Часть 3 (1/1)

Знаете, вот доктор Хилл — он владел гипнозом. Герберт говорил, что Хилл как-то заставил его отдать все записи и запасы сыворотки, добровольно передать из рук в руки этому злодею дело всей жизни Герберта, все его секреты и достижения. Сам Герберт Уэст никакими гипнотическими навыками, казалось бы, не обладал, но… Я уже говорил, что в итоге почему-то всегда слушался его?Видимо, что-то по-настоящему очаровывающее было во мраке и затхлости наших жалких подпольных лабораторий, в визге пилы и крови на его руках и даже в ужасающих, таких неправильных, не подходящих нашему миру криках возрождающихся существ. “Рождение всегда мучительно”, — поговаривал Герберт.Вынужден признать, что рождение еще и всегда по-своему прекрасно.В случае с Бекки Филдз мне тоже хотелось думать о новом рождении. О возрождении для новой жизни и чем-то еще столь же поэтичном… Уж точно не о том, что мы ампутировали ногу девушке-калеке, у которой снимали комнаты, без ее на то согласия.Нога была действительно безнадежна. Вероятно, ее можно было бы несколько выпрямить и удлинить при помощи штырей и болтов, но сколько бы это принесло бедняжке страданий — страшно подумать, и гарантии успеха не было бы все равно. Вот чем я утешал себя, отпиливая часть тела Бекки. Что касается Герберта — его, разумеется, ничего не смущало. Он взял на себя совмещение сосудов и, как только мы закончили со швами, ввел сыворотку в вену на бедре. Новая нога Бекки на глазах поменяла цвет — из восковой мертвенной бледности вернулась к оттенку живой здоровой плоти.— Неужели получилось? — выдохнул я.— Конечно же, получилось, — ликовал Герберт. — А ты еще сомневался?Разумеется, я сомневался. Это звучит ужасно, но какая-то часть меня давно, еще задолго до операции, похоронила Бекки.Похоронила, когда мы только пришли в ее дом.И тут случилось ужасное. Куда уж хуже? Быть может, девушка все же умерла у нас на руках в страшных мучениях?Не совсем. Бекки просто-напросто проснулась.Она открыла глаза и села на операционном столе. Удивленно посмотрела вокруг, потом — на нас.— Сорочка совсем испорчена, — сказала она, беря в ладони расползающиеся, разрезанные нами лоскуты и обреченно отпуская их. — Зачем ее разрезали? — тут ее еще сонный после наркоза взгляд упал на ногу, и мутные от наркоза глаза Бекки стали совсем огромными.Герберт лихорадочно, но бесшумно готовил шприц с новой порцией анестезии.— Бекки, — я успокаивающе взял ее за руки. — Посмотри на меня. Все хорошо.Голос у меня был, наверное, настолько испуганным, что поверить, будто “все хорошо”, было невозможно. Только не в нашем жутком подвале и после того, как туда насильно притащили на операцию.Бекки, оглядываясь по сторонам, увидела на залитом кровью полу отрезанную конечность.— Это моя нога? — очень спокойно поинтересовалась она, но ее голос предательски дрогнул.— Уже нет, — брякнул я в полной растерянности.Бекки, с искрящимися на глазах слезами, судорожно кивнула и попыталась спуститься со стола, стыдливо запахиваясь в остатки сорочки. Я не мешал ей. Когда ее ступни коснулись пола и девушка встала, придерживаясь за стол, Герберт едва не выронил шприц.— Чудо, — счастливо пробормотал он, совершенно влюбленными глазами глядя на Бекки.Нервы Бекки окончательно сдали, и она упала. Не замертво, к счастью — в обморок.— Отлично. Обойдемся без новой дозы наркоза, — резюмировал Герберт, сделав какие-то пометки в своем блокноте.Мы забинтовали Бекки раны на бедре, осторожно отнесли ее наверх, к ней в комнату, и заперли двери на ключ, договорившись дежурить возле ее постели по очереди, пока девушка окончательно не оправится. Я взял отгул на работе, опередив в этом плане Герберта: мне по-прежнему было страшно оставлять его надолго наедине с Бекки, хотя, казалось бы, самое худшее, что он мог натворить здесь, уже было сделано.Или, внезапно, самое лучшее?