Глава вторая, где является не самая благая, но всё-таки весть (1/1)

Порой Вайнона Билз погружалась в работу так глубоко и так надолго, что совершенно забывала о времени, до кошмарного стремительно исчезая из щебечущего вокруг мира. Кроули в ответ на это лишь помалкивал, стараясь не привлечь к себе внимания лишний раз, Джейн всякий раз закатывала глаза, а папенька, глядя с большого портрета в старой семейной раме, будто бы одобрительно кивал. Ему всегда нравилась усидчивость, и теперь, спустя годы, когда средняя дочь наконец-то таковую выработала, он наверняка бы ей гордился. Тишина, что встала в конторе на ближайшие пару часов, нарушалась лишь редким шорохом пера и свистом ветра, который порой играючи цеплял владелицу этого мрачного места за туфли, словно вызывая на улицу, поиграть. Быть может, покидаться снежками, как делают все? Или повалить какого-нибудь хорошего друга на снежную мостовую и попытаться закопать в хорошенький, лепящийся снег? Звучит отлично, особенно если у вас при себе тёплые перчатки, вот только если бы вы сказали что-то подобное в лицо мисс Вайноны Билз, она, вероятно, лишь поморщилась бы от одной мысли о том, какой же вы бездельник. Сами ничего не делаете, да ещё и других отвлекаете. Как вам не стыдно? С другой стороны, такими словами она, как вы сами могли убедиться, обкладывала буквально всякого, от кого слышала заветное ?Весёлого Рождества!? в свой адрес, так что вам лично, наверное, беспокоиться всё-таки не о чем. Погрузившись в работу с головой, спрятавшись за некрологами, финансовыми отчётами и чужими кредитными договорами, она сумела прийти в себя лишь в то мгновение, когда старые, как мир, напольные часы, что мерно раскачивали медный маятник уже много лет, не сдвинувшись с места ни разу, мучительно отбили девять часов вечера. Тяжёлыми, пыльными, серыми волнами принялся накатывать сон, и только тогда, запахнув пальто покрепче, потушив настольную свечу, что оставалась единственным источником тепла в этом помещении, и тщательно проверив всё вокруг на предмет невозможности влезть и вычистить всё до последней монетки, Вайнона наконец-то надела на соломенные волосы невзрачную шляпку и покинула здание, заперев его аж на три замка. Один из них находился так высоко, что доставала она до него с большим трудом, но, скрипя зубами, всякий раз добивалась своей цели, поворачивая ключ по итогу девять раз. Одёргивала пальто, всем своим телом источая пыль и мрак, и шершавой, пусть и весьма крепкой походкой отправлялась прочь, в недра города.Вот ещё, делать нечего, кэб нанимать?— какова блажь! Ну и что же с того, что дом, унаследованный ей от покойной ныне бабушки, возвышается мрачными стенами как бы не в трёх с половиной милях от конторы? Женщине её возраста физически необходимы прогулки, если она не собирается зачахнуть к пятидесяти и умереть немногим позже, чем маменька. Вайнона ненавидела вспоминать о матери, и практически сразу отсекла ненужные мысли прочь, благодатно вспомнив, как где-то неподалёку огрела любимой тростью незадачливого воришку, что попытался вытащить из её кармана кошелёк, сочтя беззащитной. И разве только общепризнанные нормы морали и поведения, а также неожиданно пошаливающее сердце ограничивали её от того, чтобы не сотворить тоже самое буквально с каждым бездельником на своём пути?— слава всему, большинство из них уже сидели по домам. Детей в столь позднее время на улицах почти не осталось?— кварталы полнились усталыми работягами, подвыпившей сальной молодёжью и попрошайками, что прятались в глубинах улиц, тупиках и тёмных переулках, подвывая оттуда, словно бешеные псы. Вездесущий в это паршивое время звон колокольчиков, кажется, почти всюду притих, сменяясь свистом подступающей метели?— в этом году зима и правда никого не щадила, обрушившись на Лондон и изрядно припорошив его, смешивая снег с чёрным дымом фабрик и тягучим зловонием сточных канав. Да и Темза, говоря откровенно, в нынешний дурной век пахла ничуть не лучше, даже не предпринимая попыток замёрзнуть.—?Радуйся, мир, Христос пришёл! В церквях поют о нём! Поля, леса, сады, холмы?— им вторят с торжеством! Им вторят, вторят, вторят с торжеством!Рождественские ансамбли, что в этот год по какой-то причине решили мало того что торчать на улицах допоздна, так ещё и поглядывали так заискивающе, одним только взором выпрашивая монетку, были для неё ничем не лучше обычных попрошаек из подворотни. Хотя, если уж совсем начистоту, последние её хотя бы меньше раздражали?