Глава 8. Любви моей отрада. (1/1)

"Любить – благо, быть любимым – счастье"— Лев Николаевич ТолстойБыла середина декабря – прекрасное время, которое таило в себе таинственную загадку грядущего и предстоящее веселье Нового года. В тот день Николай Павлович ранним утром отправился по службе на смотр войск, его сопровождал Пётр Сергеевич Саврасов, который по дороге рассказывал о последних новостях в инженерных частях. Живость друга быстро расшевелила цесаревича, сообщилась ему и прогнала остаточный сон – сегодня мягкая кровать казалась для Николая особенно теплой, а одеяло – таким тяжелым, что выбраться из-под него было очень непросто. Однако после шестой истории о случае, бывшем в батальоне, и хорошей шутке о нынешних делах, Николай, поправив перчатки, весело улыбнулся. – Как поживает Александра Ивановна? – Спросил он у Саврасова. Александра Ивановна была законная супруга Петра Сергеевича вот уже второй год. Эта премилая девушка со светло-пегими волосами, которые постоянно вились, высокая и хрупкая, входила некогда в круг первых московских красавиц. Теперь же Алекс – в силу своего переезда с мужем – полностью вошла в петербургское общество, где ее приняли тепло почти все. Обворожительная, милая и очень общительная, жена Саврасова легко находила новых друзей и знакомых, где бы ей не пришлось оказаться. И хоть за ее руку Петру Сергеевичу тогда и пришлось повоевать – ее расположения некогда искал один московский гвардеец, раненный в руку и оставленный “в тылу” – а все же Она составляла его счастье, она была его милым другом и опорой. – Прекрасно, в полном здравии. Она вчера о Тебе справлялась, между прочим. Мне было велено узнать во сколько оборотов шарф Ты носишь – не спрашивай зачем, я обещался молчать. – Пётр с улыбкой покрутил свои усы и перевел взгляд в окно, в котором уже виднелась Петропавловская крепость. Снежинки с упорством кружились вокруг Зимнего дворца, словно желая этим подтвердить его название. Они сталкивались друг с другом, ударялись о узорные бортики окон и стучали в стекло. В редких местах окна чуть подмерзали, иней узором вился от рамы к центру, вычерчивая рисунки, которые все так любят рассматривать в детстве. Вот и сейчас у окна на втором этаже Зимнего дворца толпились трое маленьких ребят, споря о том, на что это больше всего похоже – кролика или щенка.Екатерина Федоровна, украдкой глянув на озорников, улыбнулась. Дети всегда вызывали в ней теплое умиление – она не могла толком объяснить от чего и как. Ежели случалось, что она слышала детский плач, то в душе ее возникало вовсе не раздражение, как любили говорить многие дамы, напротив – все, что ей хотелось в такие моменты – это подойти и успокоить маленького ангелочка.Сейчас девушка направлялась в покои Елизаветы Алексеевны, чтобы сделать визит императрице и заодно справиться у нее о предстоящем торжестве.Несмотря на всю свою нелюбовь к большим и масштабным празднествам, сейчас Катя просто не имела права остаться в стороне, ведь двадцать третьего декабря был день рождение брата самого дорогого ей человека. К тому же, день рождение императора – шутка ли.По пути к комнате императрицы, на дальней лестнице, Катя, задумавшись о грядущем, неуклюже столкнулась с молодой фрейлиной ее августейшества. Романова быстро извинилась, но, когда подняла глаза, чтобы рассмотреть свою “жертву”, то радостно улыбнулась: – Жюли, милая, взаправду Ты? – Катюша! – Жюли Антоновна рассмеялась, трепетно и крепко обнимая давнюю подругу детства. Усадьба Ливиных в московских краях была близ усадьбы Антона Гротского – отца Жюли, отставного военного и почтенного вдовца. – Ах, я приехала с месяц назад от родни! Слышала о Твоем замужестве. – Девушка загадочно улыбнулась, сводя брови. – Весьма за тебя рада...– Как твой Отец? Здоров ли? – Катя с блеском в глазах рассматривает Жюли. Как она изменилась – последний раз они встречались лет семь назад, ежели не больше. Теперь Жюли была очень обворожительной светской дамой, о которых любят говорить belle comme une lionne cette jolie fille1. Жюли чуть презрительно фыркнула, расправляя веер: – Здоров, впрочем, отец все тот же: нудные разговоры и никакой тяги к свету... Мне скучно бывать в родном доме. Он теперь еще взял за правило - плакать. Я стала ему сильно мать напоминать, когда она была юной. Эти слезы так утомительно на меня действуют... – Фрейлина нахмурилась, быстро обмахиваясь зелёным веером в цвет платью. Катя непонимающе смотрела на нее. Ее резкий тон и пренебрежительность, обыденность данного заявления просто поразили Катю. Она откашлялась, чувствуя необычайное смущение и какого-то рода стыд.– Жюли... но ведь...