Глава Третья (1/1)
- Раз, два… Шаг, поворот… Низкий поклон…Тяжело и шумно дышать нельзя, споткнуться или зацепиться за что-нибудь – полный провал. Переводишь дух и слегка улыбаешься – улыбка натянута и неестественна, но без таких попыток искусством танца не овладеть. В большом зале горят лампы и пахнет благовониями, треск веера Цуру-сан, сидящей у самых дверей, заглушает звуки сямисена. Я танцую и постепенно забываю о тех, кто любуется нами, детьми, наряженными во взрослые одежды. Нечаянно оступившись, я чувствую дикую боль – острая бронзовая шпилька проколола мне ногу, но закричать и выбежать из залы я не могу: четыре недели я учился танцевать и вести себя в обществе, ошибка будет стоить мне хорошего отношения хозяина и Цуру-сан. Она довольна: ее любимый подопечный Кимихиро и лучшая ученица Саю сидят рядом, взаимопомощь и поддержка прописаны в правилах этого дома. Кимихиро деланно зевает, говорят, что за неделю он был в поместье всего несколько часов, остальное время он проводит в чайных домиках и на горячих источниках. Кимихиро пятнадцать, он красивый, высокий и стройный, немного похож на девочку, но это и нравится Цуру-сан. В дальнем углу сидит Масаки, она разливает саке для хозяина, глаза ее горят. Утром она пожелала мне справиться с танцем, но я знаю, она волнуется за меня, а я превозмогаю боль и улыбаюсь.Последний пируэт, мы приседаем в глубоком поклоне, на татами алеют крошечные капельки, а глаза Дайсуке и Каору, нашего друга, мутнеют от усталости и напряжения. Мы ждем знака хозяина – он желает увидеть, чего мы сумели достичь: времени было мало, но на меня возлагают надежды. Я неспешно поднимаю глаза: понравилось ли хозяину – от этого многое зависит. От прислуги я услышал примерную сумму, которую заплатили старейшине моей деревни; если я не отработаю ее со временем, долг повиснет на рыбацких хижинах, на моей детской голове, на могильном камне моего отца. Как именно я буду его отрабатывать, я плохо понимаю, но ужас и боль от тяжести внутри уже правят моими чувствами. Дайсуке склоняет голову, длинные волосы выскальзывают из пучка, значит, бронзовая шпилька, которая поранила меня, принадлежит все-таки моему неловкому другу… Он волнуется, незаметно убирая прядь за ухо, боится, что хозяин заметит эту оплошность. Негромко смеется Цуру-сан, белоснежные ладошки ее хлопают нам, вслед за ней начинают хлопать сонный Кимихиро и робкая Саю, другие ребята. Наконец, я смею поднять голову и только тогда вижу, что хозяин, развалившись в кресле, обводит нас взглядом и неспешно хлопает большой ладонью по протезу. На дне его тяжелого взгляда плещется улыбка, он не сводит глаз с моей окровавленной ноги и смеется над нами обоими, испуганными и усталыми.
- Неплохо… Следующие…Переводя дух, я склоняюсь в поклоне и прячусь в спасительном углу комнаты. Окровавленная шпилька летит на колени к Дайсуке, взгляд его не выражает ничего, кроме благодарности, и боль моя тут же исчезает. Юрико уже стоит в центре комнаты, стаскивая рукав кимоно с одного плечика, обнажая перевязанную лентами грудь, Цуру-сан берет в руки кото – и льется музыка…Прошло всего несколько недель с моего переезда, а жизнь моя, измененная полностью, перестала пахнуть морской солью, как когда-то в детстве. Я втягивался в быт старого поместья, постепенно привыкая к тяжелой работе и постоянным урокам, а взгляд моего хозяина все еще пугал меня, но не лишал сознания. К концу первого месяца я даже начал откликаться на глупое ?Снежок?, которым меня окрестили прислуга и ребята. Двухэтажный дом, в котором мы спали и ели, стал мне в некотором смысле родным: в деревне у меня не было такого жесткого футона и теплого одеяла, а рыба была не по выходным, а каждый день. В целом, эта жизнь могла бы даже показаться лучшей, если бы не бамбуковая палка и осознание собственного долга. Я всматривался в фигуры ?взрослых? детей, которых почти никогда не бывало дома, и завидовал им: Кимихиро проговорился нам, что уже успел выплатить четверть своего долга, а планы на светлое будущее повергали нас в глубокий омут безнадежности бытия. Я думал, что, когда все закончится, смогу навестить родную деревню, а потом уеду к морю и продолжу дело моего отца, Дайсуке собирался идти учиться на художника, чтобы рисовать свои любимые горы, а Каору, мальчик, который смеялся надо мной после моего приезда, с вдохновением рассказывал нам об армии, о скорой войне с целым миром и о том, какое светлое будущее ждет Японию после победы. Мы, дети спящего моря, любили мечтать.Просыпаясь рано утром, я не знал, какие именно занятия ожидали меня днем. Все менялось вместе с порывами ветра: порой я проводил целые дни за грамматикой, а иногда разбивал ноги в кровь, учась танцам. Музыкальные инструменты были вне правил – на кото и флейте я учился играть по вечерам, когда подавали чай. Здесь мне было особенно сложно: флейта выскальзывала из моих детских пальцев, а грубые от рыбы и соли руки не могли приручить музыку. Я старался изо всех сил, пытаясь стать лучше и заслужить доверие хозяина. Мне казалось, что чем быстрее я научусь, чем быстрее начну звать это место домом, тем проще и спокойнее будет моему отцу там, на небесах. Я продолжал видеть странные сны, засыпая под старую песню прислужницы, прошло всего несколько недель, но мне казалось, что я стал взрослее на несколько лет. Я скучал по морю.
