Часть 2 (1/1)

Из кустов высунулся тот, из-за кого и, в каком-то смысле, ради кого Гай теперь здесь обустраивал дом и прочее. А этот жил, не поймешь то ли рядом, то ли с ним. Хотя вопрос на счет ?жил?, учитывая все тонкости сего положения, был тоже весьма непростой.Зеленые глаза грустно смотрели из-под спутанной темной гривы. Десять лет прошло, а он все такой же, хотя чему удивляться? Он теперь всегда одинаковый будет. Ну, хоть так, учитывая, чем это вообще могло закончиться. — Да не прячусь я! Просто… — Ты не хочешь, чтобы он знал, я это понимаю. — И как ты себе это представляешь? ?Привет, Тук! Это и вправду я?? — А ты сразу широко-то не улыбайся и обниматься не бросайся. Дай человеку сначала в себя прийти от вашей долгой разлуки, а потом уже рассказывай, что ты теперь… как бы это помягче, слегка необычный. Это я тут за все время чего только не навидался… а монаха-то и в самом деле может удар хватить. Гай хорошо помнил, как его самого чуть удар не хватил, когда все это произошло. На алтаре, в свете от пламени костров лежало голое окровавленное тело того, из чьих ран он сам вытащил стрелы и кого он с замирающим от боли и страха сердцем тащил сюда через весь лес на руках… — И кровь врага, отданная добровольно. Понятно? — Рогатый был на удивление спокоен, будто не в его сына перед этим стрел понатыкали, а в бревно. — Можно подумать, до этого у меня разрешения спрашивали?! — Гай со злости и отчаяния огрызнулся, ему терять было уже нечего. — Теперь он будет должен это делать, — все так же равнодушно отозвался лесной бог. — А ты должен будешь это разрешение давать. И приглашение ему понадобится тоже, если, конечно, тебя интересует, чтобы все было… будем говорить, в порядке. — Это он-то будет должен? Да он слова-то такого… — хотя о чем они сейчас разговаривают? Тут главное — этого мерзавца обратно вернуть, хоть как! — Будет, никуда не денется. Ну и что ты молчишь? Зачем ты тогда пришел? — Так, а… — Гай растерялся, а потом еще раз посмотрел на бесчувственное окровавленное тело и, собрав остатки мужества, взглянул в глаза Хэрну: — Говорить что?— Своими словами, тут нет образца. — Хорошо… Я его при… — К нему обращайся. — Так он же не слышит! — Ему и не надо, придурок! Оно потом будет в нем. Так что давай, говори. Гай провел языком по пересохшим губам и постарался, чтобы голос не дрожал: — Я… Я буду… рад видеть тебя, Робин, чтоб тебя, Локсли, в своем доме, где бы он не находился и в чем бы не заключался. И я… я разделю с тобой все, что у меня есть. — Кхм! Ничего конкретного не забыл упомянуть? — спросил его лесной бог, слегка усмехнувшись. — А? Ну и кровь тоже. Так пойдет? — Пойдет. Отдаешь добровольно? — А как же иначе? Конечно, добровольно. А сколько ее надо-то? — Пятьдесят галлонов. — Но… у меня же столько нет! — оторопел Гай. Ему не было жалко, но даже отдай он все до последней капли, не смог бы выполнить это условие. Неужели не получится? Всему конец?! — Да не за раз! — фыркнул Хэрн. — Столько ему нужно, чтобы привыкнуть и не потянуло на другую человечью кровь. Понял? — Да… — чуть ли не с облегчением выдохнул Гай. — И вот это ты будешь принимать после, — Рогатый сунул в руки оторопевшему Гаю какую-то бутылочку. — Двадцать капель, рыцарь, ровно двадцать капель. Одной больше или меньше, и ты умрешь. — Надо обдумать эту возможность, — Гай потихоньку начал приходить в себя и попытался даже пошутить. — Он тоже. И в этот раз насовсем.— А… — шутить как-то сразу расхотелось. — Где я еще возьму, когда кончится? Ведьму искать?— Я тебе буду делать… Первые несколько дней Локсли провел в пещере, пока Гай не нашел ему, да и себе в том числе, другой дом. Но за это время кровопийца чуть пару раз его не отправил на тот свет. Спас, как ни странно, тот же Хэрн, оттащив за шкирку своего сына от его ?