Часть 9 (1/1)

В сгущающихся вечерних сумерках пастух Тед из Элсхэма только что загнал монастырских овец в сарай и запер ворота. Теперь можно было отдохнуть, но для этого нужно было до окончательного наступления темноты попасть в обитель, где его ожидала миска похлебки, которую всегда оставлял для него монастырский повар. Таково было распоряжение настоятеля, и за эту милость Тед ежедневно поминал его в своих молитвах. Вот и сейчас мысленно возблагодарил его за доброту. Но уже миг спустя вздрогнул от шороха в кустах и настороженно уставился в ту сторону. Из кустов высунулся его хороший знакомый — аббатский лесничий Роберт из Линби. Тед, обрадовавшись столь внезапной встрече, тут же облегченно выдохнул и приветственно помахал ему рукой.— Здравствуй, Роберт! Не ожидал встретить тебя так поздно. Домой направляешься?— И тебе привет. Да… домой иду.— Давно тебя не видел, как твои дела?— Спасибо, Тед, неплохо… А сейчас еще лучше будут.Последнее, что увидел несчастный, были совершенно пустые и мертвые глаза того существа, которое он принял за своего знакомого. Утром его тело обнаружил брат Илларион и побежал в аббатство — сообщить о страшной трагедии. *** Робин снова сидел на окне, смотрел на спящего Гая. Безумно хотелось сделать, что уже проделывал много раз, но он удерживал себя. Уже давно он все отчетливее понимал, дальше так продолжаться не может. Это неправильно. Это воровство, в котором Робин обкрадывал даже не столько Гая, сколько себя. Завтра он попросит своего Хранителя пойти с ним в ночь Бельтайна к Священным камням. И там он расскажет ему все, в том числе и про свое… ведь это же не только желание тела, но ведь еще и души!Но сегодня он последний раз прикоснется к нему без разрешения. Просто проведет рукой по груди, почувствует, как там в глубине бьется сердце. И больше ничего не будет делать.Не удержавшись, Робин коснулся губами пульсирующей жилки на шее, провел языком по ключице и потрогал шрам на плече. И замер в ужасе, когда руки Гая обхватили его. А в следующий миг он оказался в постели под сильным горячим телом, а на своей шее почувствовал уже его губы. Еще миг — и Гай поймет, что это не сон и, открыв глаза, увидит не красотку из своего видения, а его… Нагло заявить, что за кровью пришел? Ведь не поверит, потому что всегда должен спрашивать разрешения… И спрашивал. К тому же капли эти… Или решил сделать его таким же, как и сам? В качестве мести? Насильно обратить? Для самого Робина это было немыслимо — после стольких лет вот так подставить… А ведь Гай так подумает, и тогда уже ничего не объяснишь!Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, и Робин не помнил, как он умудрился выскользнуть змеей из объятий полусонного Гая и сиганул в окно… Он сидел в кустах и видел, как тот выскочил из дома и, поозиравшись по сторонам, вдруг сделал несколько шагов по направлению к тропе, что вела из их леса к дороге в монастырь. И замер, вглядываясь в предрассветные сумерки. Потом потряс головой, постоял еще немного и наконец ушел в дом.Робин обхватил голову руками и чуть не застонал, утешая себя только тем, что Бельтайн уже совсем скоро, а в эту колдовскую ночь совершаются чудеса. Надо просто подождать.***К моменту приезда Гая в монастырь там уже собрались лесничие аббата, которых призвали туда по его приказу. Вся эта компания толпилась во дворе, обсуждая страшную новость, а на телеге лежал, что называется, предмет обсуждения — труп пастуха Теда. Официальной версией было, что на беднягу напал волк. — И вот теперь вы тоже будете говорить, что это байки смердов? — возопил аббат, указывая посохом в сторону повозки. Гай не торопясь спешился, прихрамывая подошел осмотреть труп и от зрелища этого ему стало очень не по себе. А аббат все это время внимательно наблюдал за ним и ждал ответа. Гай это все знал, как и то, что придется что-то сказать, ведь промолчать не выйдет. Не тот случай.— Похоже, что это и в самом деле волк.