Глава 5. Проделки памяти (1/1)

Нет, без обломка, вдавленного под рёбра, двигаться определённо было несравнимо проще даже при том, что ничего больше не изменилось. В полной мере Аскеладд прочувствовал это на следующее утро, когда вставал в туалет. Слабость никуда не делась, и ноги по-прежнему – особенно спросонья-то – дрожали, но, по крайней мере, каждое движение больше не сопровождалось периодическими вспышками боли. Хотя синяк от этой штуки остался заметным, даже страшно представить, что было бы, если бы женщина не взялась его ?перевязывать? в это воскресенье. Вообще, как часто она его перевязывала раньше? Сколько вообще бинтов получилось из одной тоги? И пелёнок…Аскеладд был твёрдо намерен однажды найти их все, сколько бы их ни было, и торжественно сжечь, развеяв прах их над морем.Что ж, после решения проблемы со сковывавшей движения болью, дело оставалось за малым: ходить и есть, чтобы сначала вернуть мышцам прежнюю гибкость, а затем и силу. Когда ходить станет просто – интересно, действительно, когда? – пора будет браться за упражнения с мечом, чтоб хоть отчасти вернуть себе былую форму. Аскеладд не испытывал никаких иллюзий о том, что сможет полностью восстановиться – не сможет. Пик его силы и так уже позади, в любом случае с годами он становился бы только слабее, и тяжёлое ранение с продолжительной болезнью лишь ускорили этот процесс. Полностью назад отыграть нельзя, как ни старайся, и, скорее всего, можно распрощаться с приятным ощущением, что раскидать, как котят, десяток-два бездарных головорезов не проблема. К тому же если у него получится вернуть себе место доверенного лица Кнута, сражаться лично ему особенно и не придётся. Но даже при таком, без сомнения, удачном раскладе не стоит расслабляться и пускать всё на самотёк, форму надо вернуть настолько, насколько это вообще возможно.Иначе Торкелль его снесёт прямо при встрече, не успев вызвать на поединок.Конечно, Аскеладд не собирался сталкиваться с Торкеллем, и уж тем более не лоб в лоб, но, как говорится, никогда не зарекайся. А ведь если так подумать, ему же просто несказанно повезло, что Торфинн такой неразговорчивый. Тогда, когда Торкелль пустился в воспоминания о Торсе, Аскеладд был больше занят тем, чтобы перевязать Торфинну руку и попутно донести до него свой план, пробившись через впечатляюще толстый череп мальчишки, однако на мгновение у него в голове всё же мелькнула мысль: только бы Торфинна не развезло на разговор, только бы он не проговорился, а из-за чего, собственно, повторно бросил Торкеллю вызов, на что ему так сдался этот… гхм, лысоватый викинг в странном доспехе. Нет, Аскеладд совершенно не боялся, что Торкелль начнёт мстить: месть выглядела слишком тонкой концепцией для человека такого… ума, если этот клубок животных инстинктов вообще можно назвать умом. А вот попытка выяснить, кто ж там в итоге сильнее… вряд ли Торкелль дал бы ему время на то, чтобы объяснить, что Торса убил технически всё же не он, но от какого заявления в любом случае пошёл бы в разнос Торфинн…Короче, хоть тупость Торфинна и раздражает, из неё можно извлечь много пользы.У Аскеладда не оставалось совершенно никаких сомнений в том, что Торкелль бы от него мокрого места не оставил. Чтобы ?на равных? сражаться с таким чудовищем, надо обладать проворностью Торфинна, поскольку что толку предсказывать направления ударов, если ты не в состоянии от этих ударов увернуться? Аскеладд даже не был уверен, что против Торкелля могут сработать в принципе хоть какие-нибудь финт или подначка…… ха, он размышляет об этом так усердно, точно и правда собрался сражаться с Торкеллем.Правда была в том, что Аскеладду вновь было совершенно нечего делать. Для какой-то более или менее осмысленной деятельности он был ещё слишком слаб, а для того, чтобы валяться в постели, разглядывая балки и крышу – слишком бодр. Вот и оставалось только без дела сидеть у порога, грея кости – почти в прямом смысле – на весеннем солнышке, да периодически устраивать себе забеги вокруг сарая. Едой он был обеспечен – женщина насобирала вчера вечером ещё грибов, к тому же яблочные гирлянды под крышей были полностью к его услугам – а остальное…Можно было бы заняться мечом, но Аскеладд боялся, что, будучи всё ещё не в состоянии полностью контролировать движения своих рук, равно как и не имея возможности при необходимости приложить достаточно силы, он скорее повредит лезвие, чем почистит и наточит. К тому же у него не было точильного камня. Но в итоге любопытство и скука всё же перевесили, и Аскеладд решился вынуть меч из ножен и хотя бы посмотреть, в каком тот состоянии. Он был морально готов к тому, что даже вынуть меч не получится, поскольку тот уже давно проржавел и присох к ножнам изнутри. К удивлению Аскеладда, меч легко выскользнул наружу и привычно лёг в руку, хотя сейчас, конечно, у него не хватило бы сил даже нормально сжать пальцы, чтобы тот не выпал при взмахе, что уж там совершить этот самый замах. С лёгким недоумением глядя на своё неровное отражение в уже видавшим виды лезвии, Аскеладд понял, что женщина ухаживала и за мечом. Во всяком случае, она содержала его в сухости и чистоте, и похоже даже периодически проходилась по нему промасленной тряпкой.