Глава двадцать третья, или "Золото - металл легкоплавкий". (1/2)
POV Рен
На улице весьма некстати пошел дождь. Сначала противный моросящий, послушно подчиняющийся малейшему порыву ветра, а затем холодный проливной, громко бьющий по широкому панорамному окну. Отчаявшиеся прохожие уже и не пытались бежать, тщетно пытаясь прикрываться газетами, пакетами и пиджаками, а уныло шли, шлепая по лужам насквозь промокшими ботинками.
- Почему вы спрашиваете моего мнения?- злость из голоса убрать получается не до конца. Спиной чувствую, как Такарада пожал плечами, слышу, как отложил ручку, и точно знаю, что сейчас он соединил кончики пальцев и смотрит поверх них. Взгляд заинтересованный и всезнающий одновременно. Почти оценивающий.
- Свое мнение я знаю,- отвечает он так, будто бы его слова совершенно естественны.- Кёко взрослая. Сама может принять решение,- продолжаю избегать прямого ответа я, отслеживая каплю за каплей стекающую по тонкой раме воду.Такарада молчит, продолжая буравить меня взглядом. Не выдержав, резко разворачиваюсь, подхожу к его столу и сажусь в кресло напротив.- На самом деле,- чеканю я,- вам незачем знать, хочу ли я, чтобы Кёко поехала в Америку, хочет ли этого она. Вы ведь уже дали согласие. А позвали вы меня сюда ради своих нравоучений,- Лори слегка улыбается, отчего я злюсь еще больше и отвожу взгляд.- Я давно вас знаю, прикрываться ложными мотивами излишне.- Тогда мне тем более неясно, чего ради ты так поступаешь.- Как поступаю?- неужели этому человеку так трудно говорить без загадок.
- Отталкиваешь ее…Ошарашенно моргаю, и скорее машинально, чем осознанно отвечаю:- Если вы так беспокоитесь о ее моральном…- Меня больше волнует твоё,- перебивает он меня.- Однажды ты уже сделал ошибку. Единожды споткнувшись, предпочел вычеркнуть из своей жизни и родителей, и друзей. Хотя ни первые не перестали быть твоими родителями, ни вторые – друзьями. И сейчас ты снова наступаешь на те же грабли: на пути попалась ничтожная преграда, а ты уже дал задний ход.- Мои показатели ухудшились? Я стал хуже играть?- Пока нет.- Вы мне не отец,- качаю головой я, нарочно избегая его взгляда.- И никогда не претендовал,- говорит так спокойно, что меня на одну долю секунды начинает мучить совесть. Но последующие слова избавляют меня от необходимости извиняться.- Хизури Куону никогда не был. Но Цуруга Рен принадлежит мне. Куона ты уничтожил сам, но с Реном так не получится. Я слишком многое поставил на кон, чтобы ты так просто пускал мою работу коту под хвост.Я хорошо знал президента. Больше, чем просто хорошо. Знал, за что его следует уважать, знал, за что его близкие его любят, знал, почему его следовало бояться, и знал, чего стоит сделка с ним. И до этого момента думал, что научился в общении с ним руководствоваться расчетом. Воспринимать его не иначе, как торговую марку, имя которой я ношу.
А потому не думал, что его слова меня заденут. Мысли допустить не мог, что у него когда-нибудь получится меня расстроить.Когда-то он вытащил меня из липкой грязи, в которой я сам себя извалял. Дал новое имя, помог забыть о старом и научил жить иначе. Он слишком много мне дал…Настолько много, что чувство долга уступило место привязанности.
Неуместной здесь привязанности.
- Вы распоряжаетесь моим именем. Большего я вам не обещал,- резче, чем следовало, отвечаю я.- Ты хочешь, чтобы она уехала?- в лоб спрашивает он, и я устало прикрываю глаза.
Знал, что битва заранее проигрышная.
- Да.Такарада удовлетворенно (или же мне так кажется), кивает.- Хорошо. Тогда сам ей об этом и скажешь.Всегда было интересно узнать, почему каждый наш с ним диалог заканчивается подписанием моего приговора. Каждый лидер держит в своей команде бунтаря. Подчинит бунтаря – подчинит всех. Я выглядел таковым на словах, на самом же деле с самого начала был зависим. Такарада этим умело пользовался. Проблемы президента начались тогда, когда среди его многочисленных звездных детей появился настоящий бунтарь. Могами Кёко.Но и к ней быстро нашлись рычаги. Правда, в единственном экземпляре.
