стало получше (1/1)
...А когда Чонсан спит, то на ангела похож до безобразия, еще сильнее, чем в студенческие годы. На хорошенького такого ангелочка-амурчика со всеми необходимыми атрибутами: сердца, розы, атласные ленты, и банты, и кружева. Ангелочек, нежный и красивый: очаровательное личико, светлые разметанные по подушке кудри, мягкая розовая щека... Санхен затаивает дыхание и нажимает самой подушечкой пальца на щеку — и правда как у ребенка ведь. Не зря сколько тюбиков и баночек с кремами на полочке стоит (купленных на кровно заработанные Санхена, но он ни секунды не сомневался).
Ангел. Святой.В углах комнаты уже почти слышится ангельское пение, когда Чонсан широко распахивает глаза, и Санхен несколько секунд долго и мучительно тупит, не понимая, почему они не небесно-голубого цвета.
— Эй, — Чонсан косится на палец совсем рядом со своим лицом и отползает на другой край кровати, зарываясь в синтепоновое одеяло. — Ты чего?Санхен чешет в затылке — на пальце все еще ощущается мягкость и тепло кожи — и отряхивается, как щенок. И правда, чего. Обычный Чонсан. Растрепанный после сна и глаза-щелочки. Обычная комната. Обычное утро. Ни намека на ангельское пение.
— Работу проспишь, — ворчит Санхен, поднимаясь с колен. Ему в спину прилетает подушка и сварливое пополам со смехом ?сегодня суббота!?
Чонсан смеется, даже когда доедает свой завтрак и гремит посудой в дребезжащей раковине.— Ты меня напугал, — ворчит, надувая губы. Санхен потягивается, оставляя укор без ответа. Как будто есть что-то необычное, чтобы рассматривать своего парня, пока тот спит, и рассматривать его чуть ли не под микроскопом, сравнивая с ангелом и подбирая самые разнообразные эпитеты. Они живут вместе, в конце концов. Видели друг друга в болезни и здравии, в радости и в горе; Чонсан вытаскивал Санхена из самых невероятных гадюшников; Санхен придерживал Чонсану его отросшие волосы, пока того выворачивало во время ломки.Куда уж интимнее-то, блять.Санхен откладывает подкинутую в ящик бесплатную газету в сторону. Подходит к Чонсану и цепляет на палец прядь волос — удивительно густых и блестящих, как для состояния чонсанового организма. У Чонсана проблемы с почками, сердцем и печенью, и на лекарства постоянно не хватает денег — откуда они у курьера и кассира круглосуточного? Чонсан еще подрабатывал рисованием портретов; заказы, хоть и редкие, но были и иногда выручали от голодных дней. Чонсан начал рисовать спустя месяц, как последний раз обдолбался до бесчувствия.У Санхена есть способы и пути заработать много и быстро — нужно всего лишь позвонить Джинену, тому самому Ма Джинену, который присматривал за Чонсаном все это время и который плотно посадил его на мет. Мет, винт, кристаллы — называйте как угодно, суть не изменится: всегда есть люди, готовые заплатить за несколько часов кайфа, не думая о последствиях. И всегда есть Джинен, которому нужны люди, чтобы толкать товар, люди умные, хитрые, изворотливые. Он предлагал Санхену много раз сотрудничество — так говорил Джинен, ему нравилось это слово. Сотрудничать — это никак не намекает на проблемы с законом и полнейшую аморальность того, чем он занимается. Мы несем людям радость. Каждый вертится как может. В последнюю встречу Санхен почти разбил ему лицо — Чонсан удержал (и где только сила взялась в тщедушном теле?) Слова Джинена все еще звучат эхом в ушах.Это его выбор. Он взрослый мальчик и мог сам выбирать, придурок, а ты сидишь в говне, так не чирикай. Чистеньким стать захотел, мучеником?Каждый день для Чонсана — это непрекращающаяся война с собственным телом; его зубы шатаются, а в умывальнике каждое утро кровяные пятна. В такие моменты Санхену особенно остро хочется извиняться за то, что он появился в чужой жизни и запустил механизм на самоуничтожение.Локон переливается на пальце; на светлых прядях корни отросли сантиметров на пять.Санхен говорит:— Тебе краситься надо.Говорит так, будто это самая важная проблема в их жизни.
Чонсан должен ненавидеть его с такой силой, с какой делают первый вдох на поверхности воды утопающие.
Но Чонсан смеется и выворачивается в его руках.Говорит:
— Да к черту эти волосы.
Говорит:
— У нас денег нет на эту фигню.
Говорит:
— Обрезать надо, а то уже за уши заправляю, а они все равно мешают.Но Санхен настаивает и сам же бежит в магазин, и Чонсана он вечером красит тоже сам, как и в прошлый раз: садит на стульчик, словно мальчика, оборачивает плечи пакетиком и пачкает вонючей смесью прядку за прядкой и немножечко — уши, пока от аммиака не начинает слезиться в глазах.Чонсан сидит смирно, даже когда его больно дергают за волосы, и даже руки держит на коленках. Он подает голос, когда Санхен собирает в один кулек все тюбики-баночки, чтобы выбросить.— Мне заказ крупный пришел. Какой-то дяденька хочет портреты каждого члена семьи. Работы на месяц. Предоплату обещает.— Так это же охуительно, крошка, — бормочет Санхен себе под нос.Чонсан лупит его пяткой по заднице.— Ненавижу, когда ты так говоришь.— Больше не буду, малышка.Радоваться за Чонсана, смеяться с Чонсаном, любить Чонсана намного лучше, чем думать о том, какая же ты ебаная скотина и что милосерднее было бы тебя пристрелить.