Теперь точно не отбрыкаешься от волчьей охоты, и хорошо, если только ей дело и закончится. А если нет? И ведь повод, да такой, что не подкопаешься — вот свежайший труп, с ночи как раз. Со следами клыков на шее. В горло вцепились и… обескровили. Ведь если бы не знал, что Робин на чужую кровь не позарится вовек, подумал бы на него. За компанию то же самое проделали и с парой овец — вот они, рядом лежат. Скорее всего, с них и начали, а пастух так… оказался в ненужное время в ненужном месте, не повезло бедняге. И пока Гай думал, как бы извернуться и все-таки свалить все на серых хищников, настоятель взял его под руку и отведя в сторонку тихо произнес:— Нет, сэр Гай, это не волк. Вокруг не было найдено ни одного волчьего следа. Но, как вы сами понимаете, я предпочитаю, чтобы об этом не знали все подряд.— Прекрасно вас понимаю и предпочтение ваше вполне разделяю, но, тем не менее, придерживаюсь прежней версии. А волчьи следы скорее всего затоптали… Народу-то, поди, набежало как на ярмарку?— И опять ошибаетесь. Брат Илларион нашел его первым и осмотрел все вокруг. Никаких волчьих следов. И лесничий, которого он… кстати, а где Роберт? Тот, из Линби? Я что-то его не вижу среди других.— И в ближайшие дни не увидите, я отправил его к Хантингтону.— Моего лесничего? — воскликнул настоятель. — Накануне охоты? Когда нам нужны все, кто…— Во-первых, лесничего не столько вашего, сколько нашего, — хмуро буркнул в ответ на это Гай. — И у нас с вами договор на этот счет был такой: Роберт и мой слуга тоже, и когда он мне нужен — он служит мне. И вы согласились. — Да, согласился — нехотя признал свою неправоту аббат и буркнул раздосадовано: — Я тогда не знал, что он будет больше служить вам, чем мне.— А это здесь совсем не при чем. И во-вторых, вы же сами, милорд аббат, мне вчера всю душу вынули расспросами про… ну, сами знаете, про что. Я всю дорогу до дома размышлял и вспоминал. Но, к сожалению, ничего не надумал, и решил написать Хантингтону письмо про наши тут… события. Может, он чего вспомнит или как-то еще сможет нам помочь? Вот и отправил Роберта к нему. Гарантий, конечно, нет, но хоть что-то… Посмотрим. И в-третьих, я же сам никуда не уехал! Вы меня просили помочь с охотой, так вот он я, весь к вашим услугам.— Хорошо, сэр Гай, вы меня убедили. И насчет Хантингтона вы, наверное, правы, так что простите меня, я ни в коей мере не хотел вас обидеть… Я очень расстроился от всего этого. Делайте, как сочтете нужным.— Да понимаю я… И ваше расстройство, и все остальное, но сегодня мы уже ничего не сможем предпринять, надо подготовиться и начать охоту завтра. Я могу приказывать вашим лесникам?— Да, командуйте же, говорю вам! Отдав необходимые распоряжения, Гай тем не менее поспешил домой, сославшись на все еще больную ногу. Но дело было совсем не в этом. Нужно было обдумать кое-что другое, ведь кроме убийства было этой ночью и еще кое-что… Странная это была ночь, более чем странная.Сам себе объяснил это как слишком яркий и слишком живой сон, и просто принятие желаемого за действительное... и пить меньше надо. Последнее в особенности. Иначе пришлось бы признать, что от всего этого он просто сошел с ума. Хотя и выпил-то всего пару глотков бренди, после такого дня мог бы и больше…Столько лет уже снятся эти сны, так что ничего удивительного, что сошел с ума, удивительно как раз то, что раньше сие не произошло…Но теперь Гай приходил к выводу, что не такой уж это был сон. Ведь когда он ?проснулся? и сел в постели, у него было ощущение, что в его объятиях еще миг назад кто-то был. Раньше он объяснил бы себе это милыми шутками ?соседей?, поскольку Бельтайн на носу. А они на этот праздник как с ума сходят и такое вытворяют, что хоть стой хоть падай, сам пару раз видел.Гай тогда выскочил в сад и там, в глубине леса, что начинался почти за оградой, ему показалось… Не первый раз преследовало его это странное чувство, точно такое же когда в дозоре кожей ощущаешь присутствие чужих, а значит — опасности. Но это все мелочи, потому что было и еще кое-что гораздо более существенное… запах! Запах остался, и он был Гаю слишком знаком, чтобы ошибиться. Тот, кого Гай только что держал в объятиях, пах как Робин Локсли.