А ведь если подумать, Аскеладда тогда всего заляпало кровью с головы до ног. Он наносил удары без разбору, стараясь произвести впечатление смертельно опасного безумца, и датская кровь стекала по мечу небольшим ручейком, множеством пятен она покрыла лицо, одежду, обувь. Он уделался в чужой крови как свинья, если называть вещи своими именами. А отстирывать (и отмывать с меча) кровь, ещё и засохшую, удовольствие только на очень большого любителя. Аскеладд снова взглянул на лезвие, а затем перевёл взгляд на аккуратно сложенные тунику (ещё и аккуратно зашитую в том месте, куда воткнулся меч Кнута) и кафтан, потом на собственные штаны и, наконец, рассмотрел рукава рубахи. Эта женщина ведь правда всё отстирала, просушила, разгладила и аккуратно сложила, ещё и за мечом ухаживала, хотя, скорее всего, понятия не имела, как.Когда вообще последний раз кто-то о нём так заботился?Аскеладд быстро отогнал неуместные мысли. Как бы бескорыстно ни выглядели действия женщины, наверняка что-то она со всего этого получает, даже если это только моральное удовлетворение и надежда на искупление грехов. Хотя пока что она не выглядела особенно ревностной христианкой, но как знать?Убрав меч назад в ножны, Аскеладд положил его в солому рядом с одеждой, с трудом поднялся на ноги и вышел из сарая. Чем же ему заняться дальше? Если просто сидеть без дела и считать ворон – которых тут нет – он с ума сойдёт. Блуждающий взгляд Аскеладда упал на руины главной усадьбы, заставив его поморщиться, точно от зубной боли. Аскеладд вздохнул. Последнее, что он ожидал там увидеть – это огород.— На всякий случай, — пояснила женщина на немой вопрос в его глазах.— На какой всякий?— Тебя надо кормить хорошо.— То есть, там в сарае – это ещё не всё богатство?Женщина приподняла левую бровь:— Какое богатство?— Яблоки там всякие, чеснок, веники.— Веники? — женщина вперила в него такой пристальный взгляд, что Аскеладд почувствовал себя неуютно. — А, эти веники.То есть, она тоже считает, что эти пучки трав на стене выглядят совершенно непотребно?— Веники, — в задумчивости повторила она, отведя взгляд. — Ещё лук, немного репа и редис.Целая коллекция растений, после поедания которых изо рта начинает вонять, как из сточной канавы. В пору подумать, что таком подборе продуктов был спрятан какой-то очень глубокий смысл.Аскеладд окинул задумчивым взглядом пяток небольших ровных грядок, местами на которых уже пробивались ростки. Крохотный мирок, в котором эта женщина всему хозяйка. Маленькая тайна, принадлежащая только ей, её крошечное сокровище, тихий и незаметный бунт против людей, взявших в руки полную власть над всей её жизнью. И в этом смысле он сам мало чем отличается от этих грядок.— Прости за чеснок, — вдруг сказала женщина.— Что? — встрепенулся Аскеладд. — За какой чеснок?— Грибы.— А, то есть, ты всё-таки не собиралась бухать туда всю головку?Женщина невидящим взглядом смотрела на грядки:— Я задумалась.— О чём?Она не ответила. Точно пытаясь уйти от ответа, женщина стала водить Аскеладда по хутору, пока он не начал в буквальном смысле валиться с ног. Ноги налились свинцом, удерживать вертикальное положение было уже практически невозможно, но сказать ей, что он устал и ему надо присесть, не позволяла гордость. Поэтому, естественно, закончилось всё тем, что Аскеладд едва не рухнул в буйные заросли крапивы сразу после того, как подумал, что вот сюда уж точно падать не надо. На очередном шаге у него просто подкосились ноги. К счастью, женщина успела поймать его до того, как случилось неизбежное, но колени отбить он всё же успел.Женщина присела рядом на корточки и, схватив Аскеладда за плечи, взглянула ему в глаза:— Говори, устал. Я хочу помочь.— ?Говори, когда чувствуешь, что устал?, — криво усмехнулся Аскеладд.Женщина смерила его долгим пристальным взглядом и изрекла:— Stearcmod esol.— Хорош обзываться!Она помогла ему подняться на ноги – или, скорее, просто взвалила его на себя – и отволокла к остаткам какого-то строения, где нашлось местечко присесть. Всё время, пока Аскеладд сидел, собираясь с силами для обратной дороги, женщина хлопотала над своим небольшим огородом. Аскеладду хотелось бы тешить себя иллюзией, что к тому времени, как там что-нибудь созреет, он будет отсюда уже далеко, но он прекрасно понимал, что такое просто невозможно. Его ещё успеют накормить с этих грядок.По возвращении к сараю, женщина разогрела остатки грибов и предложила Аскеладду их доесть. Предложение звучало разумно, поскольку он успел проголодаться, и всё же в некоторых вещах следует хоть иногда идти на принцип.— Мы с тобой это уже обсуждали, это твоя половина. И это ты покрошила туда столько чеснока, почему я один должен страдать?