Ничего не ответив, поднимаюсь с кресла и выхожу из кабинета.Лори надавил на рычаг. Теперь ждет результата.***POV Такарада
- Твой сын так на тебя похож, что мне иногда странно, что я все еще сижу в своем кресле, а мое агентство не носит ваше имя,- устало откидываюсь на спинку кресла и поднимаю взгляд на вошедшего Хизури Куу.
Тот снисходительно улыбается и садится туда, где секунду назад сидел Рен.- А еще мой сын иногда так похож на тебя, что мне иногда странно, как это он про меня помнит,- улыбается мрачно, но спокойно.- Ты не резковато? Ему хватает ненависти ко мне.Морщусь, понимая, что, наверное, и правда перегнул палку.- Не скажи я этого, он бы ничего не сделал. А так сделает наверняка. Даже если сам того не захочет, его вынудит Могами. У меня нет для него третьего запасного имени.- Все равно не понимаю, чем уехавшая в Америку Кёко ему поможет.- А ты правда думаешь, что она поедет?- слегка приподнимаю брови я.- Чем меня всегда восхищала Могами, так это ее способностью спустя пять лет работы в шоу-бизнесе пренебрегать карьерой ради тех, кто ей дорог. Черта отвратительная, но сейчас очень даже кстати.По лицу Куу пробегает легкая тень раздражения, и он слегка склоняет голову, закидывая ногу на ногу. Радуясь, что все еще могу вывести его из себя (значит, не все еще потеряно), объясняю:- В Америку приглашают не ее. А Рена.Вижу, как простое любопытство сменяется натуральным изумлением. Глупо приоткрыв рот, он приподнимает одну бровь, безмолвно требуя объяснений.- Приглашали их обоих. На Рена я сразу дал согласие. А вот контракту с Кёко отказал.Хизури-старший криво усмехается, выпрямляется в кресле и качает головой.- И все это, разумеется, не по доброте душевной, а потому что у тебя на нее планы, она твоя актриса, у нее радужные перспективы, и вообще ?Могами Кёко? твоя марка.- Не могу сказать, что я об этом совсем не думал.Я на самом деле об этом подумал в последнюю очередь, но Куу это и так знает, а вслух этим лучше не хвастаться.- И ты понимаешь, какую кашу заварил?- спрашивает Хизури по большей части ради того, чтобы себя успокоить.- Сейчас ты поднимешь на уши половину агентства из-за мнимого ухода Могами, вероятно, столкнешь их с Реном, сам с ней поссоришься…И все это перед юбилейным концертом. Оно тебе надо?- Кёко в ярости – это как десять обыкновенных Кёко, так что мне это даже на руку,- пожимаю я плечами.- Твоя Санта-Барбара меня доконает.
Усмехаюсь и поворачиваюсь к окну. Дождь кончился, но тучи лишь сильнее сгустились. На улице начинает смеркаться, и кабинет заполняет полумрак. Хизури тянется к настольной лампе и нажимает на кнопку.При ярком свете лампы замечаю, что он на самом деле постарел за последние пять лет.
Ему никогда не предлагали альтернативы, но если бы она и была, он бы выбрал актерство. Рен такой же. Именно поэтому, выбирая между ним и Кёко, я всегда выбираю его. Могами непредсказуема, а в Рене я уверен.
Но есть у них одна общая черта: им всегда нужен хороший пинок для ускорения. И в этот раз пусть пинают друг друга сами.***POV Кёко
Когда я сказала, что не учусь на своих ошибках, я сильно преуменьшила масштабы своей безнадежности. Я эти ошибки еще и усугубляю, шлифую и довожу до полного многокаратного абсурда.Когда-то, наблюдая за ним из зрительного зала и слыша рокот тысяч голосов его фанатов, я не испытывала ничего, кроме необъяснимой гордости и искренней радости за то, что каждая девушка в зале видит в нем СВОЕГО кумира. Я приходила в восторг, слыша их бесконечные хвалебные отзывы в его адрес. Их крики доставляли мне чуть ли не большее удовольствие, чем самому Шо.Сейчас это же чувство боролось с другим. Темным и скользким. Отвратительно вязким. Оно лесками врезалось в кожу, оставляя сетку красных следов, тонкими нитями покрывающих кожу. К миллиону безликих фанатов добавлялось фарфорово-белое лицо Накадзимы, и уже бордовые ниточки начинали кровоточить.Неизвестно откуда взявшийся собственнический инстинкт играет с новой силой, и меня раздражает даже сидящая рядом Котонами. Потому что в глазах у нее тот же восторг.
