было хреново (1/1)

Три года назад. Это случилось три года назад, и Санхен считает этот день самой большой трагедией в жизни. Не своей — жизни Чонсана, которую тот доверил ему в руки, а Санхен, играя, пустил все, словно карточный домик, по ветру.День, когда они познакомились. Когда пошли на свидание. Когда впервые поцеловались.Карты взлетают в воздух. Карты падают вниз.

Чонсану не следовало таскаться с таким, как Санхен, определенно. Санхен мог бы увязнуть сам и сам бы выкарабкался. Или не смог, и так и оседал бы на социальное дно, пока не подох где-то в углу, харкая кровью или еще чем похуже. Но с ним был Чонсан, и видит бог — Санхен утащил его за собой без промедления. Ему было двадцать — самое время заботиться о будущем, на что не единожды очень мягко и ненавязчиво намекал Чонсан, но —

Санхен не думал и не собирался.Ему хорошо, ему так чертовски хорошо, он так любит все это, что хочется сдохнуть. Растолченные кристаллы щекочут ноздри. Это легко — нужно всего лишь выровнять дорожку и вдохнуть, вдохнуть так глубоко, чтобы зазвенело в ушах.Так глубоко, чтобы стало больно.А потом станет хорошо. Нет, невъебенно охуительно — вот ему как, и Санхен смеется как буйнопомешанный и тащит Чонсана за шкирку к себе. Тот всегда тихий и никогда, даже когда он вмазан по самое не хочу, не буянит и особо не шумит. Только целуется жарко и разрешает себя трогать везде-везде-везде и трахается каждый раз как последний.Санхен притягивает его к себе — расслабленного, мокрого — за загривок и шепчет, прижавшись лбом:— Мы уедем в Тибет. Там самое охуенное вино в мире, и мы уедем туда, и набьем себе парные татухи под ребрами.— На ребрах больно, — в разы тише отвечает Чонсан; его зрачки растеклись на всю радужку, они оглушительно-бездонные — Санхен видит в них отблеск раскрошенных звезд и кивает, улыбаясь:— Правильно, чувак. Охуительно больно. Поэтому под ними. Мы уедем, сделаем парные татухи, напьемся самого вкусного вина и больше не будет этого всего дерьма, никогда, обещаю.Чонсан слушает его, приоткрыв рот — он похож в этот момент на ангела. Святого прекрасного ангела в наркотическом кайфе.

Тибета не случилось, как не случилось татух, вина — зато дерьма случилось на полную катушку, да еще и с верхом. Санхен честно не помнит, когда они виделись последний раз до — та осень вообще в памяти отложилась смутно. Истерики, слезы, нет денег, ему хреново, ему так ужасно хреново — он сейчас выблюет все внутренности, пока ему переламывают кости — хреново хреновох р е н о в о.Они все равно встретились, пусть и намного позже, и так и должно было случиться, потому что ни от себя, ни друг от друга им уже не убежать. Столкнулись лбами посреди улицы, словно слепые котята.

Санхена перештормило всеми ужасами реабилитационного центра, но он держался — с трудом, почти срываясь иногда, но держался, запирая себя дома насильно, и лез на стены.Чонсан плотно сидел на метамфетамине.И Санхен снова потащил его за собой, на этот раз — вверх.Бывших наркоманов, как и бывших алкоголиков, не бывает. Есть алкоголик, который не пьет, и наркоман, который не колется. Санхен отдал бы многое — практически все — лишь бы не проверять эту истину на себе.Бывших наркоманов не бывает. Есть человек, который ломает себя каждый день, и борьба эта выматывает, пожирая остатки и без того подорванных сил.Санхен сжимает чонсанову руку в своей и отчаянно просит про себя: пусть он справится. Пусть он будет сильнее, чем кажется. Чонсан смотрит на него удивленно, но не спрашивает — тоскливое наваждение передается им обоим, как по сообщающимся сосудам, и это уже привычно.На дне зрачков Чонсана — обычных, узких, не обдолбаных — мерно блестят разбитые мечты.