— Тебе надо есть.— Тебе тоже.Как ни странно, похоже, женщине эта мысль казалась не столь очевидной. Во всяком случае, она со всех сторон её обдумала и только после этого уступила:— Четверть.— В смысле, половина оставшегося?Женщина кивнула. В это мгновение желудок Аскеладда решил подать голос, и у него не осталось иного выбора, кроме как согласиться. После еды он остался сидеть у порога сарая, а женщина пошла собрать ещё грибов. Сварив вторую порцию, она распрощалась и ушла.Аскеладд остался один. Аж до следующего вечера. Совершенно один и без какого-либо занятия. От него вообще ничего не требовалось, даже делать вид, что он счастливый пьяный викинг на зимовке. Вопреки тому, что он находился здесь, точно в заточении, будучи физически не в состоянии покинуть это место иным способом кроме как вперёд ногами, Аскеладд к собственному недоумению ощущал почти оглушающее чувство свободы, как будто он долго и почти безнадёжно толкал в гору огромный тяжёлый камень, и вдруг этот камень исчез, испарился прямо у него в руках. От него больше никто ничего не требовал. Миру вообще было плевать, существует ли он или нет. Никаких Аскеладдов и никаких Арториев. Просто одинокий старик… гхм, кха, ладно, положим, он ещё не настолько старый. Спасибо, он попробовал, и ему совершенно не понравилось.Аскеладд передёрнул плечами. Надо бы пройтись.Просто ходить кругами вдоль стен сарая было невозможно скучно, Аскеладду это смертельно надоело уже на третьей прогулке, поэтому он старался хоть как-то разнообразить свои маршруты, в то же время пытаясь не отходить от сарая слишком далеко. Ему правда не хотелось, не рассчитав силы, где-нибудь свалиться на землю или, того хуже, заблудиться в лесу, особенно с учётом того, что женщина специально его от этого предостерегла.Чем он будет лучше Торфинна, если станет пропускать мимо ушей все чужие советы?В этот раз Аскеладд решил пройтись до колодца и обратно. Забредать дальше всё равно было опасно, поскольку он рисковал бы уйти слишком далеко от сарая. И слишком близко к сгоревшей усадьбе и этой… груде камней с крестом, каждый раз глядя на которую Аскеладд с содроганием вспоминал недослушанную историю о кобыле. Пожалуйста, что угодно, пусть хоть десять ?лесных королей?, только б не кобыла.Добредя до колодца, Аскеладд остановился передохнуть. Можно было бы попробовать присесть на край, чтобы дать отдых ногам, но не хотелось бы не удержать равновесия и свалиться вниз в воду. Точно все кости себе переломает. Кстати, со вчера рядом должна стоять деревянная колода, на которой женщина его стригла. Но на колоде взгляд Аскеладда задержался недолго, заскользив дальше по траве. Где-то здесь он вчера выкинул обломок котла. Подойдя к колоде, Аскеладд с привычным уже трудом опустился на колени и начал шарить руками в траве. Тогда он ожидал от женщины какой угодно реакции: что она рассердится, расплачется, немедленно бросится искать этот обломок или хотя бы удивится. Ничего. Она даже глазом не моргнула, как будто ей и правда было всё равно, как Аскеладд поступит с единственной вещью, что осталась ей от матери. Вот Аскеладду от матери осталось лишь имя, и он берёг это имя, как зеницу ока. А эта женщина… он вспомнил её взгляд, пустой и мёртвый, как будто слепой. Неуютно, почти страшно видеть такой взгляд у живого человека. Бывает, так смотрят те, кто сошёл с ума от собственного отчаяния. Похожий взгляд был у Торгрима первое время после того, как у него что-то сломалось в мозгу от страха перед Торкеллем. Но женщина не выглядела по-настоящему сумасшедшей. Наверно.Травы здесь, конечно, наросли целые заросли. Если не повезёт, он может здесь ползать остаток дня, а то и всю неделю, и так ничего и не найдёт. Аскеладд задумался. А как эта женщина вообще смогла сохранить эту штуку? Собственный опыт работорговли показывал, что едва ли не первое, что делают с рабами, это раздевают их – когда до исподнего, но чаще до гола, особенно женщин – и отбирают всё, что можно отобрать, даже деревянные нательные крестики, кажущиеся викингам просто странной английской заморочкой. Что из отобранного представляет хоть какую-то ценность, разумеется, присваивается, остальное без лишних церемоний отправляется за борт. Осколок котла, скорее всего, выкинули бы, его даже спрятать негде – Аскеладду приходилось наблюдать, как, войдя в раж, викинги порой добывали заначки будущих рабов из самых интересных мест.В этой женщине загадок больше, чем можно было бы предположить по её положению.