Глава 4.6. Дом алых лент (1/1)

Аугсбург, утро, 14.02.1995.Утром этого дня Тано Каридди вновь обрел прочную связь с реальностью. Мысли его, доселе бродившие, словно в полусне, не имевшие ни предпосылок, ни выводов, наконец, устаканились. Однако реальность была такова, что связь эту было бы не жаль и потерять. Его связные воспоминания обрывались на том дне, когда, опередив Елену, он приехал к умирающей сестре. Далее следовало погружение в сумеречный бред, сквозь который пробивались лишь отдельные разрозненные образы: лицо Елены, появление судьи Конти, полиция. Мария мертва – эта мысль обожгла его. Тано надолго стал ко всему безразличен, просто смотрел в окно на унылый зимний пейзаж.Но что-то выбивалось из стройной картины бытия. Он огляделся: это не тюремная больница. Все до мельчайших деталей свидетельствовало о том, что он в комфортабельной клинике, вероятно, частной. И вот эту загадку еще предстояло разрешить.Часы на стене показывали девять часов утра. Миловидная сестричка вкатила столик с завтраком, вежливо, но совершенно непонятно сказав что-то на немецком. Ясно, он еще в Германии, это подтверждает и заснеженный пейзаж за окном. Здание больницы окружал просторный парк, снежная гладь которого была прочерчена черными мокрыми линиями дорожек. Тано решил просто ждать и наблюдать, что будет дальше.А дальше, примерно через час, его навестил пожилой доктор, хорошо, пусть и с акцентом, говорящий по-итальянски. Он пригласил Тано в свой кабинет.– Как видите, я неплохо знаю итальянский язык, язык Данте и Микеланджело. Я восхищаюсь итальянской культурой от античности до наших дней.Тано промолчал, все это не было ему интересно.– Мне сказали, вы пришли в себя. Слава Богу, – милейший доктор перекрестился. – Отдыхайте, восстанавливайтесь. План вашего дальнейшего лечения мы обсудим попозже. Кстати, поскольку я владею итальянским, ваша супруга в свое время доверила мне лечение фройляйн Каридди. Еще в девяностом году, когда та впервые приехала в Германию. Мир ее праху, – доктор осенил себя Крестным Знамением. – Вы, должно быть, не представляете, как интересно с научной точки зрения наблюдать течение шизофрении у близких родственников. Я как раз работаю над монографией на эту тему. Если вы не возражаете, я опишу в ней ваш случай и случай вашей сестры. Под вымышленными именами, естественно.– Как хотите.– Спасибо огромное. Возможно, мой скромный труд послужит дальнейшему развитию психиатрии.– Рад за вас. А где я нахожусь? – тут Тано забеспокоился, что его опять запишут в неадекватные. – В географическом смысле.– Это пригород Аугсбурга. Конечно, фрау Каридди далековато ездить…– А она здесь бывала?– Бывала, и не раз, просто вы были еще несколько… не в форме.– Вы можете с ней связаться? Мне бы хотелось с ней поговорить.Доктор порылся в записной книжке, набрал номер и зарокотал по-немецки. Разговор был недолгим.– Слава Богу, застал фрау Каридди в офисе, – Тано уже с некоторым беспокойством смотрел, как доктор крестится в очередной раз. – Днем у нее заседание суда, а вечером она навестит вас.*****За окном стемнело, вечер вступил в свои права, когда в дверь палаты тихонько поскреблись. Это была Елена. Ее извечная уверенность в себе сегодня, судя по всему, взяла выходной. У нее были испуганные глаза, словно она боялась снова увидеть на знакомом лице тень безумия.– Заходи, не бойся – я сегодня адекватный.Вдохнув поглубже, она вошла в палату, тихонько прошмыгнув к окну, и села на подоконник. Теперь, что называется, на ?здоровую голову?, Елена смогла оценить изменения, произошедшие с Тано после смерти Марии.?В нем же все убито?, – эта мысль возникала у нее снова и снова.И правда, никогда еще ей не приходилось видеть человека, до такой степени утратившего интерес к жизни, человека с таким усталым безжизненным лицом.– Представь, я совсем замоталась и забыла, что сегодня праздник. И только приехав сюда, вспомнила, – начала Елена невпопад.