Chapitre IХ (1/1)

Sound: Max Richter - H In New EnglandОн смотрел в моё лицо, а я не мог больше контролировать эмоции. Да, и если честно, никогда не мог.Знаете, это такое отвратительное чувство. Тебя распирает изнутри, ты пытаешься подавить в себе это, не выпускать, расслабиться и у тебя вроде бы неплохо выходит до определённого момента. Стоит кому-то спросить, просто-напросто спросить и ты больше не хозяин своему телу, тебя просто захлёстывает и остановиться уже кажется невозможно.Так же произошло со мной.—?Всё хорошо,?— процедил почти сквозь зубы, шёпотом, предпринимая тщетные попытки держать свой голос под контролем, но не помогло.Вместе со словами всё упало: остатки моей выдержки. Меня накрыло истерикой. Наверное, последний раз я плакал вот так, внезапно и навзрыд, только когда-то глубоко в детстве. В сознательном возрасте это произошло со мной впервые.Я пытался успокоиться, но все что выходило это только часто и мелко втягивать воздух до резкой боли в груди.—?Элиотт,?— он ухватился за моё запястье, дёргая на себя, а я не мог, просто не мог позволить ему видеть меня таким.—?Не надо, пожалуйста, всё хорошо,?— мотал головой, вжимаясь в себя. Голос не слушался, стал противно высоким, хриплым и отчаянным. Я сам никогда не слышал себя таким.—?Ты сам сказал, что не врёшь мне. Помнишь? —?он нависал сверху, оглаживая мои руки, теперь уже слегка нажимая, без напора, но с желанием их убрать.Странная мысль мешала мне. Он рядом со мной такой прыткий, живой, дерзкий, идущий вперед, сильный, а я, я ведь совсем не такой. Мне никогда не хватало духу на какие-то порывы, да даже на слова, искренние и важные. Мне в жизни тяжело давались отказы и конфликты. Я часто отступал и сникал, если терпел неудачи в делах. И рядом с ним я не хотел быть таким, не хотел казаться ему слабым.—?Посмотри на меня. Мы можем не говорить об этом, только просто посмотри на меня,?— голос чуть дрогнул, непривычно, волнительно.—?Прости, я больше не справляюсь,?— глубоко, как мог, втянул носом воздух, задерживая дыхание, а затем обнажил лицо, зарываясь ладонями в волосы, пытаясь концентрировать расплывающийся взгляд,?— не могу выносить все эти чувства, опутывающие меня, в одиночку.Лука лишь двинулся выше, бегая взглядом по моему лицу, пытаясь понять хоть что-то.—?Я не думал, что твои глаза могут быть ещё красивее,?— он большим пальцем смахивал с моего лица следы минутной истерики,?— блестят, как горный хрусталь.Он склонился и почти невесомо коснулся губами одного глаза, затем другого, тонко улыбаясь и почти беззвучно шепча: ?солёный?.Та внезапная нежность, интимная, которой я не знал раньше, не представлял возможной с ним, откидывала меня назад, заставляя снова чувствовать это жгущее чувство под веками.—?Я не такой слабый,?— почему-то чувствовал острую потребность это сказать, просто, чтобы он знал.—?Эл, серьезно? Хуйня и вздор. Не хочу такого слышать больше! —?он привстал, двигаясь в центр кровати, и сел, подобрав ноги под себя. Я, пытаясь взять себя в руки, последовал его примеру, располагаясь напротив. Все ещё тщетно пытаясь спрятать лицо.—?У каждого есть свои уязвимые места,?— он заговорил чуть тише,?— которые, как мы думаем, способны уничтожить нас, растоптать и заставить сомневаться. Но это не всегда так, они не характеризуют тебя как человека. Знаешь, это как дерево. Оно живёт пока оно гибко и нежно, а когда иссыхает и становится твёрдым?— оно умирает. Слёзы?— главное доказательство того, что внутри тебя происходит что-то настолько глубокое и сильное. Не плакать?— не значит быть сильным. Многие обманчиво принимают чёрствость за ту самую силу, а чёрствость?— неотъемлемый спутник смерти. Как бы глупо это не казалось: твоя сила в твоей слабости, ведь настоящая сила мягка. Если ты можешь искренне отдавать слёзы, не боясь?— это стоит многого. И знаешь,?— он потянулся вперед, наши колени соприкоснулись, а его руки медленно скользили по моим предплечьям. Пальцы очерчивали мои вены от самых пальцев.—?Я скажу то, чего не говорил кому-то ранее, и надеюсь больше не скажу никому. А главное, что мне никогда и не хотелось кому-то это говорить. Мне почему-то казалось, как раз, как и тебе, что это сделает меня слабым и это плохо. Но я больше не боюсь,?