Рука наткнулась на холодный шершавый металл. Аскеладд уселся на землю, скрестив ноги (и даже почти не кряхтя в процессе), и поднёс обломок к глазам на свет. Что он хотел там увидеть? Что вообще можно было бы разглядеть на этой чёрной от въевшейся копоти поверхности? Обломок был размером, может, примерно с его ладонь или даже ещё меньше, но весил неожиданно много для своих габаритов. Похоже, котёл был медным, но под всей этой чернотой уже и не разберёшь. Поговаривали, что римляне умели определять состав предмета просто по его весу, но Аскеладд не имел ни малейшего представления, к какой чёрной магии они для этого прибегали. Но копоть… кому вообще могло бы прийти в голову готовить что-то в котле, предназначенном для воскрешения людей? А если на ночь оставить в нём похлёбку, то к утру она отрастит ноги и убежит? Аскеладд представил себе эту картину и невольно содрогнулся всем телом. Может, в этом и есть секрет котла – некогда в нём сварили нечто настолько забористое, что теперь даже мертвецы предпочитают скорее воскреснуть, чем лежать в… этом.Котёл Оживления – в теории – должен быть богато украшен. Ещё бы, такая важная штука, единственная в своём роде, ещё и магическая. Такие артефакты же должны выглядеть как-то по-особому, верно? Пальцы вроде как нащупывали следы каких-то рельефов, но у Аскеладда не имелось ни капли уверенности, что это не просто куски въевшейся в стенку котла накипи. Он даже не мог хотя бы приблизительно предположить, какая из сторон обломка внутренняя, а какая наружная, часть ли это стенки или дна. Может, это вообще ручка, хотя тогда этот котёл выглядел бы очень странно. Но, может, так и надо?Всё это совершенно безнадёжно, разглядывая со всех сторон эту штуку, он точно ничего не добьётся, и вообще он занимается какими-то глупостями.Как будто ему есть чем ещё заниматься.Обернувшись, Аскеладд бросил через плечо взгляд на руины главной усадьбы. Женщина вчера сказала, люди быстро забывают. Но насочинять столько небылиц о хуторе, сгоревшем меньше десяти лет тому назад – это какой-то новый уровень забывчивости. Хотя это же варвары, что с них взять?Нет, не так.Память у этих варваров глубокая, как корни гор, и цепкая, как смола. Аскеладд познал это на личном горьком опыте, и нет, речь совсем не о Торфинне. Долгими зимними вечерами, когда за окном пурга наметала сугробы по самую крышу, и все домочадцы жались поближе к очагу, протягивая к огню коченевшие руки, и заливались пивом, вином и мёдом, надеясь, что внутренний жар согреет лучше внешнего, в отцовском доме пели песни о ?свершениях? его отца, деда, прадеда и ещё более далёких предков. Цепочка имён уходила во тьму веков, кажется, к самому началу времён, когда три аса нашли на берегу моря первых бездыханных людей – может, тех же самых Адама и Еву, изгнанных из Рая. Берега Северного моря вообще хорошее место, если вам надо кого-то сослать. За каждым именем из цепочки стояла своя история, но по большому счёту все они рассказывали о том, как ?великие? предки хозяина дома сражались, грабили и убивали. Кто-то погиб в бою, кто-то пропал в море, кто-то умер от старости в собственной постели, а кто-то – от ножа в пьяной драке.Тогда Аскеладд слушал эти глупые однообразные песни очень внимательно. Разумеется, совсем не потому, что ему было хоть какое-то дело до всех этих бесчисленных поколений самовлюблённых дикарей, расплодившихся хуже крыс, а всего лишь чтобы знать, как подлизаться к дикарям, с которыми он был вынужден жить под одной крышей. Потому что дикарям льстило, когда их сравнивали с их же предками. Им почему-то казалось, что их предки совершили нечто поистине великое, и потому ?деяниям? их непременно следует подражать. Нет, ?усадьбу Мара? забыли не из-за того, что кругом живут одни только варвары, английские ли, норманнские ли, значения не имеет. Просто Йорк – большой город, а забытое пепелище быстро порастает лесом. Да и вряд ли кому-то захочется вспоминать, как богатый хутор вымер из-за мора, пришедшего внезапно, точно из ниоткуда, и понимать, что подобная судьба может ожидать каждого в любое мгновение. Проще выдумать ?лесного короля? и ?святую Арильду?, убедить себя в том, что хозяева хутора поступили неосмотрительно, за что и поплатились. Что они были сами виноваты в обрушившейся на них беде.Аскеладд стиснул в пальцах обломок котла. Но если чем людей больше, тем легче и быстрее они забывают, то почему в Уэльсе всё никак не могут забыть? Забыть и жить, наконец, дальше? Может, Рагнарёк и правда не за горами, но это же не значит, что последние пять сотен лет истории мира нужно жить в тени своего прошлого. Пять веков – это пятнадцать поколений. Пятнадцать поколений рабов собственной памяти. Хотя христианский бог вроде как всех людей на свете желает видеть своими рабами. В этом мире и правда живут одни только рабы.Аскеладд горестно усмехнулся… и немедленно принялся яростно отплёвываться.Эти волосы его доконают.Он даже не помнил, из-за чего тогда, лет, может, тридцать, может, чуть меньше, тому назад решил обрезать волосы совсем коротко, но допускал, что хотя бы частично причина могла быть и в этом. А может, он просто утратил привычку. Длинные волосы мешались неимоверно. Они свешивались на глаза, разумеется, в самый неподходящий момент, цеплялись за ветки, хотя он вовсе не пытался тереться головой о деревья, и непрерывно, точно в этом состоял весь смысл их существования, лезли в рот. Как вообще люди с длинными волосами выживают? Как Кнут умудрился пройти с такой шевелюрой по всем английским и уэльсским буеракам и не сойти с ума? Как женщины вообще живут с длинными волосами – положим, замужние убирают их под платок, но до замужества ещё дожить надо! Аскеладд попытался вспомнить, что на голове у этой женщины, которая за ним ухаживает, но понял лишь, что никогда особенно не обращал на это внимания, и что у неё всё время на лицо свисают какие-то лохмы.