Глава Вторая (1/1)
Когда-то давно, в детстве, отец рассказывал мне, что сны – это маленькие жизни, которые мы проживаем, если нашей душе захотелось на время покинуть тело. У отца всегда были яркие сны: он рассказывал о горах, полных снега, о сакуре высотой с гору Фудзи, о великих мыслителях древности, которым во сне он помогал писать их работы. Я завидовал отцу: после целого дня на море или в играх с ребятишками у меня не было никаких снов, и, если он снова рассказывал мне про сакуру или подводный мир, я, тогда еще совсем ребенок, требовал, чтобы он подарил парочку снов мне. Отец смеялся надо мной и брал меня на руки. В глубине сердца я радовался, что моя душа не покидает тела, я боялся однажды так и не проснуться – боялся оставить отца одного.В мою первую ночь в старом поместье мне приснился удивительный сон, я раньше никогда не думал, что такие сны могут сниться мне, сыну рыбака, сыну спящего моря. Комната, в которой я спал, была залита лунным светом, а посреди нее вместо футонов и низенького столика сияла большая лампа. На свет этой лампы собрались дети: вытянув ладошки, мы грелись холодным пламенем лампы. В распахнутые окна к нам заплывали рыбы. А из-за двери кто-то нежно и ласково позвал меня голосом отца. И я проснулся. От разочарования и усталости тихонько заплакал.Солнце было уже высоко, а по склянкам и влажному полотенцу на лбу я понял, что нездоров и что, наверное, ко мне вызывали врача. Фусума распахнулись, впуская Масаки-сан и даму, которая принимала меня вчера. В руках у первой был поднос с дымящейся чашкой. Молодая дама внимательно осмотрела мое лицо и руки, отодвинула край футона и присела – полы ее кимоно были предусмотрительно приподняты, дабы не запачкаться. От запаха ее духов у меня заболела голова.- Послушай меня, мальчик… - Тонко очерченные брови ее приподнялись, а на губах появилась лукавая улыбка. - Ты приносишь много неприятностей. Вчера твоя деревня запросила за тебя столько, сколько стоил раньше Кимихиро, сегодня пришлось вызывать к тебе врача, с учетом твоей одежды и еды выходит большая сумма. Ты не девчонка, чтобы устраивать нам сцены и истерики. Будешь вести себя плохо – Ото-сан накажет тебя.
Слабо понимая, что она имеет в виду, я поднял на нее глаза – лицо дамы смягчилось, а ее изящная рука коснулась моей щеки.- Смотри, Масаки… - негромко сказала она, приглаживая мне волосы, - такой красивый мальчик… На сей раз, думаю, мы не ошиблись. Цена велика, но ребенок может стать нашим главным достоянием. Распорядись, чтобы с ним начали заниматься с завтрашнего дня. Мы не можем терять время… - она многозначительно улыбнулась, поправляя скромную заколку в волосах - … и деньги тоже.Масаки-сан склонила голову перед хозяйкой, незаметно подталкивая меня к ней – наконец, догадавшись, я прошептал слова извинения и поклонился. Мокрыми от слез глазами я оставил влажные следы на рукавах своего кимоно. Я не понимал, что я сделал не так, и не понимал, о каких деньгах она говорила, – сын рыбака деньги видит только во сне и на рынке, но внезапно я осознал, что больше никогда не увижу нашу старую хижину и свою деревню. Будь рядом отец, я бы уткнулся в его колени и выплакал свое детское горе, но дама была права: плакать могут только девочки. Поэтому я взял себя в руки и еще раз пробормотал слова извинения.Когда она ушла, Масаки-сан помогла мне снова прилечь, на единственный немой вопрос: что со мной будет дальше – она ответила странной улыбкой, а после велела мне лежать и набираться сил. Едва ее шаги стихли, в коридоре снова стало шумно. Утром я успел рассмотреть, что помимо комнаты, в которой я спал, здесь было много таких же – и в каждой жил кто-то, ибо сдавленный смех, а иногда и плач не могли быть просто моей фантазией. Сон не шел, я решил выйти наружу. Сандалии нашлись у двери, а голова моя перестала болеть. Из распахнутых дверей мне в лицо ударил свежий запах моря, и я закрыл глаза от удовольствия. Минуту спустя я уже пожалел об этом.Мы сидели на земле, потирая головы, которыми столкнулись: я, наслаждающийся свободой, и она, стремглав бегущая вовнутрь. Круглые темные глаза стали влажными, как у меня полчаса назад, две смешные косички торчали в разные стороны. Мне весной исполнилось девять, отец говорил, что я взрослый мужчина – девочка была младше меня, и мне стало стыдно за то, что я подарил ей такую большую шишку, о своей шишке я успел забыть. За ней бежали еще трое: в одном я узнал Дайсуке – увидев меня, он заметно обрадовался – второй был тем, кто вчера назвал меня ?девчонкой?, третьей была еще одна девочка с перевязанной рукой.
- Неуклюжий медведь! – с укоризной прошептала она, беря малышку на руки.- Снежок, зачем ты уронил ее? Она же девчонка!
