Глава 3.1 Накануне (1/1)

Окрестности Цереля, день, 06.11.1991.Запыхавшись, Елена Каридди поднялась на вершину небольшого холма. Вот уже почти год, как после огнестрельного ранения она лишилась части легкого. Все, о чем говорил врач, сбылось: с этим жить можно, но жизнь пока получалась очень так себе.Сейчас начало ноября, но снег еще не выпал, вокруг царила атмосфера спокойной, глубокой осени. После лечения в клинике и реабилитационном центре она была предоставлена самой себе. Только постоянные тренировки и неуклонно растущие нагрузки могли помочь ей справиться с увечьем. Приехав в Церель, она не давала себе спуску, и сегодняшний день она решила посвятить скандинавской ходьбе. Найдя живописный холмистый уголок, она оставила машину у придорожного кафе, вытащила из багажника палки и отправилась в путь. Деревья стояли без листвы, расчерчивая небо изящными линиями ветвей, палая листва шуршала под ногами, а воздух был таким невероятно вкусным, каким он бывает только поздней осенью.На свои прогулки Елена никого не брала, хотя желающие имелись. Не хотелось слушать ничего не значащую болтовню пусть даже от самых близких людей. Хотелось побыть одной, послушать себя саму, ведь столько всего случилось за последнее время.*****Весь прошедший год ничто так не занимало Елену, как судьба отца. Гнетущий страх иногда уступал место слабой надежде, но, как показало время, и страхи, и надежды Елены мало чего стоили. Одно из свойств настоящей, живой жизни состоит в том, что все в ней происходит как-то бестолково. И эту бестолковость в полной мере ощутили все – и защита, и обвинение.К началу судебных слушаний отец оправился от потрясения, вызванного арестом и крушением его планов. В зале суда он держался как пожилой меланхоличный король, схваченный мятежниками, которые и права-то судить его не имели. Он взирал на всех печально и высокомерно. Елене было до него далеко: она то смертельно бледнела, то покрывалась красными пятнами, то украдкой вытирала вспотевшие ладони.Доказать причастность Эспинозы к махинациям с инвестиционным проектом ?Юг? обвинению не удалось – он был слишком опытен и изворотлив и не оставил своей подписи ни на одном документе.Сильвия Конти была близка к тому, чтобы доказать преступный сговор Эспинозы и Тано Каридди, у нее были доказательства их неоднократного общения, но фокус в том, что оказалось трудно доказать сам предмет сговора. Обвинение о многом знало, об остальном догадывалось, но… Тано смылся, его следы уничтожил пожар, и теперь связать его с проектом ?Юг? стало даже сложнее, чем Эспинозу. Оставалось лишь сообщение о взрывном устройстве. Конечно, позиция обвинения по статье о ?телефонном терроризме? выглядела довольно крепко, но судья Конти дорого бы дала, чтобы обвинить Эспинозу в терроризме настоящем. Но как это сделать? Мария Каридди показала, что отнесла на вокзал именно тот чемоданчик, что принес в их дом синьор Эспиноза. Однако суд отнесся к ее показаниям скептически, особенно после того, как она вскользь припомнила, что училась в одной школе с сыном барона Линори, и тот неоднократно поколачивал ее после уроков.Но судебное следствие на этом не закончилось. Давиде Ликата разыскал и доставил в суд человека, который был причастен к преступлению двадцатилетней давности, когда в результате скоординированных бандитских нападений было почти полностью уничтожено подразделение полиции, в котором служил тогда еще молодой и полный надежд Ликата. Большинство полицейских перебили, Давиде бежал в США.Как известно, мафиозные шестерки долго не живут. Но этот человек по имени Савелио Фило оставил свое ремесло и скрылся от мира в стенах монастыря, что, по-видимому, спасло ему жизнь. Тому, кто провел двадцать лет в монастырской келье, не была страшна тюремная камера. Фило – состарившийся, больной и ослепший – указал на Эспинозу как на одного из заказчиков расправы. Что и говорить, у Давиле Ликаты были веские основания не любить отца Елены.Адвокат, представлявший Эспинозу в суде, делался день ото дня все мрачнее и мрачнее, пока не заявил Елене прямо, что считает положение безнадежным. Дело медленно, но неуклонно двигалось к обвинительному приговору.