Нет, с этим определённо надо что-то делать, раз уж пока нет особой необходимости так себя истязать.По-прежнему сжимая в кулаке обломок котла, Аскеладд встал и направился назад к сараю. Зайдя внутрь, он добрался до своего спального места и, опустившись на солому, принялся рыться в вещах, по-прежнему периодически сплёвывая отдельные пряди. Наверно, он всё-таки что-то делает не так, потому что если даже такая сравнительно небольшая длина волос причиняет человеку столько страданий, с чего вдруг столько людей ходят с длинными волосами? Вещей по понятным причинам было немного – только то, что было с ним на пиру – но среди них должно было найтись кое-что подходящее. Собираясь на пир, он тогда сначала как обычно подвязал рукава (потому что зима, холодно, поддувает), но потом решил, что это выглядит недостаточно торжественно, однако шнурки деть было уже некуда, и он просто заткнул их за пояс. Если хоть один… о, вот и нашёлся. Выудив шнурок из соломы и отряхнув его от налипшего мусора, Аскеладд собрал волосы на затылке и крепко – насколько позволяли силы и здравый смысл – перевязал их, молясь, чтоб ничего не развалилось в процессе. Не бог весть что, конечно, но пока сойдёт и так.Аскеладд ещё раз поднёс к глазам обломок котла. Все эти волосы навели его на одну дурацкую мысль, и он был совершенно уверен, что немедленно об этом пожалеет. Поэтому он не стал долго над этим раздумывать и просто лизнул обломок: в конце концов, отличить на вкус железо от любого другого металла он вполне способен. Как и ожидалось, обломок был на вкус как сажа, и Аскеладд принялся плеваться и кашлять, пытаясь избавиться от горечи, наполнившей собой весь рот. Это и правда была дурацкая идея. Немного подумав, он положил обломок к запястьям и припорошил соломой, чтобы женщина не заметила. Что бы он ни решил делать с этим обломком, её это больше не касалось.К вечеру зарядил дождь, не то что бы очень сильный, но всё же достаточно, чтобы загнать Аскеладда под крышу. Вообще, это неожиданно приятно – иметь крышу, под которую можно если что спрятаться. По роду своих занятий ту часть года, во время которой дожди и случаются, Аскеладд обычно проводил в море на корабле, где из всех возможных укрытий только парус, и то если ветром мачту сломает, чего, конечно бы, не хотелось.Мир кругом посерел, точно водой из него вымыло все цвета. Унылая погода наводила на унылые мысли. Аскеладд стоял в дверях сарая, упёршись спиной в косяк, чтобы снизить нагрузку на ноги, и смотрел на стену дождя, с каждым мгновением становившуюся всё более и более плотной. И эта женщина правда в такую вот погоду попрётся практически по бездорожью за пять миль от города? И так каждый день? В дождь, в снег? В голове должно что-то очень конкретно сломаться, чтобы вообще такое придумать.И всё же женщина и правда пришла.Он скорее почувствовал её приближение, чем услышал – шаги полностью заглушил шум разгулявшегося дождя. Женщина, кажется, вся целиком замоталась в платок, но если ей это хоть как-то и помогло, со стороны было не особенно заметно. Она промокла насквозь, с подола платья текла вода, с носа срывались капли, волосы завились и потемнели от впитанной воды, липли ко лбу и щекам. Аскеладд посторонился, пропуская женщину внутрь. Когда она проходила мимо вглубь сарая, он вдруг обратил внимание, что в руках у неё ведро, в котором что-то плескалось. Интересно, так и было задумано, или это из-за дождя? Поставив ведро рядом с очагом, женщина стянула с себя платок, отошла в угол и там с шумом его выжала. Несколько раз встряхнув его, отчего в воздухе полетели мелкие холодные капельки, она повесила его на торчавший из стены колышек. После этого она без всяких церемоний выжала волосы и только тогда обернулась к Аскеладду.— Как водичка? — спросил он, и тут же пожалел об этом, поскольку такой вопрос звучал скорее как издевательство.— Холодно, — последовал короткий ответ.Женщина продолжила пристально смотреть на Аскеладда, точно увидела что-то необычное. К сожалению, он понял, в чём дело, лишь за мгновение до того, как она открыла рот:— Ко—— Нет, — Аскеладд поднял руку в упреждающем жесте. — Я больше не желаю слышать это слово на ?ко?.Женщина подняла правую бровь:— Bregdas.— Я понял, что ты сказала.— Ты умный, — по ровному тону и отсутствующему выражению лица, увы, никак нельзя было понять, это сарказм, похвала или констатация факта.Аскеладд почему-то надеялся, что сарказм.