Глава Тридцать Первая (1/1)
Затихли голоса в коридоре, тишина воцарилась в темной комнате – я встал с влажной еще после долгих слез постели и подошел к окну.Я никогда не видел такого красивого сада – в поместье росли утлые кусты, выращенные заботливыми руками садовника, но рост их был ограничен, соленый воздух и ледяные ветры оставили уродливые шрамы на стволах и ветвях. Китайские розы и персидская сирень – они радовали юных проституток и их хозяев нежным запахом, но в собственных снах видели ледяные земли и корни до сердца земли. В жизни – в жизни одной им было отказано…Сад, который простирался за окном моей новой комнаты, был другим. Он был чудесен – никаких оград и заборов, узорных фонарей и японских отбеленных временем камней, ничего, что могло бы напоминать мне о домах моих любовников, временных хозяев, о прошлом. Дом этот принадлежал Такураги – неведомый всем нам покойный муж моей госпожи родился тут. Где-то здесь, в какой-то из комнат, его пожилая мать тужилась, даря ему жизнь. Сюда он привел свою молодую жену, а она – меня.После продажи она отвезла меня к себе, в свой дом, но там, уставшая и вконец запутавшаяся в собственных чувствах, она только плакала и просила у меня прощения, будто было виновата передо мной. Я простил ее – простил давно, когда увидел ее теплые глаза, когда слышал, как она плачет, чувствуя себя виноватой, когда видел блеск монет, отданных за меня. Но в те короткие дни, когда она каждый день снова и снова пыталась объяснить мне, почему она так кардинально изменила свою жизнь, я простил ее снова – за все те грехи, которые она совершила до встречи со мной и после, я простил ей абсолютно все, я поверил в нее. Я готов был открыть ей себя, рассказать ей обо всем, извиниться перед ней за невольно разрушенное женское счастье, но слова не шли с губ, а тишина застывала внутри меня. Она снова извинялась передо мной. Я снова слушал ее и молчал. И несколько дней спустя она приняла решение, что мне не стоит жить и расти в доме, где я появлялся в качестве дорогой игрушки. Переезд состоялся на рассвете, а уже вечером я впервые вышел в сад. И увиденное мной изменило меня полностью – я больше не нуждался в волнах спящего…Огромные высокие деревья почти до самых небес, как сказал бы мой отец, дикий кустарник, в котором утонули далекие горы, ручей, больше похожий на реку, а красивее всего деревья сакуры – не изнеженной из городского парка, а дикой, необузданной, тонущей в мелких цветках по весне. Изогнутые причудливо стволы и скрюченные ветви напоминали мне нас, детей спящего моря, застывших в собственных сомнениях и одиночестве. Я долго смотрел на них и радовался, что здесь никто не украшает их красивыми лентами, не поправляет листья умелыми руками садовников, не убирает желтые листья и не поливает удобрениями – чтобы после продать душистые цветы. Я полюбил этот сад – он смотрел прямо в окна моих покоев. Я успокоился.Хозяйка не приходила ко мне – но вместе нее приходил поверенный, мужчина в кимоно и шарфе, пожилых лет, который сообщил мне, что он оформляет мою метрику и возвращает мне фамилию отца. Я слушал его, кивал ему – но до конца не верил, мне казалось, что пройдет немного времени, и жизнь моя вернется на свои круги. Я снова стану Ханаюки и вернусь в себя. Однако дни шли, метрика моя легла на стол, а хозяйка перестала плакать и винить себя во всем на свете. Со дня моей продажи прошло уже три месяца – я ел, спал, играл в старом доме, а по ночам смотрел на старый сад. Неведомое мне раньше ощущение ожидания важных перемен охватило меня. Я успокоился.Она вернулась однажды, когда я был в постели – простудился после вечерних прогулок. Вошла. Не знала долго, как назвать меня. Назвала Юки, коротко, но нежно. На ней было европейское платье – в последнее время семейному шелку она предпочитала сатин или бархат. Волосы были собраны под вуаль, руки были ледяными. Я подошел и сел у ее ног – раньше я бы взобрался на поручень ее кресла и позволил бы ее рукам ласкать себя, но я не знал, как себя вести со взрослым человеком, который не испытывал ко мне страсти или вожделения. Внезапно наши взгляды встретились – и тот же страх, что сковал меня, я прочел в ее глазах. Она сняла перчатку и погладила меня по щеке. Мне оставалось только смущенно принять эту ласку – она была сродни материнской, но я не знал, что с ней делать. Мои глаза смотрели на нее с надеждой, но без доверия. Я слушал ее голос, но ее слова не доходили до моих ушей. Наконец, она поняла, что со мной. Слегка отстранив меня, госпожа Такураги расстегнула застежку ее плаща и сползла вниз на пол, ко мне. Ее глаза оказались на уровне моих, наши взгляды встретились. Она внимательно посмотрела на меня – на дне ее взгляда плескался стыд пополам с грустью, но она не отвела глаз. Она коснулась моей щеки снова и склонила мою голову к себе на плечо.