— Лука обхватил моё лицо руками, приподнимая и заглядывая в глаза, так пронзительно, насквозь.—?Элиотт, я… —?он тяжело вдохнул, его мелко потряхивало, напрягались желваки,?хотя я почти этого не видел,?— я тоже.—?Что? —?искренне не понял в тот момент, о чём он говорил.—?Нет, чёрт, блядь,?— он разозлился сам на себя, отводя на мгновение ладони, сжимая их в кулаки что есть мочи и жмурясь,?— это не должно быть так ебано! Я же могу нормально.—?Элиотт,?— Лука расслабился, возвращая пальцы снова к моим щекам,?— Мой англичанин. Мой милый Элиотт.Ну вот и всё. Всё. Эта минута стала своеобразным апогеем моей жизни. Я навсегда задохнулся.?Я люблю тебя. Я тоже люблю тебя.?Это всё что он сказал.Сказал мне.Последнее, что произнёс, смотря в глаза. Прямо и открыто. Так, как этого не мог сделать я.Всё пропало. Окончательно и навсегда. Тупо, банально, избито и клишированно, но всё исчезло. Время в тот день навсегда остановилось для меня. Я не слышал ничего, не видел и не ощущал. Меня словно не стало.Можно ли потерять рассудок от любви, но не как в книгах для приукрашивания, ?для красного словца?, а по-настоящему?Я счастлив? Впервые и бесповоротно счастлив?Словно что-то коснулось меня глубоко внутри: незримое, волнующее, сумасшедше горячее. Как бы я хотел переложить это в слова, научиться остро и красиво передавать самое сокровенное и яркое, заставить кого-то почувствовать всё. Отдать частичку этого счастья кому-то, кому не довелось испытывать подобное, чтобы они просто знали, ради чего, собственно, стоит жить.И кто бы что не говорил, и вы можете упрекать меня сколько угодно, за тупую романтизацию, тривиальность, но я, не задумываясь, скажу, что понял одно: любовь священна и только она заслуживает того, чтобы ради неё жить.Боже. Он. Это же он. Тот самый Лука. Которого я, по счастливой случайности, встретил там на площади, просто залюбовавшись его невозмутимостью. Который в первый день привёл меня к себе. Открыл мне глаза и мир. Мой. Самый важный. Он любит меня.Лука. Одно коротенькое имя, всего лишь одно, набор букв, которым когда-то наградили человека, но…Извините, но у меня просто закончились слова. Уже вторые сутки сижу перед белым листом бумаги и просто не знаю, что хочу сказать, могу ли ещё что-то.Лука.Просто произнесите это имя?— медленно и тихо, наедине с собой, мягко и так, словно когда-то были отчаянно влюблены. И, может быть, на миллионную долю процента вы ощутите то же тепло, которое ощущаю я, шепча его имя в темноте.Он думал, его слова помогут мне успокоиться, но мне стало только хуже, я окончательно потерял всё. И если в самом начале, я ещё мог оставаться, как говорят, в здравом уме и трезвой памяти, то теперь уже нет.Лука тут же встал на колени и стиснул меня в объятиях, горячих и крепких, целуя куда-то в макушку, пока я безнадежно пытался просто дышать, ведь это было труднее всего. В его руках я ощущал себя таким маленьким, будто я снова ребёнок, которого хотят защитить от всего.—?Идём,?— он потянул меня за собой в постель, укладывая себе на грудь, запуская пальцы в волосы и медленно и тихо перебирая, погружаясь видимо в свои мысли. Так я и уснул.Мне не нужен этот мир, если в нём нет тебя.Мне не нужно ничего.Только будь всегда рядом, прошу.Я ждал только тебя.И любил в своей жизни только тебя.Лука.Утро впервые началось по-другому. С нового меня. С новых НАС.Я тяжело открыл глаза. Они болели и наверняка опухли. Думаю выглядел я далеко не ахти.Лука лежал в сантиметре от меня, подложив ладонь под голову и смотрел, просто смотрел. А затем, протянул вперед руку, проводя кончиками пальцев по моему носу, бровям, подбородку, скулам и губам, словно пытаясь зарисовать их.—?Привет,?— прохрипел.—?Привет,?— он ласково улыбнулся.Теперь он для меня другой. Теперь я вижу его внутренний свет. Я словно знаю его лучше себя.Хотя мы так мало знакомы. Хотя я не знаю ничего о его жизни.Абсурдно, но это так.Несколько часов мы просто лежали в постели молча. Всё, что нарушало тишину?— тихое и размеренное дыхание и иногда шуршание белья. Мы лениво, медленно касались друг друга. Это была не страсть, не желание, не всё то, что было до этого. Мы заново изучали друг друга, очерчивая тела, открывая их по-новому, интимно и сакрально.