— чтобы их услышать, потребуется приложить некоторое усилие, в то время как эти мелкие певчие голосят свои песни на всю округу, несмотря на то, что вокруг почти никого не осталось. Старый квартал Лондона, состоящий почти полностью из замшелых особняков, из которого выехали почти все, у кого только была возможность?— не лучшее место для подобного занятия. Впрочем, не то чтобы этим странным семейкам хоть где-то было место, так считала Вайнона, проходя мимо одной такой сомнительной группы. Тут тебе и двое стариков в несуразных клетчатых одеждах, и дети разной степени чумазости, и упитанная мать семейства в старинном, покрытом снегом, чепчике. И подумать только, всем из них совершенно нечем заняться! И это сейчас, когда мир на пороге новой войны, немцы уже совсем утратили любые рамки приличия, когда надо все свои силы бросать на то, чтобы страна не погибла под гнетом чужаков-варваров, когда каждый из них мог внести свой крошечный, но явный вклад в будущее Великобритании. А они, ишь ты, стоят тут и поют! Для таких случаев у неё существовал особенный взгляд, о котором, впрочем, она не догадывалась?— лишь пронизывала им тех, кто особенно не нравился, без единого слова вызывая повиновение себе. Своей слегка косолапой походке, сутулой спине и грубой шляпке. Своей крепкой мужской трости и синякам под глазами?— она предпочитала не тратиться на пудру, да и не то чтобы доверяла производителям всей этой чуши. Годами женщины только и знают, что спускают деньги в трубу вместо того, чтобы немного покусать губы и пощипать себя за пухлые щёки. Это вызывало внутри неё противоестественное омерзение. А если подумать о том, сколько на рынке всяческой дряни, что может не только не помочь, но ещё и навредить за ваши же деньги? Ну уж нет, всякий раз делала она себе отмашку, и гордо светилась совершенно кошмарными кругами под глазами. Нарушения сна были вечным спутником мисс Билз с самого нежного возраста. Как бы там ни было, но, придавленный к земле, пускай и совершенно фигурально, рождественский песенный ансамбль послушно притих, проглотив строчку своей чёртовой песни, как она надеялась, навсегда впредь. Рождество выводило Вайнону во всех проявлениях как апофеоз праздности, безделья и безалаберности, созданное дураками для дураков, и всякому, кто пытался влезть в её мир, в итоге приходилось стушеваться. А потому вскоре в старом квартале, полном древних, как мир, особняков и фамильных имений, стало совсем тихо и темно. Снег сыпался равномерно и спокойно, пряча улицы в белых объятиях, а Вайнона, чувствуя, как ноги наливаются тяжестью, а под рёбрами привычно начинает ныть сердце?— устала.Прекрасный дом, когда-то принадлежавший мистеру Куинси и миссис Аделин Билз, деду и бабушке, признаться, мало чем походил на себя же в прошлом столетии. Оно и впрямь выглядело совсем иначе, пока не перешло к Вайноне спустя долгий, пыльный, сонный застой в пятнадцать лет. Унаследовав его сразу после того, как, зайдясь кашлем, умер папенька, законная преемница толком ничего здесь не поменяла. Прежде из фамильного дома всегда доносился свет, мягкий дым, запах жареного и сладкого, а порой и нежный аромат вина, тёплыми лучами летело сияние из окон, а на пороге вечно шуршали и хихикали друг с другом мирно покуривающие через мундштук симпатичные леди разных возрастов?— клиентки бабушки, известной на весь город шляпницы. Бабушка и дедушка всегда ставили в поместье большую, великолепную ель, а запахи, что отплясывали в гостиной комнате во время рождественского ужина, заставляли соседей исходиться завистью. Воспоминания мисс Билз об этом месте были смутными, а потому, когда она въехала туда после стольких лет пустоты и молчания, сперва об этом даже никто не узнал. Она никогда лишний раз не жгла свечи, не открывала плотные вишнёвые шторы, не топила камин и уж точно не устраивала рождественских ужинов. Кажется, даже одно из окон, что вело на задний двор, и было по случайности разбито детьми, никто до сих пор не заделал. Огромные, чёрные железные ворота с тоскливым скрипучим плачем открылись под её рукой и впустили хозяйку в скользкий от гололёда, промозглый, скованный холодом двор. Темнота, тишина