10. Покинутый (1/1)

Через три дня Робин и Марион покидали пещеру Синего Дрозда. Вот только девушка, которую держал теперь под руку разбойник, была совсем не похожа на ту, что несколько дней назад впервые появилась в Шервуде. Сильный мороз сковал нежный теплолюбивый цветок – жизнь обошлась с ней слишком жестоко. Она была бледна и казалась больной, так как еще не восстановила силы, молчалива и погружена в задумчивость, скрывая страдание, а во взгляде ее тускло мерцала мрачная обреченность, как у человека, принявшего очень тяжелое решение.Лекарь дал молодым людям коня, и через несколько часов они были на Ватлинском перекрестке. Уже стемнело, и они попросились на ночлег в маленький домик у дороги. Добродушная немолодая хозяйка с радостью приняла их и после скромного ужина оставила вдвоем.Робин сел у ног девушки и тихо произнес:– Марион, давай начнем все сначала. С первого дня, когда я так и не решился сказать, что ты похожа на майское утро.Ее губы дрогнули, но это была даже не тень улыбки. Робин сдержал вздох, перевел взгляд с ее отрешенного лица на маленькие руки, лежавшие на коленях, и нежно сказал им:– Я люблю тебя, Марион, очень люблю. И мечтаю быть с тобой в горе и в радости, пока смерть… ну, и так далее… – он смутился и замолчал, а потом рискнул робко поднять глаза. – Ты выйдешь за меня?Веки ее тяжело опустились и поднялись вновь. Она покачала головой.– Увы, дорогой Робин. Нет.– Потому, что леди Марион из Лифорда не пристало связывать свою жизнь с лесным оборванцем? – то ли в шутку, то ли всерьез уточнил разбойник, задетый за живое.– Потому, что бедная дочь сэра Ричарда Ли теперь проклята и будет держаться подальше от дорогих ей людей, – ее сорванный голос все еще звучал хрипло, а тон был ровным, почти безжизненным. – Не возражай мне, прошу. Очень тяжело говорить такое… Дитя, которому мне предстоит дать жизнь, – она с трудом удержалась от содрогания, – мне омерзительно. Но отдать его кому-то я не смогу, а значит ненависть к нему и к себе будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Мы должны расстаться с тобою, Робин, и как можно скорее.– Но… это невозможно! – он разрывался между желанием крепко обнять ее и мучительным пониманием, что этого делать нельзя. Он боялся испугать ее, показаться похожим на…Она протянула руку и погладила его поседевшие волосы. Все то, что он не знал, как сказать, она легко читала на его лице и в больших выразительных глазах.– Я знаю, ты готов пожертвовать собой, чтобы сделать меня счастливой, – с прорвавшейся болью продолжила она. – И будь я одна, я приняла бы твою жертву и вознаградила бы за нее своей любовью и верностью. Прошлое забылось бы, как страшный сон: время лечит раны. Но я не одна теперь… Прости… прости меня, если сможешь. Нет, нет, молчи! – она прижала ладошку к его губам, удерживая и от слов, и от движений. – Я знаю все, что ты мне скажешь. Я все равно сделаю так, как решила, любимый. Не множь моих страданий!– Но Марион, тебе… тебе будет слишком тяжело одной! – в отчаянии выдохнул он и уткнулся головой ей в колени, чтобы не видеть почти чужого, застывшего лица. – А вдвоем мы справимся… Все еще будет хорошо, вот увидишь.Она молчала. Робин не знал, как заснул этой ночью. Его разбудило ощущение холода рядом и скрипнувшая входная дверь. Он вскочил: Марион в комнате не было, только хозяйка хлопотала у очага. Мгновение спустя снаружи раздался топот копыт, и Робин выбежал из хижины. Лошадь летела галопом. Ветер развивал рыжие волосы всадницы и жемчужно-серый плащ, подарок лекаря, у нее за спиной. – Марион! Марион! – дико закричал Робин.Она не обернулась. Дорога спускалась в низину, и вскоре девушка исчезла из виду. Он бежал что было сил, пока не упал в вязкую осеннюю грязь. Отчаяние овладело разбойником, и он рыдал, не в силах подняться с земли, пока над ним не склонилась хозяйка хижины. Робко протянув руку, она ласково погладила его по вздрагивающей спине.– Мне очень, очень жаль, – с искренней жалостью произнесла женщина. – Она просила не искать ее. Сказала, вы знаете, почему. И еще сказала, что очень любит вас и всегда будет любить, – помолчав немного, крестьянка решительно потянула разбойника за плечо. – Вставайте, не ровен час – простудитесь. Робин поднял голову, и женщина в ужасе отшатнулась. Но не его искаженное лицо, мокрое от слез и перепачканное грязью, испугало ее. Она узнала выражение черных глаз молодого мужчины. За свою долгую и трудную жизнь ей не раз доводилось видеть этот взгляд: взгляд убийцы.– Шериф, – выдохнул Робин хрипло. – Шериф умрет. Пока это все, что я могу сделать, – Он со стоном прижал ко лбу сжатые кулаки, медленно поднялся, поклонился женщине и побрел по дороге в сторону хижины. – Я должен вернуться в Шервуд… ***Робин почти добрался до поляны у Большого Дуба. В другое время возвращение после недельной отлучки сюда, где каждое дерево и каждая кочка были так знакомы, сильно взволновало и обрадовало бы его. В другое время…С дерева спрыгнул Мач, оказавшись прямо перед разбойником. Лицо его сияло от восторга.