Я могу забыть всё на свете, даже своё имя, но я никогда не забуду это утро.Первая ночь, наша постель, мягкая и теплая, с настежь открытым окном, и с такой же открытой душой. Мягкий свет первых солнечных лучей. Это было похоже на все полотна самых великих художников, на всю музыку выдающихся композиторов, на все красоты нашей и множества других далёких галактик, на бескрайний простор океана, величие горных хребтов, на мерцание утренней росы.Я знаю его тело наизусть. Я нарисую его по памяти, напишу о нём поэму, я и не смогу пропустить даже самую крохотную его родинку, смущенно спрятанную за ухом. Я узнаю радужку его глаз из миллиарда других.Я безвозвратно болен.Мы выбрались из постели ближе к середине дня, когда солнце уже медленно спускалось, а дома отбрасывали длинные и узкие тени.—?Вставай, прогуляемся,?— он как всегда, особо не присматриваясь, вылавливал из комода пару подходящих вещей.Я всегда удивлялся, как ему удавалось без особых усилий всегда выглядеть хорошо и утончённо. Казалось, надень на него холщовый мешок и даже в нем, он будет выглядеть как маленький божок, только что спустившийся с Олимпа, чтобы влюбить в себя каждого горожанина.—?И куда мы? —?мне так не хотелось выходить из дома, вдруг перехотелось делить его с миром.—?Развеемся. И не прикупить ли нам парочку новых вещей? —?он призадумался. —?Пошли, хочу развлечься, а что может быть веселее, чем спустить кучу франков на всякий хлам?Мы неспешно брели по городу, готовившемуся к неспокойной ночи. Была пятница. В этот день весь город оживал, парижане выбирались из своих домов, на вечерние прогулки, встречи с друзьями, шумные пьянки и просто для хорошего времяпрепровождения. Собственно, так же как и мы.Лёгкий ветерок раздувал его волосы, а свет заставлял морщиться и улыбаться. Она касался моей руки и снова что-то рассказывал, о городе, увлечённо.Он какой-то другой, но всё тот же.Мы обошли несколько магазинов, так особо ничего и не купив, скорее просто для того, чтобы заняться хоть чем-то. Единственный, в котором мы задержались, был небольшой Marc de Paris boutique на улице Гренель.Там Лука подобрал пару рубашек: для себя?— чёрную свободную от Шанель, а для меня?— приталенную бирюзовую от Ланвен.Все рубашки в его гардеробе до этого были пошиты под него, в ателье, и он был счастлив, надеть наконец-то просторную, легкую и не стесняющую, без ужасно давящего воротника и узких манжет. Как все же она ему шла.А я, взглянув на себя в зеркало не верил своим глазам. Впервые в жизни мне нравилось то, что я там видел.Когда я вышел в зал, Лука лишь заворожённо ахнул, смотря на меня с неприкрытым восхищением, и сразу же направился расплачиваться за покупки, не ожидая моего согласия. Он так решил.Я вспыхнул румянцем. То, как он посмотрел на меня. Боже. Я не ловил на себе такие взгляды, не верил, что кто-то сочтёт меня красивым. А он видел это во мне, открывал.На самом деле до него я много во что не верил. Я жил в своём маленьком мирке, сером и ужасно узком, закрытый и грустный.—?Ну, а теперь пора веселиться,?— кинул, стоило нам только выйти из магазина. Он схватил меня за руку и стремительно куда-то повёл.Десять минут, крошечная улица Сен Ромен, небольшой закуток, и мы оказались у незатейливого входа, который вел куда-то в подвал.Небольшое темное помещение, полностью наполненное табачным дымом и людьми. Настолько тесное, что каждый норовил задеть тебя локтем.Тут творилось что-то невообразимое, все пели, танцевали. Два или три бармена в фартуках и с идеальными укладками, словно на подбор, кружили друг против друга, разливая всем напитки, перекидываясь бутылками и общаясь с любым интересующимся посетителем.Я вмиг был очарован этой атмосферой жизни и хаоса. Это была полностью его стихия. Дикая, необузданная, неподвластная кому-либо. И я решил просто раствориться в этом внезапном безумии.Мы выпили пару бокалов сицилийской Марсалы на баре, а позже плавно переместились в центр зала.Он прыгал по танцполу, в одной тонкой новенькой рубашке, расстегнутой на половину, смотря мне в глаза, не отрываясь ни на секунду, а я не хотел терять это контакт больше никогда, чувствуя его, подхватывая этот ритм, погружаясь всецело в его глаза.