Он объяснил это себе тем, что тот просто был тут днем и просто забыл свою накидку… снял и кинул куда-то, как он это обычно делает, а получилось, что на постель. Накидка и впрямь была, но только не в постели, а у окна, где ее Гай и обнаружил. Но это было уже позже, не сразу. Как не сразу он связал эти два факта между собой. Некогда было, в обитель торопился — если не помешать планам настоятеля, так хоть в курсе быть и как-то свои откорректировать. Не знал еще, что приключилось.А если предположить, что в его постели действительно был Робин? И он?.. Они?.. То есть вот это все было наяву? Неужели он решил вот так отблагодарить за… за все? Накануне вечером Робин… вот что это было? Гай тогда попытался тему свернуть как можно быстрее и трусливо сбежал, потому что невыносимо было слышать от него это ?спасибо?. А все разговор этот, что повод, что тема его были паскудней некуда, и Гай не завел бы эту беседу никогда, но после визита той странной дамы торнтонская обитель гудела как потревоженный улей, а отец настоятель начал нести такую чушь и муть, что Гая чуть не стошнило. Пришлось рассказать, а оно все вот так пошло…И вроде бы удалось увернуться, Робин тоже не стал продолжать, но как-то странно посмотрел. А ночью… решил не быть должным больше? Да, быть кому-то должным он не любит, скорее наоборот. Но зачем таким способом? Не видел другого? Думал, что если такая репутация, то вполне будет в духе? А если он?..Нет! Как бы там ни было, нечего себя обманывать. Сердце и душа Робина все еще принадлежат его бывшей жене, и он просто перестал об этом говорить, но любить ее он не перестал. А то, что произошло… Нет, этот балаган нужно заканчивать, это невозможно больше выносить, это слишком больно и мучительно. Бессмысленно ждать и надеяться.***Тук еще утром заметил, как брат Илларион, пребывая в несвойственной ему растерянности и задумчивости, даже смятении, несколько раз обращал свой взгляд на него. Признаться, причины для расстройства и смятения чувств были более чем уважительные. Не каждый день обнаруживаешь труп человека, с которым знаком много лет.И вот наконец он отловил Тука в галерее и сбивчивым шепотом попросил его прийти после службы к нему на пасеку под предлогом помощи — дескать, там лучше поговорить о случившемся. Тук это хорошо понимал: все-таки сугубо мирный и чурающийся всякого зла Илларион был очень подавлен всем произошедшим и ему нужно с кем-то об этом поговорить, а приор... Нет, Тук ничего не имел против брата Стефана, но такие вещи не были сильной его стороной. Да и обитель не очень-то подходящее место для таких бесед по многим причинам. На том они с Илларионом и сговорились, да и настоятель не стал возражать против помощи на пасеке в саду, не до этого ему было.Брат Илларион начал разговор без приветствий и видно было, что он очень нервничал, поскольку так и не выпустил из рук окуривательницу для пчел, которую пытался починить. Так и вертел ее в руках, весь их разговор.— Тук, мне нужен твой совет, я сам не могу понять, что происходит.— Это из-за несчастного Теда? Я отлично понимаю твое состояние, найти труп бедняги стало для тебя сильным ударом.— И из-за него тоже, брат мой, но не только. Тук, меня мучает и кое-что еще. Помнишь, как мы с тобой обнаружили загрызенную овцу — вот буквально на днях?— Помню, — кивнул Тук.Илларион вздохнул и пристально посмотрел на него:— Ведь ты тоже заметил, как кто-то исчез в лесу? Просто не подал вида тогда.— И это верно, Илларион, — согласился Тук и осторожно добавил: — Но можно я спрошу тебя напрямую? Ты думаешь, что тот случай и это убийство могут быть как-то связано?Илларион тяжело вздохнул, немного помолчал и наконец произнес:— Я не знаю, Тук. Вот поэтому я и хотел обсудить все с тобой. Тогда я не смог точно разглядеть, кто это был, но единственное, в чем я могу даже поклясться именем Святой Девы — это был не волк.— Признаюсь и я тебе: мне тоже показалось, что я видел не волка.— Иными словами, брат, мы оба видели человека. Но есть еще одно, что я не пойму никак, и это меня беспокоит. Сегодня, после того как я нашел тело Теда, упокой Господь его душу, я разговаривал с Робертом, тем лесничим, про которого я тебе говорил, Тед был его другом, так вот… — Илларион умолк на пару мгновений, вздохнул и закончил свою фразу, но только не тем, что намеревался сказать с начала: — Он тоже считает, что это волк. И это очень странно.