Глава 1.6. Памяти честнейшего человека (1/1)

Милан, день, 04.01.1989.Этим утром Елена сидела в своей комнате в глубокой задумчивости. Она не испытывала скорби по отцу, нет, она размышляла над сложившимся скверным положением.Придя на похороны, они рискуют нарваться на упреки и пренеприятнейшие сцены со стороны Эстер и, не дай Бог, ее нового друга комиссара. Если бы они не явились… Тогда им обеспечен шепот за спиной, упреки в трусости и в неуважении к памяти покойного. Как человек, не свободный от греха трусости, Елена всегда боялась быть уличенной в этом.Это был натуральный цугцванг, так, кажется, это называется в шахматах. Как ни поступи, сделаешь во вред себе же. А, впрочем, все это – пустые, ненужные мысли. Ее близкие приехали на эти похороны из Германии, а Тано предупредил, в котором часу заедет за ней. Все решено за нее, она вольна только в выборе платья. Правильнее было бы выбрать глухое черное, но… Пусть все видят, что она вовсе не убита горем, а лишь соблюдает приличия. Елена надела комбинированное черное с серым платье от Шанель, подобрала туфли, подкрасилась. А во двор уже въезжала машина Тано Каридди.*****Церемония прощания с Филиппо Рази подходила к концу. За стеклами темных очков, предназначение которых состояло в сокрытии отсутствия слез, Елена рассматривала присутствующих. Она стояла между матерью и Тано, выбрав позицию словно бы для отражения неприятеля. Эстер Рази держалась рядом с комиссаром Каттани. Поразительно, но никого из родственников рядом с ней не было.Тано несколько раз останавливал взгляд на Эстер и, будто спохватившись, что это будет слишком заметно, поспешно отводил глаза. Очевидно, он ей увлечен. Наверное, у него почти нет опыта в подобных делах, иначе он не сделал бы такой топорный заход со своим неудачным сватовством. Эстер же совершенно не замечала его, она не сводила заплаканных глаз с комиссара Каттани, будто ждала от него ежеминутного одобрения.Увлекшись наблюдениями, Елена Каридди как-то не учла, что и сама сегодня является объектом пристального внимания. Увидев двух сестер вместе, почти все почувствовали одно и то же: более разных девушек было трудно себе представить, они были как пришельцы с разных планет.Эстер Рази была миниатюрной изящной красавицей, жгучей брюнеткой, предметом тайного вожделения многих мужчин. В обращении она была непосредственна и открыта. Эстер стояла перед украшенным белыми цветами гробом, изредка обращая взгляд к брутальному комиссару.Как однажды справедливо заметил Филиппо Рази, Елена была человеком совсем другого склада. По большому счету, она не была похожа ни на кого из членов семьи. Это была девушка среднего роста, обыкновенного телосложения со светло-русыми волосами. Черты ее лица были спокойными и правильными, и она чем-то неуловимо напоминала женщин, которые смотрят на нас с полотен великого Тициана. Ее зеленые глаза смотрели по обыкновению внимательно и невозмутимо, но эти глаза не выдавали своих тайн. Тано Каридди никогда не удавалось проникнуть в ее помыслы, он знал о ней только то, что она сама считала нужным рассказать. Подчас люди ошибочно считали Елену человеком мягким и уступчивым, но это заблуждение очень быстро рассеивалось у тех, кому приходилось тягаться с адвокатом Рази в зале суда.Наконец церемония была окончена, и кавалькада шикарных темных авто двинулась к дому семьи Рази для оглашения завещания. Елена примерно представляла, в чем состояла последняя воля отца, и не ошиблась. Поверенный зачитал завещание и разъяснил присутствующим его наиболее темные места. Никаких сюрпризов не произошло: некоторые весьма значительные суммы причитались благотворительным организациям, но большая часть состояния была завещана Эстер Рази. Елене была завещана тысяча лир, и всем было ясно, что это юридически корректная форма лишения наследства. Вроде бы она и не узнала сегодня ничего, чего бы не знала раньше или о чем бы не догадывалась, но все же это было несколько неприятно.