– Сегодня праздник у таких, как я, да? – саркастически улыбнулся Тано. – Рад, что тебя это не смущает. Можешь меня поздравить.– Прости, я не хотела тебя задеть. Просто здесь… В холле, в коридорах такая чудесная праздничная атмосфера: повсюду венки из цветов и алые ленты. Это просто праздник какой-то. Видимо, сестры постарались.– Знаешь, Лена, традиции празднования Дня Святого Валентина всегда казались мне сомнительными, а с учетом вашего национального колорита – так просто чудовищными.– Хорошо, проехали, – покладисто согласилась Елена. – Давай поговорим о чем-нибудь другом.– Ну, рассказывай.– Что? – спросила она чужим осипшим голосом.– Как обстоят дела в мире нормальных людей. Кстати, я ведь еще не поблагодарил тебя… Спасибо, что пыталась помочь Марии и извини, что взвалил на тебя это.– Не извиняйся ни за что, я даже отчасти благодарна. В последние месяцы перед приездом Марии я жила словно вполсилы, даже судебные схватки перестали волновать, как прежде. Приезд Марии словно вырвал меня из спячки, снова нужно было с чем-то бороться, что-то предпринимать. Жаль, что мы встретились при таких печальных обстоятельствах. Что тебе еще рассказать? Марию похоронили на ближайшем к Церелю кладбище. Помнишь, я прикупила себе могилку, мы еще вместе ездили смотреть… В общем, в ней.– Как же… маленький земельный участок… Наверное, именно в тот день, когда ты показала мне могилу, я впервые толком рассмотрел твое лицо. До этого я старался замечать тебя пореже, чтобы меньше раздражаться. Тогда это было сродни озарению… И случилось так… вдруг. Странно, столько лет прошло, и вот, вспомнилось. – Мы хотели сделать все тихо, по-семейному: я, Юрген, Штусси да несколько соседей, с которыми Мария была знакома. Но нет, приехала Сильвия Конти.– И что судья?– Все как всегда. Слава Богу, на похоронах она удержалась от комментариев, только изо всех сил демонстрировала, как ей невыносимо дышать со мной одним воздухом. Можно подумать, я получила от этого массу удовольствия… Только ведь мы с тобой не о том говорим… Ну ее, Сильвию.– Тогда расскажи, как я оказался здесь.– Надеюсь, ты доволен. Очень милая психушка, до тебя никто не жаловался.– Не паясничай, Лена.– Хорошо, буду убийственно серьезна. На наше счастье, у судьи Конти здесь нет никаких особых полномочий. Она пытается добиться твоей экстрадиции в Италию. Дело сейчас на рассмотрении, так что расслабляться рано. Поначалу ты оказался в тюремной больнице, но нам со Штусси удалось добиться твоего перевода сюда. По крайней мере, итальянская сторона до сих пор не предъявила никаких веских аргументов в пользу твоего ареста и экстрадиции, а в квалифицированном лечении ты нуждался, это очевидно. Мы внесли залог, и вот ты здесь.– Ты сейчас из суда? Чем занимаешься? – Тано захотелось сменить тему.– Дело о страховом мошенничестве. Состав не тяжелый, но дело больно хлопотное. Впрочем, с мелкой уголовщиной всегда так. Естественно, мой босс повесил это дело на меня.– Штуселёйпен пашет на тебе, как на лошади?– Что поделаешь. Но не суди его строго, он мне настоящий друг и сделал много добра мне и моей семье во времена, когда от нас отвернулась удача.Тано стало жаль Елену. Он представил себе ее жизнь: заседания суда, в свободное время изучение дел и подготовка. А сегодня ей еще и ехать до дому десятки километров.– В твоих же интересах подольше оставаться здесь в качестве больного, так что ты не торопись с выздоровлением. А как опасность минует, выйдешь отсюда свободным человеком. Рискну выставить себя кощунницей, но последнее обострение произошло очень вовремя.Поймав себя на столь циничной мысли, Елена будто сжалась на подоконнике. Она опасалась жесткой реакции Тано, но нет – он, кажется, пропустил это мимо ушей.