Стараясь не поддаваться отчаянию, Елена в который раз перелистывала копию обвинительного заключения и просматривала все, что – легально или нет – удалось раздобыть адвокату. Среди них была копия протокола допроса некоего Джузеппе Карты. Этот Джузеппе был во всех отношениях личностью незаурядной. Выкормыш – другого слова не подберешь – старого барона Линори, он был взят на службу в подростковом возрасте и постепенно стал правой рукой и руководителем службы безопасности барона. Умный, жестокий и хладнокровный человек, он был по старинке (не за страх, а за совесть) предан своему хозяину, а после его смерти пытался уберечь Андреа Линори и его семью. В кипе раздобытых адвокатом документов нашлась даже его фотография. Карта был по-своему красив: это был человек с волевыми чертами лица, высоким лбом и проницательным взглядом. Но для Елены практическое значение имело лишь одно: Карта рассказал в полиции, как в памятный день десятого ноября девяностого года привез своего хозяина к палаццо Линори. Андреа не послушался верного слугу и пошел на встречу с Тано один, прихватив с собой пистолет Карты. Елена прекрасно помнила, чем это закончилось. А еще через несколько минут Карта был схвачен Ликатой прямо у дома и доставлен в полицию.*****К величайшему огорчению близких Елены, покушение на ее жизнь так и не было раскрыто. Сама же она хранила молчание. Да, она узнала Давиде Ликату, но это было далеко не все. Елена молчала, что толку в неподкрепленных заявлениях? Подумаешь, плохая девочка поймала пулю. Кому поверят? Дочери преступника, жене преступника или бывшему полицейскому, немало пострадавшему от мафии? Но в свете показаний Карты все приобретало новый смысл. Заяви она сейчас, что именно Давиде стрелял в нее, так факт нахождения Ликаты на месте преступления теперь подтвержден незаинтересованным свидетелем. Нужно было решать, что делать с этой информацией. Елене претила мысль просто так сообщить об этом в полицию. Вместо этого она рассказала обо всем адвокату отца, и тот на очередном заседании суда сделал Сильвии Конти тонкий, но действенный намек. Эффект последовал незамедлительно: в один из ближайших дней Давиде Ликата и судья Конти нанесли Елене визит.На небеспристрастный взгляд Елены, судья Сильвия Конти представляла собой живую иллюстрацию того, что может сделать с женщиной нахождение у власти, пусть даже и небольшой. Судья обожала ходить на шаг впереди всех, на ходу отдавая приказания своим подручным. Елену в ней раздражало буквально все: неукротимый энтузиазм, манера говорить, склонив голову набок, при этом сверля глазами собеседника и иронично улыбаясь. Что и говорить, у Елены Каридди и Сильвии Конти были все основания ненавидеть друг друга. Давиде быстро понял, что нормальный диалог между дамами невозможен, и постарался остаться с Еленой наедине.– Ну, что вы, проходите, не стесняйтесь. А то вокруг меня целыми днями кружится хоровод бодрящихся родственников, – поощрила его Елена.Это тоже было довольно бестолково, но человек, чуть не убивший ее, почему-то вызывал у Елены симпатию. Открытое мужественное лицо, атлетичная фигура, крепкие руки. Часы на правой руке: можно было сразу догадаться. В ней не ко времени проснулась женщина. Неужели он достанется этой крысе Сильвии? Даже жаль как-то. Елена не держала на Давиде особого зла, ведь идет война, а на войне не обходится без убитых и раненых. Но необходимо было вспомнить о деле. Никогда раньше Елена не занималась шантажом, поэтому начала не слишком уверенно:– Возможно, вы мне не поверите, но я не желаю вам зла. Вы и так пережили много горя, и будет несправедливо, если сами попадете под суд. Но факт остается фактом: вы в меня стреляли. Зачем? Разве я представляла для вас угрозу? Вы обстреляли машину, в которой находились Тано и Мария Каридди. От ваших рук могла погибнуть ни в чем не повинная девушка. Если обнародовать эти факты, то они будут выглядеть очень неприглядно. Наверное, это не нужно ни мне, ни вам. Так помогите мне, и я не причиню вам зла. Я забуду, что видела вас с пистолетом во дворе палаццо Линори. Пистолет же принадлежал Карте, да? До сегодняшнего дня никто так и не связал вас с покушением на мою жизнь. Хотите, чтоб так и было? – Елена выдержала секундную паузу. – Как было бы хорошо, если бы Савелио Фило возобновил обет молчания и перестал настаивать на причастности моего папы к тем давним делам. Думаю, вы единственный, кто может его в этом убедить.