Отряхнув платье – не то что бы ей это сильно помогло – и выкрутив передник, женщина прошла к очагу. Запас дров она предусмотрительно хранила тут же в сарае, и это её сейчас очень выручило. В голову даже невольно закрались мысли, что если как следует переворошить всю эту солому, то помимо ещё с десятка раненых викингов там можно будет отыскать руины пары римских городов, проклятое золото асов и, быть может, даже райские врата. Аскеладд подошёл ближе и с любопытством заглянул в ведёрко, принесённое женщиной. Оттуда, глупо хлопая ртом, на него взглянул средних размеров лещ. Эта женщина каждый день изобретает что-то новое.— Ты же не занималась рыбалкой под проливным дождём?Женщина посмотрела на Аскеладда. Молча. Это с равной степенью вероятности могло значить: ?Да, занималась?, и: ?Нет, конечно, ты что, совсем тупой??. По некотором размышлении Аскеладд решил не уточнять. Взяв котелок, женщина подошла к двери и, помедлив, просто выставила его наружу. По металлу забарабанили капли. Недолго постояв так, женщина поднесла котелок к лицу посмотреть, что получилось. Судя по тому, как долго она в него смотрела, дождя, несмотря на его силу, всё же было недостаточно, чтобы заменить поход к колодцу.Аскеладд смерил взглядом мокрый след, что оставляла за собой женщина, перемещаясь по сараю.— Давай я схожу? — вдруг вырвалось у него. — Тебе надо хоть немного обсохнуть.— Не дойдёшь, — отрезала женщина.Обидней всего было то, что и возразить-то как-то нечем.Вновь закутавшись в платок, женщина сходила до колодца. Снова выжав и развесив всё, что можно, она уселась подле котелка, положила рыбу на доску, судя по следам на ней, служившую для разделки, оглушила и быстро отрезала голову. После чего, пока закипала вода, принялась её потрошить, чистить и резать. Через некоторое время Аскеладд с удивлением понял, что женщина пытается полностью очистить рыбу от костей.— Ты же понимаешь, что это безнадёжно? — он уселся на пол рядом с женщиной. — Это речная рыба, она состоит из костей, — Аскеладд усмехнулся. — Или брезгуешь?— Мне всё равно, что есть, — ответила женщина. — Совсем. Но ты – иначе. Не абы что, — она взглянула ему в глаза. — Хочу приготовить вкусно.Ей всё равно, что она ест. И ест ли вообще что-нибудь, хотя произносить этого вслух она, конечно, не стала. Аскеладд окинул женщину внимательным взглядом. Волосы собраны на затылке в подобие пучка, но так небрежно, что пряди торчат во все стороны в самых неожиданных местах, создавая ощущение, точно женщина собрала волосы не потому, что так удобнее, а потому что ей сказали так делать. То же и с платьем. Оно чистое, но старое, заношенное, на локтях заплаты, пришитые не из потребности, но потому что на дырки надо пришивать сверху заплаты. Подол заляпан грязью – и свежей, и старой засохшей – местами протёрся до состояния бахромы, равно как и когда-то белый фартук. Конечно, у раба несравнимо меньше возможностей следить за собой, чем у свободного, но было совершенно очевидно, что эта женщина и не пытается, а за всем её хозяин не уследил бы, даже если бы очень хотел. Ей всё равно, что она ест, как выглядит, как одета, достаточно ли спит. И в то же время одежду Аскеладда она старательно отмыла, просушила и сложила, ухаживала за его мечом, за ним самим, грядки те же ровные и аккуратные. Как будто те грядки заменили ей смысл жизни.Как будто Аскеладд…— Знаешь, в долгом плавании привередничать не приходится.— Но не в плавании.— А по погоде и не скажешь, — Аскеладд пожал плечами. — Смотри, эти мелкие косточки всё равно разварятся. А если ты будешь всю её чистить, то провозишься до утра.После небольшой паузы женщина согласно кивнула. Выудив из котелка уже варившиеся там голову, хвост и плавники, она забросила в получившийся бульон очищенные куски рыбы. Поднявшись, она подошла к чесночной гирлянде и оторвала одну из головок. Аскеладд мысленно приготовился к худшему, но, отделив от головки три зубчика, женщина повесила остаток головки назад на гирлянду. Затем она прошла дальше вглубь сарая, порылась в соломе и извлекла на свет божий небольшую репку. Почистив и мелко порубив зубчики чеснока и – естественно, гораздо крупнее – репу, она бросила их в котелок к рыбе, а затем на глазах изумлённого Аскеладда извлекла из недр платья небольшую тряпицу, в которой оказалась пара щепоток соли. Посолив рыбу, женщина снова поднялась на ноги и, тщательно осмотрев висевшие у стены веники, отобрала что-то тут, что-то там, собранный новый веник поменьше очистила от стеблей, аккуратно покрошила и оставила пока лежать на доске.— Позже, — пояснила она.— Не знал, что ты умеешь готовить, — признал Аскеладд.— И не знаешь, — возразила женщина.Справедливости ради, конечно, да. В конце концов, он получившееся варево ещё не пробовал. Женщина взяла ложку и перемешала варящуюся рыбу.— Говорят, принц Эдуард бежал в Лондон.Аскеладд встрепенулся. Женщина продолжала:— Король Кнут преследует. Пошёл на юг. Через Мерсию.