Приглашенные встали и направились в столовую, где был накрыт фуршетный стол. Постепенно все разбрелись по парадным комнатам первого этажа, и Елена тоже решила взглянуть еще раз на дом своего детства. Широкое крыльцо, гостиная, все это она смутно припоминала, как помнила и то, как когда-то любила бегать туда-сюда по ступеням парадной лестницы и смотреть на приходящих в их дом гостей через промежутки между балясинами. Тихонько поднявшись на второй этаж, она зашла в кабинет Филиппо Рази. Просторная комната была обставлена старинной тяжеловесной мебелью, в общем, все как у всех: стол, кресла, книжные шкафы. Чужеродной деталью здесь были только два больших аквариума, хозяин кабинета любил смотреть на них и расслабляться. Зрелище действительно было завораживающим: огромные яркие рыбины с причудливыми хвостами и плавниками с деловым видом сновали в толще воды.Елена и не заметила, как кто-то подошел к ней сзади и точным уверенным движением окунул в аквариум. Она не была слабенькой девушкой, просто оказалась в положении, когда не могла ни опереться руками о дно, чтобы оттолкнуться, ни ухватиться за бортик. Нападавший навалился на нее своим весом, и распрямиться не хватало сил. Она пыталась извиваться, вырваться из цепких рук, но лишь наглоталась аквариумной воды. Когда казалось, что ее силы пошли на убыль, она заметила на дне массивный угловатый камень, украшавший подводный пейзаж. Дотянувшись до него, она со всей силы ударила камнем по стенке аквариума. Стекло треснуло, эффект был ошеломляющим: несколько кубометров воды, вырвавшись на волю, сбили ее с ног, разлетелись по полу комнаты, увлекая за собой несчастных обитателей аквариума.Елена пришла в себя и огляделась: комната выглядела так, будто по ней пронеслось небольшое цунами. Сама она сидела на ковре, который в этот момент больше напоминал хлюпающую трясину, и вокруг нее расползалось красное пятно. Осколки стекла посекли ей руки, приличный обломок впился в бедро. Кажется, у нее был сильнейший шок: она видела свои раны, но не чувствовала боли, а ситуацию воспринимала как бы со стороны, будто душа уже частично отделилась от тела. Не чувствуя не то что боли – своей ноги – Елена попыталась извлечь осколок из бедра. Тщетно, руки были слабыми и скользкими от крови.На шум сбежалась целая толпа, здесь были Эстер, мама, Тано, Юрген и даже сам комиссар, но Елена смотрела не на них, ее взгляд был прикован к здоровенной рыбине, лежащей под письменным столом и ловящей ртом воздух.– Рыба, – она обратилась к Юргену.Его лицо исказилось ужасом, видимо он решил, что у сестры начался предсмертный бред.– Не стой как истукан, рыба дохнет, – уже настойчивей повторила Елена.Наконец, до него дошло. Преодолевая отвращение, он хватал осклизлых, трепыхающихся рыб и пересаживал их в уцелевший аквариум. Впоследствии он не без гордости утверждал, что ему удалось спасти почти всех.Через полчаса приехала скорая. Констатировав, что угроза жизни отсутствует, Елену увезли в больницу для дезинфекции ран и наложения швов на наиболее крупные порезы.*****Елена, раздетая до нижнего белья, лежала на процедурном столе и чувствовала себя, мягко говоря, неважно. Молодой фельдшер, излучающий отвратительный оптимизм, больше часа обрабатывал порезы, которых на деле оказалось гораздо больше, чем на первый взгляд. Потом, улыбаясь и что-то напевая, наложил швы. В воздухе витал крепкий запах лекарств. Убедившись, что экзекуция закончена, она попыталась пошевелиться и почувствовала, что каждый из многочисленных порезов откликается болью на малейшее ее движение.– Не бойтесь, синьора, можете вставать. Как говорится, выглядит хуже, чем есть на самом деле. Швы я наложил надежные, не разойдутся. Кстати, к вам посетитель.Не успела Елена натянуть простыню до подбородка, как в процедурную вошел комиссар Каттани.– Я хотел бы не теряя времени обсудить сегодняшнее происшествие. Если не возражаете, прямо сейчас.Елена очень даже возражала. Она подозревала, что комиссар собирается использовать психологическое преимущество, которое дает ему ситуация. Когда лежишь раненый, почти голый под больничной простыней и смотришь на собеседника снизу вверх, не так просто построить разговор на равных.– Извините, сейчас я неважно себя чувствую и хочу домой.