– Ох, пустое, Катюша, пустое. Лучше расскажи мне о себе, но только поскорее – прости, да мне бежать уже срок. - Жюли обезоруживающе улыбнулась, поправляя свои кудри – она была обладательница странного контраста ярких рыжих волос и проницательных тёмно-зеленых глаз. Катя мягко улыбнулась, рассказывая про семью, про мужа и себя. Во время своего маленького монолога, княгиня не переставая рассматривала ту, которую раньше смело бы назвала подругой. Теперь же она не видела в Жюли ни капли от той, кого она знала. Это была женщина, повидавшая свет, знающая о своей красоте и умело этим пользующаяся. Как мало она походила на милую и добрую домоседку-Жюли, которую Катя так любила нежной дружеской любовью, с которой она, будучи ребёнком, любила бегать в саду и смеяться, собирая вишню. Как странно теперь она выражалась и держалась, хоть и с безусловным изяществом, но в этой грации крылась какая-то холодная фальшь, а её глаза были словно пусты. – Ох, милая, весь день бы провела в твоей компании, да только мне уж надо поспешить, дружок. – Жюли сложила веер и довольно скупым движением пожала руку княгини. Катя вдруг опомнилась, задавая интересующий ее вопрос:– Постой, раз Ты здесь, стало быть и Мария Федоровна тоже?..Жюли рассмеялась. – Нет, нет, я тут сама по себе.– От Елизаветы Алексеевны?– О, нет. Мой визит только начинается. – Фрейлина быстро сошла с оставшихся ступенек и у подножья лестницы еще раз помахала Кате, стоящей в растерянности. – До встречи, Катюша! Была так рада тебя видеть, милая.– До встречи... – Эхом повторила княгиня, смотря на то, как Гротская плавной поступью прошла в коридор к другому крылу. Учитывая, как странно она переменилась, как странно поговорила о своём визите, Катя невольно смутилась снова. Она предчувствовала как-то сердцем, что цель визита Жюли была не так прозрачна – дворцовые интриги всегда по-особенному пестрели в привычной картине двора, а сама фрейлина стала такой, словно…Катя неосознанно повела плечами, берясь рукой за перила лестницы. Ее ждала Елизавета Алексеевна.***– Моя милая, – Елизавета, со свойственной ей мягкостью в голосе, улыбнулась невестке. Она обняла Катю, по-матерински целуя ее в лоб, и приглашая сесть на софу. Лиловый шлейф платья княгини тихо шуршал по персидскому ковру. – Теперь, слава Богу, Ты выезжаешь, я так перепугалась от известия о Твоей болезни, мой друг. Ох, все мы испугались. – Императрица села рядом с княгиней и предложила ей чай, уже накрытый на столике.Катя всегда с восторгом замечала, что Елизавета Алексеевна не имела в своей речи никакого акцента. Ее мягкий голос и лаконичные речи были столь похожи на исконно русские, что если бы княгиня не знала от отца, что Елизавета была из рода Церингенов, то приняла бы ее как урожденную в Отечестве. Тонкие черты лица императрицы, светлые волосы и выразительные карие глаза как нельзя кстати отображали ее душу, Катя приметила это с их первой встречи – когда она была представлена императорскому двору. Ей была свойственна утончённая нежность и безмерная доброта, Елизавета Алексеевна казалась чистым Ангелом, сошедшим с небес. Императрица отказывалась от внешних почестей и блеска, которые так привычно было наблюдать Кате в Австрии, еще до начала войн Наполеона Бонапарта. Особую христианскую добродетель Елизаветы Алексеевны княгиня видела в ее внимании к делам благотворительности, в чём императрица находила искреннюю радость и утешение. Та любовь и забота, с которой Елизавета взяла под свое покровительство сиротский приют, несколько школ Петербурга и, особенно, Царскосельский лицей – это вызывало в невестке чистый восторг. Хоть Катя и старалась по мере своих сил и средств также участвовать в благотворительности, все же, видя доброту августейшей, девушка понимала, что этого мало. Сама того не ведая, Елизавета поддерживала и разжигала добродетели в Кате. Они разговорились. Катя с радостью делилась с Елизаветой Алексеевной всем, что составляло ее счастье теперь. Она с улыбкой говорила про завтрак, дневное чаепитие, чтение, игру на фортепиано и другие занятия, которые они предпринимали с Николаем. Елизавета стала теперь новым другом и поверенным для Кати, княгиня теперь навещала ее часто, принося с собой необычайное умиротворение. – ...Для подарка Ники приготовил теперь картину и вроде бы чайный сервиз, он так долго выбирал его, что я боялась, не успеем к декабрю... – Говорила она о грядущем подарке брату, который они с Николаем составляли вместе. – Я вышила домашние туфли бисером и теперь только смею надеяться, что Александру Павловичу хоть немного понравится...– Катюша, милая, поверь, он будет рад. – Императрица отпила глоток чая, рассматривая Катю, которая поправляла складки юбки и оживлённо улыбалась. Она была счастлива за её семейные радости, потому как самой их испытать ей пришлось в меньших количествах – иногда они с Александром отдалялись друг от друга порой осознанно, порой – нет. И теперь она жалела об упущенном и давала себе слово помогать ему, как супруга и императрица. Впрочем, Елизавета Алексеевна всегда была рядом, если Александру требовалась поддержка, как и она находила утешение в его нежных объятиях. Однако в их хрупкой гармонии чего-то не доставало, какой-то неуловимый секрет целостности продолжал существовать. И Елизавета вновь приступила к разгадке этой тайны, чувствуя наперёд, что этот поиск ключа будет успешным.Грядущий праздник должен был начаться с утреннего молебна в церкви при Зимнем дворце, затем – торжественный выход и развод полков на площадке перед дворцом. После следовали парадный обед и прием дипломатического корпуса, за которым будет дан бал в Петергофе. Программа, намеченная во время танцев – иллюминация и фейерверки – была в секрете, так что Елизавета Алексеевна лишь украдкой намекнула невестке о замышляемом.