и старинные, нависающие над ней непомерным грузом, белоснежные стены древнего дома. Подумать только, а ведь в далёком детстве, посещая поместье бабушки, крошка Вайнона искренне верила, что здесь водятся призраки. Старшая сестра, Эстер, знала толк в хороших страшилках и нередко применяла это подлое знание по отношению к младшим девочкам. Засыпая в большой постели, Вайнона не могла перестать думать о том, как красивые, но такие жуткие привидения бродят по дому, скрипят половицами и подвывают сами себе, чтобы не забыть музыку, которую любили при жизни. Словно сами с собой танцуют вальс. Тяжёлая, увесистая, частично ржавая связка ключей, словно насмехаясь над сутулой фигурой маленькой хозяйки огромного дома, выскользнула из пальцев и с жалобным звоном свалилась на покрытые тонкой коркой льда ступени. Красивый, пусть и столь же ржавый от времени и влаги, дверной молоток в форме волчьей морды смотрел в лондонскую тьму невидящим взглядом. Район пустовал и хранил блаженную тишину.—?Дрянь.?— фыркнула Вайнона, чувствуя, как ноги постепенно начинают сдавать позиции, и наклонилась за связкой. Любой другой человек на её месте забеспокоился бы, в сорок пять-то и такой слабый организм. Но мисс Билз отлично знала, что всё дело в том, что она хорошо работает. Усталость?— верная подруга регулярного труда, и без неё никак не обойтись. А то, что сердце снова колет как безумное, так это чёртовы бездельники-идеалисты её до нервного истощения доводят, а вовсе не переизбыток кофе, от которого она порой окончательно рушила и без того шаткий режим ночного сна и блуждала по дому, сама отдалённо напоминая привидение,?— Эрик, проклятый тупица. Сказала же недоумку утром счистить лёд с крыльца, чем меня слушал? Вышвырну его однаж-жды отсюда, посмотрим, куда пойдёт. Чёртов лентяй.Медленно и степенно Вайнона выпрямилась, привычно пытаясь в толстой и увесистой связке ключей от всего на свете отыскать необходимый?— самый тонкий и избитый временем, ещё от бабушки оставшийся. И практически тут же, пронзив воздух, словно стрела не иначе как самого Робина Гуда, короткий и искренний вопль немолодой леди разнёсся по всему старому городу, не иначе, заставив местных жителей подпрыгнуть в своих тёплых постелях, а их крошечных детей?— вжаться в подушки от страха. Издав совершенно не характерный для своего низкого, хриплого голоса крик, Вайнона торопливо поскользнулась и, каким-то чудом не пересчитав собой пару ступеней лестницы, удержала равновесие. Вероятно, для этого и правда следовало приложить большое усилие, ведь в эти минуты она своими собственными глазами отчётливо видела, как вместо волчьей морды, что обычно стискивала в зубах дверной молоток, возникло лицо. Определённо, оно было женским, но это, пожалуй, было всё, что мисс Билз могла сказать, настолько лицо было сухим, кое-где намертво сгнившим и…прозрачным? Да, оно скорее напоминало видение, плавающий комок из ветров, насмешек и потустороннего света, что ехидно смотрел на неё пустыми глазницами, словно молча радуясь своей победе над чужой нервной системой. Не походило на живую голову, но двигалось и высовывало язык, будто дразнясь. Странное, неузнаваемое, гнилое лицо, вместо глаз которого остались лишь два ниточных креста. Несколько секунд ожидания и молчания проползали мимо Вайноны как целая вечность?— вечность, которая ушла у неё на то, чтобы умолкнуть, прикрыть рот руками и попытаться рассмотреть видение повнимательнее. Мысли хаотичными мухами взвились, пытаясь найти происходящему объяснение, но неизбежно путались друг с другом. На несколько мучительных мгновений мир встал и замер, словно ребёнок, играющий в жмурки. Пустые, отсутствующие глаза буравили лицо Вайноны, вгрызаясь куда-то в самое сердце, а тонкие губы премерзко улыбались.—?Что ж, видимо, сегодня без лауданума.