Глава I (1/1)

И хорошие доводы должны уступать лучшим.Сын герцога. Племянник короля. Людвиг фон Лихтенштейн. На это ли смотрят, когда строят мнение обо мне? Не знаю. Но кто-то меня от всей души презирает, кто-то старается услужить, подлизывается, а кто-то искренне верит, что я избранный, единственный достойный стать лучшим учеником Розенштольца, Сияющим. А я сразу понял, что не стоит поднимать темы всеобщего мнения обо мне. Люди вольны думать то, что кажется лишь им, и вряд ли кто-то с этим что-то сделает. И я не стану, ни слова не скажу. ?Не давайте святыни псам?.Зачастую в академии я невольно становился свидетелем разных интриг, слушателем самых противных сплетен. Окружающие, конечно, перешёптывались и озирались, преисполненные нежелания быть услышанными и осуждёнными. Но со временем я наловчился слышать, а также пресекать всю эту мерзость. Но едва ли это остановит новый грязевой поток. Если лава сметает все преграды, сжигая их своим естеством, и в конце концов застывает, то грязь же изворачивается и омывает всё на пути своём, вновь заполоняя моё окружение. Ей нет предела. Как раз поэтому грязь самое отвратительное, что человек повстречает в своей жизни. Однако плавать в ней я не намерен.?Вы слышали? Шефер встретил медведицу Бернкастель. Она тоже поступила в Розенштольц, наверняка как и её брат?. - ?Алоис, правда? И какая же она?? - ?Такая высокомерная… даже слова меня не удостоила, молчала… А как представилась! Дитриче Бернкастель. Гордо, помпезно, будто меня на место ставила… Наверняка она человека ниже графа не замечает?. – ?Да все они, аристократы, такие…?- Сударь, что позволяет себе оскорблять и обсуждать девушку? Я бы советовал вам замолчать прежде, чем вы опустите себя ещё ниже, - не выдержал и подал я голос, стараясь быть предельно безэмоциональным, чтобы не выдать оскорблённости последними словами.Толпа в ту же секунду затихла, а тот самый Алоис Шефер являл собой вид пристыженный. Очевидно, разглядев свою низость, парни разошлись по своим делам. И так каждый раз, что могло лишь вгонять меня в вечную скуку. В академии Розенштольц меня лишь она и переполняла. Поэтому я впервые был благодарен Богу, ведь в череде бессмысленных сплетен я услышал нечто действительно интересное.Бернкастели. Род верховных судей Кюхена. Род, которому сам король доверил того медведя, что рычит на их гербе. Наследников герцога Бернкастель часто обсуждали, ведь их никогда не видели в свете, даже имена их не все помнили. Я же и вовсе не знал: отец мой на все попытки узнать что-нибудь у него о медведях Кюхена всегда отвечал ?Не стоит?. Не стоит спрашивать, не стоит знать, не стоит тревожить. В конце концов я согласился с отцом и признал, что рано или поздно всё само откроется, и тогда это будет и к месту, и ко времени. Вскоре я увидел Константина Бернкастель. Впечатление он производил обескураживающее: длинные тёмные каштановые волосы в высоком хвосте в сочетании с поразительно живыми голубыми глазами, заставляющими слегка встрепыхнуться от своей цепкости. Как и положено маркизу, одежды его были безукоризненными, что впрочем абсолютно неинтересно в описании. А вот своим поведением он взаправду создавал вид человека высокомерного и нелюдимого. Единственное, что он делал: молча сидел и, казалось бы, вполуха слушал наставления учителей, а если же его спрашивали, рассеивал иллюзии относительно его небрежности в учёбе, после чего, так же молча и не удостоив никого вниманием, исчезал в коридорах. Порой он менялся. Вроде как всё тот же Константин Бернкастель, но вот глаза его становились серыми, и в них можно было заметить искру интереса к происходящему вокруг.Вскоре скука вновь ко мне вернулась, ведь мой интерес никак не представлялось утолить. Но тут же, сам того не ожидая, я получил возможность поговорить с Константином Бернкастель и хоть что-то о нём узнать. А ?