Глава 10. Тепло родного дома. (1/1)

"Благородное сердце не может быть неверным. Постоянство — основа добродетели."— Оноре де БальзакТихий приглушенный свет, чуть дрожащее от легкого волнения ветра пламя множества свечей, мягкий запах ладана и воска – Екатерина с замиранием сердца внимала громкому голосу архиепископа, который сосредоточенно и благоговейно читал молитву. Каждое слово, произнесенное торжественно глубоким грудным голосом проникало, кажется, в само ее естество, волнуя и успокаивая одновременно. И все: каждая новая строка, каждая фраза, которую на распев повторяли певчие – все было к месту и все отражало именно те чувства, которые испытывала Катя, как ни удивительно это было. И молитва разлеталась по всему храму, словно наполняя его чем-то особенным, делая еще более таинственным и прекрасным местом, которое не хочется покидать.Запах ладана Катя любила еще с детства, когда она маленькой девочкой, держась за подол матери, ежеминутно поправляла свой платочек на голове, чтобы тот только бы не съехал. Это был приятный и мягкий аромат, он всегда успокаивал и давал сосредоточится на благоговейном обращении к Богу – это было что-то высшее, светлое и прекрасное, что ее сердце и душа ее, независимо от того – была ли девушка в волнении, печали, радости или рассеянности – всегда отзывались, слыша столь чудный запах, который неизменно сопутствовал всем церковным обрядам испокон веков.Сейчас же, ладан и блеск от икон придавал Кате еще больший трепет души, и она чисто, с нежностью улыбалась, смотря как батюшка, осторожно держа маленького мальчика, трижды окунает того в купель со словами:– Крещается раб Божий Александр во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святого Духа. Аминь. И в моменте крещения сына, она ощущала еще большую радость, чем испытывала когда-либо до этого. Она, замирая, неотрывно смотрела на Сашу, на этого хрупкого мальчика, столь родного и столь ею любимого, который удивленно рассматривал все вокруг, словно стараясь понять и, как казалось материнскому сердцу Кати, может даже и понимая, что делают все эти люди и для чего на него надели маленькую белую рубашечку и затем – крестик, для чего вообще окунали в купель с прохладной водой и от чего люди, бывшие тут, улыбались, и почему сейчас его осторожно держал на руках дядя и стояла тут же бабушка.И от самого осознания, что теперь маленький дорогой ей человечек, которого нежно и заботливо нес к родителям Александр Павлович – выбранный крестным отцом первенца четы, также духовно родился, приобщившись к вере и будущей Вечной Жизни, она чувствовала необычайный прилив нежности и любви ко всему-всему живому. Все это было хорошо, все было к месту и все Катя старалась крепко запечатлить в своем сердце, ведь этот момент был ей бесконечно дорог, и улыбалась, нежно смотря на мужа и сына.***Теперь, после рождения Александра, Аничков дворец пришел в большое, не свойственное ему доселе оживление. Главным центром, откуда оно происходило, была детская, где теперь и Катя, и Николай проводили много времени, занимаясь ребенком. Эта новая роль, к которой невозможно подготовится заранее и в которую нужно входить моментально, практически полностью поглотила их, а они даже и не пытались тому противится, радуясь возможности быть вместе и не покидать своего маленького Рая. – Отчего он не плачет? – Ники, детям не обязательно плакать, если они здоровы и счастливы. – Катя с мягкой улыбкой также подходит к кроватке, где мирно спит сын. Николай осторожно держится за бортики, склонившись, рассматривает ребенка. Мягкие, еще чуть пухленькие ладошки были раскрыты и не спрятаны под одеяльце, на головке Саши красовался кружевной чепчик, который придавал милому сопящему чуду еще больше очарования.– Константин говорил, что обязательно… – У Константина нет своих детей. – Она обнимает его и целует в щеку, чувствуя, что цесаревич улыбнулся на этих словах. – Яков Васильевич же осматривает Сашу каждый день и говорит, что все хорошо. И ведь действительно... смотри, он кажется улыбается во сне! – Тихо прошептала княгиня, нежно касаясь руки мужа. На удивление обоих родителей, Саша был крайне спокойным ребенком. Его плач они слышали лишь один раз, когда началась первая для мальчика гроза в Петербурге. Смотря из окна на всполохи молний, восьмимесячный князь испугался и заплакал, стараясь прижаться сильнее к матери, у которой он был в тот момент на руках. Тихо перешёптываясь с плачущим мальчиком, девушка осторожно целовала его макушку, гладила уже отросшие русые волосы, которые завивались в легкие маленькие кудри, как у отца. Сидевший рядом Николай тоже поддерживал