– Кстати, давай поговорим о деньгах, – теперь уже Елена захотела сменить тему. – Деньги у нас есть, и немалые – Мария умерла вполне состоятельной девушкой. Я в курсе ее завещания: она все оставила тебе. Конечно, это только ничтожная часть от того, чем ты владел раньше, но вполне достаточно, чтобы жить свободно. Выходное пособие за шесть лет твоих мытарств, – Елена прекрасно понимала, что все эти годы криминальный гений Тано не сидел без дела, и что, вероятно, он накопил немаленькие суммы в зарубежных банках, но решила делать вид, что ни о чем подобном не догадывается.– Поезжай домой, Елена. Поздно, а тебе еще добираться до Мюнхена…Уже уходя, Елена обернулась в дверном проеме:– Можно, я еще приду?– Приходи, только зачем тебе это?Но на этот вопрос Тано ответа не получил. Елены в дверях уже не было.Она вышла на парковку и оглянулась на празднично украшенное здание клиники: сегодня здесь было даже красочнее, чем в Рождество. Давно стемнело. Какой смысл задерживаться на чужом празднике?! Елена быстро завела машину и уехала.Аугсбург, вечер, 18.02.1995.– …Муниципалитет выдал нам материалы, распечатанные на старом матричном принтере, еще на рулонной бумаге. Распечаток уйма, даже страшно смотреть. Думаю, что я со всем этим буду делать?..Елена пришла еще раз, потом еще и еще. Сегодня, как и всегда, она устроилась на подоконнике. С утра моросил дождь. Мир за окном размок и посерел.О смерти Марии, аресте, экстрадиции они больше не говорили. Вместо этого у Елены была в запасе уйма историй из жизни ее семьи, множество смешных и грустных судебных казусов. Еще одно, о чем они не говорили никогда, так это о Ральфе Бирнбахере. Словно этот молодой человек, затерявшийся ныне на просторах планеты, и не существовал вовсе. Вот и сегодня она пустилась в воспоминания о тех днях, когда только начинала работать помощником адвоката Штуселёйпена.– …Разрезала я это рулонное богатство на полосы, аккурат по ширине кабинета, разложила на полу и ползаю вдоль них, отмечая маркером нужные фамилии. А что просмотрела, сворачиваю в трубочки и ставлю в мусорную корзину, чтобы ничего не перепутать – очень удобно.– Конечно, если ты только не забыла потом их оттуда достать, – машинально прокомментировал Тано.– Естественно, забыла! Заработалась далеко за полночь, ушла домой страшно довольная собой, а распечатки-то достать из корзины забыла…?Зачем она приехала? – размышлял Тано, глядя на бывшую жену. – Неужели же для нее нет лучшего развлечения, чем беседовать с шизофреником в стадии ремиссии??– …Прихожу на следующее утро и понимаю, что произошла катастрофа, апокалипсис местного масштаба. Уборщица уже ушла, в корзине пусто. Бросилась к мусорным бакам, к счастью, их еще не вывезли. Копалась в отбросах, как какой-нибудь бродяга, но два рулончика так и не нашла.?Похоже, ей просто не с кем поговорить. Бедная девочка, – продолжал свои наблюдения Тано. – На лице написана хроническая усталость. Неудивительно: каждый из членов семьи нашел, какую еще тяжесть взвалить на ее плечи. И я не исключение: поручил ей Марию. А что я сделал с Ральфом: ну зачем мне нужно было так его пугать??– …Через несколько дней – поздравьте нас – эти две полосы оказываются у гособвинителя. В итоге дело мы проиграли, клиентов наших посадили. Думала, Штуселёйпен меня убьет.– А они что же, были невиновны?– Виновны, все до одного. Но дело не в этом, дело в моей некомпетентности. Спасибо Штусси, он меня тогда не уволил, хотя и следовало бы. И представляешь, ни разу об этом инциденте вслух не вспоминал.– Лена, меня не покидает чувство, что ты пришла не затем, чтобы развлекать меня судебными байками.Елену как подменили: исчезло веселое оживление, она прошлась по комнате и стала спокойной, но белой, как снег. Наконец она остановилась прямо напротив Тано.– Думаю, пришло время поговорить о твоем будущем.– О моем будущем? – Тано рассмеялся. – Это беспредметный разговор: я человек без будущего.– Так не бывает, – лицо Елены приняло упрямое выражение. – Ведь нам же не завтра умирать. По крайней мере, я на это рассчитываю. Перейду к делу. Данные о местоположении твоей норы мы уничтожили, дорогу туда я ?