И в то же мгновение лицо, объявшее собой дверной молоток, по всей видимости, оскорбившись тому, как беспардонно его приняли за галлюцинацию от регулярного употребления опиумной настойки, подалось вперёд, резким рывком, словно пытаясь укусить Вайнону за нос. Попутно сгнивший рот смешливо раскрылся и завопил, издавая жуткий, нечеловеческий вой. Со второй попытки, пожалуй, ощутив, как сердце коротко зашлось в ужасе, мисс Билз всё-таки утратила равновесие на скользких ступеньках и, пересчитав пару из них головой, сползла на дворовую дорожку, так же безбожно охваченную льдом. И впору бы было выругаться, да только за всякую брань её ещё давным-давно приучили бить себя по пальцам линейкой, если для этого поблизости нет кого-то взрослого, либо если она сама уже взрослая. Обычно это делал папенька. Поэтому выражения Вайнона всегда выбирала очень отчётливо, а в этот раз ограничилась лишь болезненным стоном, кое-как поднимаясь и понимая, что от лица, захватившего дверной молоток, не осталось и следа. Может, мерзавец Эрик снова пытается отравить её?Как бы то ни было, мрачные высокие стены дома, охваченные изнутри смурной темнотой, спрятали в себе Вайнону, укрыв от метелей и вездесущего Рождества надёжно, как никто другой. Неуютное, холодное почти повсюду, здание ютило в себе множество воспоминаний, ни к одному из которых нынешняя владелица не прикасалась. Сегодня, кажется, ей даже не захотелось ужинать?— лишь немного посидеть перед камином в огромной гостиной прежде, чем пойти спать после такого дурного дня. Согреть руки, постараться честным образом ни о чём не думать и не доставать из головы всю чушь, что произошла за сегодня. Ни всю эту рождественскую беготню вокруг, ни лентяя Кроули, ни чёртового Делагарди. Подумать только, петь песни в её офисе и подрывать дисциплину одной только своей вечно светящейся персоной! Надо бы запомнить наконец и попросту не пускать его на порог под Рождество. Наполовину швед от рождения, Делагарди постоянно глупо чеканил слова, любил коричную сдобу и чертовски рано вставал. Страшно было представить, как он будет светиться весь завтрашний день. Лишь бы не явился больше, в самом деле, нервы мисс Билз, как ни крути, не стальные. Потолок гостиного зала пропадал где-то в темноте, а каминные языки яркого пламени отбрасывали на стены сюрреалистичные тени, напоминая ей о детских страхах. Думая об этом, Вайнона окончательно ссутулилась и, кое-как поднявшись из потёртого временем бабушкиного кресла, что явно не приходилось ей по размеру, приняла волевое решение сделать глоток шерри прежде, чем двинуться спать. Да, бар в этом доме тоже был, вот только почти никогда не открывался, и уж тем более не пополнялся?— одну бутылку хереса Вайнона могла тянуть в течение нескольких лет. Голова премерзко гудела от накопленного за день гнева и презрения, а уж о том, чтобы нормально расслабиться, и речи не шло?— Вайноне пришлось приложить усилие, чтобы встать из старинного кресла, обтянутого бархатом ещё бабушкиных времён, и, издав мучительный скрип деревянных половиц, направиться к шкафчику. Всего лишь один глоток шерри. Не больше.Вот только, кажется, у всего белого света в эту ночь были на неё совершенно иные планы. Вайнона уже крепко ухватила за горлышко запечатанный графин с напитком, как вдруг холодную, почти по-настоящему мёртвую тишину нарушил шум. И если в первые несколько мгновений её совершенно неработоспособный мозг отказывался воспринимать что угодно, кроме мелкого треска, то спустя буквально несколько секунд Вайнона чётко осознала, что речь идёт о музыке. Новенький тумбовый граммофон, что обычно молчаливо покрывался пылью в дальнем углу гостиной, по какой-то неведомой причине вернулся к жизни. Толстые брови мисс Билз встревоженно и раздражённо сдвинулись от непонимания?— она не ставила пластинку и уж тем более не запускала это устройство. Музыка раздражала её, и в конце дня она всегда отдавала предпочтение тишине, но, тем не менее, граммофон играл вторую Венгерскую рапсодию, словно вовсе не он простоял в пыли несколько лет кряду. Музыка, трещащая и тяжёлая, сотканная из разных стилей и направлений, наполнила, кажется, весь дом, вот только Эрик, её чёртов слуга из Индии, отчего-то не просыпался, хотя ночевал здесь, в одной из комнат. Вайнона торопливо сглотнула, и, промаршировав уверенным шагом к сошедшему с ума устройству, решительным жестом подняла иглу повыше?— пускай заткнётся. На пару мгновений в поместье Билз повисла блаженная тишина, и его единственная хозяйка, умиротворённо усмехаясь и выдыхая тёплый воздух, открыла-таки бутылку хереса и сделала пару больших, мощных глотков, утерев губы рукавом, как моряк.—?Ерунда,?— сумела смело бросить она в пустоту прежде, чем игла, совершив лишь ей известный манёвр, болезненно впилась назад, на своё законное место, а громкая музыка лишь усиливалась и стремительно набирала обороты?