Глава Двадцать Шестая (1/1)

Я хочу сказать спасибо тем немногим, кто остался с этим фанфиком до двадцать шестой главы. Так как его теперь почти не читают, я скорее всего заморожу работу. У меня совсем мало времени, а есть еще много работ, которых читают и любят. Спасибо за понимание.

Вы спросите, о чем я думал последнюю неделю на море? О грядущем крахе? О возвращении к разъяренным хозяевам, которые уже слали мне короткие, наполненные злостью и ненавистью весточки? О море, которое готовилось поглотить меня полностью? Нет, это было бы слишком обоснованно, слишком предсказуемо даже для меня. Я просыпался, ел и навещал клиентов, не забывая уделить внимание и кусочек своей души каждому. И мыслями возвращался – но не к случайной ночной встрече с госпожой Такураги.Я думал об отце – о единственном, кто желал мне счастья и свободы. Думал о матери, которой никогда не знал. Думал о маленькой Момо, крошечной нарядной игрушке для взрослых мужчин. Думал о самом себе, о том, каким наивным я был еще год назад. Думал о красивой и печальной Масаки и ее связи с учителем. Думал о Дай-чане, которого, говорят, собираются выкупить. Думал – и сознание мое постепенно раздваивалось, заставляя меня превращаться в жалкое подобие того Снежного Цветка, которым я был, которым меня сделали.

Думал я и о Рюи, который навестил меня, пока я гостил у Сонохары, – и был безумно недоволен и сердит. Я знал, что нарушение главного табу – выказывание пренебрежения тем, кто покупал нас, - обернется для меня не только неприязнью хозяев и наказанием, но и ненавистью тех, кто был со мной в одной упряжке. Я слишком хорошо и точно чувствовал это. И если презрение всех, начиная от Сонохары, заканчивая Такимацу, было для меня ничем, то хорошее отношение моих товарищей было безумно дорого мне. Я не хотел терять теплых взглядов и сочувствия, не хотел стать для них врагом, отщепенцем, причиной неприятностей… Потому я предпочел откладывать разговор: быть может, когда хозяева накажут меня, Рюи сумеет-таки простить мне мое нахальство. Я вспоминал бледное лицо его хозяйки, ее слепую уверенность в том, что тот, кого она купила, любит ее, мне становилось душно и темно. В конце концов, простуда вернулась ко мне, вернулась в более страшном обличии, заставляя меня терять сознание прямо в постели посреди сеанса, – что, правда, не мешало Сонохаре доводить дело до конца.Неделю спустя я проснулся утром – море за окнами штормило, Тооко-сан помогала слугам собирать вещи, наш отъезд был назначен на послезавтра, так как и Сонохара, и Митои закончили отдыхать и уехали в город. Они бы забрали меня с собой, но везти больного ребенка казалось хозяевам неправильным – мне позволили остаться до выздоровления еще на пару дней, которые я провел под одеялом. Когда я открыл глаза, стоял день, тишина овладела домом, за окнами было темно из-за туч, и мне захотелось выйти вон. Я не знал, куда мне идти – несмотря на прожитые здесь полтора месяца, побережье казалось незнакомым, в отличие от прекрасно изученных постелей моих хозяев. Ежеминутно отдыхая, я позволил себе накинуть кимоно и сандалии. Легкая вязаная шаль с капюшоном завершили мой туалет, через заднюю дверь я выбрался наружу – море приветствовало меня.