спасибо? стоит говорить Орфериусу князю фон Мармэладу. Этот человек был единственный, кто спасал меня от уныния в этих стенах. Наши ссоры и диспуты – всё это вызвано сплошными различиями во взглядах. Мы были абсолютно противоположны. Этот сударь казался людям идеалом, сказочным принцем. Он навевал прекрасный образ князя со светлыми волосами и чистыми небесными глазами, в каждом его движении чувствовалось благородство, а в помыслах – гуманность и честь. Фигура ангела в развевающемся белом плаще. На таком фоне я казался летучей мышью, тёмным герцогом с иронией в глазах. Если вы думаете, что я завидовал этому человеку, то я имею полное право на вас оскорбиться, ведь это абсолютнейшая ерунда. Надеюсь, вы сможете понять, почему.Однако именно благодаря нашему с Орфериусом общению, в моей жизни появлялось какое-то разнообразие, движение. В этот раз наш спор (свидетелем которого стал весь класс, ведь действие развернулось на перерыве между политологией и историей) развязался после выявления наших взглядов на лучшую стратегию в политике.- Это абсурдно! Основой государства всегда являлись люди, живущие в нём. И основная задача короля – обеспечить народу жизнь лучшую. А ваша стратегия больше похожа на тиранию. Орфериус распалился не на шутку. Он стучал кулаком по столу, срывался в голосе, а глаза его то и дело искрились почти безумным огнём. Поэтому мой беспристрастный и спокойный вид действовал на публику убедительнее. Но для меня существовал один человек, которого, как я считал, просто обязан уверить в своей правоте. И он сейчас был зол на меня, как обычно бывает после наших с ним бесед. Поэтому затея с убеждением канула в небытие.- Вы слишком недооцениваете возможность внешнего силового вмешательства, господин Орфериус. А эти жадные и эгоистичные люди за своими потребностями никогда не обратят на такое внимание. Их долг – служить на благо Кюхена, поэтому…- И поэтому вы принесёте им ещё больше страданий, чем они уже пережили? – уже почти криком перебил меня мой оппонент. – Я вам повторю: вы ошибаетесь, Людвиг. Люди Кюхена – камни для нашего государства. Если они счастливы в своей стране, то станут стеной, через которую никакое другое государство не пробьётся.Я уже не скрывал усмешки. Его позиция граничила с глупостью или детской наивностью, нет, даже сочилась ими. Однако продолжить мне отстаивать свою не дал тихий, но всеми услышанный тенор-баритон Константина Бернкастель:- Извините, господа, но уже смешно вас слушать.Я уцепился за предоставленную возможность, нисколько не думая о том, что мне надерзили. А вот чуть скривившийся рот Орфериуса я прекрасно увидел. - Тогда выскажите своё мнение, господин Бернкастель.Впервые я увидел на лице Константина что-то кроме отстранённости. Самоуверенность и… превосходство. Я уверен: его образ являл собой абсолютное превосходство над всеми.- Очевидно же, что оба варианта в корень неверны. Но если уж выбирать из двух, то я соглашусь со стороной герцога Лихтенштейна. Орфериус, при вас страна падёт быстрее. Что за ребячество? В нашем возрасте каждому известно, что всем не угодишь. Пока вы будете утолять безмерные потребности народа, вас как власть раздавят другие страны либо ваши же приближённые. А люди ничем не помогут: им всё равно, кто ими руководит. Для них все политики – воры либо авантюристы. И Людвиг это предусмотрел.Я несколько удивился словам, ведь не такого ожидал. Бернкастель понял меня, понял, что я пытался доказать Орфериусу, и это было, признаться, лестно. А вот запал князя утих, и теперь тот выглядел растеряно, метавшись взглядом по всем углам комнаты в поисках ответа или хотя бы зацепки. Но всё-таки упёрто и на удивление твёрдо сказал:- Я верю в свой народ и буду стоять на его стороне.