беседу, осторожно убирал пальцем катившиеся крупные слезинки по пухленьким щекам Саши и немного щекотал сына за ушком. Мальчик полностью успокоился, когда услышал колыбельную, которую тихо напевали его родители. И после этого, причин для плача не было. Месяц шел за месяцем с огромной скоростью. Порой Екатерине казалось – и она боялась этого больше всего – что она может что-то упустить и чего-то не дать сыну, в чем он будет очень нуждаться или же что она могла обделить вниманием Николая, или пропустить что-то в жизни родных. И она осознавала, что теперь ей как никогда прежде требуется помощь и добрые советы. Особенно важными советами, которыми она руководствовалась в своих делах с ребенком, исходили от матушки и Мари, которая приехала как раз на крестины и осталась в Зимнем дворце еще на два месяца, чтобы помочь невестке организовать свой быт. Она смыслила в том много, так как сама уже являлась мамой троих веселых непосед. Изначально Катя желала, чтобы матерью-крестной для Саши стала именно золовка, однако после, видя, как Мария Фёдоровна была нежна к сыну, как трепетно спрашивала о предстоящем крещении, явно выражая свое желание непосредственно в них участвовать, Катя сдалась, не желая никого обижать – она слишком сильно дорожила хрупким равновесием семейной жизни и уюта. Решение же об отце-крестном пришло сразу и само собой, и, быть может называя ребенка этим чудесным, именем защитника людей, они с Николаем сами неосознанно вспоминали Императора с его мягкой, лучистой улыбкой и теплыми очаровательными глазами. И Катя снова и снова вспоминала момент, когда Саша в беленькой рубашечке, чуть дергая пухленькими ручками, был на руках у дяди Александра и как нежно тот смотрел на племянника. Екатерина вновь убеждалась в том, что императорская чета нуждалась в ребенке, в наследнике и опоре, и понимала, что Александр любил бы своих детей всем сердцем. Теперь ребенок занимал практически все свободное время Кати. Она любила наблюдать за ним, спящим, днем, за тем, как он гулил, смотря на игрушки, что крутились над детской кроваткой, как хмурился на незнакомых горничных и как радовался, видя ее и Николая. Мягкий смех, теплый взгляд голубых, как у отца, глаз и трепетное сжатие ручкой ее протянутого к нему пальца – Катя не понимала, чем она заслужила такое огромное счастье.Порой по ночам девушка просто посыпалась и, немного посидев в своей кровати, оперевшись спиной о деревянное резное изголовье, шла к кроватке Саши, которая была через три комнаты от покоев Николая. Здесь вовсю динамически обустраивалась комната будущего гениального военного или, может, ученого инженера, прекрасного дипломата или законотворца, а, быть может, хорошего певца или пианиста. Екатерине нравилось думать, что их с Ники ребенок может сам выбрать то, что ему будет по душе, что у него будет должная ребенку свобода, хоть и немного ограниченная в силу его титула Великого князя. Екатерина старалась запомнить все, запечатлеть каждое движение малыша и его отца в своем сердце. Улыбку и удивление, изумленно-радостный взгляд Саши, когда его впервые поднесли к зеркалу, наряженного в новый вязаный ею чепчик. Теперь, сидя в детской, Катя любила упражняться в вязании с новой силой и, как признавала Мэри, выходило уже очень даже хорошо. Она чувствовала большую любовь к этому хрупкому и столь родному существу, сидящего теперь на ее коленях и одетого в маленький костюм, похожий чем-то на форму Семёновского полка. Сейчас они с сыном делали первый официальный прием Его Величества и Её Величества, и тот радостный тон, с которым Император в своей привычной манере начал разговор, обратившись к племяннику, вызвал у мальчика улыбку. И Катя старалась запомнить каждую мелочь в этом моменте, столь бесценном для нее.– Какой прелестный молодой военный, прямо-таки важный генерал. – Улыбнулась Елизавета Алексеевна, самолично перенимая поднос из рук Марфы и ставя его на центральный столик у диванчиков. Ее воздушное платье с синими бархатными отделками приятно зашуршало от движения. – Иногда мне кажется, что он растет день ото дня. Катя рассмеялась, оглаживая мягкую спинку сына, скрытую хлопковой тканью. Ребенок, отзываясь на прикосновение матери, чуть запрокинул голову и улыбнулся, хлопнув в ладошки.– Возможно. Яков Васильевич говорит, что Саша хорошо растет, как надо. – Очаровательное дитя. У него твои глаза, Ники. – Обратился к брату Александр осторожно разглядывая племянника, словно боясь спугнуть его. Цесаревич улыбнулся на это замечание. Он был тронут, и, чтобы скрыть свое волнение чуть отвернулся к окну. Нежность, что он испытывал к сыну иногда была столь всеобъемлющей, что Николай удивлялся, как он доселе жил без него. Он пытался и не мог представить свою жизнь без ребенка и жены – и это казалось ему столь удивительным и столь прекрасным, и когда в такие минуты он неосознанно смотрел на Катю, и с трепетом понимал: она чувствовала то же самое.