– Мы долго придумывали, чем его можно развлечь, думаю, что Анна, Константин, Миша и Мария Федоровна от меня уже очень устали, я расспрашивала их на протяжении часов. А для оформления сада и дворца я позвала Алексеева, он согласился. – Добродушно улыбнулась она княгине под конец своего рассказа.– Если Вам угодно, я хотела бы помочь в составлении торжества. Ведь всегда на праздниках не хватает рук, чтобы что-то сделать или подправить. – Катя застенчиво зарумянилась, чувствуя, что, кажется, говорит слишком вольно. Однако Елизавета в том вольности не находила, а наоборот была очень рада неожиданной помощи. – Но если...– Нет, нет, мой друг, я буду только счастлива, если Ты нам поможешь. Они обнялись, чувствуя эту необычную семейную привязанность, что теперь царила между ними, и которой они так много были обязаны. Катя чувствовала, что это было именно то счастье, которого она всегда желала, будучи маленькой девочкой. Сидя у матери на коленях и плетя венок из одуванчиков, девочка часто думала, какое будет ее загадочное будущее. *** Украшение двора к празднику всегда было событием большой важности. Украшение двора к дню рождения Его Величества, Государя Императора Всероссийского – тем более. Екатерина Федоровна всецело посвятила себя этим заботам, стараясь хоть как-то облегчить труды Елизаветы Алексеевны и Анны, которые хлопотали неустанно и день, и, как порой казалось Кате, ночь. Они проверяли каждый узор, каждую мелочь, сверяясь с Фёдором Яковлевичем Алеексеевым, поправляя то, что неверно было приколото, и кружась по дворцу в поисках всего излишнего. Но все эти хлопоты и заботы были справедливо оценены после, когда настал день торжества. Все придворные с восторгом рассматривали и Зимний, и Большой дворцы, хоть до этого и видели приготовления. Однако сейчас, в блеске торжественности, в лучах нового дня – все казалось иным, прекрасным и складным. Все было красиво и приятно глазу. И Елизавета Алексеевна с радостью видела, что мужу нравилось, от этого на душе у нее становилось необычайно тепло и спокойно, а одно его восклицание окупило все ее труды с лихвой. – Mon Аnge, avez-vous vraiment tant fait pour moi?2Она улыбалась счастливой улыбкой, и в глазах императрицы была необычайная живость, которая делала её еще более красивой. В тот день в Аничковом дворце с раннего утра тоже шло большое оживление – Катя нигде не могла сыскать свою вязаную шаль, которая так нежно подходила к ее изумрудному платью и которая служила ей верой и правдой уже не один год. Сейчас же шаль исчезла, как исчезает любая порядочная и важная вещь в минуты ее надобности. На ее поиски княгиня потратила лишние десять минут, после решила, что она ей не нужна, взяла свой белый платок и быстро побежала вниз, где ее спокойно ожидал Николай. От того, что она в пустую провела драгоценные минуты, необычайно расстроило Катю – ей было стыдно, что она так ужасно и эгоистично задержала мужа на праздник, который бывает лишь раз в году. И в карете, уже подъезжая к Зимнему, Катя, на удивление Николая, начала сбивчиво просить прощение, запинаясь и опуская глаза на свои туфли. Мужчина осторожным движением приподнял ее лицо за аккуратный подбородок и, перебив все еще извиняющуюся девушку, мягко проговорил:– Мы нисколько не опоздаем, еще есть достаточно времени. Не терзай себя, милая. Екатерина Федоровна слабо улыбнулась, приподнимаясь и коротко, но нежно целуя мужа. Она неустанно повторяла про себя, что счастлива и большего счастья не могла бы сыскать, она чувствовала эту огромную и безразмерную благодарность Богу, за этот подарок. Ники был для нее всем. В Зимнем уже собралось множество людей – министры, послы, дворяне, княгини и князья с княжнами, графини и графы, придворные, мещане и купцы.Царская семья собиралась в Малахитовом зале, чтобы совершить торжественный выход по дворцу и прийти на утреннюю службу. Члены Императорской фамилии весело болтали, нехотя ожидая момента, когда надобно будет надеть маску торжественной официальности. В соседнем зале чинно выстроился пикет от Кавалергардского полка, каждая пуговица их мундира празднично блестела, форма была выглажена и опрятна, без единой складки там, где им не предписывалось быть. По маршруту процессии в других залах толпились все остальные, поэтому пока Николай и Катя шли к месту собрания, их ежеминутно останавливали – тут придворные решили поздравить пару с недавней свадьбой, там им повстречался кто-то из дальних знакомых, тут стоял, чинно улыбаясь, Павел Александрович Толстой. Но все же, больше всего княгиня радовалась встрече с матушкой и отцом, которые были в следующем от “кавалергардского” – Концертном зале, как особо приближенные. – Матушка, папенька! – Катин голос от волнения срывается, девушка, подобрав полы платья, с юной пылкостью быстро подбегает к матери и отцу, обнимая их одним, ловким движением, полным нежности.