ужина?, со словами ?На завтра оставь?. Гай тогда едва успел разрешение дать, прежде чем дюймовые клыки впились ему в плечо.А уже дома начались другие ?сюрпризы?. Гай отчаянно пытался вспомнить все, что когда-либо слышал о вампирах, и, опасаясь вреда солнечного света, запер Локсли в подвале. А потом обнаружил свежеиспеченного упыря среди бела дня во дворе их собственного дома, с большим воодушевлением употреблявшего какого-то мелкого зверька. И в погоне за своим обедом Локсли не потрудился даже штаны надеть. Увидев Гая, он спрятал тушку с отгрызенной головой за спину и попытался сдуть прилипшие к вымазанному кровью носу волоски от меха. В качестве оправдания он только произнес хмуро: — Я хочу есть.Гай тогда только и смог, что пробормотать: — Никакой живности в доме.Локсли оказался весьма прожорливым упырем. Гай от слабости едва на ногах держался, но потом привык, потому что деваться было некуда: первый этап перевоплощения требовал диких затрат сил и энергии, которую кроме как из крови получить было нельзя. Курица способна набить желудок и избавить от физических мук голода, но не способна удовлетворить остальные потребности. В этом отношении ничем нельзя заменить человеческую кровь. К тому же Хэрн предупреждал: не смешивать ?еду?, хотя бы на первом этапе.А через пару недель, набравшись сил, Локсли помчался в Лифорд, несмотря на предупреждения Гая, что никого он там не найдет.— В Лондон они уехали.Вернулся через несколько дней подавленный и мрачный, но зиму они прожили в одном доме, а с наступлением весны Локсли решил переехать в лес, заявив, что построит себе дом и чтобы непременно на дереве: дескать, всю жизнь мечтал, так хоть нежитью удастся. Вот так Гай разжился плотницкими инструментами и научился строить дома на деревьях. Не звать же на помощь монастырскую братию?И вот спустя десять лет Гай смотрел на Робина Локсли и думал, что из него и разбойник-то был не от мира сего, а он еще и упырем ненормальным заделался. И тут же спросил себя, в незнамо какой раз уже: ?Вот много у тебя знакомых упырей, причем в прямом, а не в переносном смысле, чтобы ты знал какой из них нормальный, а какой нет? Тебе какого выдали, такого и… ну принимай как он есть, в общем!?***Робин наблюдал из кустов и, да, в каком-то смысле прятался. Только никак не мог до конца решить, от Тука или от себя. Если официально и теоретически, то, разумеется, от Тука. А если фактически, то… и не прячется он вовсе, а наблюдает. Он очень полюбил наблюдать, особенно последние несколько лет. Может быть, попутно немножечко любуется, но только совсем чуть-чуть.За эти годы он… изменился. Они оба, вообще-то. Только Гай еще и внешне. Между бровей навсегда застыла хмурая складка, в уголках глаз залегли морщины, но прищур остался тот же — и глаза все те же. За эти годы он очень здорово поседел, просто в светлых волосах не видно. Но сейчас свет падает так, что серебряные нити становятся заметны. После этой зимы их стало больше. Снова прокралась мысль, что еще одна такая зима, что на Остару едва выпроводили, будто не одна была, а целых три, то Робин поседеет уже сам. Он никогда не думал, что этот несгибаемый человек может вот так однажды приехать домой и, сославшись на усталость и отказавшись от ужина, просто лечь и не встать на следующее утро. Мысль, что это очень легко может произойти снова, Робин в очередной раз отогнал.Дождавшись, когда Тук уйдет, решил намекнуть о своем присутствии. Хотя все чаще ему казалось, что Гай и так прекрасно знает, что он тут. Каким чувством — непонятно.— …а монаха-то и в самом деле может удар хватить.— Ну вот и тем более не хочу пока, чтобы Тук знал. Надо его как-то подготовить.— Ну, и как ты себе это представляешь? ?Знаешь, Тук, твой старый приятель Робин Локсли помер все-таки не совсем и теперь немного упырь?? — Вот вечно ты передергиваешь!