— Тоже? Погоди-ка… а кто так еще считает? — Гизборн. И настаивает на этом. Я слышал, как он это заявил аббату. А сейчас готовится волчья охота. На завтра назначена.— Но ведь ты же не это хотел сказать, брат Илларион?— Не это… — еще раз тяжело вздохнул тот.— Тогда что?Илларион долго молчал, а потом наконец произнес:— Мне кажется, что Гизборн что-то скрывает, что-то очень серьезное, а Роберт знает и знает, что именно. Но молчит, потому что это… может быть с него взяли слово или причина в чем-то другом.— Почему ты так решил? — осторожно поинтересовался Тук, не желая спугнуть откровения брата Иллариона.— Потому что… ты когда-нибудь видел, чтобы аббатский лесничий носил меч?— Видел. Тот же Гизборн на службе у Хьюго де Рено, но я не очень понимаю при чем здесь…— Сейчас поймешь. Я имел ввиду местных. Наших. Они носят только длинные ножи и луки, но таких мечей, как у Роберта, у них нет. А сэр Гай — опоясанный рыцарь, получивший это звание еще хрен знает когда в Нормандии. И служил он тогда аббатству, что находится в королевском заповеднике. А наше-то — нет. И Роберт не рыцарь. Хотя, положа руку на сердце, я могу сказать, что Роберт-то как раз и достоин рыцарства и прочих почестей более многих, в том числе и этого самого Гизборна, причем во много раз. Он стольким за эти годы тут помог и так, что я даже не могу представить, как бы все для них закончилось, не окажись он… Вот, например, как-то всю зиму он отдавал вдове Сэма-горшечника свое жалование и приносил еду, когда ей не на что было прокормить детей… Но эта история случилась еще до того, как ты вернулся. А вот про Дэвида с мельницы ты должен помнить, уже при тебе было…Брат Илларион говорил и говорил, а Тук слушал и отмечал про себя, что многое из сказанного так и было, только вот почему-то никак не связывалось с этим самым Робертом. Да, кто-то помог Дэвиду с прошением, а оказывается это и был Роберт из Линби. Ну, когда читать-писать умеешь — грех не помочь тому, кто не может ни того, ни другого.Жаль, не слышал Тук про этого Роберта несколько лет назад, такой человек пригодился бы в отряде Робина… и Тук оборвал себя на этой мысли. А брат Илларион воодушевленно продолжал дальше:— Да, тут кого не спроси, поведает про кучу таких вот мелких и не мелких случаев! Вот Берта тебе расскажет, если интересно. Она в курсе многого. Этот парень как-то умудряется жить так, что… ладно, про это все вообще можно до Иванова дня рассказывать.— Оно понятно, что можно, только вот ты что-то про привилегии говорил… Но я не понимаю, каким боком это имеет отношение к тому, что происходит?— Ага! Сейчас поясню. Официально-то Роберт рыцарем не является, а тем не менее он эту привилегию с мечом имеет, как и бесчисленное количество других, чего остальным даже и не снилось. И, скорее всего, те, которые лежат на поверхности и видны нам, есть лишь малая толика того, что у него есть на самом деле. По сути своей он аббатский лесничий только номинально, поскольку добрую часть времени он как раз служит Гизборну. Через которого он эти привилегии и получил, кстати говоря. И подчиняется он аббату тоже только через него, а не напрямую, как все остальные. — А вот этого я не знал…— А ты вообще много чего не знаешь, до тебя это еще было… Как он появился тут, так это вообще преинтереснейшая история. Он ведь сначала попал к Гизборну. А взялся прямо как ниоткуда. Пришел в аббатство — вот просто пришел и все. Один из братьев попросил его что-то помочь сделать, а тот кадку со святой водой на себя опрокинул. Как он на латыни ругался — это надо было слышать! Не хуже тамплиера, а то, пожалуй, и похлеще. За что его братия чуть было тогда не побила. А потом мы все рот раскрыли, когда через пару недель он явился уже как слуга сэра Гая. Хотя тут тоже странности были: слуги себя так не ведут, больно независимо он держался. И это еще тогда, а уж сейчас… Но настоятель его в лесничие взял. И все привилегии дал. И чем дальше, тем больше. — Все любопытнее и любопытнее… Это как?— А вот так! И если честно, то парень всего этого более чем достоин, и лично я лучше человека в жизни не встречал, но это мы потом уже выяснили. — Странно, что я об этом ничего не слышал.