Значит, что бы ни замышлял Эдмунд Железнобокий, его нортумбрийская авантюра закончилась полным провалом. Не то что бы Аскеладд и правда думал, что она могла завершиться как-то иначе, но слишком часто на войне всё решает случайность. Да и не только на войне. Жизнь вообще сплошняком состоит из случайностей, сплетающихся в судьбы людей, народов и всего мира. Аскеладд прекрасно уяснил это на собственном опыте.— Похоже, крышка вашим саксонским королям, — он усмехнулся.— Похоже, — легко согласилась женщина.— И тогда власть над Британией перейдёт к данам…А потом настанет конец света, и ничто больше не будет иметь значения.Аскеладд провёл рукой по волосам. Кнут, может, ничего не смыслит в сражениях – если у мальчишки нет опыта, то иначе и быть не может, очередная медвежья услуга Рагнара – но он смыслит в людях. Чтобы выжить среди бесконечных интриг в доме своего отца, ему пришлось стать наблюдательным, ему пришлось научиться разбираться в людях. А даны, да и все норманны в целом, если что и умеют, так это воевать. Если раньше у англов и могла быть хоть какая, пусть и призрачная, но надежда, то теперь сомнений не оставалось. Даже если вся их королевская семья спрячется за стенами Лондона, рассчитывать им не на что. Неприступными эти стены делал Торкелль Длинный, а он теперь несёт над головой знамёна Кнута, так что недолго им осталось стоять.А ведь забавно, Торкелль же, похоже, совершенно не понимает, что мир, к которому стремится Кнут – это мир, в котором невозможны такие, как Торкелль. Такие, как Аскеладд.— Ты вообще знаешь, — он поднял рассеянно блуждающий взгляд к балкам и стропилам, — что такое Британия?— Твоё королевство? — предположила женщина.Аскеладд усмехнулся:— Я что, похож на короля?Женщина смерила его задумчивым взглядом:— У тебя нет короны.— А королём кого-то делает корона?Женщина пожала плечами:— Я не знаю, как отличаться по-другому король от кого-то другой.Аскеладд чуть не рассмеялся. Все они одинаковы, и короли, и рабы. Все рождены женщиной, все после смерти превращаются в мешки с костями и мясом, одинаково гниют в земле, и черви вряд ли могут различить их на вкус. Аскеладд знал это на собственном опыте: короля от раба отделяет один поворот на дороге судьбы.— Знаешь, у меня в своё время тоже была корона, — украденная из одного франкского города, но это мелочи.Женщина приподняла правую бровь:— И как?— Что как?— Ощущения?Аскеладд задумался, припоминая:— На лоб давит.Женщина кивнула, принимая сказанное к сведению.Это была шутка. Здесь надо было смеяться. Хотя бы усмехнуться. Улыбнуться. Что угодно. Но не сидеть с лицом каменного истукана и пустым взглядом пялиться Аскеладду на лоб.Отведя, наконец, взгляд, женщина забросила в котелок травы.— Британией когда-то назывались все эти земли от моря до моря. Здесь жили бритты и римляне, а потом пришли англы и саксы, и всё уничтожили.На женщину эта новость, похоже, не возымела вообще никакого эффекта. Она просто кивнула ещё раз, но что мог значить этот кивок, оставалось только гадать.— Ты себе хоть сколько-нибудь представляешь, как велики сейчас земли саксов?Женщина пожала плечами. Аскеладд потянулся и взял одну из заготовленных лучин. Перехватив её, чтобы удобнее было рисовать, он с раздражением отметил, что пальцы плохо его слушаются, а вся рука слегка дрожит от напряжения, хотя он ещё даже не начал рисовать. Поставив на земляном полу крестик, Аскеладд сказал:— Это город, где ты живёшь, Эборакум. Англы зовут его Эофорвик, а даны кличут Йорвиком. Он стоит на реке Уза, которая течёт с севера на юг. Вот здесь, — он прочертил кривую линию, неровную не столько от его желания изобразить как можно точнее течение реки, сколько от того, что его плохо слушалась рука, — Уза сливается с другой рекой, Трентом, которая течёт с юго-запада. Вместе они образуют реку Хумбер, что впадает в Северное мореЖенщина внимательно следила за движениями Аскеладда, чуть склонив голову к левому плечу.— Если из устья Хумбера плыть дальше на юг вдоль побережья, а в заливе, который англы называют Васом, повернуть на восток, а дальше опять на юг вслед за берегом, то через некоторое время откроется широкое устье, почти такое же, как у Хумбера. Это река Тамес. Поднявшись вверх против её течения, можно доплыть до Лондона.Аскеладд критическим взглядом окинул творение рук своих. Если б оные так не дрожали, получилось бы, пожалуй, гораздо лучше и понятней, а то так и не разберёшь, где и правда должен быть мыс или залив, а где рука дрогнула.— Если постараться, да повезёт с ветрами, доплыть можно меньше, чем за неделю. Правда, ночевать тогда придётся прямо на корабле, а это не слишком приятно и не всем нравится. Горячего не поешь, и от дождя не укроешься. По земле, конечно, выйдет дольше, но я понятия не имею, сколько тут по дорогам будет в милях, — он поставил лучину на крестик, обозначавший Лондон. — Если отсюда спуститься опять по Тамес до моря и плыть вдоль берега на восток, то скоро земля повернёт на юг, а потом и на запад. Отсюда дальше на запад плыть не меньше недели, и то если очень торопишься, мимо острова Вихт и дальше, то потом земля повернёт на север и дальше почти сразу на северо-восток. Ещё через несколько дней ты окажешься в устье реки Сабрина, что разделяет Англию на востоке и Уэльс на западе. Плавание до сюда от Лондона должно отнять не меньше пары недель. А чтобы вдоль побережья, миновав остров Мона – или Онгулсей, как его называют норманны – доплыть до северной границы Уэльса по реке Дева, потребуется ещё не меньше недели.