На лице Давиде проявились желваки. Елена продолжала:– Кажется, вы сердитесь на меня? Интересно, почему? Пуля, которую вы всадили мне в спину (в спину!), причинила мне немало неприятностей.Елена поняла, что перегнула палку, не нужно было так агрессивно наседать на него. Она сбавила обороты:– Давайте немного остынем. Вы подумайте над моим предложением, я вас не тороплю. У меня нет никакого стимула бежать в полицию с доносом.*****Но одолеть Давиде Елене было не суждено, он не отказался от своих показаний, и положение Антонио Эспинозы оставалось крайне сложным. Спустя несколько дней они с Давиде встретились в коридоре здания суда.– Ну что же, – сказала тогда Елена, – я учитывала и такую возможность. В сущности, я понимаю вашу позицию и даже уважаю.– Теперь у вас все карты на руках, – Давиде дерзко смотрел ей прямо в глаза. – Уговаривать меня уже поздно, так можете попытаться меня засадить и получить, таким образом, сатисфакцию за вашу простреленную спину.– Боюсь, вы совсем не понимаете меня, вероятно, мы с вами мыслим разными категориями. Для меня не так много значит связь: причина – следствие. Если дело по-настоящему важно, меня больше интересует цепочка: цель – задача – средства. Так что я вам грехи отпускаю даром, живите теперь с мыслью, что едва не убили меня ни за что. А у меня и без вас полно забот: если отца осудят, нужно будет думать об апелляции. А пытаться засадить вас из чувства справедливости я не стану, нет у меня такого чувства.– Признаюсь, не ожидал.– Так ведь я вся в отца… И проигрывать надо красиво.Адвокат лез из кожи вон, доказывая, что нельзя основывать обвинение на опознании человека по голосу, слышанному двадцать лет назад. Елена не находила себе места. Когда казалось, что катастрофа неминуема, пришла страшная новость: Давиде Ликата был тяжело ранен неизвестным преступником на подземной парковке.Не прошло и суток, как Елену вызвала на допрос Сильвия Конти лично. Судья готова была наброситься на нее как разъяренная хищница:– Ты организовала покушение на Давиде? Отвечай! Он не поддался на твой гнусный шантаж и поплатился за это? Когда Коррадо угрожал твоему отцу, ты убила его своими руками… Сейчас Давиде… Конечно, теперь ты стала умнее, уже не действуешь сама, а подсылаешь убийцу.– Я не причиняла вреда Давиде Ликате, – Елена держалась с максимальным достоинством. – Я рассчитывала победить в суде. И рассчитываю. Так что извините, у меня мало времени.?Вот же парадокс, – думала Елена по дороге домой, – относительно несложно выстроить защиту, если ты виновен. А вот доказать абсурдность беспочвенных предположений судьи Конти практически невозможно?.*****Увлеченная воспоминаниями, Елена не замечала течения времени. Она все шла и шла вперед, пересекая неглубокие лощины и карабкаясь на холмы. Мысли ее были невеселы: судебный процесс был проигран, отец оказался в тюрьме. Приговор суда был ни то, ни се: весь на грани осуждения и оправдания. Эспиноза получил срок, пусть и не очень большой, но все же значительный, если учитывать его возраст. Выслушав вердикт суда, Елена уехала домой и напилась в тот вечер до беспамятства.Наступила мучительная фаза составления и подачи апелляций, все новых обращений в вышестоящие суды. Ожидание – вот что самое трудное в процессе свершения правосудия. И если ожидать решения, находясь у себя дома или в больнице просто трудно, то каково тем, кто сейчас в тюрьме? Каково сейчас отцу, ведь он не может не понимать, что в его возрасте срок, который ему назначили, вполне может превратиться в пожизненный. Елена сама не замечала, что тяжелые мысли заставляют ее ускорить шаг, подгоняют, как подгоняют лошадь уколы шпор.Помимо освобождения отца, ее заботило еще одно дело. Она считала, и не без основания, что в процессе конфискации имущества и активов Тано Каридди были нарушены права его недееспособной сестры и законной жены, то есть ее самой. К несчастью, бегство из Милана и переход на нелегальное положение не позволили ей своевременно защитить свои интересы. Теперь сделать это будет сложнее, хотя и сейчас не все еще потеряно. Перспективы по этому делу открывались захватывающие. Если удастся откусить хоть кусок пирога, на который наложило лапу государство, они с Марией обеспечены до конца своих дней. Первый этап – установление опеки над Марией, был давно и успешно пройден. Теперь дело стало за сбором полной информации обо всем конфискованном имуществе Тано.