– Катюша, милая... – Варвара Семёновна лучисто смотрела на свою маленькую-большую девочку, которая радовалась их встрече, словно они не виделись год. В действительности же Катя исправно навещала Отчий дом раз в два дня, а иногда и чаще, принося в дом посла порыв радости, подобно весеннему ветерку, что вдруг подует с Невы на набережную и заставит шарф какой-нибудь мадам взвиться. Николай тепло пожал руку тестю, отвечая на вопрос Федора Петровича о части торжества в Петергофе, и поцеловал запястье княгини, обтянутое тонкой кружевной перчаткой.Варвара Семёновна была в элегантном фиолетовом платье с закрытыми плечами, оно было ярко отточено золотыми нитями, создавая на наряде сетчатый узор – утонченность ее наряда почему-то сегодня особенно радовало Катю. Однако сколь ей не хотелось остаться здесь, с ними, ее долг, как Великой княгини, требовал обратного. И она, вспоминая наставления матушки, данные ей еще перед свадьбой, мягко проследовала дальше.“ – Катюша, солнышко моё, как не желала бы я иметь тебя при себе вечно, а все же вспомни, как говорилось в Библии: "...Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть..." Ваш союз будет крепок, я вижу это наперед, а наш дом всегда будет тебе рад. Но помни о своем положении теперь, помни это, как бывало в посольстве, помни наши обещания и обеты. Есть желания, а есть долг. И первое не должно противоречить второму... ”Через некоторое время в Малахитовом зале уже собрались все, построившись во главе с Александром в строго определенном порядке. Волнение о том, на своем ли она месте, так ли она стоит и так ли держится, вскружило Екатерине Федоровне голову. Она часто дышала, оглядывая яркую залу, смотря на пестрые и женственные наряды Великих княжон и княгинь и строгие, невероятно элегантные мундиры Великих князей. Все было хорошо, все было красиво, но там ли она была, где ей следовало быть?Видя волнение жены, Николай нежно взял ее маленькую руку в свою ладонь, тепло пожимая ее. Так как все придворные и вообще весь дворец затих перед минутой торжественной процессии, он лишь взглядом смог выразить то, что вряд ли человек может сказать. Как это ни странно, но поддержка есть больше не слова, не столь дела, сколько незримые движения души. И Катя, мило улыбаясь, пожала его руку в ответ.“ – Я там, где мне нужно быть, я рядом с Ним…”***Петергоф был еще более величественен и красив, чем воображала себе его Екатерина по рассказам своих знакомых и родителей. Она была в Большом дворце лишь раз в детстве, потому, посещая его на неделе для того, чтобы помочь с убранством зал, она открывала его заново. Большой фасад, высокие окна, воистину царские украшения и роскошь в каждой вещице и предмете, каждая комната – целый новый мир, искусно созданный художником – хоть Европа тоже богата на подобные явления, а все же Катя не могла не затаить дыхания, не распахнуть по-детски удивленные глаза, заставляя Елизавету Алексеевну улыбнутся на это. Особенно поразил Екатерину Фёдоровну сад. Хоть и царила на улице зима, хоть деревца были усыпаны снежинками, но представляя, как все здесь оживает с приходом тепла, как быстро льется вода в фонтанах, каскадах, Катя понимала, что вкладывал в свои слова Николай, когда говорил ей об этом чудесном месте в резиденции.Зала блестела, бал по случаю дня рождения Императорского Величества вот-вот должен был начаться, когда Петр Сергеевич Саврасов, идя под руку с женой, вошел. По придворному этикету, они проследовали в центр большой комнаты, где, тепло улыбаясь, стояла Елизавета Алексеевна и Александр, в котором без всякого предварительного представления можно было увидеть Императора – он держался прямо, говорил учтиво и мягко, а его врожденное обаяние словно располагало всех к нему, обезоруживая самых колких сплетников. По пути от “виновника торжества”, Петр столкнулся с тем, что он более всего не любил встречать на балах, где бывал император. Некоторые люди, попадая в подобную обстановку, стремились быть на виду у монарха, всячески напоминать о себе и вертеться подле Его Величества. Несмотря на то, что Саврасов бывал на балах не столь много, как среднестатистический женатый господин Петербурга, он никогда не стремился получать “чины” подобным способом. А сейчас ему чудом удалось избежать столкновения с развязным и, кажется, полупьяным капитаном, который на ужасном французском, громко и ломано извинился пред “ангелом и купидоном”, как он изволил их назвать. Громко капитан говорил так как хотел, чтобы Государь обратил на него внимание.– Вы целы? – Пётр Сергеевич невольно улыбнулся, резко поворачиваясь на каблуках в сторону, откуда послышался хорошо знакомый голос. – Признаться, капитан Яхтиров весьма набуянил еще до этого. Николай приветливо пожал руку своему другу, и поцеловал мраморную ручку Александры. Катя и Алекс обнялись. Девушки были знакомы со дня свадьбы Николая и Екатерины, тогда они были впервые педставлены друг другу, но, к их обоюдному сожалению, за эти два месяца едва ли сблизились. Дело было во многих обстоятельствах, что препятствовали тому: во-первых, по службе Петру Сергеевичу требовалось покинуть Петербург на некоторое время и Алекс уехала с ним, во-вторых, по приезде, они уж было хотели нанести визит, но тут помешала болезнь княгини. Таким образом, сегодня они встретились в непринужденной обстановке впервые и все оставшееся время