— господин Лист не жаловал размеренность в этой серии сочинений. Из оцарапанного иглой пальца неуверенно закапала кровь, и в это же мгновение за окнами поднялся такой сильный ветер, что ставни распахнулись. Сквозняк, ледяной и мокрый, ворвался внутрь, безнаказанно начав трепать бабушкины шторы, а бесовские тени, которые отбрасывало каминное пламя, издевательски плясали, напоминая собой кошмарный круг из чертей. Вайнона не успела опомниться, как ветер пробрался под ночную сорочку, заблаговременно надетую для сна, буквально проник под кожу и был готов, кажется, полностью оторвать короткую коренастую фигурку от пола. Едва ли она помнила, как накрепко вцепилась в кресло, что каким-то чудом осталось на месте, как странные, невидимые, состоящие лишь из отброшенных теней, существа плясали вокруг какой-то демонический танец и глумливо хохотали. Переплетаясь с проклятой рапсодией, они раскалывали голову, словно лупя по ней молотками для камней, а ветер выл и изводил тело кошмарным, нечеловеческим холодом. Вайнона готова была поклясться, что слышала там, снаружи, в старом квартале Лондона, чей-то вой. Словно сотня болезных нищих одновременно зашлись в кровавом плаче. И в то же мгновение, словно бессовестно заткнув уши всему городу сразу, всё стихло, оглушив Вайнону и вынудив с мучительным стоном сползти из кресла, практически тут же подпрыгивая на босые, почти обледеневшие от низких температур, криво поставленные пятки.—?Дьявольщина! Воистину, дьявольщина! —?торопливо шептала она, еле находя в себе силы сделать ещё пару глотков хереса и начать отступать куда-то в сторону лестницы. Музыка притихла на пару мгновений, словно весь мир сосредоточился на её тонких ножках, что медленно поднимаются по ступеням задом наперёд. И тем очевиднее было, должно быть, то, с каким грохотом, неожиданно поскользнувшись на смеси из крови и рыбьей чешуи, которыми оказались замараны ступени, она полетела вниз, по итогу снова влетев в ножку кресла и чуть не застонав от бессилия. Главное не бояться и буквально плевать в лицо любому нарушителю покоя. Треклятая музыка зазвучала снова, разорвав пространство гостиного зала торопливым танцем, словно издеваясь и глумясь поверх всего прочего. И именно в это мгновение, совершенно неуместно, словно прорвавшись короткой вспышкой сквозь мрак и кошмар, проникнув через сцепленные на лице руки мисс Билз, её озарило воспоминание. Эта музыка, эта рапсодия, была напрямую связана с человеком, о котором она не вспоминала неприлично долго. Она всегда любила сочинения Листа и нередко ставила их в собственном доме. Покуда была жива, разумеется.—?Джейн. Дж-жейн Дагон! —?прошептала она одними губами, постепенно немея от ветра, но, кажется, этого оказалось вполне достаточно. Хлопок, с которым резко сомкнулись все раскрытые окна, едва ли не побив стёкла на тысячи осколков, мог разбудить весь город, должно быть. А ветер, что с подвыванием блуждал по гостиной комнате, отчего-то не спешил успокаиваться. И только в тот момент, когда Вайнона наконец осмелилась приоткрыть глаза, поток воздуха начал обретать свои очертания. Вытянутый, словно деревянная свая в порту, силуэт, сотканный из неустроенных ветров, лязга цепей, отвратительного запаха рыбы и потустороннего, сине-зелёного света, постепенно набрал силы посреди её собственного дома и раскрыл руки, что едва ли могли подняться из-за тяжести стальных кандалов, что тянули её, кажется, в самый Ад. Вайнона узнавала каждую мелкую деталь?— прогнившее местами клетчатое пальто цвета моря, что ей шили под заказ, вечно мокрые волосы, что теперь плавали вокруг головы ореолом, словно у русалки, вытянутое, осунувшееся, местами отваливающиеся лицо и тонкая шея, из-за которой Джейн нередко задыхалась и из-за которой, в общем-то, и умерла. Неизвестный, бывший, по видимости, её должником, запер её в огромном сундуке в собственном доме, где та и задохнулась. Длинные руки с тонкими мокрыми пальцами были скованы цепями, как, впрочем, и вся мадам Дагон, а на конце каждой из них крепились крепкие, глумливые сундуки, откуда доносились глухие удары и крики. Длинные, тяжёлые, толстые, словно корабельные канаты, они беспощадно рвали силуэт и не позволяли ему собраться воедино, в конце концов вынудив Джейн громко, надрывно, мучительно взвыть на пару с финальной, громогласной нотой рапсодии. Рыбьи пустые глаза с еле заметными зрачками-точками внимательно рассматривали Вайнону, которая, каким-то образом забравшись на кресло в обнимку с бутылкой хереса, пялилась в ответ взглядом, полным искреннего ужаса и непонимания ровным счётом ничего.