– Робин! Мы знали, что ты жив! Шериф велел своим герольдам на всех перекрестках кричать, что ты убит, но мы не верили! – не дождавшись реакции на свои слова, мальчишка схватил названного брата за руку. – А где же Марион, Робин? Ведь ты пошел спасать ее…Предводитель вздрогнул, взглянул на Мача, словно только что его увидел и, отстранив его с дороги, пошатываясь, пошел дальше. Все сидевшие на поляне разбойники с радостными возгласами вскочили ему навстречу. Смеяться, шутить, хлопать по плечу и обнимать воскресшего, горячо любимого друга… Но в его бледном лице и жестком, незнакомом блеске глаз было что-то, что мгновенно пресекло все проявления радости. Да, это был их Робин: он выжил и вернулся к ним усталый, с сединой в волосах. Но они не знали, что именно пришлось ему пережить за эту неделю, что оставил он там, на пути сюда – и это пугало их. Каждый по очереди жал крепкую руку, позволяя себе лишь одну-две фразы. Робин только кивал головой и шел дальше. Предпоследним перед ним оказался Уилл Скарлет.Предводитель медленно поднял взгляд от его протянутой руки к серым глазам, в которых радость боролась с растерянностью, и живо вспомнил стрелу, воткнувшуюся в балконные перила, а затем шерифа, увлекающего Марион прочь. Робин отвернулся, словно не заметил руку Уилла.Рядом раздался глубокий вздох. Робин повернул голову и увидел Генриха, в глазах которого стояли слезы. Что-то всколыхнулось в помертвевшей душе шервудского предводителя. Генрих очень постарел за эти дни: плечи ссутулились, новые морщины прорезали лицо, задрожали руки… потому что он потерял его, Робина, человека, который стал Генриху дороже двух собственных сыновей, оставшихся в деревне. – Робин, – пробормотал старый разбойник, раскрывая объятия. – Сынок!И Робин шагнул к нему, ткнулся лбом в его плечо. – Все будет хорошо, мой мальчик, – прошептал Генрих, и Робин снова вздрогнул, услышав те самые слова, которыми он так недавно и безуспешно пытался утешить Марион. В его глазах вспыхнул затаившийся было холодный, кровожадный огонь. – Я убью шерифа, – сказал он, выпрямляясь. – И на этот раз не буду разборчив в средствах. – Да, как скажешь, – старик попытался снова привлечь его к себе, но Робин мягко отстранился. – Это месть, – мрачно добавил он. – Моя личная месть, и потому я не имею права приказывать вам идти за мной. Но я должен знать, – он обвел своих людей тяжелым взглядом, – на кого смогу рассчитывать. Подумайте. А сейчас простите меня, друзья. Мне надо еще немного побыть одному.Он опустил голову и ушел в лес. ***А на поляне у разбитого молнией клена все было по-прежнему. Тихо журчал ручей, закат догорал в просвете между деревьями и трава, примятая во время схватки Робина с Гисборном, уже поднялась. Только на старом клене больше стало желтых листьев, да багровые отблески умирающего солнца сквозь обнажившиеся ветки кустов казались кровавыми…Робин ничком лежал у ручья и слушал его монотонный шепот. Как хорошо было думать, будто он никогда не покидал эту поляну, спал после бессонной ночи под нехитрую мелодию самодельной дудочки Мача, а все последовавшие события всего лишь приснились ему в нелепом и ужасном сне. Кто-то тихо подошел и сел на траву рядом.– Ты следил за мной, Скарлет? – спросил Робин, не поднимая головы.– Я знал, где тебя искать, – возразил тот. – Прости меня, Робин. Прости меня, старого козла.– Ты желал мне добра, Уилл. Да и сам я хорош, что поверил тебе, – он приподнялся и протянул ему руку, правда, не глядя на него, даже не повернувшись. – Сегодня на поляне я был не прав. Уилл завладел его рукой и, не выпуская ее, спросил:– Что же все-таки с Марион? Где она?Робин дернул руку, но Скарлет не отпустил ее. Несколько минут предводитель молчал, потом заговорил, упорно не поворачивая лицо к другу. – Она покинула меня, Уилл, – голос его звучал глухо, через силу. – Воин шерифа надругался над ней, она ждет ребенка, е г о ребенка…Уилл на мгновение перестал дышать. Он поднялся на ноги, отпустив руку Робина, который снова растянулся на траве. Скарлет нахмурился и провел рукой по волосам, словно пытался что-то вспомнить.– У нас в деревне жила одна женщина. Многие считали ее колдуньей, но когда приспешники аббата Хьюго решили сжечь ее на костре, наши жены, с которыми она время от времени что-то делала темными ночами в своем уединенном домике, заставляя их кричать и плакать, – наши жены встали на ее защиту. Они прятали ее, рискуя жизнью. Моя жена сказала мне однажды… Я уверен, что Филина до сих пор живет в деревне. Если бы мне удалось разыскать Марион…Робин никак не реагировал на его слова. Он вряд ли вообще слышал их. Уилл наклонился, коснулся его плеча и прошептал:– Я найду ее. Вы еще будете вместе.Потом он поправил кожаный ремень с ножнами и решительным шагом ушел с поляны.