Елена и не заметила, как день подошел к концу. Освещенные вечерним солнцем горы представляли собой демонически прекрасную картину. Угасающий свет прочертил глубокими тенями каждый утес, каждый каменный карниз, и они стали вмиг ближе, рельефнее, подобно тому, как на плоском листе бумаги внезапно открывается опытному взгляду объемное стереоизображение.Пора было поворачивать назад. Увлекшись, Елена зашла слишком далеко от того места, где оставила машину. Чтобы сэкономить время, она пошла к цели напрямик. Хотелось добраться до машины до темноты, и домой. И дома теперь все не так, как раньше…*****Вот уже больше года как Мария жила в Цереле. Это обстоятельство больше всего устраивало Сольвейг фон Дайним. Мария была для нее как живая кукла, как ребенок, что никогда не вырастет. Так баронесса могла реализовать свой непризнанный педагогический талант. Елена и Юрген для этого уже не годились: они были слишком взрослы и своевольны. Теперь же баронские внуки вздохнули с облегчением.Елена понемногу привыкла к девушке, и ее уже почти невозможно было выбить из колеи самобытными суждениями Марии. Обыкновенный шизофренический делирий – было бы о чем беспокоиться. Но один день стал исключением. Елена хотела спокойно посидеть в гостиной, просматривая материалы, подготовленные адвокатом по делу отца. Мария расположилась рядом, было видно, что ее мучает какой-то вопрос.– Ты очень по нему скучаешь?– А? По кому? – Елена, увлеченная чтением, не сразу поняла, о ком речь. Но быстро спохватилась. – Конечно, я иногда вспоминаю Тано, – она пыталась быть правдивой и дипломатичной одновременно.– Это так ужасно, что вы вынуждены жить вдали друг от друга. Когда я об этом думаю, часто плачу, – лицо ее сделалось таким жалким, не ровен час, действительно заплачет.– Я стараюсь стоически переносить разлуку. Советую тебе делать то же самое, – Елена решила прибегнуть к строгости.– Конечно, я только дурочка, и от меня нет проку, но я бы так хотела помочь вам снова быть вместе. Ты бы тогда опять стала счастливой.Мария погрузилась в задумчивость, Елена же, свернув работу, ускользнула в свою комнату.?Не дай Бог мне такого счастья! – думала она на пути наверх. – Спаси и сохрани?.Оставшись одна в своей комнате, она взялась было за бумаги, но светлые мысли больше не шли в голову. Где он сейчас, ее бывший? Елена надеялась, что он хотя бы жив. Вооруженная собственноручно подписанной Тано доверенностью, она без особых проблем получила развод, но свободной женщиной пробыла недолго: в один из дней этого лета в Зальцбурге, в крайне скромной обстановке, почти что в тайне, был заключен брак между Еленой и Ральфом Бирнбахером.Казалось бы, судьба улыбнулась ей: Ральф был молод, здоров, красив, образован и не судим. По общему мнению, они составили прекрасную пару. Но счастье все не приходило к Елене, судьба отца была предметом ее ежедневной неизбывной тревоги. Постоянно занятая вопросами апелляции и неспособная восстановить подорванное здоровье, она пока не могла вернуться к своей работе, хотя Штусси все настойчивее на это намекал. Молодая семья не могла пока решить, где поселиться: Ральф ни за что не хотел расставаться с Зальцбургом, дела требовали присутствия Елены в Милане, а сердце звало ее в Церель. Но и в Цереле не все было благополучно: Елена и Ральф вынуждены были врать и изворачиваться, не сообщая пока Марии об их свадьбе. Ситуация становилась откровенно абсурдной. Елена много раз собиралась поговорить с Марией начистоту, но каждый раз пасовала перед наивными глазами девушки.Любая ложь неизбежно приносит свои горькие плоды. Однажды Елене довелось наблюдать с площадки второго этажа сцену, которую можно было бы назвать комичной, вот только желания смеяться у нее не возникло.Мария, перебиравшая безделушки на каминной полке, вдруг двинулась к Ральфу со столь серьезным выражением лица, которое более всего характерно для школьных учителей и психически больных.