—?Похвально, моя дорогая, что ты меня по крайней мере узнала. А то, каюсь, мне показалось, что ты совсем обо мне позабыла,?— Джейн попыталась улыбнуться, но несколько зубов из нижнего ряда совершенно не были с этим согласны и звонко, как монетки пенни, осыпались на пол.—?Джейн.?— кажется, мисс Билз потребовалось время прежде, чем она, сделав глубокий вдох, осторожно указала своей бывшей соратнице на второе кресло, ровно напротив, и повторила, словно для внушения себе уверенности,?— Дж-жейн. Ты можешь, не знаю, присесть?—?Какая я некультурная, в самом деле. И то правда, давай попробую.?— и, пусть и первая попытка кончилась провалом в мягкое сиденье, но вторая увенчалась успехом, и мадам Дагон, с грохотом разбросав вокруг истошно воющие глухие сундуки, деликатно собрала вместе ножки в гнилых брюках и улыбнулась вновь, уже куда более удачно,?— Эк ты постарела, дорогая, себя не жалеешь.—?Прекрати, Дж-жейн. Тебя ведь тут даж-же нет толком.?— скривилась мисс Билз, старательно подбирая ноги куда-то под потрёпанную ночную рубашку,?— Я в бреду. Эрик снова налил лауданум в мой чай. Мелкий негодник хочет отравить меня, а потом перетащить сюда свою семейку.—?Поверь мне, если бы он и правда хотел это сделать, то, вестимо, подобрал бы дозу получше, чтобы сразу наповал. А тебя ещё и отравить проще простого, ты своё сердце скоро в могилу сведёшь. Как бы то ни было, Вайнона, дорогая моя, ты меня обижаешь. Стала бы я выбираться чёрт знает откуда, только чтобы ты обозвала меня бредовым видением? Некрасиво.—?А как ж-же иначе? Либо бред мой, либо дьявольщина, и я даж-же не знаю, что из этого хуже!—?Что хуже? —?голос мадам Дагон коротко дрогнул, и буквально в это же мгновение она, сорвавшись с кресла, будто собака из будки, взвыла страшным, булькающим, утробным голосом, оказавшись к лицу Вайноны настолько близко, что от запаха рыбы она грозилась потерять чувства, в самом деле,?— Знаешь, что хуже? Осознавать, что я всю свою жизнь провела никчёмно, всю её спустила на сущую чушь, а после смотреть, как тоже самое происходит с тобой! Вот что невыносимо, вот что! Понимать, что тебе уготована та же участь, что и мне!—?Ладно, ладно, прошу, уймись, ради всего, прекрати вопить! —?Вайнона торопливо зажмурилась, как маленькая напуганная девочка, и забормотала себе под нос,?— Я верю, верю, правда. Верю, но не понимаю. Что с тобой случилось после…смерти? Почему ты в цепях, Дж-жейн?—?О, так гораздо лучше.?— невольно оттянутая глухо кричащими в агонии сундуками обратно, в кресло, мадам Дагон отчего-то поёжилась,?— А как ты сама думаешь, дорогуша? Эти цепи?— глумление. Моя вечная кара, мои оковы. Оковы, сотканные из моей ушлости, жадности и хитрости. Я сама ковала их себе всю жизнь, даже того и не заметив. Они будут вечно напоминать мне обо всём, что я натворила. Все они воют оттуда, из ящиков, и никто, никогда им не поможет. Как и мне не помогли, когда я сидела в сундуке и отвечала за собственные проступки.—?Проступки? —?мадам Дагон говорила так громко и так уверенно, что Вайноне потребовалось немало внутренних сил, чтобы перебить её и хоть что-то спросить,?— Но я не понимаю. Ты была честным дельцом, и не твои проблемы, если они влезали в непогашаемые долги.В это же мгновение, узрев выражение лица старинной и единственной подруги, мисс Билз отчётливо поняла, что совершенно неправильно задала вопрос. Рыбий взгляд, до этого ненадолго заискривший фирменной харизмой, снова кошмарно опустел, а лицо словно окаменело на пару мгновений прежде, чем Джейн лишь подтвердила её слова.—?Я польщена, что ты так думаешь обо мне, моя дорогая, но, чёрт тебя возьми, я была честным дельцом? —?она взревела, наполняя комнату метафоричным, слышимым в голове Вайноны, плеском солёных волн, и практически сразу крик перерос в подавленный, полный мучений, булькающий стон?— цепи сжали её с удвоенной силой, а голоса из сундуков, рыдающие и молящие о помощи так, что холодело сердце, вторили ей в посмертной агонии,?