Глава Двадцатая (1/1)

Дорогие читатели, с Наступающим Новым Годом!Время, мчащееся каруселью ярких дней и темных ночей, поглощает нас. Для бесконечного потока минут и мгновений нет смысла в потухающих наших взглядах, а вечность давно потеряла право различать нас по цвету волос и запаху недетского горя. Я знал, что все кончится забвением и привыканием к новому статусу дешевой игрушки для взрослых, но не представлял, что глубокие раны на моем сердце зарубцуются так быстро. Я страдал, плакал и призывал к себе смерть – но только первые несколько дней. Позже снова наступало утро, и жизнь возвращалась ко мне, а вместе с ней – и все ее великолепие.Нужно отдать должное моим хозяевам – вместе с тем постоянно растущим долгом, они позволили мне прийти в себя и даже отложили на время все мои заказы. Детство бесценно, оно не только дает тебе силы идти дальше после любого потрясения, любой трагедии, оно еще и способно врачевать тебя изнутри, и вот я, изнасилованный семь раз за два с половиной дня, уже встаю, принимаю ванну и с аппетитом ем горячий суп. Раньше мне казалось, что после потери девственности я перестану быть тем обычным Масаюки, дразнящим маленькую Момо и смеющимся над историями Адзусы, – однако, помимо чисто физиологических изменений, все прочее осталось прежним, и даже спящее море расцеловывало каменные скалы с той же отчаянной радостью, что и вчера, позавчера, за миллион лет до моего рождения. Несколько дней я провел в полном покое после того, как дорогой экипаж господина Сонохары вернул меня поместью. Хозяин не навещал меня, и только Цуру-сан вместе со старым доктором позволили себе осмотреть меня, дабы убедиться: стальная гортензия забрал только то, что должен был, не тронув большего, как и было оговорено.Неделю спустя, наконец, меня пригласили на обычный воскресный вечер, когда воспитанники демонстрировали хозяину, чему научились, а перед тем произошло счастливое событие – меня навестил Кимихиро.

Я должен быть осторожен, когда произношу его имя, ибо Кимихиро никогда не был мне другом – но и врагом, как бы он ни старался, так и не стал. Слишком многое сближало нас, слишком многое заставляло нас смотреть друг на друга с пониманием. Он был продан несколько лет назад. Он был примером для меня в этом темном грязном мире. Он пытался сделать мне больно, но всякий раз делал больно только самому себе. Наверное, лишь два человека – он и Масаки – до конца не могли поверить, что меня, сироту, брошенное снежное дитя, все-таки продадут в горячие похотливые руки взрослого человека, – и теперь, когда проклятье свершилось, я хотел увидеть его – и надеялся никогда не встретиться взглядом с ней. Кимихиро не было в поместье, пока я отдыхал, он ездил к морю со своим клиентом, богатым промышленником из Хонсю. И только неделю спустя утром я услышал звонкий насмешливый голос в коридоре своих покоев – и через мгновение он появился передо мной, красивый, полуголый и по-прежнему печальный, а море снова поглотило нас.- Хиро-кун, тебе сюда нельзя… - все шептала старая прислужница, пытаясь вывести его за дверь и подтянуть спадающее с плеча шелковое легкое кимоно, то и дело обнажающее его белоснежную, как у юной принцессы, кожу.- Брось, оба-чан, я захожу туда, куда хочу… Йо, выглядишь отвратительно, Снежок.

- Я тоже рад тебя видеть, семпай… - с улыбкой проговорил я, но тут же был остановлен взмахом руки, ибо Кимихиро не желал слушать – он желал говорить.- Пожалуйста, оставьте нас, - попросил я старуху. - Семпай просто посидит со мной, а потом я обязательно встану и поем.- Не буду я его расстраивать, - внезапно резко воскликнул Кимихиро. - Мне не нужны проблемы с хозяином, я просто расскажу ему о своей поездке. Дайте же вы нам хоть поговорить.В голосе его ясно читалось отчаянье, и мне вдруг стало невыносимо горько – но не за себя, а за него. Имел ли я право жалеть себя, когда он только что приехал из поездки, где делал все то же самое, однако не позволив своей улыбке исчезнуть с красивого лица. Кимихиро был старше меня – но младше в том возрасте, когда пережил свой дебют. Он засмеялся, обнажая белоснежные зубы, и помада успела стереться с кончиков его блестящих губ, я подумал, что он безумно притягателен, и, если я хочу выплатить свой долг, я обязан учиться у него искусству соблазнения.- Как ты? – отрывисто спросил он, - не пытался утопиться в заливе? – не давая мне ответить, присел на край моего футона, по-детски складывая колени. - Я тогда пробовал, но мне не дали. Сонохара, наверное, был мягче моего первого хозяина. Говорят, у тебя даже не кровоточит зад, а горло осталось целым. Я завидую тебе.- Ты для этого сюда пришел, семпай? – Я устало опустил голову на подушку, пока перед моими глазами пролетали картинки прошедших ночей. - Я и так не могу нормально сидеть и…- Это нормально, Снежок, - внезапно дружелюбно улыбнулся он. - Ненормально было бы, если бы тебя доставили умирающим. Все остальное – разрешено и хорошо оплачено. Тебе стоит ценить себя больше. Не позволяй никому смеяться над тобой. То, что ты делаешь, не есть позор или грехопадение. Нет же – цени это как подлинное искусство. Нас вырвали из мира детства, чтобы мы стали искусниками. Мы дарим взрослому миру наслаждение – и получаем за это плату.- Звучит жалко, - заметила подошедшая Юри, собиравшаяся на выезд, на ней было длинное европейское платье со шлейфом, уже полторы недели Юри сопровождала господина Смита, приехавшего из самой Англии, сопровождала его и днем, и по ночам. За прошедшие месяцы она мало времени проводила со мной, Дай-чаном и Момо, стала казаться еще холоднее, чем раньше, старше и серьезнее. Время от времени она возвращалась к нам, такая же, как обычно, но только для того, чтобы спустя пару часов снова исчезнуть в покоях хозяина и взрослых детей. - Жалко звучит, - проговорила она еще раз, снимая элегантную шляпу с гладких темных волос. - Ты словно убеждаешь его, что он художник. На самом деле он стал шлюхой, такой же, как ты и я, но ты, конечно, уверяешь в обратном. Разве об этом просит нас хозяин, о такой поддержке младших он говорит? Хиро-семпай, конечно, не мне учить тебя, но не кажется ли тебе, что ты сейчас нарушаешь границы дозволенного. Лучше скажи, Юки-кун, как ты себя чувствуешь? У тебя что-то болит? Можем мы, – ее теплый жест мог означать многое, – сделать что-нибудь для тебя?Я улыбался, глядя, как кривится в усмешке лицо Кимихиро и как обворожительно по-взрослому улыбается Юрико. Сейчас, на границе миров и собственного возраста, я ощущал сквозь ледяные прикосновения туманного будущего тепло еще детских неопытных пальцев – они принадлежали только тем, кто был со мной в одной бездне, и даже надменный тон Юри и грубость Кимихиро не могли скрыть от меня их поддержку.