забыла?. У полиции не так много шансов найти это место. Знаешь, я никогда не обнадеживаю своих клиентов до окончания процесса, но сейчас скажу: у тебя неплохие шансы…– Шансы на что?– Избежать экстрадиции в Италию, – Елена продолжала неуклонно развивать свою мысль. – И очень скоро перед тобой встанет вопрос: что дальше? Как я уже сказала, полиция вряд ли найдет твое логово, но также верно и то, что теперь они с тебя глаз не спустят. Уехать из Европы тайно вряд ли удастся. Так не разумнее ли остаться?Елена стояла прямая, бледная, как смерть, с надменно поднятой головой. Словно делая шаг в бездну, глухо произнесла:– Теперь, когда все сошло на нет, почему бы нам не остаться вместе? Эта мысль зародилась у меня давно, с той нашей встречи на яхте.– Что? Вместе? С тобой? – Тано чуть дар речи не потерял. – Тебе что, нужен партнер на дожитие? – он рассмеялся, спрятав лицо в ладонях.– Только ты один можешь знать, способен ли ты еще вернуться? Ну, после всего, что произошло. По факту, этот путь для тебя открыт. В общем, решай сам. Каким бы ни было твое решение, я всегда тебя поддержу.Повисло долгое молчание. Елена не выдержала первой.– А давай, – она больше не могла играть так несвойственную ей роль кроткой, мудрой женщины, – давай, ты никуда не поедешь из Германии?– Но ты хоть понимаешь, что таким как мы не уготовано жить долго и счастливо?– Понимаю, но я бы попытала счастья все равно. А там пусть будет, как будет. Но я хотела бы провести остаток своей жизни с тобой, как бы мелодраматично это ни звучало.– Ты совершаешь ошибку, я конченый человек. Чем же объясняется твой интерес ко мне? Золотой девочке стало скучно? Уж не хочешь ли ты, чтобы я снова на тебе женился? Извини, мне как-то не верится, что после бегства Ральфа тебе никто не встретился.– Как же, встречались, – Елена улыбнулась. – Попадались и львы с сердцами куриц, и манекены без мозгов. Да и ты, видать, еще не до конца поправился, забыл: я и так твоя жена. Какая же я глупая… Ведь это я все разрушила. Знаешь, я ведь давно поняла, что тогда, шесть лет назад, у нас были все задатки стать идеальной парой: ты богат и умен, я – довольно привлекательна и, не буду скромничать, тоже умна.– Да, со скромностью у тебя всегда был небольшой недобор, – Тано усмехнулся.– Все могло бы быть иначе, не соверши я роковой ошибки. Если бы я тогда не уехала, не написала то подлое письмо, ты, вероятно, избежал бы срыва. Конечно, наша сладкая парочка – судья Конти и комиссар Каттани – постарались бы засадить тебя, но ты, по крайней мере, смог бы защищаться и не стал для них столь легкой добычей. Уморились бы доказывать, да и процесс затянулся бы на годы. Жили бы мы тогда как люди, ты подлечивал бы свою… болезнь в фешенебельных клиниках. В таких случаях, насколько я знаю, общественности выдается версия о переутомлении на работе.– А все вышло, как вышло. Это судьба, – Тано надолго замолчал. – Но ты не унывай. Все могло случиться и иначе. Я предполагаю, что твой отец очень рассчитывал, что меня не оставят в живых. Просто зачистят, как сделавшего свое дело исполнителя. Уж слишком легко он согласился уступить мне изрядный кусок пирога в том деле по захоронению опасных отходов. И тебя могли убить – Мартина с Карлом и судья Конти постарались на славу. А мы выжили и разговариваем сейчас совершенно ?как люди?.– Пожалуйста, выслушай меня, не перебивая. Мне это важно… То, что я оставила тебя… Позволила оказаться один на один с бедой… Из всего, что я в жизни натворила, это – самый тяжкий мой грех.– Успокойся, прошло уже много времени, и сейчас ты все воспринимаешь искаженно, обманываешь сама себя. Пока был жив твой отец, ни у меня, ни у кого другого просто не было шансов заслужить не то что твою любовь, но даже простую привязанность… Извини, Лена.