Солнца в этот день не было, оно тускло просвечивало сквозь тучи и смеялось надо мной, я сделал несколько шагов и почувствовал страшную усталость – пришлось сесть на корточки и передохнуть, отчего дикой болью отозвался задний проход. Я пытался отдышаться, но внезапный порыв ветра бросил горсть песка мне в лицо – от приступа кашля мне стало страшно, я почувствовал себя полностью измотанным. Я сорвался с места и побежал, не разбирая дороги, пока не выбился из сил полностью, – передо мной темнели невысокие ворота, я вошел в них, едва найдя силы позвонить в дверной колокольчик. Никто не встретил меня, а я прислонился спиной к косяку и задумался, сумею ли вернуться домой в таком состоянии. Внезапно я почувствовал легкий запах благовоний – и сознание начало медленно покидать меня.- О… Какие у нас сегодня гости… - Звонкий голос показался мне галлюцинацией, наваждением. Я ответил неизвестному мне собеседнику улыбкой, шепча слова извинения за вторжение.- Но ведь ты получал приглашение сюда, стало быть, непрошеным тебя не назовешь, Юки-кун… - Внезапно произнесенное мое имя вернуло меня к реальности, я открыл глаза и всмотрелся в невысокую фигурку, стоящую передо мной. Спустя мгновение я уже пытался отвесить низкий поклон, едва не падая от вернувшейся лихорадки. Значит, ноги привели меня в храм – господи, ну почему я пришел сюда в таком ужасном виде… Я попытался встать на ноги, но потерял равновесие и окончательно сел на прохладный пол. Девушка улыбнулась, помогая мне опереться на ее плечо, – в темноте прихожей я разглядел алые от краски губы и белоснежную рубаху на тонком теле, она напомнила мне о моем дебюте... Вторая в такой же одежде звонко звала свою подругу из-за седзе, и наконец, устав от ожидания, вышла посмотреть. Вдвоем они сумели уложить меня на низкое татами, стоящее в углу, – и здесь сознание меня окончательно покинуло.Второй раз я пробудился спустя несколько часов – у постели моей не было Тооко-сан, а погода испортилась совсем: я слышал запахи и звуки дождя с улицы. Я лежал на чистом футоне, накрытый двумя одеялами, мне, видимо, пустили кровь, потому как я чувствовал слабость и боль в правой руке. Я слышал, как кто-то выжимал полотенце – мгновение спустя оно оказалось на моем лбу, и я снова потерял сознание. Я был в небытие несколько минут, потом белоснежный ангел коснулся меня крылом и болезнь отпустила. Конечно, шторм бушевал до самого утра, конечно, моим ангелом была только старшая жрица, никто более.- Хару-оджо-сама… - позвал я. - Простите, что добавил вам забот.- Тише, Юки, тише… - слышалось мне. - Тебе нужно спать, Юки, спи.… Спать?.. Наверное, это было единственным, что могло еще спасти меня. Я жадно прижался ледяными губами к горячей руке и позволил себе закрыть глаза. Служанки в ярких хакама проносились мимо в неведомом танце, затем из темноты появился Сонохара с металлической гортензией в ладони, он вонзил ее мне в сердце и исчез. Затем я услышал, как стонет в неясном порыве Масаки, отдаваясь своему учителю, – но лицо у нее было госпожи Такураги, она смотрела на меня, улыбалась и просила не говорить ничего, потому что Рюи любит ее. Затем я услышал голос старой прислужницы. Она пела о детях спящего моря, и с каждым новым куплетом я погружался все глубже и глубже.- Юки-чан! – услышал я звонкий голосок у самого уха. - Ты проснулся! – кричал кто-то пока неведомый мне. Я мог еще, конечно, быть в мире снов, но слишком хорошо я изучил эти детские оттенки нежного голоса – человеком, который всматривался в мое лицо, дыша запахом мяты и патоки мне в глаза, могла быть только Адзуса.- Госпожа моя, нельзя так наваливаться, ты можешь сделать ему больно… - Кто-то взял девочку на руки, позволяя мне натянуть одеяло. Я, наконец, сумел открыть глаза, ощущая дикую боль в животе и висках, – передо мной снова плыли белоснежные рукава и золотые подвески. Я улыбнулся своим спасительницам и попытался встать: прекрасные жрицы Хару и Адзуса подавали мне воду в крошечной пиале. Их отец горой высился за их спинами. Он смотрел на меня не без желания – но с жалостью.- Наконец-то… - проговорила старшая жрица, чей голос звучал для меня голосом бога. - Мы так боялись, что ты не проснешься…- Мы? – Я привстал, но тут же снова упал на подушки – мне помогли сесть, подали воды и накрыли плечи шалью, только сейчас я почувствовал, что позади сидит плачущая Тооко-сан, а запах духов, от которого мне хотелось чихать, мог принадлежать только одной женщине на свете. - Хозяйка… - Я повернул голову, но насмешливого взгляда Цуру-сан, которую я не видел полтора месяца, не заметил – она сидела, сжимая платок в пальцах, губы ее дрожали. Я осознал, что был болен не день и даже не два, небо в окнах было пронзительно синим, солнце ослепляло меня. Спящее море, в которое я проваливался, исчезло и растворилось внутри, отравляя мне кровь. Я остыл. Я вернулся в свой мир.- Юки спал две недели, - прошептала мне Адзуса, взбираясь на мои колени. - Юки, не спи сегодня, пожалуйста. Я принесу тебе книжку и печенье.Молча одним движением я обнял девочку и закрыл глаза. Цуру-сан уже выходила вон, чтобы распорядиться о моем возвращении домой.Спустя два месяца, к началу фестиваля, ровно к первой годовщине моего переезда в поместье я узнал, что кто-то из клиентов заразил меня сифилисом, который едва не стоил мне жизни. Посчитав его обычной простудой, меня заставили работать, чем усугубили мое состояние. Если бы в тот вечер я не решил прогуляться и ноги не привели бы меня в храм, скорее всего, я умер бы от горячки в ту ночь. Старшая жрица и ее слуги нашли меня, а ее отец привел врачей. Мне несколько раз пускали кровь, а из города вызвали мою хозяйку. Два или три раза случался припадок и я почти не дышал. Как сказал мне господин Такимацу, мне повезло, что я остался жив. Но страшнее было даже не это. Страшнее было то, что заразить меня мог только Сонохара или Митои, которые к тому времени спокойно вернулись в свои господские дома. Это было неслыханно даже для моих хозяев. Цуру-сан было приказано немедленно вернуть меня домой, чтобы дать мне там возможность прийти в себя, а моим клиентам дать шанс признать свою ошибку. Я не был их собственностью. Они могли насиловать меня, но убивать меня было запрещено. Отныне и впредь они должны были оплачивать убытки, которые принесли моим хозяевам и мне, а я должен был быть выкуплен – ведь никто больше не захочет спать с ребенком, перенесшим сифилис в одиннадцать лет. По дороге и Тооко-сан, и хозяйка молчали. Моя судьба была предрешена. Как только я вернусь, меня передадут одному из моих хозяев в вечное пользование.