Аскеладд замялся. Какая горькая ирония, однако. Если какая земля что-то для него и значила, то это бедные каменистые нагорья Уэльса. Но именно его побережье он знал хуже всего. Оно и понятно, конечно, ведь он ни за что не повёл бы свои корабли грабить и разорять земли своего народа. Но в результате границы земель ненавистных ему англов он знал местами до мельчайшего мыса и песчаной косы, гораздо, гораздо лучше берегов своей родины.— Ну, как-то так, — Аскеладд отложил лучину в сторону и взглянул на женщину. — Всё это раньше были земли бриттов и римлян. Говорят, они строили крепости и к северу отсюда тоже. Но потом римляне ушли, а пришли англы и саксы и вытеснили бриттов с их земель на голые скалы. Они, пришедшие незваными из-за моря, стали называть бриттов, живших здесь испокон веков, чужаками. Валлийцами. Так появился Уэльс.Всё это время женщина продолжала рассматривать карту. Взгляд её скользил вдоль линий туда-обратно, кажется, нигде не задерживаясь подолгу. Аскеладд знал, что за вопрос зреет в её голове, что она так ищет на этой карте и никак не может найти.Сейчас она спросит, где здесь Мерсия.— И ты, — наконец, сказала она, — отсюда? — она ткнула пальцем в карту.Аскеладд так удивился, что не сразу понял смысл вопроса. Он заготовил, наверно, с десяток возможных язвительных ответов, придумал, как бы ёмче высказать всё, что он думает об Оффе, ?защищавшем? своих ?мирных? саксов от этих ?ужасных диких валлийцев?, и его вале, но вместо всего этого смог лишь выдавить:— Это Поуис, — он пожевал губы. — Одно из бриттских королевств. Я сам родился в Дании – на северо-востоке отсюда за морем – но моя мать родом отсюда, из королевства Морганнуг.— Несколько королевства?— Да, их много, — и они даже между собой договориться не в состоянии.Женщина приоткрыла рот, точно чтобы что-то спросить, но сразу же его закрыла. Если её интересовало, почему ?король Британии? родился в Дании, видимо, она сама же и нашла причину такого поворота событий. Обращённая в рабство викингами, она должна прекрасно понимать, откуда в Дании могут взяться не-даны.— Да, — женщина вдруг встрепенулась, — думаю, вспомнить, откуда горшок.— Горшок? А, ты тот котёл имеешь в виду?Она кивнула:— Когда я была совсем кроха, на ферме жить старый валли… старый бритт. Давно умер. Дружил с моей матерью. Если горшок бриттийский, может, его.— Бриттский, — поправил Аскеладд.Дружба. Конечно. Как же это, интересно, бритты вообще оказываются на саксонских фермах? Дружить со своим хозяином? Это даже не смешно. Дружба может связывать лишь равных, а всё остальное – лишь отчаянные попытки раба выжить и сохранить хоть какие-то крохи достоинства.Женщина сняла котелок с огня и поставила его перед собой, взяв ложку, попробовала бульон. Пожала плечами и поставила котелок перед Аскеладдом так, чтобы не задеть карту. Всё время, пока он подносил ложку ко рту и отхлёбывал бульон, она смотрела на него так пристально, точно надеялась просверлить в нём взглядом дырку. Аскеладд никогда не был гурманом. Да, он мог оценить изысканное блюдо и хорошее вино (во всяком случае, он очень хотел в это верить), но в целом еда делилась для него на три категории: нормально, съедобно и несъедобно. Но даже такое разделение было скорее условным, потому что если стояла необходимость срочно набить брюхо, ему в целом было не важно, чем именно. Этот конкретный бульон спокойно попадал в категорию ?нормально?, отчего Аскеладд даже удивился. То есть, эта женщина всё же умеет готовить, понимает, что с чем сочетается, какие приправы стоит добавить и сколько всё это надо варить. Аскеладд бросил ещё один взгляд на подол её платья, на обтрепавшиеся края рукавов. Еда для неё была только лишь способом набить желудок, да и целесообразность этого действия она, похоже, не вполне понимала.— Как? — наконец спросила женщина.— Вкусно, — после небольшой паузы ответил Аскеладд.— Тогда… приятного аппетита, Аскебит.Аскеладд поперхнулся и закашлялся. Женщина заботливо погладила его по спине.— Аскеладд. Меня зовут Аскеладд.— Я так и сказала, Аскепан.Аскеладд с трудом подавил в себе желание зарычать.— ?Аскеладд?. Ну-ка, повторяй за мной: Ас…— Ас…— ...ке…—…ке…—…ладд.Женщина пристально посмотрела ему в глаза.— Повторяй, повторяй: ?…ладд?.—…лад…, — она на мгновение замялась, точно решая, как выкрутиться, — ...ден.— Ты издеваешься?Она взяла у него из рук ложку, зачерпнула кусок рыбы и запихнула ему в открытый в изумлении рот.— Ешь. Остынет.