Это была чистая правда. Елена наглоталась аквариумной воды и сейчас с отвращением думала, какие из продуктов жизнедеятельности рыбок попали к ней в желудок. Оказавшись дома, она непременно устроит промывание желудка старым добрым ресторанным способом.– Вы, кажется, не понимаете, что поимка нападавшего, в первую очередь, в ваших интересах. Не хотите по хорошему, не надо. Ваши раны не смертельны, и сейчас мы проедем в отделение. Собирайтесь, я подожду вас в холле.Легко сказать, собирайтесь. Ее платье и чулки были залиты водой и кровью, а местами изрезаны. Она попросила медсестру позвать ее мать и Тано. К ее величайшему разочарованию, ни одна, ни другой не догадались послать домой за новой одеждой. Как следствие, ей пришлось ехать в полицию в плаще Тано, надетым прямо поверх белья, без чулок и в мокрых туфлях. Она попыталась поэлегантнее отвернуть ворот плаща и поймала себя на мысли, что напоминает сейчас незадачливую жрицу любви, взятую с поличным где-нибудь на панели.Оставив никчемные попытки придать себе лоск, Елена вышла в больничный коридор, где ее ждал комиссар Каттани. В эту минуту он разговаривал с ее семьей. Елена приблизилась.Было жутко наблюдать, как само присутствие комиссара отражается на повадках находящихся рядом дам. Мартина почему-то разговаривала нехарактерным для нее, низким, сексуальным голосом.– Комиссар, – ворковала она, – мы счастливы, что дело о нападении на Елену поручили такому многоопытному сотруднику…Сольвейг сидела, закинув ногу на ногу, хотя в ее возрасте это было явно лишнее, и поигрывала сигаретой, хотя курить в больнице, конечно, было запрещено.?Неужели и бабушка… тоже? – пронеслось в голове у Елены. – Господи, что делается-то кругом?!?*****Множество раз Елена приходила в комнаты для допросов в качестве адвоката, но сегодня она обогатилась новым специфическим опытом, она была в роли допрашиваемого. Ей сразу же показалось подозрительным, что такая шишка, как комиссар полиции, лично взялся за это дело.– Итак, – начал комиссар, – расскажите, что вы запомнили?Елена сосредоточилась.– Нападавший или нападавшая действовал в одиночку. Ковер с длинным ворсом заглушил шаги, и я была застигнута врасплох. Ни лица, ни даже силуэта я не видела, он все время находился у меня за спиной. Это то, что можно считать фактами. Теперь, если ступить на почву предположений… – Елена спохватилась, – вас интересуют мои предположения?– Безусловно.– Думаю, он или она среднего или маленького роста, по крайней мере, у меня сложилось такое впечатление в процессе борьбы. У него или у нее небольшие и не очень сильные руки. Гораздо эффективнее было бы свернуть мне шею, а не топить, но этого же не произошло. Думаю, мой противник был физически слабее меня, просто использовал эффект неожиданности. Ну вот, пожалуй, и все.– Что вы заладили ?он или она?. На что вы намекаете? – комиссар был явно недоволен тем, как складывается беседа.?Ну вот, – думала Елена, – мы и подошли к главному?, – а вслух добавила:– Я предполагаю, что на меня напала женщина.– Вы имеете в виду кого-то конкретно?– Комиссар, на похоронах и поминках было не так много женщин. Человек семь-восемь, если не ошибаюсь. Некоторых из них я никогда раньше не видела, и вряд ли у них были мотивы устранять меня. Окончательные выводы можете сделать сами.Комиссар встал и прошелся по кабинету. Елена чувствовала его нарастающее недовольство. Наконец, он заговорил.– Синьора Каридди, ради вашего же блага слушайте меня внимательно. Вы состоите в браке с человеком… с типом, чей путь к успеху сопровождался целой серией насильственных смертей. Два года назад был застрелен многолетний руководитель банка ?Антинари? Дино Алесси, были убиты Карло и Анна Антинари, а затем погибла и их дочь Джулия. Между прочим, Джулия Антинари утонула. Сегодня и вы чуть не погибли, но вместо того чтобы помочь нам в разоблачении преступника, несете какой-то бред про маленькие руки… Вы или дура, или затеяли какую-то интригу в ущерб собственной безопасности.– Комиссар, – Елена говорила сейчас вежливо, но сдержанно, – я сожалею о смерти этих людей, но по существу сегодняшнего происшествия более ничего сказать не могу.