Елена встала и отошла к окну, но быстро взяла себя в руки. Отец. Как ей его не хватает. Но Тано был прав, в сравнении с Антонио Эспинозой остальные мужчины, мягко скажем, не котировались. Она сделала глубокий вдох и задержала дыхание. Когда она снова обернулась, ее лицо выглядело как обычно. Словно приняв решение, она стремительно пересекла маленькую палату и оказалась с Тано лицом к лицу. Отбросив сдержанность, Елена подошла к нему вплотную. Она без разбору целовала ему губы, нос, веки, волосы. Глаза Тано перестали походить на немигающие глаза змеи, в их глубине светилась теплота. Он не пытался отстранить ее, и Елена поняла: оборона прорвана.*****К этому разговору они вернулись на следующий день. К ее удивлению, Тано заговорил первым:– Знаешь, я отвык от общества людей и с трудом переношу его, но я бы поселился в Цереле, если уж тебе этого хочется. Твоя нора ничем не хуже моей. Да что там говорить, гораздо комфортабельнее. Но ты не можешь постоянно жить со мной: это ненормально. У тебя работа в Мюнхене, сможешь навещать меня иногда.Елену задело сравнение Цереля с норой, хотя он как всегда был прав – у нее так и не дошли руки привести дом в порядок. Она согласно кивнула, понимая, что сейчас нужно соглашаться на все, а там видно будет.– Одно плохо, – продолжал Тано, – я буду как на ладони у неугомонной судьи Конти.– Может, это не так уж плохо, – парировала Елена. – Есть что-то невыносимо вульгарное в том, чтобы просто бежать от опасности. В физико-географическом смысле. Быть на виду, и при этом оставаться недосягаемым – вот высший пилотаж. И это реально.– А если…– Нет. Она надорвется.– С точки зрения общественной морали все будет в высшей степени прилично, – продолжал Тано. – Молодая, успешная женщина вполне гуманно обращается с душевнобольным родственником, при этом не забывая о собственной жизни. Такова, кажется, одна из парадигм нашего времени, – он перехватил вопросительный взгляд Елены. – Отношение большинства таких, как ты, к таким, как я. И такое положение вещей будет сохраняться, пока я сам не решу, что должен снова исчезнуть, или тебе не наскучит эта странная игра.Елена молча пропустила все колкости мимо ушей. По-видимому, Тано без них просто не может. Почему он не в состоянии простить ее сразу, безоглядно? Но как бы ей не хотелось, чтобы Тано простил ее за все причиненное зло, Елена понимала, что прощение – дело не одного дня. А еще она хотела, чтобы ее бывший был хотя бы в относительном порядке. Про полный порядок речь уже, разумеется, не шла.Как она будет все успевать, Елена пока не думала. Придется поднапрячься, но уж как-нибудь.Мюнхен, день, 20.02.1995.Елена Каридди ни в малейшей степени не была удивлена, получив приглашение явиться в прокуратуру. В назначенное время она пришла в назначенное место. С утра она участвовала в судебном слушании, поэтому была в этот час при полном выходе: строгий костюм, портфель, да и лицо ее само собой приобрело совершенно адвокатское выражение. Понимая умом, что бояться нечего, она была начеку, скорее, по укоренившейся профессиональной привычке.– Фрау Каридди, прошу вас, садитесь, – сотрудник прокуратуры был чрезвычайно обходителен. – Я пригласил вас, чтобы обсудить с вами, как с ближайшей родственницей, дела вашего мужа, господина Каридди.– К сожалению, я еще не определилась с кандидатурой адвоката, который будет постоянно представлять его интересы во время суда.– Фрау Каридди, послушайте меня. Вчера наши итальянские коллеги уведомили меня о своем отказе от намерения добиваться экстрадиции господина Каридди в Италию. У германского же правосудия к нему претензий нет. В связи с вышеизложенным, уголовное преследование вашего супруга на сегодняшний день прекращается.– Очень рада. Такие приятные новости нечасто услышишь. И я была очень рада с вами познакомиться.Елена намеревалась уже идти, когда хозяин кабинета остановил ее.– С вами хочет поговорить моя итальянская коллега, судья Конти.?