Глава Пятнадцатая (1/1)
… В ту ночь я плохо спал и мало ел. Перед сном ко мне пришла Масаки с пустыми глазами одинокой женщины. Ее губы еле прошептали мне приказание, но я был готов к нему. До той ночи я был смел, холоден и жесток, я знал, чего хотел и должен был добиться. Та ночь все-таки пришла. У самых дверей большого дома я вцепился пальцами в верхнее кимоно Масаки, чтобы какое-нибудь чудо помогло мне остаться с ней. Она не смотрела на меня. То, что на ее щеках не роса и не талый снег, я понял только в темном коридоре.- Проведи эту ночь тут, - сказал мне негромко хозяин, когда я, уставший и обессиленный, склонился перед ним. - Я не мог потерять тебя в те месяцы, не могу и сегодня. Завтра мы продадим тебя, Юки… Сегодня ты должен отдохнуть.Я слушал его, пряча глаза от тусклого света дорогих ламп, вдыхая знакомый уже запах благовоний. Хозяин не сдерживал своего волнения, я это знал, я чувствовал это кожей. Мягкий спальный халат его скрывал недвижимую ногу, на другом его колене сидела красавица Саю, любимица хозяина. Ее тонкие пальцы массировали огромные плечи, длинные ноги не были сведены, и он мог спокойно блуждать ладонью по нежной коже, время от времени прерываясь, чтобы поцеловать девушку. Цуру-сан была тут же, но готовила спальное место для меня – огромный футон, внутри которого дрожали тысячи перьев диких журавлей, легкое шелковое одеяло, мягкую лампу у изголовья. Она не была накрашена, бледное лицо ее дрожало в свете фонарей.
- Подойди сюда, - прошептала она мне, еле слышно называя меня по имени, а не по прозвищу. - Садись же…Я сел перед ней, опустив руки на колени, позволив ей ласкать мои плечи и голову, расчесывать длинные темные волосы и собирать их, обнажая шею и грудь. Ее проворные пальцы помогли снять с меня кимоно. В набедренной повязке, обнаженный и исхудавший, я сидел перед хозяином, наблюдая, как он украшает волосы Саю очередной многотысячной безделушкой и отпускает девушку к себе. Только затем тяжелый медный взгляд его не спрятанного повязкой глаза опустился на меня, заставив дрожать от страха.- Ты так хорош, мальчик, - проговорил он. - Я бы и сам тебя съел… Даже жаль отдавать клиентам.- Ото-сан, - укоризненно проговорила хозяйка. - Это наша обязанность – помочь Юки-куну выплатить его долг, не забывайте. Завтра его дебют на празднике шелка, все три дня он будет работать, и, если море благословит его, он станет новой звездой поместья, как Хиро и Саю.- Как ты думаешь, благословит ли тебя море, сынок? – участливо спросил хозяин, кончиком бамбуковой трости поднимая мой подбородок, изучающе впитывая мой тусклый взгляд.- Да, - проговорил я отчетливо и гордо. - Я буду стараться… Я буду лучшим!Они рассмеялись – беззлобно, но устало, и я осознал, что наверняка они тоже тяжело трудились, чтобы завтра без ужаса и сомнений продать меня за самую большую цену в этом сезоне. В темнеющих окнах мне привиделся печальный взгляд отца, спящее море снова бушевало. Судорожно сглотнув, я сделал все, чтобы не заплакать. Оставшуюся часть ночи я пролежал, слушая шум волн и сонное дыхание Цуру-сан на соседней подушке. Я думал о том, что завтра стану грязным куском человеческой плоти, принадлежащим всем и каждому, но не презирал себя за это. Разве мог я, сын рыбака, винить в чем-то само спящее море, принявшее и презревшее меня?.. Под утро, наконец, я смог заснуть – и никто не смел будить новую игрушку, выставленную на продажу, пока не подошло время подготовки, а я не был полностью уничтожен, разбит и измучен собственными мыслями.- Я буду лучшим… - повторял про себя, пока четыре пары рук молодых прислужниц смывали с меня грязь, пот, следы тренировок и слезы, погружая в душистую пену, сродни той, что оставалась на острие каменных гряд, которыми любовалась маленькая Адзуса. Метры нежной ткани по влажной коже – тело заворачивают в нижнее кимоно, затем льют в чистую воду душистые масла и окунают меня с головой. Я почти захлебываюсь, тону в собственных слезах, но напряженные мои пальцы и не думают сопротивляться вечности. Как отражение в воде, возникает красивое печальное лицо Масаки – и глаза ее напоминают мне глаза отца. Она просит слуг быть мягче с дорогим ребенком, а в голосе ее нет ни усмешки, ни жалости. Я любуюсь ею – уже завтра я стану порождением похоти и порока и не посмею больше упрекать ее ни в чем. Но сейчас мы все еще далеки – и кто знает, станем ли ближе, даже после моего грехопадения?.. Она помогает мне выйти из ванны, вытирает тщательно, как полгода назад вытирала испуганного проданного ребенка. Мои длинные волосы скользят меж ее пальцев, но она не слышит смеха прислужниц и не чувствует моего напряжения, она молчит, как будто пытается вырвать для меня еще одно мгновение чистоты и духовной невинности, как будто удерживает меня…