- Спасибо, - прошептал я, чувствуя, как тепло заливает лицо. - Все в порядке, думаю, я потихоньку привыкаю к жизни. К своей жизни тут, к… - Я замолчал, прекрасно понимая, что продолжать не имеет смысла: сидеть я все еще не мог, и боль, испытанная однажды, должна была еще вернуться ко мне. Юрико улыбнулась, надевая шляпку и опуская вуаль на юное личико, я представил ее, держащую трость мистера Смита и раздевающую его по вечерам, – чувство, похожее на стеснение в груди и тошноту, сковало меня. Кимихиро стыдливо натянул на тонкое свое плечо шелковый рукав, почувствовал в моем взгляде отражение собственных мыслей. В комнате внезапно стало темно и тесно.Уже вечером я, переодетый в суконные хакама и косоде, укутанный в шаль, сидел на высоком пуфе и смотрел, как танцует новый танец Дайсуке, а маленькая Момо вместе с новыми девочками играет сценку из трагедии. По правую руку от меня сидела Цуру-сан, по левую – высокая стройная Тооко-сан, новая служанка, приставленная ко мне вместо Масаки. Такое внимание было обосновано – хозяин уже объявил, что взнос, оставленный за мою первую ночь, стал самым большим за последние пять лет, а цена моя не думала снижаться. С завтрашнего дня мне придется вернуться к тренировкам, занятиям и искусству соблазнения – господин Сонохара был прав, мой дебют произвел фурор. Несколько десятков приглашений я получил за неделю своего отсутствия, а больше нет времени быть в тени, настала моя очередь продавать свое искусство. Слышна ли музыка, чувствуется ли соль на губах – хозяйке, ревниво наблюдающей за мною, не поймать меня за дрожащую руку, не коснуться моих заплаканных глаз. Я вспоминал о прошлой ночи, думал о Кимихиро, верящем в свое сомнительное искусство, чувствовал привкус губ господина Сонохары, который, говорят, снова уехал в столицу. Мое темное будущее с волнами спящего моря обволакивало меня, поглощало мысли, превращало меня в собственную тень. Опустошенный ожиданиями, я оказался утомлен и растерян. Откинувшись назад, почувствовал себя усталым и одиноким – и только тут, наконец, осознал, как сильно тоскую по старой рыбацкой хижине и отцу. Цуру-сан была настороже – резким движением тонкой руки она уже поправляла в моих волосах холодную как лед заколку, символ моего падения.

- Принеси Снежку чаю, - попросила она Тооко-сан. - И следи за ним, ему нужен отдых, завтра он приглашен на ужин к госпоже и господину Шицофури. Приготовь темно-синее новое кимоно, лисью шубу и после чая отведи его отдыхать. В его новую, - она сделала ударение на этом слове, - комнату.Новой комнатой оказались большие темные покои на втором этаже взрослого дома. Жесткий футон был заменен низкой постелью с пышной периной, личная ванная и большая уборная с гардеробной были отданы мне от ребенка, переставшего приносить доход поместью. Новые шелковые кимоно – подарки с дебюта и покупки хозяина – яркими пятнами радовали мой взгляд и заставляли думать о завтрашнем ужине. И только сейчас я, наконец, осознал: падением была не потеря чистоты и невинности. Падение еще предстояло мне, обреченному на акты слияния со взрослыми, чужими, ненавистными мне людьми, долгое вечное падение. Прямо в волны бушующего спящего моря.