— ?А еще он тут лесничим служит и зовут его Роберт из Линби?.— Ну…— И не думай, что я про ножницы забуду.— Так ты сам поди их куда-то задевал, а на меня пытаешься свалить.Вообще-то, строго говоря, к исчезновению садовых ножниц касательство он имел самое непосредственное, вот только признаваться не собирался ни за что. Как и возвращать их пока на место, поскольку еще понадобятся: трех монастырских шевиотов он уже слегка обкорнал в области пуза, чтобы незаметно было. Осталось поступить таким же образом еще с дюжиной, а шерсть снести старой пряхе на хуторе за холмом, она обещала спрясть ее и сделать толстый зимний плащ. Гаю он нужен: старый уже износился и давно не грел. Прошлой зимой это оказалось настолько очевидным, что дальше уже некуда. И, разумеется, Гай об этом подарке знать не должен, поскольку сюрприз.— Я не пытаюсь на тебя ничего свалить, но прецедент с ножницами и твоим участием, далеко не единственный, что грустно, меня в этом убеждают.— Ну, опять начинается?— Не опять, а снова. Сколько раз тебе говорить, что если ты в лесу живешь и все такое, то это еще не значит, что ты разбираешься в садовых деревьях, а именно в грушах, вишнях и сливах? Я уж про яблони не говорю. В них ты особенно не разбираешься. — Ты сгущаешь краски.— Ничуть. Когда ты в прошлый раз решил обрезать их, на следующий год они даже не зацвели! Ты чуть не сгубил три лучшие соммерсетские яблони!— Ну еще же четыре осталось!— И это единственное, что спасло тебе жизнь.— Нет, вот мне интересно как бы ты меня убивал? Это после всего? Гонялся бы за мной по двору с осиновым колом?— В принципе, можно ради эксперимента попробовать засадить его в тебя и посмотреть, что получится… Но после истории со святой водой, я бы на особо положительный эффект не рассчитывал.— Ну, знаешь! Робин готов был рассмеяться при воспоминании, но это сейчас. Тогда он чуть было не сошел с ума, но зато смог наконец отпустить Марион из своего сердца. Жить после этого стало легче. Но это после… Накануне же они с Гаем Гизборном переругались в очередной раз. Причина была одна и та же, повод был любым. Робин не мог смириться со своим положением и с тем, что оказался в нем в какой-то степени из-за Гизборна. Но все равно не нужно было бросаться с оружием. Сам не понял, как так получилось, и только когда кровь увидел, осознал, что натворил… Так что отказать у Гая Гизборна были все права, строго говоря, уже давно и триста раз. А у самого Робина остались только угрызения совести.Попытка извиниться все-таки успехом увенчалась, но это было уже потом. Тогда же в поисках Гизборна Робин пришел в аббатство, думая, что, если не найдет Гая, так точно свою смерть, ведь всем известно, что вампиры не могут быть там, где служат мессу. Лучше так, чем это унизительное положение.Но, как назло, с ним ничего не случилось. Обнаглел до того, что приперся в саму церковь, но вместо смерти, почти разочарованный Робин наткнулся на монаха, который попросил его помочь, на что согласился и в процессе из любопытства сунул нос в какой-то бочонок. Там оказалась святая вода.***Видя, как усмехается ?ненормальный упырь?, Гаю почему-то весело не было. История со святой водой и тем, что из нее проистекло, стоили тогда Локсли тяжкого похмелья и изрядной глупости после, а Гаю — если не менее изрядных нервов, то нескольких седых волос уж точно. Про мелочи вроде душевных мук и разбитого сердца можно даже и не заикаться.И ведь ничего же не предвещало! Хотя когда с этим упырем что-нибудь предвещает? Оно просто случается. Так получилось, что Гай в тот день оказался в обители, намереваясь поговорить с отцом-настоятелем и не только по финансовым вопросам. Вот тогда все и произошло, они закончили обсуждать следующий срок с суммой и перешли к частному разговору.