- Тебе пора одеваться, - сквозным ветром доносится голос хозяйки, я улыбаюсь и иду за ней, меня провожают равнодушные взгляды прислужниц и еще один, наверное, очень теплый и родной взгляд.Я плачу. Я плачу за собственный страх и слабость. Вот тут, прямо сейчас выплачиваю спящему морю собственный долг - долг холодным людям с пустыми глазницами мне еще предстоит выплатить. Праздник шелка начнется в двенадцать часов пополудни, но госпожа Анаи пригласила нас к вечеру, когда расслабленные вином и вкусной едой клиенты будут покладистее. Цуру-сан надевает на меня набедренную повязку и нижнее кимоно. Сегодня никаких хакама, только женская одежда, уничтожающая меня и память о моем отце. Я готов терпеть, я обещал стать лучшим – я должен-таки покинуть это место, если хочу выжить, если планирую сохранить самого себя. Первый слой – нежнейший шелк, в который меня пеленают, как младенца. Хозяйка приходит одевать меня, не доверяя никому ткань стоимостью в восемь моих жизней. После того, как ткань закреплена, приходит очередь макияжа – пудра осыпает мое лицо ровно четыре раза, но громкий голос хозяина заставляет снова и снова смывать и накладывать глянцевую маску. Хозяин понимает: я не гейша, из меня не нужно делать фарфоровую куклу. Купить ойран или окама любой из наших гостей сумеет в каждом районе Киото или Саппоро. Другое дело – купленное только что дитя, худенький мальчик, которого дорогой шелк не просто не украшает, а нежно и мягко уродует, намекая на потерянную невинность, на статус дорогой комнатной игрушки обеспеченного человека. Мне подчеркивают глаза, еле ощутимая кисточка туши касается моих век, на губы – жидкое масло, как будто я от испуга или волнения облизнул их. Длинные уже волосы хозяйка скручивает на затылке, собирая их для моего собственного удобства. Гейши и ойран носят обычно шпильки и гребни, но мне достается только дорогая заколка – прощальный подарок хозяина и хозяйки к моему дебюту. Мне разрешают взглянуть на себя в зеркало – оттуда смотрит бледный изможденный ребенок с глазами, полными морской воды. Хозяйка кричит прислуге – большой деревянный ящик осторожно вносят в комнату, Кимихиро и Саю с поклоном входят, вставая на колени передо мной. Таков их долг: как лучшие в поместье, они собирают в первую дорогу всех новых ?взрослых детей?, а на меня возложены надежды хозяев – не мне пытаться подвести их. У Саю в руках драгоценное второе нижнее кимоно, которое надевала она сама, оно еще хранит ее тепло и запах. Тяжелое оби придерживает нежный шелк, сзади его скрепляет легкая застежка – клиент сможет раздеть меня за несколько мгновений, похоть не успеет покинуть его. Саю улыбается мне, она светла душой и мыслями, взрослый ребенок, но ей уже пятнадцать, она ближе к миру взрослых, чем я. Кимихиро аккуратноно надевает мне на ноги узорные чулки и легкие туфли. Мы не носим обуви гейш, мы дети, нам тяжело переступать на пробковой подошве – а падающие дети вызывают желание поднять и утешить их, но не приласкать. Хозяйка подает им украшения. Легкие застежки на воротник кимоно, несколько колец с крошечными камушками – я еще не заслужил доверия носить бриллианты и изумруды, а в темные мои волосы – одна-единственная металлическая шпилька с заостренным концом. Хозяйка показывает мне, как и куда ударить клиента, если он попытается отнять мою не оплаченную еще жизнь, нежный цветок на подвеске печально кивает в такт моим движениям. Пыль сухих духов рассыпается над моей головой. С зеркальной глади на меня смотрит бывший сын рыбака, наряженный как нелепая кукла, но по-прежнему несчастный и одинокий. Хозяин доволен, я слышу его негромкий смех. До моего выезда еще полтора часа – и в это время стоит рассказать мне, что именно я буду делать сегодня, как именно придется отработать оказанное доверие.
В комнату входит Рюи – главный виновник праздника, любимец госпожи Анаи. Он поведет меня сегодня в мир взрослых, он улыбчив и невинен – но о нем говорят как о дьяволе с ангельскими крыльями. Рюи садится напротив и начинает говорить. Он просит меня молчать и улыбаться, потому что именно это нужно большинству гостей. Он наказывает мне танцевать как в последний раз. Он строг и серьезен, он прекрасно знает, о чем говорит. До того, как изящная и молодая еще госпожа Анаи выкупила его, он обслуживал по четыре клиента в неделю, был несчастным ребенком, как и я. Рюи заранее ревнует меня ко всем гостям, не презирает, но готовится защищать и отстаивать все то, что он получил с таким трудом. Я понимаю его – но мне совсем не нужно внимание этих людей, мне, как это ни печально, нужны их деньги, чтобы я стал полностью свободным. Я внимаю его тихому голосу и киваю, Цуру-сан накидывает мне на голову легкий капюшон теплой накидки, обшитой лисьим мехом. Меня на руках выносят на темную уже улицу под падающий снег, коляска готова, сам хозяин будет представлять меня, несмотря на то, что больная нога не дает ему покоя с самого возвращения из Киото. Нарядный Рюи в дорогой волчьей шубе ждет меня у дверей. Над головой моей летят искры на удачу, вслед мне Масаки выплескивает воды. Новый сямисэн в дорогом футляре кладут мне на колени. Цуру-сан садится рядом, следя, чтобы мои пальцы не замерзли, пока мы едем в поместье Такураги, - она кутает меня в накидку и мягко касается моих бледных щек. Но вот я уже различаю звуки праздника, и кровь приливает к моей несчастной голове, заставляя вздрагивать. Отсюда не слышно штормящего моря, отсюда не видно моей свободы. Слуги бегают с подносами и пустыми бутылками, я слышу смех и ощущаю запах духов. У заднего входа горят приветственные огни: главный подарок праздника шелка, наконец-то, прибыл. Пожилой слуга встречает нас низким поклоном.- Госпожа Такураги ждет вас… Следуйте за мной.