Легкая беседа, заведенная монархом, мирно наполняла гостиную, разговор был приятен каждому и потому в беседе не было “вечно молчавших”, как это часто встречается в плохо поставленном диалоге. Но все же, с дипломатической тонкостью, Императрица вела свою линию беседы в определенном направлении. Ее более всего занимало, примут ли юные родители участие в декабрьском торжестве.– Я надеюсь, Катюша, что вы с Ники нарушите свое маленькое затворничество и посетите бал в Зимнем дворце? – Улыбнулась Елизавета, разливая чай по кружкам всем собравшимся. – Обещаю, что в этом году фейерверка не будет. А ваше общество нам обоим необычайно приятно. – Она переглянулась с мужем.– Мы в любом бы случае нарушили, как вы изволили выразится, claustration1, ведь такой праздник. – Николай поднялся с дивана, помогая Елизавете расставить кружки. Александр нахмурился, говоря, что не считает свой день рождение таким особенным событием:– Cela ressemble plus à un culte de la personnalité2. Однако это все пустое. – Император мягко улыбнулся, делая глоток чая и смотря на своего тезку. Мальчик удивленно смотрел в ответ. – А он очаровательный и милый. – Ему есть в кого таким быть. – Рассмеялась Елизавета. – Вы уже выбрали мастера, чтобы писать портрет? Будет жалко, если такая красота канет в лету. К тому же, уверена, Мария Фёдоровна и Варвара Семёновна уже давно требуют свои экземпляры портрета внука. Да и мы бы были только рады тоже получить такой подарок.Катя улыбнулась, чуть склонив голову на бок – Саша был не прочь поиграть – дотянувшись ручкой до локонов матери, он рефлекторно сжал прядку завитых русых волос. Она любовалась этим милым комочком счастья, который довольно сосредоточенно рассматривал ее волосы.Николай усмехнулся. На его лице играла та особенная домашняя улыбка, нежная и теплая, которую так любила в нем жена. Мужчина кивнул, отвечая:– Да, я написал мистеру Доу еще на той неделе и он обещался быть у нас в последние календарные дни ноября. – Прошу извинить, что так бесцеремонно украл его у вас. Но так же замечу, что эти портреты станут монументом славы русских военных. – Александр имел в виду, что заказал Джорджу Доу серию портретов генералов Отечественной войны. Эта задумка появилась у императора еще в момент Венского конгресса и с тех пор он хотел ее осуществить. – Александр Христофорович уже жаловался нам, что ему пришлось оставить службу на три дня, чтобы мистер Доу его нарисовал. – Испытание кистями и красками, как он выразился. – Екатерина почувствовала дискомфорт, словно кто-то тянет ее за волосы, и, спохватилась, высвободила прядку из рук младенца. – Маленький проказник! – Усмехнулся Александр, смотря на невестку и племянника. В ответ девушка покачала головой. – Он не со зла.***– И если вдруг он сильно закапризничает или будет нездоров, прошу, сразу посылайте за мной... – Катюша, милая, я прекрасно управлялась с тобой, а ты маленькой была та еще непоседа. – Варвара Семёновна осторожно поправила ленту на дочери, которая от ее движения съехала с плеча. Быстрым движением княгиня достала с обратной стороны рукава булавку, которую она как заботливая и опытная хозяйка всегда имела рядом, и приколола голубую ленту ордена к краю рукава платья. – Мэри мне поможет, если придется. Да я уж вижу, что все будет хорошо – посмотри, как он мирно спит.Катя в волнении обернулась, смотря на сына, который действительно спал в переносной люльке, которую принесли в ее покои, чтобы она перед отъездом его покормила. Сейчас Екатерина и Николай вовсю собирались, чтобы поехать, как и обещали, на празднование дня рождения Императора. Но несмотря на то, что приготовления были начаты еще в начале седьмого часа, а все же, Петр Сергеевич уже уехал вперед них, хотя изначально Катя договаривалась с отцом, чтобы они поехали вместе. Хлопоты, что приносил ребенок были одновременно и утомительны, и радостны, потому, садясь в карету и смотря, как Николай помогает лакею закрыть дверь, Катя ничуть не жалела, что они немного припозднятся. Они имели уважительную на то причину – юный Великий князь и первенец – шутка ли? – А все же мне боязно… – Чуть дрогнув голосом, тихо проговорила Княгиня, смотря на мужа. Оставлять маленького ребенка с матушкой, с человеком, которому она доверяла, как себе, все же было волнительно. Карета только тронулась, проехав не больше трети версты, а Екатерина уже опасалась, что Саша проснулся, испугался, что ни ее, ни папы нет рядом, плакал и расстроенно сжимал свои маленькие кулачки, глотая горькие слезы. И еще ей было больно от осознания вины, что она отнимает у матушки возможность посетить праздник. Хоть Варвара Семёновна и сама вызвалась на это нелегкое по понятиям общества занятие и хоть она несколько раз уверила дочь, что ей это только в радость, а Императора она поздравила письменно и, к тому же, у нее разболелись ноги, так что время, проведенное с внуком, будет явно полезнее ей, а все же легкий укол беспочвенной вины витал рядом с сердцем Великой княгини.