Возвращаясь домой, Елена не могла не думать об этих людях, которых постигла смерть. Конечно, это не могло не пугать ее, но себе она доверяла все же больше, чем кому бы то ни было. На площадке перед домом она увидела машину отчима, значит, вся семейка в сборе и мечтает послушать новости. Настоящий допрос ей еще только предстоит. Так и есть, стоило ей войти, как мама и Юрген заговорили наперебой.– Тебя по-настоящему допрашивали? Почему так долго?– А что за полицейский приезжал к тебе в больницу? Такой интересный мужчина, – Мартина, кажется, тоже была очарована комиссаром.Елена почувствовала прилив раздражения. Почему-то никого не интересовало, комфортно ли ей ходить в мокрых туфлях на босу ногу, особенно когда на дворе январь. И вообще, каково попасть на допрос прямо с перевязки, и не болят ли ее порезы.– Весь допрос был чистой формальностью. Конечно, подозреваемого пока нет, слишком мало времени прошло. А теперь, извините, врач рекомендовал мне побольше отдыхать.Приведя себя в порядок, она устроилась в постели и вдруг поняла, что заснуть сегодня будет не так-то просто. Шок, длившийся несколько часов, постепенно отпускал, а на его место пришел страх. Оставшись наедине с самой собой она осознала произошедшую в ее жизни перемену: кто-то хочет ее смерти, и не просто хочет, а готов действовать решительно. Как теперь жить, как ходить по улицам? Конечно, этот дом хорошо охраняется, и она может позволить себе телохранителя, но радикальное решение проблемы только одно – вычислить и обезвредить нападавшего. Полиция полицией, но нужно и самой подумать головой. Вот завтра она и начнет.*****К огромному облегчению, вся ее родня вернулась в Германию уже на следующий день, но ситуация все равно не располагала к активным действиям. Все ее раны разболелись с новой силой, и она двигалась по дому шаркающей походкой дроида из фантастического фильма, стараясь без необходимости не шевелить ни одной мышцей, но все равно периодически охала от боли.За ужином она решила вызвать Тано на разговор.– Мне показалось, что полиция, и в особенности комиссар Каттани ожидали от меня заявления, что я подозреваю вас, Тано.– И что же вы сказали?– Я так не думаю, конечно. Никаких веских мотивов избавляться от меня у вас нет. Одни похороны дороже обойдутся. Допускаю, что я не ангел небесный, но вряд ли у вас так скоро могло возникнуть желание утопить меня в аквариуме.Елена усмехнулась, ожидая, что Тано оценит шутку. Но напрасно, он оставался убийственно серьезен.?Совершенно лишен чувства юмора, бедняжка?, – решила она про себя.– Так что же вы думаете на самом деле?– Если исходить из того, что вы не маньяк, истребляющий окружающих вас женщин без всякого мотива, то наиболее вероятной кандидатурой я считаю Эстер Рази. Между сестрами случается всякое, особенно в семьях, где есть, что делить. Наверное, вам неприятно слышать про мои подозрения? – Елена лукаво улыбнулась.– А какие мотивы могут быть у синьорины Рази? – Тано тщательно выбирал выражения и избегал называть Эстер по имени. – В этой ситуации пострадавшая вы, а не она. Она получила состояние Филиппо Рази, а вы только тысячу лир и обременение в виде фиктивного брака.– Ее точные мотивы мне пока не ясны, – честно призналась Елена. – Так ведь мы ненавидим людей за то зло, которое им причинили, а любим за добро, которое сделали. Это элементарные вещи, ну, вы понимаете.Некоторое время каждый смотрел в свою тарелку, наконец, Елена нашла новую тему разговора.– Не хочу вникать в подробности, каковы личные счеты между вами и комиссаром, но вчера я поняла, что он с радостью обвинил бы вас в моем убийстве. Берегитесь, говорю вам как юрист. Комиссару не то интересно, кто пытался меня убить, а то, как вас за это посадить. Если бы я вчера погибла, ваша участь также была бы незавидной. Оказав сопротивление, я прямо таки испортила ему праздник, и теперь комиссар, кажется, сердится.Елена заметила, что по лицу Тано словно пробежала тень, и решила разрядить обстановку.– А если меня все-таки не убьют, не беда. Однажды он предложит вам поминутно вспомнить, что вы делали двадцать второго ноября шестьдесят третьего года, – шутка Елены вновь не имела успеха. – Может, выпьем по бутылочке пива? Ведь все сложилось куда лучше, чем могло бы.