Глава 3.2. Горе (1/1)

Милан, вечер, 07.11.1991.Сестры присели на лавочку в ближайшем парке. Ирена тихо плакала в платочек, Елена сидела прямо. Словно жесткий ком застрял в ее груди и горле, мешая двигаться, не давая дышать полной грудью. Еще сегодня утром они и не предполагали, что встретятся в адвокатской конторе и проведут вместе весь день.– С бедой важно пережить первую ночь, – выдала Елена избитую истину, – поэтому сегодня нам нельзя расставаться. Давай сегодня напьемся – потом нельзя будет. А завтра для нас начнется новая жизнь, придется приспосабливаться. К возвращению папы все должно быть готово.*****Был разгар рабочего дня, когда адвокат Антонио Эспинозы пригласил его дочерей в свой кабинет.– Благодарю вас, дамы, что так оперативно откликнулись на мое приглашение. У меня настолько важные новости, что мне необходимо сообщить их вам при личной встрече. Сегодня мной получено судебное решение об условно-досрочном освобождении синьора Эспинозы.– Господи… – выдохнула Ирена. От волнения ей было трудно усидеть на стуле, от возбуждения она не знала, куда девать руки и, в конце концов, уронила сумочку.Елена была шокирована: что происходит? Сколько времени и сил было затрачено на подачу апелляций, и все без толку, а тут такой сюрприз на ровном месте… В чем же подвох?– Можно мне ознакомиться с судебным решением? – наконец, Елена нарушила молчание.– Безусловно, синьора Каридди, – на лице адвоката мелькнуло выражение облегчения. Или это только померещилось подозрительной Елене?Она погрузилась в чтение бумаг. Тревога, до того едва ощутимая, нарастала как снежный ком.– Здесь указано, что отец освобожден в связи с неудовлетворительным состоянием здоровья. Извините, я спрошу без обиняков: медицинское заключение… настоящее?– К сожалению, да. У меня есть копия, но читать это совершенно невозможно, лучше проконсультироваться со специалистом. Если хотите, я могу организовать вам встречу с выдавшим его врачом.– Да, благодарю вас, – так уж получилось, что с этого момента Елена одна говорила от имени обеих сестер.– И еще одно… – сказал адвокат напоследок. – Синьор Эспиноза потребовал от меня не посвящать вас в его проблемы со здоровьем до получения решения суда, поэтому все это и стало для вас таким сюрпризом. Это была его воля, я же обязан соблюдать конфиденциальность. Он также просил синьорину Эспинозу не пытаться добиваться свидания до его освобождения.*****Елена оценила всю мудрость отца, отказавшегося до поры от свиданий с дочерьми. Таким образом он дал им достаточно времени, чтобы пройти все стадии горя, от неприятия до полного смирения. Труднее всего было Ирене, в ее судьбе это был первый по-настоящему жесткий поворот, когда вся жизнь – казалось бы, такая надежная – разламывается надвое.Тяжело дался сестрам и разговор с врачом, который обладал просто феноменальной способностью избегать прямых и определенных ответов, заменяя обычные человеческие слова профессиональными эвфемизмами. Доктор старательно воздерживался от слов ?боль? и ?смерть?, заменяя их малопонятными терминами ?средняя выживаемость? и ?эффективность паллиативной помощи?. Но постепенно, несмотря на всю словесную шелуху, сестрам открылась правда: болезнь отца неизлечима, времени осталось совсем мало. Будет ли смерть мучительной, доктор предсказать не мог.Когда страшная правда дошла до сознания Елены, кровь бросилась ей в голову, светлые стены кабинета словно замерцали перед глазами. Такой вот странный оптический эффект.Врач сидел за столом и улыбался сдержанной профессиональной улыбкой. Что делать, работа такая. Сколько безнадежно угасающих человеческих жизней прошло перед его глазами, уже и не счесть.Сейчас же, сидя на скамейке, на холодном ноябрьском ветру, Елена Каридди чувствовала себя как человек, который долго и упорно бился в закрытую дверь и, в конце концов, бросившись на нее в очередной раз, преодолел преграду, не встречая сопротивления, но попал за ней в вязкую смертоносную трясину, из которой не выбраться. Как бы то ни было, жизнь ее пока не закончена, и нужно срочно корректировать планы на ближайшее будущее.– Самое худшее, что мы сейчас можем сделать, это беспрестанно думать, что отец умирает, и вести себя так, словно это уже случилось. Мы должны держаться без слез и истерик. Конечно, не нужно впадать в крайности – фальшивый оптимизм еще хуже.– Не думаешь же ты, что мы сможем вести себя свободно и непринужденно, как будто ничего не происходит? – возразила Ирена в промежутках между всхлипами.– Надо будет, сможем.Милан, день, 26.11.1991.Наступил день, которого Елена ждала и которого ужасно боялась. В самом конце ноября Антонио Эспиноза вышел на волю из тюремной больницы. Он держался как всегда уверенно и был искренне рад видеть дочерей.