Казалось, что я чувствую каждый томный взгляд, направленный на него. Они будто бы лазерными прицелами светились на иссиня-черном костюме.Становилось тошно от самой себя за эту смешную ревность и острую потребность знать, что он принадлежит только мне. За желание закрыть несуществующий занавес на сцене и разогнать толпу беснующих фанаток.
Забавно и даже немного страшно: мне захотелось его клеймить. Доказав таким образом не то себе, не то многочисленным поклонницам, что он МОЙ.Захотелось вернуться в те времена, когда после каждого концерта он все равно возвращался домой ко мне. Усталый, раздраженный, равнодушный, но до боли настоящий. Родной. Захотелось снова быть единственной, кто видит его ползающим под диваном в поисках упавшего медиатора. Захотелось снова купить ему огромную упаковку клубничного пудинга и давиться беззвучным смехом, смотря, как он пытается прожевать пять штук сразу. Захотелось вновь услышать сквозь сон, как Шо, устроившись на холодном балконе, тихонько играет на гитаре. Еле слышно напевает пока еще нескладные строки, шумно вздыхает, что-то чиркает в своем блокноте и принимается играть сначала. Бесшумно встать с кровати, вытащить из шкафа теплый плед и босыми ногами прокрасться к балкону. Положить пушистое покрывало рядом с ним и также бесшумно уйти. А на утро обнаружить Шотаро на кресле в гостиной. Завернувшегося в плед вместе с гитарой.Почему-то хочется снова просыпаться по утрам под его, голосом Шоко-сан оповещающий нас о том, что сама Аки нагрянет с минуты на минуту, будильник. Хочется снова тайком пробираться к его синтезатору и часами пытаться запомнить последовательность клавиш, в кровь искусывая губы и опустошая последние запасы лакричных палочек.Никогда не любила эту сладкую гадость, но ему нравилось. Да и жевать лакричную палочку лучше, чем грызть ногти…Мне столь многого захотелось, что я поднялась с сиденья и облокотилась о бортик балкона, не отрывая взгляда от сцены и ее владельца. Песня сменялась песней, один костюм другим. Мнимая скука и раздражение на лице Фувы-старшего сначала сменилось легким удивлением, а потом едва заметной, еле уловимой гордостью. Она крылась в уголках губ, слегка подрагивающих в улыбке, в тонких морщинках вокруг глаз и в крепко стиснутых руках.
Огромный, невероятно огромный зал тонул в очаровании одного-единственного человека. Человека в такой степени обыкновенного и невероятного одновременно, что грань между реальным и вымышленным стиралась подчистую. Сцена принадлежала человеку, который…- Глаза,- вдруг выдает Котонами, подпирая рукой подбородок.- Что?- растерянно поворачиваюсь я, нехотя отрывая взгляд от сцены.Канаэ бросает на меня короткий взгляд, а затем кивком головы указывает на широкий экран, во всю ширину которого красуется лицо Шо.- Все дело в глазах,- поясняет она.Вновь поворачиваюсь к сцене, но смотрю намеренно на зрительный зал.- У остальных, значит, глаз нет?- хмыкаю я. (*)- Таких?- в ее голосе улыбка. Но не насмешливая, как это бывает обычно, а какая-то обреченная, смиренная.- Таких точно ни у кого.Отвечать я не стала. Не потому что не хотелось спорить, а потому что в споре нужды не было. Поднимаю глаза на огромный экран и встречаюсь с внимательными глазами взглядом.Он прекрасно знает, насколько он неотразим. Относится к этому как к данному и не забывает пользоваться. Высокомерен, самолюбив и эгоистичен.