Орёл (1/1)

Он определенно заблудился. Сперва ему чудились шаги, и он был уверен, что это точно Розен… Гильден… Второй, но то ли слух его подводил, то ли тут коридоры были какие-то чудные, неправильные?— если он шел на звук, то плутал только больше.Где же он?—?А вот письмо, в котором он вас проситПозволить беспрепятственно пройтиПо вашей территории полкам,?— звучит откуда-то справа. Кругом стены, двери (главным образом запертые), какие-то картины, гобелены, изображения. Ему чудится смех за спиной, злой, чужой смех, и топот ног.—?Это розмарин, он для памяти… Надо было бы вам дать фиалки, но они все завяли в день смерти моего отца… —?слышится ему. Тихий голос, тоненький. Странный, будто из прошлого… Или наоборот, из будущего. И песня, заунывная песня, от звуков которой у него мороз по коже. Ему мерещится запах цветов и еще чего-то, чего-то противного, по-затхлому сладковатый, неприятный запах.Господи, да где же он? Они ведь шли вместе. Интересно, ему одному все это чудится, запахи, голоса? Если бы они шли вместе, он бы один это слышал? Нет же, наверняка нет. Ну не свихнулся же он. Если бы Второй сказал ему ?Эй, Гильденстерн, ты тоже слышишь этот голос??, он бы понял. Или Второй сказал бы ?Эй, Розенкранц…??А я пойму, ведь ты живешь так же, как я…Ему становится жутко, потому что… Потому что вдвоем было много проще. То ли у него голова кружится, то ли мир качает из стороны в сторону.Он слышит собственный голос, эхом отражающийся от стен:—?Мне ничего не приходит в голову оригинального. Но я хорошая поддержка.Он не помнит, когда говорил что-то подобное… Может, это голос из будущего? Но, в любом случае этот второй-он прав. Он и в самом деле хорошая поддержка, а вот действовать в одиночку?— это просто ужасно.И, если что, найдешь огня, коль нету у меня…Да, да, да?— в одиночку действовать невозможно, один он совсем пропадет. Второй?— все-таки Розенкранц или Гильденстерн? —?всегда может что-нибудь придумать, хоть те же вопросы, и актеры… Без него точно до помешательства было б недалеко.Опять этот цветочно-гнилостный запах, отвратительный, пробирающий до самого нутра. Он будто оседает на плечах полуразложившимися, заплесневевшими лепестками тюльпана или лилии, льнет липким налетом, просачивается сквозь одежду, кожу, кости.Он брезгливо передергивает плечами.Нет, здесь он определенно не проходил. Должно быть, просто свернул не туда, вот и все. Еще чуть-чуть пройти, может быть, разок подняться по лестнице?— и они встретятся.Ему не хочется думать, что будет после. Хотя, конечно, хотелось бы иметь шанс на неопределенность. На какое-нибудь будущее. Хоть на что-нибудь. Хоть на смерть.Пусть далеко нам идти,но мы узнали друг друга в пути…Главное, чтоб не в одиночку.Пусть далеко нам идти,но мы узнали друг друга в пути!..Потому что если в одиночку?— это все равно, что… Все равно что быть мертвым. Вот так же плутать?— коридоры и лестницы,?— всю жизнь.—?Возмездие мое, ты превзойдешьЕе безумье! —?слышит он. Откуда? Вот вопрос. Вопрос вопросов. Миллион голосов, и все чужие. Этот гомон, многоголосье, мешанина вскриков, песенок, хныканья, гневных пассажей?— все равно что полная тишина. Он ждет лишь одного возгласа. Хоть бы даже яростного ?Идиот!? или ?От тебя никакого проку!? Но…Друг мой!Не молчи, не унывай, где ты?..—?Не молчи,?— говорит он в пустоту. Пустота отвечает ему тоненьким гулким ?Мой милый?— Робин-весельчак. Вернется ли он домой?? Он касается стены, а та словно бы растворяется под его рукой, клубится бесплотной дымкой. Хотя, может быть, это он?— дымка? Призрак? Безымянный, бестелесный, бессильный?Он ускоряет шаг, а пол словно бы липнет к стопам, стараясь его удержать.