— Ну, в обители, ты же сам знаешь, лишний раз рот не откроешь. Отчего, ты думаешь, мы с тобой тут разговариваем? Тем более, что тебя все еще считают…— Да знаю я. Черной овцой.— Ну вот. А в округе разговоры об этих странностях идут уже давно, только мы про это мало знаем, так как не часто покидаем обитель, да и не говорят нам местные тоже многого. У них тут свои тайны и секреты.Тук понимал, что брат Илларион в чем-то прав: обособленная монастырская жизнь по возможности старается исключить сплетни и прочее, что с одной стороны весьма неплохо, зато с другой стороны лишает порой очень важной информации. И про секреты он понимал не хуже, поскольку местные крестьяне, хоть в церковь и ходят, но старых богов, тем не менее, почитают не меньше, а то и больше, только втайне. Брат Илларион тем временем и не думал замолкать: — И вот как ты сам понимаешь, Тук, такие поблажки и привилегии бывают не спроста, а за что-то. — Я понимаю… Но такое бывает за службу…— Ага, вопрос только за какую? Лесничего? Сомневаюсь. И вот в чем эта служба с заслугами заключаются на самом деле, я до сих пор понять не мог, хотя вопрос этот себе много раз задавал. И Гизборна, понятное дело, не спросишь об этом, с ним лишний раз и встречаться-то… воздержишься.— А сейчас чего думаешь?— А сейчас, Тук, мне кажется, я начинаю догадываться… и от этого мне становится страшно. Очень страшно. А наш настоятель, храни Господь этого умнейшего человека, про Гримстон вспомнил не просто так.— А ты откуда знаешь? Тебе ведь настоятель вряд ли об этом сказал.— А вот оттуда, откуда и все остальные братья.— Лишний раз рот не раскроешь, зато уши… Я вам порой изумляюсь, честное слово!— И вот помяни мое, тот оборотень имеет какое-то отношение к этому делу.— Исключать это не возьмусь, но мне бы побеседовать с этим Робертом. И желательно побыстрее. Гизборн сказал, что тот повез письмо Хантингтону. Как бы узнать, когда он вернется? У него семья есть? Жена? Или невеста?— Да нет у него семьи! И это тоже неспроста, поскольку жена рано или поздно поймет, что это за служба… Но Роберт частенько заходит к Берте, помогает ей, так что спросить лучше у нее. Постой-ка! Ты сказал, уехал? Как это уехал? Это кто тебе сказал?— Так Гизборн же… сегодня утром. Настоятелю.— Да никуда он не уехал, что бы Гизборн про это не говорил. — Как не уехал? Ты откуда знаешь? И зачем ему врать? Гизборну, в смысле.— Видел собственными глазами. Сегодня утром как раз после того, как Гизборн в обитель заявился, я тут был, когда Роберт пришел… А вот зачем Гизборну врать, я не знаю, но причина для этого точно есть. И прежде, чем говорить об этом настоятелю, я хочу с тобой посоветоваться. Может, ты поймешь, что это может значить?— Спасибо за доверие, брат Илларион, я очень ценю это. Могу я попросить тебя пока помалкивать? Мне надо обдумать твои слова, давай встретимся тут после вечерни?— Как скажешь, брат, — кивнул Туку монах и за сим они занялись, каждый своим делом. Брат Илларион вернулся к починке окуривательницы, а Тук отправился напрямую через луг в обитель и по дороге пришел к выводу, что откладывать дальше разговор с Гизборном не имеет смысла. Вот и решил времени не терять и отправиться прямиком к нему. Надо выяснить наверняка что происходит — и как можно быстрее.Брат Илларион смотрел, как Тук шел по лугу в сторону обители. Он был уже далеко, почти дошел до кромки и вдруг остановился. Постоял, потоптался, задрал голову, посмотрел на висящие в небе тучи и повернул в другую сторону. Проводив его взглядом, брат Илларион и сам крепко задумался. Ведь в той стороне, куда ушел Тук находится… Там лес, а за ним единственное жилье — это ферма ?Дрозды?, и все знают, что там владения Гизборна, там больше никто не ездит и не ходит, там больше нет никого. Так к кому Тук пошел, если не к нему? И почему именно сейчас, прямо после разговора про?.. А ведь тот человек, которого они с Туком видели несколько дней назад, исчез именно в лесу Гизборна… А если это все неспроста? А если Гизборн как раз и знает, кто это? А если это — он сам?И, бросив все свои дела, брат Илларион со всех ног помчался в аббатство — поделиться своими страшными подозрениями с настоятелем. И через час из ворот обители вышел отряд вооруженных людей с собаками.