– Я хочу попросить… хочу сказать вам, чтобы вы не смотрели так на Елену! – Мария уперлась в Ральфа тяжелым взглядом.– А?– Вы смотрите так, словно собираетесь к ней приставать!Ральф не любил об этом распространяться, но он побаивался сумасшедших. Пусть эта кроткая и тихая, но, Бог знает, что там, в ее безумной голове.– Она – жена моего брата. Так что ничего у вас не выйдет, – невозмутимо продолжала Мария.– Извините, я пообещал выгулять Кнопфа и, кажется, забыл, – Ральф счел за лучшее ретироваться из гостиной.– Хорошо, только не позволяйте ему гадить на крыльце, – с достоинством произнесла Мария и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.Елена спустилась и подошла к Марии.– Ну, что ты на него напустилась? – мягко упрекнула она девушку.– А ты сама что ли не видишь? Он мне не нравится. Порядочные мужчины не ведут себя так с женщинами. Ты бы попросила его больше не приезжать сюда. Пожалуйста…*****В конце концов, Елена обратилась за советом к Сольвейг.– Лени, дорогая, не разочаровывай Марию, не сообщай ей об истинном положении дел, – просто огорошила ее бабушка.– Но ведь это… Это же будет неправда!– Не совсем. Ты просто оставишь Марии ее иллюзии, а они вещь чрезвычайно ценная, хоть и очень хрупкая. Окружая себя иллюзиями, Мария превращает собственную жизнь в нечто, что она в состоянии вынести.На том и порешили. В итоге Ральф просто перестал приезжать в ее любимый дом. Все шло как-то не так.Но нельзя сказать, что Мария привнесла в их жизнь одни проблемы. Елена не могла не замечать, что настроение Сольвейг, впервые со времени смерти ее барона, пошло вверх. Бабушка больше не просиживала часами у камина, устремив потухшие глаза на языки пламени. Теперь основным интересом ее жизни стало благополучие молодой воспитанницы. Сольвейг приободрилась, снова стала энергичной, властной и совершенно невыносимой, как в свои лучшие годы.Однажды, вернувшись под вечер из Мюнхена, Елена угодила под раздачу, прямо как во времена своего беспокойного отрочества.*****– Что это? – голос баронессы фон Дайним выражал в эту минуту крайнее неудовольствие. – Надеюсь, ты не повесишь это в гостиной?– А что? По-моему, миленько.Елена злилась на саму себя: доколе она, полноправная хозяйка Цереля, будет оправдываться перед не в меру властной бабушкой? Но выпестованное годами почитание старой баронессы то и дело брало свое.– Если ты считаешь эту картину милой, то у тебя внезапно выродился вкус. Не верю своим глазам. Мы с дедом воспитывали тебя, водили на выставки работ выдающихся мастеров, а ты тащишь в дом форменное убожество. Верно говорят: современное актуальное искусство пребывает в полном упадке.– Это всего лишь копия, она не стоит больших денег. Я повешу ее в своей комнате, если хочешь.– Да уж, будь любезна.– И еще, – Елена начала кипятиться, – я думаю, ты очень слабо понимаешь, что представляет собой настоящее актуальное искусство. А представляла бы, так сочла эту картину просто совершенной.– А мне очень нравится, – Мария неслышно спустилась по лестнице и включилась в спор. – Пойдем, я тебе помогу.Баронесса фыркнула и удалилась, а девушки перенесли картину в комнату Елены и совместными усилиями повесили на стену.*****Вскоре они обе сидели на диване, потягивая пиво. На картине было бескрайнее, залитое солнцем море под бескрайним небом. Из воды торчал одинокий остроконечный камень, на вершине которого расположилось странное подобие весов. На одном конце широкой, находящейся в хрупком равновесии доски, стояла клетка с голубем. На другом – тоже клетка, но на сей раз пустая, с сидящей на ней свободной белой птицей.– Она не может улететь? Верно?– Наверное, – Елене не хотелось обсуждать картину в подробностях. Не дай Бог, Мария начнет докапываться, кто посадил голубей на весы, и откуда они вообще взялись посреди моря. – Кстати, почему ты думаешь, что это голубка?– Не знаю, просто так думаю. А что с ними дальше будет, как ты считаешь?– Помрут, наверное.Мария жалостно вздохнула.