Глава Первая (1/1)
- Мы дети спящего моря. Над головой – косяки рыб. Подними руку к нему – золотая рыбка исполнит все твои желания. Море волнуется раз, море волнуется два…Старая песня стихнет, когда наступит час лошади. Строгое правило старого поместья – здоровый сон, умеренное питание и постоянные тренировки. За четыре года мы привыкли засыпать под звуки старинной песни. Мы дети спящего моря, проданные маленькие люди, созданные не для любви – для удовольствия. За каждого из нас уплачено, долги наши растут, а целый мир вокруг тянет мокрые пальцы к тонким запястьям, к худеньким коленям… Море снова волнуется, солеными брызгами пропитаны стены, соль на пальцах наших, соль на щеках. Наступает час лошади. Звук бамбуковой палки хозяйки стихает.Меня привезли после обеда, когда солнце уже тонуло в море, а ветер усилился – огромные дома, окруженные высоким забором, стояли прямо на высокой скале над водой. Старая прислужница подметала двор, напевая. Крошечный кошелек был пристегнут к ее поясу – так крестьянки носят деньги на рынках. Несколько монет исчезли в большой ладони старейшины, он тут же выпустил мою руку из своей и вышел, бросив мне через плечо:- Не бойся, Масаюки. О тебе тут позаботятся…- Бедное дитя... - покачала головой старуха, ведя меня внутрь. - Сколько тебе лет? Чей ты сын? От тебя пахнет морем, дитя. Хозяина нет, отведу тебя к Цуру-сан, потом определим тебя на сутки.
- Я больше не вернусь в деревню? - спросил я, всматриваясь в удалявшийся экипаж старейшины.- Бедное дитя... - повторила женщина, сжимая мою руку в кулаке.Широкая морщинистая ладонь коснулась моего лба, проверяя, нет ли лихорадки – отец проверял, прикасаясь к моему лицу своим… Небольшая пристройка возле большого входа сияла начищенными перилами. Старая женщина втолкнула меня внутрь, ловко сбив с ног сандалии, прошептав мне на ухо, чтобы я поклонился и не смел проходить далеко.- Еще один… Какой грязный…Молодая дама сидела на резной скамеечке, пальцы ее были погружены в розовую воду, прямо перед ней лежал юноша на несколько лет старше меня, короткое его кимоно распахнулось, обнажая длинные белоснежные ноги. Отец тоже носил короткое кимоно, когда выходил в море: рыбаки боятся запутаться, море не щадит ничьей жизни. Кимоно отца было сшито из старой рубахи, на нем были заплаты – кимоно юноши блестело, как горячее масло, а сияющие птицы на нем летели в райские сады. Узкие темные глаза скользнули по мне.- Дурно пахнет… - заметил юноша и сморщил носик. В его руку вложили кусок шелка, смоченный в розовой воде. Меня подтолкнули к дверям, вслед мне летели короткие приказания молодой госпожи.Старая прислужница, напевающая себе под нос, повела меня в большую баню, в окнах которой можно было увидеть скалы и темное небо, если встать на цыпочки. Две молодые служанки искупали меня, из-за одинаковой одежды и заколотых высоко волос они казались мне близнецами. Отец раньше говорил, что мужчину обнаженным могут видеть только его родная мать и жена, наверное, отец отругал бы меня как следует, если бы пересек ворота старого поместья. Одна из девушек вылила бадейку воды мне на голову, другая изо всех сил терла мне ноги жесткой тканью.
- Мы дети спящего моря… - напевала она, убирая непослушную прядку за ухо, я засмотрелся на нее - она ответила улыбкой. На свежие мои ссадины и детские синяки наложили дурно пахнущую мазь, а старая прислужница посадила меня на стул и деревянным гребнем зачесала мои волосы назад. Я думал, что она подстрижет меня, ведь мужчинам негоже ходить с длинными волосами – всем, кроме тех, кто служит мечу, но волосы мои остались нетронутыми. Тарелка похлебки и кусок хлеба завершили мой день, а усталость взяла свое – я забылся коротким бессмысленным сном. Но ненадолго.Когда я открыл глаза, у меня дико болела щека: жесткий футон, который мне дали, был набит конским волосом, и на моей коже остались некрасивые отметины. В крошечное окошко лился тусклый свет, во дворе слышались голоса. Дама, которая спрашивала мое имя, старая прислужница, мужчины, охранявшие вход, склонялись до земли перед высоким человеком в темном плаще. Фусама раскрылись, выпуская кого-то невысокого и худого в ярком кимоно и меховой накидке. Мне подумалось, что это одна из молодых красивых дам, которых я видел ранее, когда ездил с отцом в Киото, но свет от фонаря упал на лицо – и я узнал в нем того самого юношу. Большой веер скрыл от меня его глаза. Повозка тронулась с места.- Эй, ты!Громкий шепот, раздавшийся прямо над ухом, заставил меня вздрогнуть – надо мной стояла та самая девушка из бани, суконная накидка скрывала ее сложенные на груди ладони, волосы непослушными волнами падали на плечи.- Тебе достанется, если увидят, что подглядываешь… - Она покачала головой, кивнула куда-то в стену – Им тоже…- Им? – Я широко раскрыл глаза и только сейчас заметил, что в комнате я был не один. Рядом с моим футоном было расстелено еще четыре таких же. Мальчишки на вид моего возраста и чуть младше меня сбились в кучку и так же, как и я, смотрели во двор. Глаза их горели.- Везет Кимихиро… - протянул один и, тут же опомнившись, посмотрел на меня.- Ты тот, кого привезли сегодня, да? Мальчишка без имени? – Дети негромко рассмеялись. Мне стало обидно.- У меня есть имя, – гордо выкрикнул я. - Меня зовут Юки!