- Как жаль. Тяжело же вам придётся, князь. Но, думаю, со временем вы поймёте, - Константин говорил это, казалось, окну, ведь Орфериуса он так и не удостоил видимым вниманием. А вот на меня его взгляд пал, но было некое торжествующее лукавство в нём. – Вы же, господин Людвиг, сглупили не меньше. Знаю, что вы любите отстаивать свою точку зрения цитатами из Библии. Так вот, я тоже процитирую: ?Лучше кусок сухого хлеба, и с ним мир, нежели дом, полный заколотого скота, с раздором?. Согласен, ваша тирания будет поначалу держать всех на коротком поводке, внутренние и внешние дела будут казаться успешными. Однако рано или поздно Кюхен пожрёт сам себя изнутри, и тогда нечего будет защищать от внешнего силового вмешательства. Либо же, кто знает, кто станет правителем после вас. И если это будет бесхарактерный человек, то все ваши труды насмарку.Да уж, Константин Бернкастель определённо одолел мою беспристрастность своим превосходством. И главное то, что сделал он это моим же методом, чем выбил меня из колеи ещё больше. Но меняться в лице я себе не позволил. В конце концов с оставшейся гордостью я признал:- Мне нечего противопоставить. Вы очень уверенно говорите о том, что и как случится при разных обстоятельствах. Это наводит на определённые мысли. Так позволите ли поинтересоваться: есть у вас идеальная стратегия для политики Кюхена?Реакция маркиза на мой вопрос совсем не удивила, и, когда он позволил вырваться разочарованному смешку, я вполне довольно понял, что имею дело с человеком умным. И этот человек вновь посмотрел на меня, на этот раз желая убедиться, не шучу ли я.- Господин Лихтенштейн, если бы идеальный план существовал, то, уверяю вас, он бы уже заполонил весь мир, и настала бы абсолютная Утопия.Константин наблюдал за мной. Он хотел всего лишь увидеть, как я отреагирую на его ответ, сохраняя отчуждённость, так свойственную ему. И когда Бернкастель увидел мои губы, растянутые в усмешке, такая же отразилась на его лице. Мне понравится этот человек. Он умеет думать, также умеет убеждать. Я уверен, он ещё на многое способен. Константин вовсе не внушал чувств неприятных, несмотря на дерзкое вмешательство в наш с князем Мармэладом диспут. Мне хотелось видеть такого человека рядом, хотелось разговаривать с ним на самые разные темы. Вот уже я был готов позвать его в свою свиту. (Вы, конечно же, подумаете нечто своё, но скажу, что в мою свиту входят пока лишь два человека: мой кузен и мой близкий друг, студент по обмену из Японии. Если есть люди, которые, всего лишь преследуя меня и за спиной моей восхваляя меня и принижая всех прочих, считают себя моей свитой, не верьте глупости их.) Однако я вовремя сообразил, что Константину, которого я видел до сих пор, общество не требуется.- Раз так, то признаем, что в сегодняшнем споре моя позиция удержана, - изрёк я, смело позволив себе помпезность в словах, и в упор посмотрел на Орфериуса – теперь меня интересовало лишь его лицо.- Нелепость! Я с этим не соглашусь! Извольте объяснить!- Изволю. Всё очевидно, ведь моё государство проживёт на пару лет дольше вашего. А за эти пару лет маркиз (а может уже и герцог) Бернкастель придумает для нас план Утопии, и я с радостью отдам ему бразды правления.Константин не сдержал весёлого смешка, чем просто разъярил бедного Орфериуса. Тот уже был готов начать опять кричать, но в класс вовремя зашёл профессор истории Берузе.- Что у вас тут происходит? – задал он вопрос, само собой риторический, ведь уже знал ответ, поэтому тут же продолжил, обведя взглядом присутствующих учеников. – Ваша пылкость, несомненно, радует. Но давайте впредь, господа, вы будете спорить во время, свободное от моих занятий.Вот так быстро и абсолютно спокойно профессор Берузе восстановил дисциплину и смог провести урок.