Я позволял себе пропускать ладонь сквозь его пряди у всех на виду, притягивать к себе, целовать: мягко, но с желанием, со страстью, со всем тем, что испытывал к нему.Господи, вы бы видели как он танцует, как двигаются его бедра, как взлетают тонкие руки, с каждым движением, как он хватает воздух губами, как маленькие капли пота бегут по вискам, как подпрыгивают воздушные пряди, которых так приятно касаться.Боже, какой я счастливчик.Он такой невероятный, в свете этих ночных софитов, темных, голубоватых, мрачных и таких пошлых. Его лицо преображается, вбирая в себя все оттенки этой ночи, тени пробегали по идеальному лбу, соскальзывали по носу к подбородку. И без того голубые глаза светились, словно вновь вспыхнувшие звёзды за миллионы световых лет от нас. Его образ, его тело, плавные движения, все, что я так полюбил, утягивали меня куда-то. Алкоголь понемногу давал по голове и все потайное, самое темное и греховное мечтало вырваться наружу.Я скользнул пальцами по его шее вниз, притягивая резко за бедра к себе, впиваясь в его тело, ощущая жар. Меня одурманивало как наркомана, стеснение отходило на второй план с каждой минутой.—?Хочу тебя, хочу здесь при всех. Чтобы все видели и знали, что ты только мой. Слышали как ты стонешь только со мной, как просишь,?— коснулся мочки его уха, выдыхая тяжело и низко.Да, я помню, что я хотел, чтобы только мне было дозволено слышать его стоны, но там, в тот момент, во мне раскрывалась другая сущность, рождённая благодаря ему.—?Да, да,?— простонал он еле разборчиво, цепляясь за мои плечи.Чувствовал, как возбуждение дико накатывается волнами, совершенно неконтролируемыми. Рядом с ним вообще невозможно было что-то контролировать.—?Лука, боже,?— я ощутил вдруг его ладонь внизу, касающуюся меня, оглаживающую вдоль ширинки, сжимающую и отпускающую. Я окончательно поплыл.—?Хочу сорвать все это с тебя, видеть каждый изгиб, все тело, скользить по нему губами, чувствовать тебя везде,?— ноги медленно подкашивались,?— черт. Лу. Я никогда не хотел ничего в жизни так как тебя. Ты свёл меня с ума и мне это нравится. Пожалуйста, люби меня, люби, будь моим, я обещаю, я отдам все что имею, только будь моими, дари мне свой голос и тело. Ты. Ты нереальный. Никогда не будет так хорошо, так ужасно хорошо как с тобой.Лука лишь выдохнул и, привстав на носочки, впился в мои губы, жадно, немного грубо, сплетая наши горячие языки, незаметно и резко просовывая руку в мои брюки. Я задрожал.—?Нет, не тут, блядь, я,?— как охуенно ощущать его тонкие пальчики, обводящие меня, пробегающие вниз по всей длине, давно изучившие слабые места. Пара движений, всего парочка.—?Я сейчас… —?адреналин с неимоверной силой бил по вискам, я не испытывал чего-то подобного. Возбуждение, такое острое удовольствие, опьянение, лёгкое смущение от всего происходящего. Ведь всего минута и он подтолкнёт меня к самому краю, здесь, в центре танцпола, кипящего жизнью, при всех этих людях, в этом хаосе.—?Пожалуйста, Лу… Лу,?— я вжался в него, упираясь губами в лоб, глаза закатывались, эйфория сливалась с громкой музыкой, быстро меняющимся светом, всеми вибрациями, опьянением чувствами и алкоголем, с его рукой,?— ещё… Ещё. Сожми сильнее. Сверху.—?Обожаю, когда ты сзади. Обожаю, когда так выстанываешь мое имя. Как возбуждаешься от одних слов, как отдаешься мне,?— громко шептал мне в шею, пытаясь перебивать музыку,?— ну же, Эл, давай,?— я ощутил требовательный поцелуй у ключиц и всё расплылось. Уронил голову ему на плечо и протяжно, на последнем издыхание простонал в ухо, толкаясь последний раз бёдрами в руку. А Лука лишь извивался в моих объятиях, справляясь с дурманящим желанием. Я знал, что он заведён, я ощущал. Чёрт подери. Каждый раз как первый. Каждый раз такой разный и умопомрачительный. Яркий, искристый и новый.Через десять минут мы мчались по ночному городу в первом пойманном такси, целуясь на заднем сидении, как смущённые студенты, в нашу квартиру. В ту ночью мы впервые занимались любовью, до самого утра, шепча друг другу слишком важные, смелые и искренние слова. Признаваясь, раскрываясь и упиваясь.Я, наконец-то, мог больше не бояться своих чувств, говорить ему о них, переживать их с ним. Той весенней ночью и тем весенним утром 28 мая 1968, где-то на улице Меле, в Париже, я навсегда отдал свою жизнь ему.