Когда он вышел из тюремной ограды, как всегда небрежный, вальяжный, Ирена не удержалась и бросилась к отцу, раскинув руки. Обхватить его монументальную фигуру она, конечно же, не смогла. Так, только приобняла. Все вместе пошли к машине.– Куда теперь? – Ирена села за руль.– Мы забронировали номер в отеле на первое время, – встряла Елена.– Ну, в отель, так в отель. Трогай, дочь. Девушки подсуетились на славу, и в распоряжении Эспинозы оказался отличный многокомнатный люкс. Елена достала из бара бутылку белого сухого вина:– Отметим?– Вы пейте, девочки, а я – пас. Мои лекарства несовместимы с алкоголем.– Прости, отец, – Елена смутилась, – я не знала. Тогда мы тоже не будем.Ей было трудно подобраться к главному, начать разговор, как говорят в околосудебных кругах, ?по существу?.– Что теперь, папа? Что ты решил?– Как что? Поживу немного, а затем… – Эспиноза сделал рукой красноречивый жест, похожий на восходящую спираль. – Зачем ты спрашиваешь, ведь ты общалась с моим врачом и знакома с судебным решением.На глазах Елены навернулись слезы обиды. В положении отца ей казалось допустимым, естественным и даже единственно правильным сделать последние месяцы незабываемыми, потешиться напоследок. Она почему-то была уверена, что так же думает и чувствует сам Эспиноза, и уже прикидывала в уме список стран, у которых нет с Италией договоров об экстрадиции.Вырваться из Италии прочь, на просторы мира. Один раз живем, и умираем тоже. Неплохо провести остаток жизни под солнцем Буэнос-Айреса или Гаваны, а может, отец предпочел бы суровую хмарь Петербурга? Деньги у них есть, немного времени тоже.Елена вгляделась в лицо отца. Он, как всегда, безошибочно прочел ее мысли, а она угадала его. Все ее планы разбились об реальность, как волны о пирс, и тяжелая печаль опустилась на плечи. Отец ничего больше не хочет, его не заинтересовать ни боем быков, ни белыми ночами Севера.– Девочка моя, пойми меня правильно. Я хочу просто спокойно умереть. Будь добра, подыщи мне хороший дом в Милане. Находясь в тюрьме, я остро ощутил, как дорог мне этот город. Пусть это случится здесь. Аренду оформи на полгода, дольше, я думаю, он мне не понадобится.– Но почему? Давай уедем из Италии, подальше от всего, подальше от тех людей, что упекли тебя за решетку. Былую жизнь нечего жалеть.– Не хочу новых неприятностей, Лена, у тебя их и так было более чем достаточно. Не хочу, чтобы ты осталась одна в какой-нибудь стране третьего мира с моим остывающим трупом на руках. К тому же, если ты поможешь мне нарушить условия досрочного освобождения, сама станешь преступницей.*****Слова отца непостижимым образом перекликались с ее последним разговором с бабушкой:– Так ты едешь в Милан, и отговорить тебя невозможно?– Даже не пытайся, – Елена была тверда в своем намерении.– Ты отдаешь себе отчет, что подвергаешь серьезному испытанию свои отношения с Ральфом? Я так надеялась, что у тебя все налаживается, а теперь… Принимая такое решение, ты фактически даешь своему мужу понять, что не он главный в твоей жизни.– Болезнь отца – это не шутки. Ральф должен это понять!– Хорошо, тогда мы едем с тобой.– Что?!!– А что такого? Сниму виллу где-нибудь в окрестностях Милана и буду жить там с Марией. Она прямо-таки боится нашей зимы, все никак не может забыть, как Юрген однажды засветил ей снежком в лицо… Поживем в свое удовольствие, походим по магазинам. Нужно обновить Марии гардероб – нехорошо, что она одевается как старушонка. А Илзе останется присматривать за домом. Думаю, будет здорово провести зиму в Италии. Сколько мне осталось? Два-три года, не больше, а там я избавлю тебя от своих назойливых советов.Елене эта идея почему-то не нравилась, хотя, действительно, что в этом такого?– Ты, конечно, будешь слишком занята, чтобы помочь мне в поисках подходящего дома, – сарказм Сольвейг никак не иссякал. – Ничего, справлюсь сама, я еще вполне крепкая.*****Елена сделала последнюю обреченную попытку:– Но ведь в жизни бывают ситуации, когда не жаль разломить жизнь надвое и покинуть старую Европу. Мир велик.– Нет, я уже все решил.Ей осталось лишь признать поражение. Что ж, с завтрашнего дня она займется поисками домов: в черте Милана для отца и загородного для Сольвейг и Марии.– Как же мы теперь будем? Ирена… И как же я? Ты столько значишь для нас, папа.– Не беспокойтесь, девочки, мое слово еще кое-что значит. Я договорюсь, чтобы вас не дали в обиду, и после моей смерти тоже.Елена еле сдержала подступившие злые слезы: отец, всегда такой проницательный, сейчас ее совсем не понимает и совсем не про то говорит!