Интересный прием, – думала про себя Елена, – и эффективный. Сообщить человеку приятную новость, пусть порадуется, расслабится. А потом раз, и удар под дых?, – но вслух она сказала совсем иное: – Конечно, я с готовностью встречусь с синьорой Конти.*****Елену проводили в кабинет, где уже расположилась Сильвия. По-видимому, ей пришлось прождать некоторое время, за которое ее нервозность только пуще распалилась.– Думаете, вы выиграли? – начала Сильвия с места в карьер. – Думаете, Тано все сойдет с рук? Ничего не кончено, я не отступлюсь от дела, которому служила вместе с Коррадо, с Давиде и с множеством других честных людей. Не знаю, каким образом вам удалось организовать пропажу старых архивных дел, но кое-что все-таки осталось.Елена старалась ничем не выдать беспокойства. Что могло остаться? Или все это блеф? Самым разумным было предоставить говорить самой Сильвии Конти.– Добрый день, судья. Не понимаю, на что вы намекаете, я-то шла сюда поблагодарить вас. Тано и так нездоров, а тут еще эта экстрадиция…– Ну конечно, у вас все так удачно срослось. Опять. Как только вашему мужу реально грозит тюрьма, он очень вовремя заболевает. Поразительная избирательность.Елена молчала, изобразив лицом оскорбленную добродетель, хотя в глубине души и она считала, что Тано заболел исключительно вовремя.– Не радуйтесь раньше времени, Елена. Пусть дела пропали, пусть! Но существует письмо Тано, в котором он фактически признается в причастности к организации взрыва на вокзале. Помните? Сицилия, ноябрь девяностого года? Письмо было адресовано лично мне, и оно сохранилось. Это дело не простая уголовщина – это уже терроризм. Думаю, мы сможем восстановить его… со временем.Елена внутренне похолодела. Как же она могла забыть про письмо?! Ведь Мария рассказала ей тогда все, без утайки.– Послушайте, госпожа Конти, – вкрадчиво начала она, – а что, в сущности, вы можете ему предъявить? Если вы решите возбуждаться по тому старому абсурдному эпизоду, когда все силы сицилийской полиции были брошены на поиски чемодана, набитого, кажется, мылом, который оставила на вокзале душевнобольная девушка, вы, право слово, выставите себя в глупом виде. Мария Каридди недавно скончалась, как вы знаете, и допросить ее вы не сможете. Если это и был терроризм, то только ?телефонный?, а за это и психически здоровым много не дают.– Меня всегда поражала в вас одна вещь. Ваш муж болен… неизлечимо. Как вы можете так спокойно принимать это? Тано ненормален потому, что он болен. У вас же извращенный ум и такие же извращенные желания. Вы совершенно здоровы, адекватны, но и вы – ненормальная!– Ну, это дело житейское. Помню, учился со мной на юрфаке один парнишка, умный такой. Тоже с тонкой душевной организацией, как и Тано. Учился, работал, как и большинство из нас. Однажды в библиотеке мы нашли его под столом… Он забился туда, рвал на клочки свою курсовую работу, жевал ее и… мычал. Как потом выяснилось, он просто очень устал. Мы пожалели его и сохранили этот эпизод в тайне. Он потихоньку очухался, восстановил курсовую. Все нормально. А сегодня он судья, ваш, так сказать, коллега, вершит чужие судьбы. Кстати, если уж вы начали говорить парадоксами… Да, Тано болен, но одновременно с этим он обладает глубоким, острым и изощренным умом. И одно другое, знаете ли, прекрасно дополняет.– Но письмо существует, и это факт, – судья вернулась к предыдущей теме. – И оно доказывает его причастность к делу. В тот день и час взрыв все-таки произошел, но не на вокзале, а в палаццо Линори. Вы случайно не знаете, как так получилось?– Не знаю. А про письмо… Я думаю, что это плохая шутка больного человека. Знаете, до помещения в сумасшедший дом Тано был начисто лишен чувства юмора. Теперь же его юмор просто ужасен и порой пугает даже меня. Кстати, примерно в те же дни муж выдал мне одну доверенность, которая впоследствии была признана недействительной по инициативе прокуратуры. Помню, у меня были неприятности из-за этого. Думаю, такая же участь постигнет и это ваше так называемое ?