провели вместе, прерываемые лишь когда танцевали. – Петя рассказывал мне о Вас. – С улыбкой призналась белокурая Александра, когда они отошли к мраморной колонне у стены залы. Здесь толпились пожилые дамы и величественные князья, которые уже не танцевали и не хотели танцевать в силу либо своих болезней, либо убеждений. – То, как Вы рискнули, попытавшись сорвать дуэль – это…– Простите, что так грубо прерву Вас, милая Александра Ивановна, но тогда я не сделала ровным счётом ничего – мы приехали слишком поздно,– Катины губы складываются в легкую улыбку, а взгляд неосознанно стремится к Николаю, который о чем-то живо беседует с Саврасовым. Граф чуть горячится, спешно высказывая свои факты, Ники же стоит прямо, чуть кивая головой. Алекс хмурит бровки, чем становится похожа чуть на ребенка:– Приехать на дуэль – уже смелость, Екатерина Федоровна.И Кате нечего на то возразить, но, не желая придаваться этому странному чувству, которое частично следует из этой похвалы, она с улыбкой спросила о домашних делах Алекс. Так девушки и разговорились. Предметы их беседы сменялись, постепенно уходя от официально-делового тона к дружественному. Постепенно, но Катя даже не заметила, как, кажется после разговора о вальсировании, они стали звать друг друга по имени. – Милая, а правда ли, что Вам случалось быть на приеме у Короля Англии? На этот вопрос Алекс, следовавший после обсуждения моды Европы на вензеля, Катя мягко улыбается, припоминая то время. – Да, но мне тогда было всего десять и я мало что запомнила. – Она смущенно опускает глаза, рассматривая, как блестит изумрудная ткань ее платья в свечах залы. – Папенька тогда был пять лет послом при дворе Георга III…Их разговор был прерван внезапно подошедшим Константином Павловичем, который отошел от Николая и Петра со странной улыбкой. Катя толком не могла понять, что она все-таки чувствовала к цесаревичу – он стал её родственником, он был остроумен и мужественен, однако в его речах часто были резкие суждения, колкие фразы и странные взгляды на придворных и то, что княгиня слышала при Австрийском дворе.... Как ни пыталась Катя уверить себя, все говорило об обратном, и ее сердце, метаясь, так и не знало, что это было за чувство к деверю. И в итоге, она останавливалась на той странной ноте любви и уважения, которое обычно испытывают ко всем старшим, не приписывая к тому другого.Екатерина Фёдоровна и Александра Ивановна учтиво присели в малом реверансе, когда Великий князь подошел к ним. Только что завершилась мазурка, Константин улыбнувшись, подал княгине свою руку в белой перчатке, в которой Катина рука практически тонула.– Екатерина Федоровна, позвольте пригласить Вас на вальс. – Катя смотрит в его глаза, не совсем понимая, что же происходит. Отчего-то ей казалось, что теперь ей надо танцевать лишь с Ники. Однако же все на балу танцуют и замужние дамы пускаются в пляс и примерные семьянины тоже приглашают молоденьких леди на польку иль вальс. Обычно на всех балах, на которых Катя появлялась, ей никогда не доводилось стоять в толпе, в которой обычно стоят девушки, ожидая приглашения. Она отказывала в танце только если чувствовала, что ей дурно, что она устала, если она должна была ехать с бала раньше с матушкой и если приглашавший ее мужчина был пьян. И если первым она могла поступиться, могла превозмочь головную боль, то последнее Екатерина Федоровна не могла терпеть.Глазами встретившись с Николаем, который приветливо на них смотрел, пара коротко, легким наклоном подбородка, кивнула друг другу, и Катя улыбнулась Константину, принимая приглашение. После продолжительной беседы, девушка чувствовала, что танец поможет ей развеяться. Константин ловко повел ее, становясь в танцевальный круг. Катя, со свойственной ей грацией, занесла и положила свою руку на его плечо, слыша, как дирижёр несколько раз постучал по партитуре своей палочкой. Зазвучала музыка и пары пустились в танец. – Как Вы находите праздник? – Разговор завел Константин, когда они прошли первый полукруг, после связки. – Здесь очень красиво…– Вы боитесь меня? – Вдруг спрашивает он, прищурясь на княгиню. Катя удивленно смотрит на него, делая связку. – Константин Павлович, как Вы пришли к этому выводу? Он несколько помолчал, сосредоточенно вальсируя.– Я просто это вижу. Мне интересно от чего. – Заверяю, что не боюсь Вас, но уважаю всем сердцем. – Они делают поворот и кружение. Катя улыбается, стараясь вложить в голос как можно больше уверенности. Княгиня действительно не боялась Константина, лишь иногда настороженно относилась к нему, так как до конца не могла его понять. Сдержанность и скрытность, о которой говорил Николай, всегда присутствовала в наследнике престола. Константин улыбнулся.– Позвольте в таком случае спросить. – При очередном повороте и связке, Катя почувствовала, что вся картина бала вдруг стала смазанной, как пестрая карусель. Девушка сосредоточилась на счете своих шагов, находя в этом странное успокоение, как и в звуки шороха юбок по зале. От предстоящего вопроса ее спина напряглась, и Катя снова задалась вопросом – от чего Константин так скрытен, отчего он так непонятен и иногда излишне холоден. – Насколько мне известно, Вы некоторое время жили с Вашим батюшкой в Австрии?