— Что это, во имя всего, за дела, когда ты улыбаешься в лицо потенциальным самоубийцам, когда они подписывают договор, из которого нет выхода? Гордилась собой как отменным юристом, о да! О чём я думала, когда загоняла в долги стариков, семьи с детьми, убитых горем родственников, что и без моих кредитов не могли свести концы с концами? О том, что каждый сам владелец своей судьбы, и что они слишком глупы, чтобы держать такие деньги, если толком не вчитываются в условия! Каждый из них хоронил кого-то близкого, каждый был убит горем и согласен на всё, а я, подобно акуле, поглощала всё, что у них оставалось, сжирала их души заживо! Горе мне! Горе!Джейн взвилась так страшно и так громко, скованная, измученная, но лишённая шанса даже на слёзы, что мисс Билз показалось в те мгновения, будто внутри, под сердцем, что-то трагически погибло. Тело поражал холодный ужас, а агонизирующие пленники сундуков верной подруги лишь подвывали ей, рыдая и моля о помощи, без конца, без края, без предела. Вот только цепи слишком настойчиво тянули Джейн вниз, и скоро она, опрокинув предварительно небольшой старинный столик куда-то в другой конец комнаты, вновь притихла, подрагивая в кресле от собственного же страха, гнева и раздавленного отчаяния.—?Знаешь, чего именно я боялась больше всего на свете? —?такие бледные теперь волосы плавали вокруг её головы, словно диковинные морские угри,?— Нет, не налоговой инспекции. Больше всего я боялась снова обнищать. Остаться никем, сиротой без гроша в кармане, которая будет вынуждена вернуться в Ирландию, в чёртовы рыбные доки, и остаться там до скончания века! И ни за что не угадаешь, дорогуша, где же я теперь?—?Осмелюсь предполож-жить, в Ирландии? —?робко вопросила Вайнона, очевидно, опасаясь новой вспышки гнева. И, как оказалось спустя пару мгновений, не напрасно.—?И-мен-но.?— отчеканила слово мадам Дагон, впиваясь скользким ледяным взглядом в старинную подругу, как в только что выпотрошенную рыбёшку,?— И пусть я семь лет как мертва, но я вижу других таких. Десятки таких же девочек, какой когда-то была я, навечно остаются в кошмарном колесе, среди рыб и похотливых моряков, которым дай только повод, чтобы залезть под юбку сиротке, которой и пожаловаться-то некому! Я смотрю за каждой из них. Вижу, как они отмораживают руки до окоченения. Вижу, как ползёт гангрена. Вижу, как любую из них, стоит только захотеть, утаскивают в подворотню. Вижу, как приходят новенькие, со сверкающими глазками и чистыми руками, юные, как полевые цветы?— ищут работу, бедняжки. Вижу, как они голодают и мрут, словно мухи, и ничем, ничем не могу помочь! Да будь моя воля, мерзавец Фоули, что колотит их изо дня в день ради своей прихоти, уже давненько гнил бы, привязанный к свае, а рыбы объедали бы его дрянную плоть, но мне не по силам! Я смотрю на ломающиеся судьбы, пропахшие рыбой и слезами каждый день, и знаешь что, Вайнона? Это будет и с тобой.Последние слова определённо прозвучали не просто зловеще?— тьма в комнате словно сгустилась, выползая из углов и поддакивая Джейн, а сама она, хрипло булькая слово за словом, задыхаясь в рыбьей чешуе и потрохах, уже практически нашёптывала внушающие ужас истории Вайноне в лицо, впиваясь ледяными, мокрыми пальцами в плечи. Определённо, мисс Билз была наслышана о тяжкой юности лучшей подруги и о том, сколько ей пришлось работать, чтобы покинуть Ирландию, обрести новую фамилию и стать той, кем она и умерла. И, говоря откровенно, наказания страшнее и придумать было нельзя. Кто бы ни руководил процессами людей с самого Верха, Вайнона никогда не придавала этому большого значения.—?Со мной? —?чувствуя опасно близкое призрачное лицо, от которого веяло морским холодом, она могла лишь проглатывать слова и шептать, ожидая ответа. Впрочем, Джейн не спешила отстраняться. Она пахла холодной солью, рыбой и смертью и потрошила взглядом на части.—?Если не изменишься. Если не взглянешь на мир иначе. Если не отвернёшься от себя прошлой навсегда. У тебя есть шанс, дорогуша, и именно поэтому я здесь. Я вырвала последний шанс помочь тебе, и хочу, чтобы ты выслушала меня. Ты слушаешь? —?получив в ответ напуганный кивок, мадам Дагон удовлетворённо улыбнулась и отстранилась, уже не садясь, а паря в воздухе, покуда пускали цепи,?— Тебя посетят три гостя. Три призрака, не подобных мне, а совсем иных. Первый из них явится сегодня, в час ночи. Второй откроет лицо завтрашней ночью, в два часа. Последнего же жди на третьи сутки, как только часы пробьют полночь. Запомнила мои слова?