доказательство?.– Как же для вас все удачно сложилось, – Сильвию Конти душила злость, – я про пропажу старых дел из архива прокуратуры. Вы случайно не знаете, кто бы мог это сделать?– К сожалению, не знаю, я в прокуратуре не работаю. Ищите крысу среди своих коллег, – Елена сделала над собой усилие, чтобы не улыбнуться гадкой, злорадной улыбкой.Дамы немного помолчали и успокоились. Сильвия встала с кресла и подошла к Елене Каридди вплотную. Поднялась и Елена.– Госпожа Каридди, я не верю в то, что вы не в курсе преступлений Тано, – Сильвия заговорила очень тихо, глядя Елене прямо в глаза. – Думаю, вы слышали про многих из его жертв. Слышали, знаете, но, при этом, сохраняете дивное спокойствие. С каждым годом вы все больше становитесь похожей на вашего отца.*****Елена была рада поскорее распрощаться с судьей Конти. Она остро чувствовала непримиримость судьи, ее жгучее желание упечь Тано за решетку.?Ничего, – думала Елена, – не посадит. И космогоническое равновесие планеты от этого не нарушится?.Мюнхен, утро, 21.02.1995.Было утро одного из последних дней зимы, когда Елена приехала в клинику необычно рано, еще до обеда. В последнее время она часто бывала здесь, явно предпочитая встречи с Тано обществу нормальных людей. Они вышли в больничный парк, было сыро и ветрено. Елена нашла уединенную скамейку и расположилась на ней, развлекаясь тем, что составляла на последнем подтаявшем снегу узоры из отпечатков протектора своего ботинка. Тано сел рядом. Шло время, она словно совсем не тяготилась ни затянувшимся молчанием, ни самим фактом нахождения в столь безрадостном месте.– Что нового за этими стенами? – спросил, наконец, Тано.– Виделась вчера с судьей Конти. Она очень разочарована, бедняжка.– Страшно было идти к ней?– Немного, но дело того стоило. В конечном итоге я получила немалое удовлетворение. Она считала, что с легкостью добьется твоей экстрадиции в Италию, но здесь она не у себя дома. Тебе теперь можно не опасаться уголовного преследования, по крайней мере, на земле Германии.– Надеюсь, ты поделишься подробностями, или тебе доставляет извращенное удовольствие держать меня в неведении?– Да какие там подробности, – отмахнулась Елена, – дела уголовные у них потерялись. Головотяпство, да и только.– Архивные документы так просто, сами по себе не пропадают. Думаю, здесь тоже без тебя не обошлось, так? – Тано испытующе посмотрел на нее. – Лена, если хочешь, чтобы я снова начал тебе доверять, отвечай и не вздумай мне врать.– Что ж, считай, что я продала душу дьяволу, подробнее, увы, рассказать не могу. А он, ты же знаешь, всемогущ, вот твои уголовные дела и испарились. Давай сменим тему, а?– Нет, погоди… Судя по всему, ты совершила безрассудный поступок, за который тебе же самой придется расплачиваться. Что же ты натворила… Зачем?– Помнишь, как однажды, в один памятный для нас обоих день, ты в течение получаса дважды спас мне жизнь? Так вот, это не идет ни в какое сравнение с исчезнувшими делами. Они – всего лишь слова, написанные на бумаге.Тем временем, мимо них продефилировали несколько весьма занятных субъектов. Первый, невысокий мужчина без возраста, имел явную склонность разговаривать с воробьями, за ним проследовала седая благопристойная дама в преклонных летах. Елена замечала ее и раньше. Дама была примечательна тем, что на все вопросы отвечала исключительно цитатами из Евангелия. Тано и Елена не обращали ни на кого внимания, они имели такой вид, будто находятся сейчас на фешенебельном курорте, а не в парке при сумасшедшем доме.– Здесь, конечно, очень мило… – непринужденно продолжала Елена, – но я вот что хочу тебе сказать… Если что-нибудь, хоть что-нибудь пойдет не так… Если что-то изменится к худшему, или тебе просто надоедят эти стены, отправляйся в Церель. Это хорошее место: печаль там тает, а надежда множится.– Ты так считаешь только потому, что это твой родной дом.