- Давайте теперь уроним его, да посильнее!- Момо-чан, тебе больно?От такой защиты мне стало неудобно, в глазах потемнело, и краска стыда залила лицо. Но не успел я прошептать слова извинения и снова расплакаться от такого богатого на происшествия дня, как малышка, уверенно и решительно вытерев слезы, поднялась на ноги. Ее черные глаза смотрели вызывающе, но пальцы дрожали – по старому опыту я понял, что она жаждет реванша.- Я Момо! Ты меня уронил. Теперь я должна уронить тебя! – Вместе с ее руками активно жестикулировали две косички. Неуверенно покосившись на меня – вдруг я не соглашусь, -она промолвила: - Так будет честно. Сдачи получи!Мне стало смешно, но я сдержался, подставив ей голову для щелчка. Ее довольный смех прозвучал в моей голове музыкой. Когда-то в детстве я мечтал о полной семье, а когда отец объяснил, что мамы у меня никогда уже не будет, я стал мечтать о маленьком брате или сестренке. Примерно такой же, как Момо. Хорошо бы подружиться с ней.Мы сидели за баней на больших камнях, незнакомая мне девочка, которую тут звали Юри-чан, рисовала на влажной земле, маленькая Момо приносила ей камешки. Третий мальчик стоял у края бани, чтобы предупредить, если вдруг приблизится кто-то из взрослых: игры были запрещены. Дайсуке рассказал мне, что сегодня на обед была рыба, а в больших комнатах поменяли светильники. Судя по его рассказам, он жил здесь очень давно.- А ты видел горы когда-нибудь? – внезапно спросил он меня, помолчав. Девочки оторвались от рисования и смотрели на меня в ожидании ответа. Это было странно: горы я видел с самого детства, когда с отцом ездил продавать рыбу и на фестиваль в соседний город.- Говорят, горы красивые… - сказал Дайсуке, не слушая моих объяснений. - Когда-нибудь я должен их увидеть. Обязательно.- А что тебе мешает увидеть их? И зачем? Они не такие красивые, как море.- Дурак! – спокойно ответила за него Юри. - Горы никогда не станут морем – но и морю далеко до гор. Море внизу, а горы вверху. Море ласкает землю, а горы целуют небо. Понимаешь?- Какая разница? – Я все еще не понимал.- Как какая? Точно дурак.- Мы дети спящего моря… - тихонько напевала Момо.Я уже хотел разозлиться, когда нас окликнули: в баню шли взрослые, и нам пришлось вернуться в дом.К вечеру я уже познакомился со всеми ребятами и примерно знал, куда меня определил старейшина деревни. Дайсуке рассказал, что это старинное поместье, а нас всех взял на воспитание и обучение хозяин, тот самый, с одной ногой. Дайсуке жил здесь уже полтора года, Юри – два, а маленькая Момо-чан из своих пяти лет четыре провела здесь. В маленьких спальнях жили те, кто еще не начал отрабатывать свои долги. В большом доме жил хозяин, а рядом с ним - ?взрослые дети?. Так называли тех, кто находился на особом обеспечении, как Кимихиро. Я подумал, что нас тут будут учить счету или буквам, ведь и Дайсуке, и Юри хорошо читали, а слова из стихов отлетали у них от зубов. Юри спала на втором этаже, где жили девочки. Вечером, когда всем дали время для свободных занятий, она пришла к нам и принесла большую книгу с картинками, с которой прилежно занималась полтора часа, рассказывая истории детям помладше. С завтрашнего утра я должен был тоже начать занятия: раньше в деревне я ленился читать по слогам, но в деревне был отец и море было бесплатным и в любое время, а тут было нечем заняться, кроме как чтением и танцами. Мне хотелось поскорее влиться в эту родную для Юри и Дайсуке жизнь, чтобы не чувствовать себя одиноким. После ужина в бане я сказал об этом Масаки-сан, на что она очень удивилась.- Глупенький… - прошептала она, пригладив мои волосы. - Было бы лучше, если бы попросился домой. Тебя ведь оторвали от родителей? Неужели они так плохо к тебе относились?- Неправда! – От неожиданности я снова хотел заплакать, но вовремя справился с собой. - Мой отец лучший... Но теперь, когда он умер, мне некуда возвращаться.- Совсем? – спросила она, приподнимая вопросительно тонкую бровь.- Совсем… - прошептал я.- Мне тоже некуда идти, Снежок…Масаки-сан присела на скамеечку, наблюдая, как белая пена исчезает в темных дырочках на полу, а струйки воды стекают по моему лицу, смешиваясь со слезами.- Можно сказать, нам всем тут некуда идти. Это наш дом. Вот только… - она слегка смущенно поправила ладонью фартук, - я тут не навсегда. Однажды я сумею уйти отсюда, вернусь к себе домой, буду выращивать цветы на продажу. Ты любишь цветы, Снежок? Вчера Кимихиро подарили целую корзину роскошных лилий, но пыльца вредит коже, и их отдали нам на кухню. Эти лилии приснились мне.
Открыв рот, не замечая, как вода попадает мне за шиворот, я наблюдал, как меняется лицо девушки, становясь по-настоящему красивым. Отец говорил мне, что сны – это маленькие жизни, и, видимо, та жизнь Масаки-сан была счастливее нынешней.
Позже, перед сном, меня вызвала к себе Цуру-сан, молодая госпожа, на сей раз она помогала наряжать молодую красивую даму, которая утром назвала меня милым. Ее белоснежная кожа и алые губы притягивали взгляд, а надетое на нее легкое нижнее кимоно заставило меня покраснеть.- Не стесняйся, Юки-чин. - Хозяйка улыбнулась. - Саю у нас милашка, но и ты, кстати, не хуже. У меня для тебя хорошая новость, Снежок. Хозяину ты понравился. Завтра же начнешь заниматься.