Катя кивнула, продолжая считать шаги, вслушиваясь в чарующую музыку вальса. Как многое скрывают в себе простые ноты, когда касаются человеческого уха. – Не довелось ли Вам встретить мою законную жену, Анну Фёдоровну? – Один раз я застала ее при дворе, однако не имела чести быть представленной Ее Высочеству. – Далее они танцуют молча, Константин учтиво ведет танец, отзываясь на каждый новый музыкальный пируэт мужественной грацией. И вдруг Катя видит, что царит за этой напускной завесой холодности, эта малая часть, крупица разгадки, но все же уже почти ответ – Константин желал быть любимым.Это открытие поразило ее – как просто все сходилось. Он любил Анну, быть может своей, странной для той, любовью, он был обижен ее побегом, и, наверное, он ждал ее возвращения. Катя невольно улыбнулась, счет шагов более не был нужен. Как странно складывается судьба – одним даровано найти свою истинную любовь сразу, другим – вечно ждать ее. Катя говорит эту мысль тихо Николаю, когда в танцевальной зале шел катильон. Они стояли в малой гостиной, где людей было мало, так как комната находилась в самом дальнем крыле первого этажа. За окном была видна бушевавшая вьюга, снежинки выхватывались из голубо-серой темноты фонарями. – Мне кажется, что он затаил обиду на Анну. – Задумчиво отвечает Николай, рассматривая перчатки, которые он снял, так как Петя, по неосторожности, задев локтем какого-то сановника, разлил вино, и часть напитка попала на белую ткань. – И не хочет сделать первый шаг к примирению... Дай Бог нам всем перебороть в своем сердце гордость! Ты права, во многом права, наблюдая за ним.Катя улыбается и накрывает его ладонь своей, неотрывно смотря в светлые голубые глаза. За окнами происходит оживление, Николай боковым зрением видит, что в Нижнем парке, ближе к дворцу стоит некое скопление людей. Был уже поздний вечер и детали терялись, оставляя лишь смутные очертания. Вдруг, неожиданно для всех, раздался резкий громкий хлопок, блеснула вспышка, и в небо взлетело что-то, рассыпаясь в вышине на тысячи мелких звездочек. Катя вздрогнула, быстро и неосознанно делая шаг к Николаю, а мужчина заботливо обнимает ее за плечи, в небо взлетает еще десяток разноцветных блесток. – Фейерверк. – Тихо шепчет он девушке, которая теперь беззвучно смеется над своим испугом. Это было неожиданно, но сейчас, слыша восторженные восклики в танцевальной зале, слова поздравления к Александру и чувствуя нежное дыхание Николая, который чутко целует ее волосы, Катя быстро успокаивается и, отстранившись, идет вслед за Ники в большую залу, чтобы не упустить заключительной церемониальной части. Когда молодая пара, как и все гости, прощаясь, вновь подходят к Императору и Императрице, то Александр чутко улыбается невестке.– Быть может я за свою жизнь носил много туфель, но Ваших не желаю более менять. Как и картину, которая теперь будет висеть в моем кабинете. – Добавляет он, смотря на брата и крепко пожимая ему руку. И для всех четверых эти слова находят особенный уголок в их душах, согревая изнутри великой силой любви. Зимний ветер бьет в лицо, когда Великий князь и княгиня выходят из дворца, снежинки щекотливо касаются кожи. Сегодняшний вечер стал особенно морозным в эту неделю, что кучер сидит в тулупе и огромной шапке, надвинув ту до самых глаз.Однако зимняя стужа нисколько не мешает Екатерине и Александре стоять подле карет, прощаясь. Хоть ветер и пытается всеми силами сорвать с Алекс шляпку, а Катю – засыпать снегом. – Алекс, милая, прошу Вас, приезжаете к нам в гости так часто, как того пожелаете. – Катя улыбнулась, снова обнимая свою новую подругу, а Алекс целует ее в щеку. Они обе горячо пожимают руки друг друга перед тем как разойтись к каретам, где их ожидали мужья.Но в пышности мундиров, дороговизне туалетов, величию убранства, Катя, волей-неволей, ощущала сердцем ложь, что несомненно была при дворе темной тенью. Она вилась у каблуков сенаторов, она подбиралась к мундирам гвардии, она тонкой струйкой поднималась и выше, поражая практически каждого, кого могла достать. И хоть праздник оставил о себе приятное воспоминание, запечатлевшись отдельными яркими ей моментами, в особенности более теплым знакомством с премилой Алекс, но против своей воли, Катя еще раз отмечала, что при дворе много лживых, меняющих свои лица и характеры, как маски, людей. Она и не бралась их судить. Осуждать плохо, показывать добро, призывая к нему – вот, чем лучше бы заняться, коль требуется дело.Великая княгиня улыбнулась, смотря на мужа, который сидел ближе к окну в их карете и от редкого света фонарей был виден ей хорошо. Быть может во дворце и была ложь и было притворство, но Катя была счастлива, что их с Ники это вовсе не коснется: Аничков рай – неприступная крепость им, а аскетические правила Николая и их взаимная, светлая любовь – опора этой крепости. “Большего и нельзя желать…”***Уже начинался второй час ночи, когда Николай наконец вошёл в спальню. От прошедшего торжества он все еще был взволнован и чуть рассеян – его жилетка была расстегнута лишь наполовину, словно он начал было, но отвлёкся и позабыл. Катя уже приготовилась ко сну, самостоятельно сняв бальное платье, она стояла у окна, рассматривая заснеженные крыши домов. Ветер, идя с Невы, сдувал верхний наст снежинок, и они радостно летели, имитируя снегопад. Деревья медленно качались, увлекаемые порывами воздуха в танец, а на небосклоне редкие тучки кружились вокруг яркого полумесяца. Ее силуэт, покрытый шёлковым халатом, тонко очерчивался лучами светила, так как в спальне была зажжена лишь одна свеча у дальнего стола.