—?Запомнила,?— выпалила мисс Билз, словно на школьном занятии,?— первый в час, второй завтра в два, а третий?— послезавтра в полночь. Но ты уж меня за нескромность прости, но делать-то мне с ними что? С чем они явятся, и что им сказать?—?Разберёшься, милая. Боюсь, ты должна сама понять, почему всё так и никак иначе. Поймёшь и справишься с собой?— спасёшься. Нет?— разделишь мою участь и вернёшься туда, откуда всегда бежала. Я знаю, Вайнона, у тебя есть свои страхи.?— Джейн аккуратной поступью приблизилась вновь к подскочившей с кресла подруге и вновь коснулась той мокрыми пальцами, возложив обе руки на плечи. В скользком взгляде читалась тоска по былым временам,?— Это был мой последний шанс помочь тебе. Больше мы не свидимся. Прощай, дорогуша.—?Прощай, Дж-жейн.Что-то на мгновение обожгло Вайнону изнутри, когда она вновь почувствовала странные, но искренние объятия уже семь лет как мертвячки. Где-то внутри ей казалось, что Джейн, стоящая напротив и мягко обнимающая её, на самом деле совсем живая. Они замерли в кромешной тьме и тишине, слушая, как трещит камин и ничего не говоря, на несколько секунд, прежде, чем само Провидение объявило визит оконченным. Мучительным криком Джейн Дагон огласила гостиную, вырванная из живых и пока что тёплых рук мисс Билз?— сундуки, полные боли и криков, стремительно утягивали её в открытое окно. Рвали, словно собираясь выпотрошить на месте, игнорируя её вопли и завывания, очень скоро они окончательно выдернули Джейн прочь, в объятия ледяного ночного Лондона, а когда Вайнона всё-таки осмелилась приблизиться к проклятому окну, то пожалела об этом практически в тот же миг. Ведь там, за окном, в заснувшем на ночь старом квартале, распространяясь на многие мили вокруг, их было множество. Истерзанных, измученных духов, каждый из которых нёс собственные цепи. Сотканные из боли, ледяного сквозняка и страданий, они рыдали и выли, разными голосами, на разный лад, наполнив собой, кажется, весь Лондон. Им всем было больно. Все они были наказаны и ничего не могли больше сделать. Все их шансы изменить свою жизнь были навеки упущены, все остатки души потеряны, а тела гнили на городском кладбище, всеми покинутые. Вайнона оцепенела настолько, что в самом деле, физически не могла пошевелиться, заворожённо и с ужасом глядя на кладбищенскую пляску там, за своим окном, где каждый из них, на сбитых ногах, с кровавой росой в памяти, с рваными ранами на душах, танцевали со снежными вихрями и плакали, громко, навзрыд. И где-то там, среди них, рыдая на свой собственный, уникальный манер, была и Джейн, которую сегодня мисс Билз увидела в последний раз. В одно мгновение она почувствовала, как задыхается от настоящего, животного страха, подкашивающего колени, и, пронизанная дрожью и холодом, захлопнула ставни. Едва ли помня себя и по глупому рефлексу всё ещё стискивая в пальцах графин, наполовину наполненный шерри, она взлетела по лестнице на верхний этаж, невидящим от ужаса взглядом разыскала свою спальню?— такую же, как и прочие комнаты, застарелую, пыльную и выцветшую от времени?— и скрылась в столь же холодной, как и всё вокруг, постели, спустив балдахин и отрезав себя от всего мира. Дыхание никак не приходило в нормальный уклад, сбиваясь и сходя с ума, а сердце мучительно ныло от порывов мерзкой, колкой боли. Вайнону трясло, хотелось разрыдаться от страха, словно дитя. Признаться честно, даже от страшилок сестрицы Эстер ей не было настолько страшно, хотя, помнится, в тех историях тоже фигурировали воющие призраки неупокоенных. Она втянула голову в плечи, просунув одну руку под подушку и стиснув спрятанный там на случай воров револьвер. Так было спокойнее. Ветер свистел где-то там, снаружи, липкое прикосновение Джейн всё ещё оставалось на сорочке мокрой печатью смерти. Отголоски призрачных воплей и слёз всё ещё звучали в голове, но здесь, спрятавшись от всего на свете, словно маленькое несмышлёное дитя, она всё-таки чувствовала себя немного лучше. Как будто её совсем ничего не касается и никогда не коснётся.Вот только вряд ли Вайнона знала, насколько сильно она ошибается. А если бы знала?— Богом клянусь, все волосы на голове бы от гнева повыдёргивала.Эта дама терпеть не могла ошибаться.