– Извините, пиво не пью, – Тано явно тяготился обществом Елены и поспешил закончить разговор.Перед сном она решила погулять по саду. Воздух был холодный, влажный.?Ну как, скажите на милость, сосуществовать с подобным человеком? – размышляла она на ходу. – Шуток он не понимает, пиво не пьет. Скорее бы конец моей ссылке, хочу обратно в Мюнхен?. Милан, день, 12.01.1989.Елена Каридди подкатила к дому Рази. Она долго оттягивала этот шаг, хотя дело, которое ей предстояло, не было ни сложным, ни опасным. Просто любой контакт с Эстер Рази был для нее, по понятным причинам, чрезвычайно неприятен. Обоюдно неприятен, если вдуматься. Но все же настойчивые напоминания матери заставили Елену попросить Эстер допустить ее к собранию домашнего видео отца. Вряд ли бы Елена испытала умиление при виде самой себя в нежном возрасте, но, может быть, там есть пленки, запечатлевшие маму молодой. Дверь открыла служанка:– Здравствуйте, синьора. Синьорина Рази просила передать свои глубочайшие извинения, но она была вынуждена уехать по делам. Я покажу вам все, что нужно.Итак, Эстер уклонилась от контакта. Очень хорошо. Приободрившись, Елена вошла в дом.Старых пленок было не так много, все они были сложены в одну вместительную коробку из-под телевизора. Некоторые бобины были подписаны ?1962?, ?1963?, но попадались и вовсе неопознанные. Рассортировать это на глазок не было никакой возможности.– Разрешите, я возьму пленки с собой и перепишу. Я завезу их обратно или пришлю кого-нибудь.– Синьорина Рази просила передать, что вы можете брать все, что захотите.*****Елена занесла коробку с пленками в студию звуко- и видеозаписи.– Я хочу переписать все это на видео, сделаете?– Все, что пожелаете, синьора.Хозяин, он же единственный работник этой лавочки, рассортировал старые пленки.– Синьора, должно быть, ошиблась. Эта катушка с магнитофонной пленкой, – из кучи бобин он выудил катушку и вручил Елене.– Можно мне ее прослушать?Елена надела наушники и услышала запись разговора, произошедшего, должно быть, много лет назад:– Я говорю с доктором Рази?– Да, это я…Она незаметно оглянулась на хозяина, тот был погружен в свои дела и совершенно не интересовался содержимым записи. Елена сняла катушку и засунула ее в свою сумочку. Через эту студию проходят километры домашнего видео, и Елена надеялась, что у хозяина развилось профессиональное безразличие к его содержанию.*****Как могла подобная вещь храниться в домашнем киноархиве, храниться свободно, быть доступной для многих людей? Этот вопрос не давал покоя Елене по пути домой. Если бы нечто подобное касалось ее лично, она бы такую пленку просто съела.Если когда-то давно, в детстве, Елена и любила отца, то теперь она этого уже не помнила. Частенько в семьях, где родители расстались, не скупятся на нелестные эпитеты в адрес друг друга, но в их семье все было по-другому. Взаимная холодность, стремление даже не упоминать имени отца, кроме как в ситуациях крайней необходимости, в сочетании с редкими, но ядовитыми замечаниями давно выстроили непреодолимую преграду между Еленой и Филиппо Рази, приведшую к обрыву всех человеческих связей. Она была даже покруче Берлинской стены, через нее невозможно было перебраться.Но это еще полбеды, мало ли, кто кого не любит. Она его не уважала, как не уважала и последний роковой поступок Филиппо Рази. Это не было похоже на самоубийство героя романтической драмы в порыве благородного отчаяния. Самоубийство отца казалось Елене поступком мелким и постыдным. Теперь-то понятно, что толкнуло его на этот шаг. Давняя страшная история, слабый след которой остался на магнитофонной пленке.Но даже в этой ситуации у Филиппо Рази было два выхода: все отрицать и защищаться или признать вину, покаяться и принять наказание. Он выбрал смерть. И не надо думать, будто в этом виноват кто-то другой.В семье барона и баронессы фон Дайним существовал культ личной ответственности. Именно поэтому Елена свято верила в то, что человек сам выбирает свою дорогу, сам принимает решения, воплощает их в жизнь, и сам, в конце концов, во всем виноват. Слова о том, что Филиппо Рази якобы довели до самоубийства, ее совсем не впечатляли.