С тех пор как Локсли сделался тем, кем он сейчас был, прошло на тот момент уже три года, но он все еще не смирился с этим положением и пытался вернуть себе свое прошлое.Накануне тоже, да так, что взбешенный Робин тогда удрал, а Гай остался зализывать раны и на теле, и в душе. Хотя, что такого, собственно, сказал этот придурок? Ну не первый же раз он начал обвинять Гая в том, что из-за него сейчас находится в таком положении? Это случалось регулярно. И зачем Гаю надо было говорить очевидные вещи, что лучше так, чем смерть? И, конечно же, было понятно, что Робин Локсли это жизнью не считал. И, вообще-то был прав, поскольку он сейчас не что иное как... нежить.— Это подло, Гизборн! Ты решил таким образом мне отомстить? Или ты возомнил, что я буду тебе за это благодарен?— Подло с тобой поступили, когда твои разлюбезные смерды тебя предали, а твои друзья даже за телом не пришли…— Не смей! Понятно, что после такого у Локсли крышу снесет полностью. Ну, схватился он за меч, так он и раньше это делал и до того, как… Ну поцарапал Гаю бок, так не проткнул же! Так что это, на самом деле, мелочи. Вот зачем сам отозвал собственное же разрешение с приглашением? Совсем рехнулся.Но Локсли сбежал, и что теперь делать — непонятно. А сам же Гай все чаще задавал себе вопрос: не оказались ли его благие намерения еще худшим злом для Робина?Проведя бессонную ночь, на утро Гай решил отвлечься делами и съездить в обитель, где он и поговорил тогда с отцом-настоятелем. Тот, сославшись на свою старость и немощность, опирался на его руку, пока они прогуливались по галерее:— Вы сказали, что хотите побеседовать со мной о чем-то? — аббат участливо смотрел на Гая снизу вверх.— Да, святой отец…— Вас что-то очень беспокоит, и я это вижу. Это ваша служба?— Нет, там привычный балаган, который всегда одинаков. Это касается дел личного характера… но я даже не знаю как лучше…— Ваша семья? — В каком-то смысле да, но не вполне.— Поясните, что вас смущает?— Это сложно объяснить, но я не знаю, верен ли путь, который я избрал? Хотя не совсем избрал, но там так получилось, что иначе не удалось бы.— Не удалось бы что?— В каком-то смысле спасти человека.— Значит, правильный.— Но вы даже не знаете, что произошло!— Вам удалось его спасти? С ним теперь все в порядке?— Ну… не сказать, чтобы… Могло быть и хуже. Значительно.— В таком случае — правильный.— Но… то, что получилось, его не устраивает.— Сам Господь создал этот мир, и кто считает его творение совершенным? К тому же он никогда не посылает нам испытаний не по силам. Или вы сомневаетесь в нем?— Я сомневаюсь в себе.— Отпускаю вам этот грех.Шум привлек их внимание. Раздался грохот, что-то упало, визгливо заорал кто-то из братии, а в ответ ему отменная брань на латыни.Второй голос показался Гаю подозрительно знакомым и он, оставив аббата, ринулся в церковь и обнаружил там разбитую бочку, монаха и Робина Локсли собственной персоной — на полу в луже воды. И, кажется, тот был… в стельку пьян?!— Святая вода! Ты разлил святую воду, дурень! — монах голосил не хуже мартовского кота.— Perite сacator! (отъебись, засранец) — окосевший вконец оный дурень, отмахнулся от него, как от назойливой мухи.— Ах ты, богохульник! — Potes meos suaviari clunes (поцелуй меня в зад)!Отогнав от себя желание малодушно скончаться на месте от разрыва сердца при виде столь колоритной картины и мысль о том, что Локсли решил самоубиться столь экстравагантным способом, не говоря уже о том, где этот паршивец нахватался столь изысканной латыни, Гай решил как-то действовать.К сожалению, решил действовать не только он, но и набежавшая на шум братия. Промокший до нитки упырь, увидев кроме монахов еще и Гая, икнул и пробормотал:— Я, пожалуй, лучше пойду! И сиганул из церкви как заяц.