Николай тихой поступью подошел к жене, обнимая девушку со спины и мягко целуя ее в щеку и плечо. При его первом прикосновении Катя вздрогнула, впрочем, тут же кладя свои руки на его и поворачивая голову.– Я не слышала, как Ты вошёл. – Катя трепетно целует его в бархатные губы, волнение расходиться по всему телу, в груди теплеет, дыхание учащается и она нежно льнет к мужу, утопая в его объятиях.– Прости, не хотел напугать. – Николай крепко и нежно прижимает ее к себе. – Фейерверков на сегодня было более чем достаточно.Они тихо смеются, Катя поворачивается к нему и мягко очерчивает руками края полурасстегнутой жилетки.– Между прочим, я не испугалась тогда. – Девушка нарочито хорохорится, пытаясь выглядеть воинственной, но в светлом шёлковом халате поверх ночнушки, с распущенными волнистыми волосами и безмерно милым для Николая лицом, навряд ли это получается всерьёз. Она замечает тень улыбки на его губах и сама понимает, что выходит забавно и нелепо. – Ты смеёшься... что ж, это и вправду смешно...– Душа моя, я без злого умысла.– Николай нежно целует ее руку, словно извиняясь за такую слабость. Её взгляд был нежен, зелёные радужки приобрели необычайно тёплый оттенок, что цесаревич не мог отвести от нее взгляда. Сколь много он чувствовал к Кате – его любовь и привязанность к этому хрупкому созданию росли день ото дня, и он не мог да и вовсе не хотел этому препятствовать. Это было нечто сильное и могущественное, стойкое и нерушимое – самое светлое чувство, завещанное самой жизнью. Шутки Константина, который неустанно находил что-то в ее манере держаться, улыбаться новым и старым знакомым, в ее привычке петь, если собравшиеся гости ее об этом просили – о, сколько ловкий взгляд и живой ум может найти, если человек очень сильно захочет это увидеть. Порой какая-то мелочь может отыскаться и там, где ее и нет в помине, однако разум даёт обоснование или предчувствие – и вот оно, неожиданное явление. Николай в такие минуты снисходительно смотрел на брата своими лучистыми нежно-голубыми глазами и словно ими смеялся. Он знает правду, он чувствует это сердцем и душой – это главное. Они снова тихо смеются, вспоминая фейерверки, Николай нежно целует ее, горячо говоря:– Вот увидишь, Твой день рождения мы отпразднуем ничуть не хуже. Катя замирает, внимательно смотрит на него, чуть сводя брови.– Ники, милый, прошу, не надо. Не надо таких масштабов и... это все получается фальшь. Тысячи людей соберутся, а дороги из них тебе от силы десять. Нет, нет, милый мой, прошу, обещай, что мой день рождение будет самым тихим и семейным торжеством из всех, что видели дома. Он улыбается на ее слова. Сколько нежности теперь слышится в ее чуть дрожащим от волнения голосе, словно Катя, говоря это, боится оскорбить его чем-то, хотя это невозможно. Большие праздники в действительности были не по душе и самому Николаю. Он улыбнулся, нежно проводя ладонью по ее щеке. Окно снова задрожало, ветер задувал, кружа снег, волнуя его душу.Николай обладал необычайной чуткостью к природе, к ее проявлениям, и сейчас это стечение обстоятельств – величие природы, красота Кати, ее голос и ее дыхание – все это было ему необычайно дорого. Это тот самый момент, который человек запечатляет в своём сердце, но не может объяснить словами от чего именно это время ему так дорого. Тем не менее, он хотел разделить этот миг с ней. Это было необходимо как воздух.– Ты слышишь это? – Практически шёпотом спросил он, наклонившись ближе к Катиному лицу. Она мягко улыбнулась, переводя взгляд к окну.– Её? – Кого "её"? – Природу?– Катя! Мужчина с восторженной улыбкой подхватил ее на руки, держа их на талии, кружа по комнате. Катя с серебряным смехом оперлась руками на его атлетические плечи. Ее волосы от движения рассыпались по плечам волнами и почти щекотали лицо цесаревичу. Более слов им не требовалось, Катя читала по его глазам, что он хотел сказать, но от счастья, от поцелуев, что он оставлял на ее руках, щеках и носике, от их общего смеха не мог."Ты могла сказать "его", имея в виду ветер, ты могла сказать "это", повторяя мой вопрос, но ты угадала, ты чувствовала и чувствуешь то же, что и я, ты видишь это торжество природы и ты делишь со мной эту радость..."