Может быть, смерть не позволила Филиппо Рази перепрятать пленку как следует, а, может быть, на пороге иного мира ему уже было просто все равно.Добравшись домой, Елена спрятала катушку в сейф, который и так слишком долго пустовал. Тут она все поняла: пленка, спрятанная в сейф, невольно привлекает внимание, это как бы подчеркивает ее значение. Как бельмо в глазу. А будучи спрятана среди домашнего видео, она могла быть обнаружена только случайно, что, впрочем, и произошло.Ближе к вечеру посыльный привез Елене уже две коробки: в одной, старой, по прежнему лежали бобины с кинопленкой, в другой были аккуратно сложены новенькие видеокассеты. Утроившись перед телевизором, она погрузилась в просмотр.Вот свадьба родителей. До чего же мама красивая! А все мужчины выглядят смешно в коротковатых брюках по моде того времени. А вот бабушка и дед. Елена привыкла видеть их стариками, а здесь они люди среднего возраста, только недавно миновавшие пору расцвета. До чего же мимолетна человеческая жизнь: минуло каких-то тридцать лет, а люди молодые уже успели миновать зрелый возраст, люди же среднего возраста сейчас глубокие старики. Ее, Елены, тогда еще не существовало, а сейчас она взрослая женщина с кучей проблем.Вздохнув, она потянулась за следующей кассетой. Здесь семья празднует факт ее рождения.– Несомненно, эта девочка унаследует лучезарную красоту своей матери и деловую хватку и богатство отца, – бодро говорил о ней какой-то господин в старомодном костюме с бокалом в руке.В жизни Елены было время, когда эти слова могли восприниматься только как жестокая насмешка судьбы. Что и говорить, студенческие годы выдались тяжелыми, бывало, что она приходила на лекции после ночи, потраченной на слежку за очередным ?объектом?, проведенной в коридорах дешевого отеля, где комнаты сдаются по часам. Сама уставшая, лицо как застиранная тряпка. Никто не сказал бы тогда, что эта девочка родилась с серебряной ложкой во рту.Но все возвращается на круги своя. Елена критически оглядела себя в зеркале. Лучезарную красоту своей матери она явно не унаследовала. Пусть она не ослепительная красавица, но выглядит вполне достойно. Достаточно сейчас вести себя правильно, и скоро она сможет занять в жизни подобающее ей место.Впервые за всю жизнь Елена честно призналась себе: да, она ненавидит Филиппо и Эстер Рази. И дело вовсе не в этой затее с фиктивным браком, тут Елена усмехнулась. Желая унизить и поставить в неловкое положение одновременно синьора Гаэтано Каридди, саму Елену и ее мать, отец сам вложил ей в руку выигрышный билет. Воистину, не ведал, что творил. По сути, отец избавился от нее как от ненужной вещи еще тогда, двадцать три года назад, а Эстер заняла ее место. А ведь именно она, Елена, по праву первородства должна была стать наследницей империи Рази.Никогда не стоит рассчитывать на то, что человек, жестко и немилосердно обходящийся с людьми, будет вести себя порядочно даже по отношению к самым близким. С Еленой отец обошелся так, как ответственный хозяин поступил бы с котенком, повадившимся гадить на ковер: отослал как можно дальше, в деревню. Навсегда. Следует признать, с ней он обошелся вполне гуманно.Эстер же он холил и лелеял, но и то до поры, до времени. Как пришли трудные времена, он просто бросил ее. У бедняги не было ни хорошего образования, ни родных, ни друзей. Только деньги. В общем, как хочешь, так и живи.Больно было вспоминать, что пришлось пережить матери Елены, которая заплатила за брак с Филиппо Рази своей испорченной молодостью. Пройдя через процедуру развода, затянувшуюся на годы, унизительное выпрашивание содержания от бывшего мужа, Мартина Рази навсегда перестала быть прежней блестящей, веселой красавицей, украшением миланского общества.Часто в беллетристике глубокая, сильная любовь противопоставляется чувствам поверхностным и несерьезным. А ведь, если подумать, с ненавистью происходит точно то же самое. Ненависть Елены не была тем легковесным чувством, которое провоцирует ехидные замечания, сплетни и шипение за спиной, она была чувством глубоким и сильным, таким, которое может двинуть на самые крайние поступки.