- Снежок, что ли? Какие же у тебя родители, что назвали тебя именем девчонки. А может, ты девчонка? Покажи-ка нам свои ножки!Они снова рассмеялись, но смеялись беззлобно, и мне почему-то стало совсем необидно. Раньше мы с моими друзьями тоже любили подшучивать друг над другом. Отец говорил, что мужчина должен уметь смеяться над своими бедами. Отец учил меня не держать на людей зла. Мальчишки в углу показались мне похожими на тех, с кем я собирал ракушки в своей родной деревне. Я тоже улыбнулся.
- Не снежок… Отважный, так ведь? – Девушка потрепала меня по голове. - Отец и мать дали тебе красивое имя, гордись им. Но, если не ляжешь в постель сейчас, Цуру-сан накажет тебя бамбуковой палкой и расскажет хозяину. Час лошади наступает – все должны спать.
Когда она ушла, а старая прислужница погасила фонари и снова затянула свою песню, я вернулся на футон. Мальчишка, лежащий рядом со мной, протянул мне худую ладошку и прошептал:- Дайсуке… Будем друзьями?..Наступившее утро застало меня врасплох: кто-то громко бил в медный гонг прямо посреди двора, Дайсуке, вчерашний мальчик, толкал меня в плечо, а остальные сматывали футоны и прятали в шкаф. За фусума слышались голоса и шорох бумажной ткани, кто-то шумно упал и заплакал было, но потом сразу же перестал.Я поднялся, в углу обнаружилось кимоно, что дали мне вчера, волосы мои растрепались – обычно по утрам отец, смеясь, смачивал мои вихры водой, надевал тростниковую шапку. Глядя на мальчишек вокруг, я смотал футон и так же зачесал волосы пальцами назад. В коридоре послышались быстрые шаги – вчерашняя девушка без слов схватила меня за руку и вывела во двор. Меня умыли, а вместо старых соломенных сандалий дали новые.
- Когда увидишь хозяина, поклонись… - прошептала мне на ухо девушка, вталкивая меня в распахнутые настежь двери. Старая прислужница шла за ней, приподнимая полы кимоно.- Масаки, скорее же, скорее...- Масаки… Масаки-сан, - проговорил я и получил в ответ улыбку. Двери за мной затворились.Я оказался в большой комнате, настолько роскошно обставленной, что мне показалось непростительным входить в такой бедной одежде. В комнате было пусто, но я слышал голоса – они раздавались из небольшого коридора, вход в который был занавешен алой тканью. Кто-то поднял ткань, увидел меня и разговор затих. Я осмелился стащить с ног сандалии и в носках прошел внутрь, оставаясь видимым, но не решаясь поднять занавеску.Дама, которая вчера натирала юношу розовой водой, вышла, улыбаясь, оглядела меня и сделала знак подойти ближе. Впервые в жизни я видел настолько красивую женщину: она была похожа на дам из книжек, которые в дневной школе читал нам настоятель, да что там – она была намного красивее них. В темных волосах блестел крошечный гребень с синим камнем, синий шелковый халат обрисовывал пышные ее формы, а ступни в белоснежных носочках казались совсем крошечными.
- Ото-сан, - негромко позвала она, - Снежок пришел… И от него больше не пахнет рыбой.Она рассмеялась, прикрывая лицо рукавом, – на ее смех из комнаты показалось несколько лиц, тогда, в первый день, мне почудилось, что их несколько десятков.- Какое милое дитя, - прошептала еще одна дама на несколько лет моложе, повернув мою голову к свету.- Похож на девочку… - согласился юноша, одетый так же, как тот, кого увезли вчера. – Матушка, этот мальчик достоин ваших глаз, несомненно…Внезапный глухой звук бамбуковой палки заставил меня вздрогнуть – юноши и девушки оставили меня, склоняясь до земли. Дама в синем подтолкнула меня – я тут же упал, пряча лицо и голову от возможных ударов.- Все вон… - сказал кто-то громким ясным голосом, от которого у меня задрожали коленки, а юноша рядом со мной и вовсе чуть не вскрикнул. - Возвращайтесь к работе немедленно. Омацури через две недели. Все вы будете отрабатывать свои долги. Ты, дитя… Встань и отойди к стене подальше от окон.Еле живой от страха и волнения, я встал, не смея поднять глаз, и прислонился спиной к стене. Прямо передо мной сидел пожилой мужчина в сером плаще, одна нога его покоилась на крошечной подставке, место другой занимал уродливый протез. Вне себя от ужаса я сглотнул и поймал на себе ледяной взгляд мужчины – этого вполне хватило, чтобы картины прошлого: отец, море, рыбачья сеть, похороны, липкая рука старейшины – внезапно возникли перед глазами, и внутри меня все застыло.Уже теряя сознание, падая на покрытый циновками пол, я услышал за тонкими стенками песню старой прислужницы, штормящее море вторило ей.- Мы дети…