В первые пару дней у Бекки началась лихорадка, но антибиотики и новая доза сыворотки помогли привести ее в норму. К ночи второго дня Бекки окончательно пришла в себя, посмотрела на меня совсем прояснившимся взглядом и попросила воды. Я все ждал от нее каких-то жалоб, упреков, криков на тему “что вы со мной сделали”, — но ничего подобного не происходило, и от этого становилось по-настоящему жутко. Кроме тихих и спокойных бытовых просьб, Бекки молчала. Герберт настоял, что останется дежурить у нее во вторую ночь, потому что я “ужасно выгляжу и должен, наконец, поспать”. Я с большой неохотой согласился, понимая, что от меня в измученном состоянии и правда не будет никакого толка, и, уходя к себе, с трудом оторвался от жутковатой картины. Бекки не только не жаловалась — она все так же молча сжимала руку сидящего рядом Герберта, крепко, словно хотела раздавить ее, и бледное спокойное лицо девушки было страшно.В ту ночь “отдохнуть” у меня, разумеется, не вышло, и до утра меня мучили кошмары.Поутру же мне показалось, что кошмар продолжился.Герберт ждал меня на кухне за завтраком вместе с Бекки.— Доброе утро, Дэниел! — поприветствовал он меня как ни в чем ни бывало. — Как насчет блинов с кленовым сиропом?Бекки сняла с огня кофейник и разлила кофе по чашкам, приветливо кивнув мне. Она надела красивое красное платье, которого я не видел раньше, а костыля нигде не было видно.— Бекки… Ты… Ходишь?— Разумеется, она ходит, — насмешливо подтвердил Герберт. — Ты ожидал иного результата эксперимента?— Вы думали, что я умру, Дэниел? — спросила Бекки, вопросительно склонив набок голову и уронив на открытое плечо прядь волос.И с чего я решил, что у ее волос мышиный цвет, подумалось мне. Очень даже приятный русый, с рыжеватым оттенком, словно огненные отблески в кудрях. Почему я не замечал этого раньше?Все это напоминало странный сон. Яркий, спокойный, но определенно пугающий.— Такой риск был, — честно признался я, садясь за стол перед своей тарелкой. — Вы имеете полное право выставить нас прочь, обратиться в полицию…— Герберт говорит, что мне теперь необходима ваша сыворотка, — сказала Бекки, садясь рядом и разрезая свой блин. — Если я обращусь в полицию и вас арестуют, где я ее возьму? — поинтересовалась она риторически, отправив в рот кусочек блина.— Даже если ты каким-то образом умудришься нас ограбить, а после сдашь полиции, сыворотка рано или поздно закончится, ее запасы и так невелики, и тогда тебе придется плохо, — сообщил ей Герберт, принимаясь за еду.— К тому же если в научном сообществе поверят в ту операцию, что вы мне сделали, я стану подопытным кроликом в какой-нибудь правительственной лаборатории, — кивнула Бекки. — Ваша чудо-сыворотка срастила мои кости и мышцы с мертвыми чужими за три неполных дня. Дэниел, передайте мне сливки, будьте добры.Я ждал каких угодно последствий нашего эксперимента, но точно не такого. Сливки я передал, но внутреннее желание сбежать куда подальше из этого сумасшедшего дома возросло до предела.И Герберт, и Бекки, как видно, отлично угадали мои чувства и намерения. Меня бросало в дрожь от того, какими странно похожими они теперь сделались. Быть может, причиной тому была болезненная бледность обоих, привыкших к затворничеству, и я просто раньше не придавал этому значения. А может, дело было во взгляде — в нем жила смерть.— Не уходи в больницу без меня, — сказал Герберт. — Дай мне пару минут, и пойдем туда вместе. За Бекки теперь можно не переживать.— Да, не беспокойтесь, — заверила Бекки, оперевшись о стол локтями и пристроив на ладонях лицо. — Со мной все в порядке.У меня мурашки пробежали по коже, хотя я невольно любовался Бекки — такой она казалась хорошенькой и… Более живой, что ли. Я точно знал, что с ней ничего не в порядке, но что мне оставалось делать, кроме как беспомощно смотреть?