Перед танцем нас нарядили в одинаковые светлые кимоно, ценой они приближались к недельному рису для всей нашей деревни, запачкать их – значит, обречь себя на новые долги. Бронзовые шпильки, одной из которых я проткнул ногу, дали только тем, у кого были длинные волосы, на мою голову прилепили фальшивые пряди, украшенные гребнем. Дайсуке волновался, я видел, как дрожали его губы: танцы даются ему так же плохо, как мне – музыка. До вердикта хозяина я не могу поддержать его ни словом, ни взглядом – в темном углу, где мы ждем решения, он вертит злосчастную шпильку в пальцах, дрожит и поминутно смотрит на Цуру-сан. Мы волнуемся, сямисен в ее ладонях начинает петь, в центр комнаты выходят девочки, среди которых сверкает драгоценным оби Юрико. Я волнуюсь еще больше, потому что Юри редко тренировалась, чаще она проводила время за книгой – но почему-то сейчас она стоит в центре, глаза ее горят, и внутри меня все переворачивается от страха. Плавная мелодия звучит – Юри улыбается, а в тонких пальчиках раскрывается шелковый веер. И все…По окончании вечера я счастлив узнать, что оба моих друга: и Юри, и Дайсуке – вскоре начнут отрабатывать свои долги. Сбудутся их мечты: горы приблизились к маленьким ногам, а я вернулся в свою реальность, чтобы стать еще лучше, еще изящнее.- Прости, Юки… - Дайсуке виновато кивает мне, протягивая бинт. Я неловко сажусь на свежий футон, и алые следы остаются на ночной рубашке. Нога все еще болит, но мой друг, наконец-то, добился признания, разве мог я позволить вине захватить радость первой победы? Я смеюсь и тут же валю его на футон, шуточная драка захватывает нас. Масаки, незаметно зашедшая в комнату, смеется над нами, прикрывая рот пальчиками, за ее спиной маячит счастливая Юри с большой книгой.- Юки, тебе нужно перевязать ногу… - строгим тоном заявляет она, но счастливая улыбка уже пересекает красивое лицо – Юри осторожно обрабатывает рану, перетягивая стопу бинтом. Я понимаю, что должен поздравить ее, но слова не идут в голову. Юри танцевала будто в последний раз. Я видел, как внимательно наблюдали за ней Саю и Кимихиро, – а их мнение многое значит. Саю сегодня уехала в чайный домик, там ее ждали важные люди – правда, я все еще не до конца понимал, зачем именно они ее там ждали. Хозяин объявил, что в следующий раз она должна взять с собой Юри в качестве прислужницы, чтобы та получила первый урок поведения в обществе. Это большой прорыв, вероятнее всего, то же ждет и Дайсуке. У хозяина большие планы на него, он сегодня даже похвалил большие глаза моего друга и его стремление быть лучшим. Моя перевязанная нога уже не болит, у меня тоже все еще впереди. Вероятнее всего, мне тоже вскоре разрешат бывать в обществе.
Масаки треплет меня по взъерошенным волосам, почему-то ей не особо приятно слышать, как мы вслух мечтаем об этом, это видно по сжатым губам и опущенному взгляду, но Юри и Дайсуке очень рады, что, наконец, станут взрослее – ведь малышка Момо, которая младше нас всех, работает уже полтора года. Говорят, она особенный человек, дитя спящего моря – но и дитя ночных огней тоже. Момо ночует во взрослом доме, а порой ее привозят только утром. Она всегда собранна и серьезна, у Момо немножко другие мечты, нежели у нас. Говорят, младенцем ее подкинули на ступени поместья и она всю жизнь провела только здесь – другого моря, других гор она не знает. Она любит это место, старую прислужницу, Цуру-сан и хозяина, мечтает стать их главным достоянием и делает все для этого. Маленькая Момо редко когда проводит вечера с нами, чаще она приходит днем на занятия классическим танцем, потом показывает свои обновки и рассказывает, какие суши подавали вчера. За ней всегда тенью ходит высокая прислужница, готовая в любой момент увести ее во взрослый дом.Ночью мне снился прекрасный сон: пруд, полный карпов, и большое блюдо с пирожками. Внезапный резкий окрик заставил меня отдернуть руку – но я проснулся посреди темной комнаты, и никаких пирожков рядом не было. Я хотел снова уснуть, потому что была еще ночь, но тот же окрик, что вырвал меня из сна, раздался снова – слышался он со стороны двора, из темноты холодных покоев, в которых Цуру-сан готовила детей к выездам. Я знал правила: мне нельзя было покидать спальню до того, как нас придут будить, но крик был таким протяжным, что я не смог удержаться. Надев сандалии на босу ногу, я еле слышно вышел из покоев, заметив только пустующий футон рядом с собой. Не успев подумать, куда мог деться мой друг, я уже был во дворе, пробираясь через цветущие кусты китайской розы к крошечному окошку, занавешенному легкой тканью.То, что я увидел там, навсегда осталось в моей памяти, разбивая вдребезги последние детские мечты и надежды.И море снова стало далеко от меня...