дьявола?. Тогда на глаза и кожу вокруг будто прикладывали раскаленные угли, а на самом лице начинали появляться пятна в форме пальцев Беленуса. Да, боги её любили… ? И это все потому, что я не поклоняюсь их августейшим персонам. Они так же жестоки, как и Дьявол, а строят из себя невесть что, ставя на колени миллионы людей.Только Дьявол, в отличие от них, неглуп?, - стиснув зубы от неприятного ощущения, думала ведьма, будто назло себе, проклятью Беленуса и всем божествам мира, усиливая боль.Солнце последний раз подмигнуло лучами и скрылось. Снова с глаз спала темная пелена, испанец и ирландка повернулись друг к другу, и улыбнулись, словно приветствуя.