– Ты забыл: я родилась в Милане. Но закончить свои дни хотела бы именно в Цереле.– Именно там? И тебя не манит ни блеск столиц, ни солнце Юга?– Конечно, нет. У нас зимой мороз и ветер, летом – полчища комаров. Разве можно оставить такое место?– Доживать остаток дней в доме жены… – Тано призадумался. – Да… Когда я был молод и вынашивал грандиозные планы, я не так представлял свое будущее. Думал, у меня будет собственный дом, деньги, положение. Помню, когда я впервые увидел твою юную сестру, мечты мои переменились, я мечтал иметь детей и нежную красавицу жену. А не зеленоглазую ведьму, вроде тебя.– Эстер мне не сестра.– Пусть так, но ты-то ведьма, Елена. Ты то исчезаешь на годы, то появляешься на пороге дома, словно из ниоткуда, хотя тебя никто не звал. Но что толку вспоминать былые мечты. Могло статься, что я не передал бы своим наследникам ничего, кроме своей болезни. Все пошло не так.– Что делать, когда идешь к своей мечте, иногда случается… вляпаться.– Думаю, тебе нужно кое-что обо мне узнать, – заговорил снова Тано. – Слышала о Дино Алесси, моем предшественнике в совете директоров банка Антинари? Так вот, его убил я сам, и Джулию Антинари тоже, правда, не лично.Вопреки ожиданиям, новость не произвела на Елену особого впечатления.– И почему именно сейчас ты решил осчастливить меня этим новым знанием? Столько лет прошло. И какой реакции ты от меня ждешь? Те шесть лет, что мы не вместе, я ведь тоже лихими дорогами бродила, истоптала башмаки железные. Такого повидала, на что и глаза бы не смотрели.– Знаю, Лена, знаю…– Так что же я могу сказать? Ужаснуться? Испугаться?– Хочу, чтобы у тебя не оставалось иллюзий насчет меня, а то я замечаю иногда, как ты смотришь… Что я вызываю у тебя сочувствие, понимаешь…– Какие иллюзии, родной? – Елена только горько усмехнулась. – И вообще, люди не делятся на хладнокровных убийц и тех, кто заслуживает сочувствия. Мое ли дело, что было прежде… Будем надеяться, что и Джулия, и Дино сейчас в лучшем мире, а нам надо думать, как жить дальше.– А ты зачем сегодня-то пришла? – Тано задал Елене неудобный вопрос.– Да так, не зачем.– Брось, ты ведь и шагу не можешь сделать, не продумав наперед пять.– Ну как тебе сказать, – неохотно начала Елена, – хочется с умным человеком пообщаться, а где это лучше всего устроить, как не здесь? И, кстати, это тебе.И Елена вложила в руку Тано связку ключей с приметным металлическим брелком в виде буквы ?Z?.– Только у меня к тебе одна просьба: в строгих черных костюмах по деревне не разгуливай. У нас там народ простой, деревенский. Нужно и самому быть попроще, чтобы соответствовать.– Думаю, я не часто буду покидать поместье. Кстати, старый пакостник Кнопф еще жив? Мы могли бы вместе гулять.– Усоп два года назад. Но мы можем взять щенка.– Тогда уж лучше кошку.Из-за ажурной кованой ограды доносились звуки большого мира, машины сновали по бегущему неподалеку пригородному шоссе. Там большой мир приготовился встретить весну. Вечером зажгутся приветными огнями фойе театров, где будет блеск таланта, и музыка, и красота женщин, надевших свои лучшие наряды. А молодежь и люди попроще пойдут в кино, похрустят попкорном и будут совершенно счастливы. Да, зиме конец. Подтаявший за день снег пах почему-то только что начищенным сырым картофелем. Жаль, кончается лыжный сезон, но и это не беда, наступят теплые деньки, и придет время сплава по Изару и десяткам других звонких, шустрых речек с ледяной водой.Но все это там, за оградой… А здесь, на скамейке, сидел этот ужасный человек с потухшими глазами. И Елена была здесь – она уже привыкла существовать отдельно от того прекрасного, юного мира… Как же все так получилось, ведь этого не должно было произойти?.. Не должно… Отнюдь не такого будущего желал для своей дочери Антонио Эспиноза. Елена придвинулась и вгляделась в увядшее, некрасивое лицо Тано.– Ну, мне пора, – она легко поднялась и зашагала к воротам, помахав на прощание рукой.