– Не расстраивайся. Это – просто картина. Но подумай сама… Вряд ли кто будет приезжать и кормить их. Свободный голубь, или голубка, если тебе так больше нравится, не может улететь на поиски пропитания. Иначе нарушится равновесие весов, и голубь в клетке просто утонет. Если голубка умирает первой – она падает в море, и равновесие также нарушается. Если первым умрет голубь в клетке, то голубка к тому времени будет изрядно истощена и не сможет долететь до ближайшего берега. Выбирай: два варианта, один другого хуже.– Ну, Лена… – Мария скуксилась. – Вечно ты… – она всхлипнула.– Ну-ка, не реви. Специально для тебя придумала почти что хэппи-энд. Предположим, голубь в клетке вскоре умрет от старости или болезни. Тогда у голубки есть шанс добраться до суши.– Тебе бы только шутить, а ведь она – как ты…– Не говори глупостей, – внезапно слова Елены были прерваны звуком гонга. – И вообще, нам пора на ужин.*****Добравшись до машины, Елена еще раз окинула взглядом окрестности. Сегодня этот край выглядел тихим и сонным, но это уже ненадолго. Скоро выпадет снег, оживут подъемники, заполнятся веселыми толпами отели и горнолыжные трассы. Она посмотрела на темнеющее небо, горы, деревья, извивающуюся ленту дороги и улыбнулась впервые за сегодняшний день.Не успела Елена припарковаться во дворе дома, как навстречу ей уже бежала Мария. Поначалу это не встревожило Елену: за время жизни в Цереле у Марии развилась привычка поджидать в холле и встречать всех приезжающих членов семьи.– Лена, сегодня весь день звонит телефон, тебя ищут.Стараясь отогнать тревогу, Елена вошла в дом и нос к носу столкнулась с Илзе, которая смогла более-менее разъяснить ситуацию:– Несколько раз звонил адвокат вашего отца, госпожа, и просил связаться с ним завтра утром, как только откроется офис. Церель, утро, 07.11.1991.Елена вскочила ни свет, ни заря – звонок адвоката взбудоражил ее так, что и будильника не нужно. Холодок тревоги сменялся надеждой – что-то происходит. В половине восьмого она уже сидела за завтраком – не исключена вероятность, что ей придется срочно выехать в Милан. Прошло немного времени, и в гостиную спустилась баронесса. Сольвейг с самого начала повела себя так, словно ее внучка в чем-то виновата, но Елену этим было не пронять, все ?педагогические? приемы бабушки она знала как свои пять пальцев. Убедившись, что прозрачные намеки не действуют, Сольвейг перешла в наступление.– Послушай, Елена, – обвисшая кожа на шее баронессы тряслась от едва сдерживаемого волнения, – ты должна осознавать свою ответственность перед семьей, перед всеми нами. Посмотри правде в глаза: Мария до конца жизни будет играть в куклы, а Юрген – возиться со всякими машинками. Я не буду жить вечно, а жизнь только тогда бывает сносной, когда на ораву дураков приходится хоть один умный. Если с тобой что-нибудь случится, мы просто пропадем. Я допускаю, что в той истории с бомбой ты действовала очень смело, но опрометчиво. Опрометчиво!Каким-то непостижимым образом Сольвейг знала все.– Твой отец, – баронесса слегка сбавила тон, – не является мудрым человеком, хотя, отдать ему должное, умен и изворотлив. Не равняйся на него, ты и так уже дважды попадала в беду. Обдумай, что я тебе сказала. И еще… Не знаю, понимаешь ли ты, что мы пережили из-за тебя… Когда ты пропала, мы с дедом чувствовали себя как приговоренные. Неужели ты думала, что мы можем жить спокойно, даже получив твое письмо? ?Постарайтесь не беспокоиться…? Знала бы ты, что мы пережили… Допустим, ты была жива на момент написания письма. А через месяц? А через полгода? Мы ждали новой весточки и одновременно боялись, что любая ниточка приведет к тебе убийц. Но если тебе все это безразлично, поезжай в Милан и делай, что хочешь. Ты взрослая женщина, Лена, а ведешь себя как девчонка. Хуже того: зачастую ты ведешь себя как мальчишка! Кто будет заботиться о Марии, когда меня не станет? Ты должна себя сохранить!Тут пробили старые напольные часы, обозначив час, когда нужно звонить адвокату Антонио Эспинозы. Подойдя к аппарату и подождав, когда уймется сердцебиение, Елена набрала номер. Разговор был краток и сводился в основном к тому, что Елене необходимо срочно прибыть в Милан для обсуждения вопросов, которые нельзя доверить телефону.– Бабушка, мне нужно ехать прямо сегодня. Когда вернусь, не знаю.Баронесса не ответила, она стояла, отвернувшись к окну и выражая этим свое крайнее неодобрение.