- Поплачь, мое дитя, - сказала она – и я понял, что она сейчас зовет совсем не меня, а того своего нерожденного ребенка, - Поплачь и поделись своей печалью…За окнами шумели старые неухоженные свободные деревья, море не добралось до них – к счастью ли… Я прижался к своей новой хозяйке и затих. Ее запах напомнил мне о том, что меня впервые после Масаки-сан ласкает женщина. Я не знал никогда своей матери, но сейчас мне дико захотелось, чтобы нежность женских ладоней и шорох ее платья напомнил бы мне о матери. Какой она могла быть – наверняка, тоже безупречно красивой и ласковой, любящей по природе своей. Я горячо желал этого.- Я позабочусь о тебе, Юки, - сказала она снова, и я почувствовал, как ее слезы падают на мое лицо, - Я хочу, чтобы ты больше никогда ни в чем не нуждался.
- Моя госпожа добра ко мне, - еле слышно сказал я, - Мне не выразить своей благодарности вам.- Я не заслужила ее, - сказала она, и я почувствовал на ее губах улыбку, - Это я должна благодарить тебя. Ты раскрыл мне глаза, Юки. Ты помог мне поверить в себя. Я совершала ошибки. Я покупала любовь и преданность. Более я не пойду на это. Я начну все заново. Ты и я похожи. Мы оба одиноки и бесплодны. Я хочу заплатить тебе за то, что в моем доме ты был впервые продан. Отныне ты будешь обласкан и любим, а я постараюсь воздать тебе за все, что ты пережил.Слушая ее голос, я внезапно почувствовал себя плохо – как будто порыв ветра ударил по листьям сакуры в старом саду. Бесплодным она назвала меня, навечно отказав мне в будущем – не только физическом, но и духовном. Я помнил вердикт врача. Я знал, что только чудо позволило меня выжить. Но слушать это напоминание о вечном одиночестве из ее уст было невыносимо. Ее прохладная ладонь коснулась моего лба – Такураги извинялась за свою неделикатность.- Я хочу, чтобы ты подготовился к отъезду, - сказала она, - Вчера я ходила к твоему хозяину и просила продать мне Рюи, но он отказался. Рюи останется в поместье, а я не вынесу этого, и однажды снова брошусь в этот омут. Я хочу бежать…Пальцы ее вцепились в мои плечи, она дернулась и прижала меня к себе, причиняя мне боль.- Помоги мне, Юки, - сказала она, - Я не смогу победить это сама, но с тобой я найду в себе силы. Мы уедем отсюда… - она сделала паузу и ненадолго замолчала, обдумывая свои слова, - В Токио я буду продавать наш шелк, ты будешь учиться. Я усыновила бы тебя, но никто не позволит мне дать тебе фамилию моего мужа. Поэтому я буду называть тебя своим подопечным. Ты получишь образование. Я куплю тебе дом и красивую одежду. У тебя будет все, Юки… Все. Но взамен ты поможешь мне остаться свободной, ты будешь удерживать меня от глупостей и одиночества, ты скрасишь мои дни и не дашь мне вернуться сюда.Я вырвался из ее рук и внимательно посмотрел в ее горящие глаза, покрасневшие губы – она лихорадочно глотала губами воздух и беззвучно плакала, сотрясаясь в рыданиях. Чувство вины захлестнуло меня. Мои слова разлучили ее с любимым – пусть даже и почти ребенком, пусть даже и за дорогую цену. Я был виноват перед ней, но я снова ошибся в людях. Госпожа Такураги спасла меня, чтобы погубить снова. Она купила себе игрушку – пусть не для любви, но для развлечений и игры в семью. Я оступился, море поглотило старый ствол и мелкие белесые цветки. Сакура тонула, осыпая нежным запахом старые корабли. Я опустил глаза.- Госпожа моя, не лучше ли будет вам… - я оступился и замолчал, не в силах отказаться от ее предложения. Чувство вины сковало меня, но она снова тянулась ко мне, прижимая меня к груди.- Не стоит, Юки, - ласково говорила она, - Не покидай меня. Я спасла тебя, и ты спасешься. Но твоя рука способна помочь мне остаться на плаву. Друг другом мы согреем наше будущее. Ты не пожалеешь. Я помогу тебе. Я буду тебе как мать – лучше матери. Ты никогда больше не узнаешь старое поместье…- Я бы лучше остался в нем, - еле слышно сказал я, - Чтобы никогда не чувствовать этой пустоты внутри себя. Другой город не спасет вас. И меня. Я никогда более не буду здоров полностью. Вы никогда более не полюбите. Разве это наше будущее?- Это, - ответила она, поднимаясь с колен, - И я все решила. Я выкупила тебя, ты свободен. Если хочешь остаться здесь и жить здесь, я не буду тебе мешать. В конце концов, заставлять тебя было бы подлостью. Можешь снова стать игрушкой или вернуться домой, Юки. Я дам тебе время принять решение. Я приму любое.
Не давая мне возможности ответить что-либо или просто встать с пола и посмотреть ей в глаза, она щелкнула застежкой плаща и вышла вон. Я долго смотрел ей вслед и не мог до конца понять, какую еще боль готовит мне потерявшее меня спящее моря.Спустя четыре дня я уже собрал вещи и был готов к отъезду. Деревья из старого сада все так же смотрели мне в пустое окно – море добралось до них.