– Ники... – Тихий бархатный голос Кати утопает в звонком покое комнаты. – Я люблю Тебя... *** Январские морозы постепенно уступили лёгким заморозкам Февраля главенствующее место. Зимние заботы, праздники, семья и уют, а также дела по службе кружили голову всем мужчинам императорской семьи. Александру требовалось рассмотреть готовившийся указ о военных поселениях, вновь встретиться с Аракчеевым и все детально обсудить. Константин Павлович продолжал свое дело в Польском царстве, формируя новую армию. Ему практически удалось довести численность войск почти до штатного состава в тридцать пять тысяч, и Константин был весьма собой доволен. Михаил готовился совершить образовательную поездку по России, а затем, если доведётся, по Западной Европе, под руководством Ивана Федоровича Паскевича. Николай Павлович также продолжал свое совершенствование в науке, разбирая финансы и историю; генерал Опперман "потчевал" его военными беседами, а также задачами. Порой информации было так много, что голова начинала болеть, но единственное, что придавало сил цесаревичу – радость возвращения в Аничков дворец. В тот день, когда карета Великого князя подъехала к подъезду дворца, Солнце сияло необычайно ярко, хоть время клонилось к вечеру.Отражаясь от снега, что еще был и оставался, свет неприятно слепил глаза, что из окна смотреть на тротуар было просто невозможно, и всю поездку цесаревич устало дремал. Это делало возвращение домой еще приятнее. Умеренный свет в залах, уют интерьера и теплота от камина в гостиной, все самые положительные эмоции, что человек ощущает, произнося слово "дом" – все это крылось в стенах их с Катей маленького рая. Пройдя в залу и поправив рукав мундира, Николай справился у дворецкого, где находится княгиня. Дмитрий Петрович сделал задумчивое лицо, отстранёно оглядывая свой поднос с письмами, которые цесаревич вряд ли удостоит вниманием в ближайшие три часа. Он попытался припомнить, где в последний раз была барышня – это странное, но необычайно милое существо, которое порхала по дворцу, как птичка. Он часто заставал ее в библиотеке, читающей какую-то новую книгу с изящным разрезным ножичком в руке, или в гостиной за роялем, у окон в большой гостевой или рядом с кухней, где княгиня приветливо разговаривала с Марфой и Зиной. – Кажется Екатерина Федоровна у доктора в кабинете сидела с утра-с. – Учтиво склонов голову, отвечал дворецкий. – Либо в своих покоях, Ваше Высочество. Николая кивнул, поблагодарив Дмитрия, и прошёл в коридор к лестнице даже не взглянув на письма. Еще во время декабрьской болезни Кати, Николай распорядился отвести три комнаты на втором этаже под нужды доктора, подобно тому, как это было в Зимнем дворце. Яков Васильевич Виллие с готовностью согласился на предложенную ему должность, зная, что если он откажет, то Александр Павлович самолично его приведёт за руку в Аничков. Впрочем, атмосфера, царившая в семье третьего брата Императора, была по душе Якову Васильевичу. К нему тепло относилась Великая княгиня и князь и его практически не беспокоили, так как все же и Екатерина, и в особенности Николай обладали довольно крепким здоровьем. Часто княгиня заходила в его кабинет, чтобы просто переговорить о чем-нибудь, не обязательно о медицине и здоровье. Это случалось обычно во время отъездов Николая, во второй половине дня, когда Катя, перепробовав все доступные ей занятия, искала общества. В дни, когда Николай Павлович бывал дома не выезжая, покой Виллие нарушался в редких случаях. И он нисколько не винил молодых, хоть они и посещали его часто и с почтением.Но сегодня княгиня удивила его, переступив порог кабинета в начале девятого часа. Яков Васильевич в тот момент читал книгу о способах лечения переломов, но, настороженный, закрыл это интересное чтиво, рассматривая Катю. На ее щеках играл лёгкий румянец, она была чуть взволнована и постоянно касалась руками рюши платка, который покрывал ее хрупкие плечи. Николай учтиво постучал о деревянный бортик косяка двери, которая вела в кабинет доктора и была открыта. Яков Васильевич и Катя молча пили чай, каждый уже читал свою книгу и разговор не шел. Появление Николая встрепенуло обоих.Катя лёгким шагом быстро подошла к мужу, целуя его в щеку, доктор вежливо встал, наклонив голову.– Добрый вечер, Николай Павлович. – Виллие улыбнулся, указывая на поднос с чашками и чайничком. – Не желаете чаю? Они просидели в кабинете доктора еще час. У Николая и Якова Васильевича зашёл разговор о том, где лучше было бы провести лето, и они оба пришли к выводу, что выезд на дачу в московских угодьях было бы очень кстати как для Кати, так и для самого цесаревича. Во время этого вечера Николай часто замечал во взгляде жены что-то странное, какой-то новый и необычайно мягкий огонёк, а Виллие как-то по-особенному улыбался ему. Это обстоятельство казалось очень странным и Николай не допускал совпадения, потому, когда они с Катей поднялись в гостиную на третьем этаже, он внимательно пригляделся к ее лицу.– Катя, милая, уж не больна ли ты? – Румянец, игравший с самого утра, еще не сошёл с ее щек. Девушка нежно улыбнулась ему, подходя ближе и трепетно беря его руки в свои. В этом жесте читалась некая особенная теплота.– Нет, нет, я в полном порядке. И у меня есть замечательная новость, Ники. - Катя нерешительно поднимает на него глаза, чувствуя, что радости, заключенная в ее сердце сейчас хватило бы на целый мир без остатка. – Я хотела сказать тебе еще вчера, но мне нужно было спросить у Якова Васильевича, чтобы...– Любовь моя, что произошло? Катя с улыбкой подносит его сильные руки к своему лицу, нежно целуя их.– Ники, я беременна.