– Мы едем всего на пол праздника, а дома осталась Варвара Семёновна – лучшая няня из всех, кого можно сыскать. Уж от одного осознавания, что Твоя матушка будет рядом с ним, мне легче. – Николай быстро перехватил ее руку в тонкой кожаной перчатке, тепло ее сжимая. – Катя, милая, я тоже волнуюсь, но мы должны верить…Она улыбнулась. Карета слегка качалась, впрочем, как это бывало всегда, но в один миг, вероятно, задев камешек на мостовой, ее чуть наклонило, и Катя прижалась к мужу, чувствуя его легкий поцелуй в лоб. Это вернуло ей прежнее спокойствие.Тот восторг, который свойственно было испытывать всем молодым девушкам, которые только начинали свою светскую жизнь, посещая первый бал, то безумное, кружащее голову волнение от тысяч огней, от ярких пестрых нарядов и множества красивых лиц, уж более не касались Екатерину. Она вдруг с удивлением и счастьем поняла, что освободилась от того, словно скинув оковы, и теперь балы и торжественные выходы дарили ей лишь то приятное чувство, что все удивительно и добро – в каждой вещи, каждом предмете, каждом человеке просыпалась необычайная красота и она вновь и вновь обращала взор на все, запоминая. Так и сейчас, проходя из приемной в большую залу, где все искрилось светом, Катя весело и в то же время сдержано, в женственной манере, улыбалась, как это всегда делала Варвара Семёновна – женщина-идеал в глазах и юной княгини, и всего Света в целом. И то, что она более не жаждала балов, как ей казалось в детстве она будет жаждать в свои будущие двадцать лет, наоборот, теперь ее сердце и не могло представить иной жизни, которая не была бы наполнена заботой о доме, а лишь сводилась к вечным пляскам и посещением чужих дворцов. Однако посещение торжества в честь Императора и, по счастливому совместительству, самого любимого шурина было обязательным и, пропусти она это событие, то долго бы сокрушалась.– Ники, Катюша! Вы уж приехали! – Елизавета Алексеевна сама делает несколько шагов из центра Малахитового зала навстречу невестке и шурину. Ее лицо, счастливое и нежное, буквально излучает ее счастье и внутреннюю гармонию, и от того Катя восхищенно подбегает к ней, обнимая. Это вовсе не по-светски, но зато по-домашнему тепло и по-детски искренне и чисто, что никто из присутствующих в комнате не может сказать, что это дурно, как и не могли сказать того о последующих объятиях, которым подвергся именинник. Николай, так же тепло улыбнувшись, целует руку императрицы и тоже обнимает брата.– Мы немного запоздали, прости… – О, это вовсе не беда. Даже если бы вы припозднились и больше, тут ничего бы не началось. – Император, со свойственной ему миндальной улыбкой, доверительно наклонился к брату. – По секрету скажу, двое из кавалергардского полка ont ruiné la forme*, не спрашивай, как – князь Орлов мне не сказал. Ну что ж, я рад вас обоих видеть…***Более всего на массовых торжествах уединенные по характеру натуры радуются знакомым лицам. И более всего они рады тем, кого любят, с кем дружат и кого знают хорошо. Быть может от этого, встретив в большой зале Зимнего дворца, где расположился оркестр и уж настраивал инструменты, собираясь играть первый вальс, теплые глаза милой Александры Ивановны, которая шла под руку с Петром Сергеевичем, Катя радостно им улыбнулась, шепотом говоря Николаю, что граф и графиня уже тут. Цесаревич быстро заканчивает беседу с статским советником, который из простого светского разговора вывел целую словестную баталию, что Николай уж и не знал, что делать. – Алекс, Петр Сергеевич, как я рада вас встретить! – Катя чуть наклоняется в реверансе и подает графу руку. – Позвольте, как мы могли не явится на столь важное событие. – Саврасов с почтением прикрывает глаза. Почему-то он всегда так делал, когда дело касалось Императорской четы. – Позвольте узнать, как поживает Великий князь? – Мал, да полон сил и здоровья. – Николай со смехом похлопал друга по плечу. – Приезжайте завтра, убедитесь сами. – Они все помолчали. Николай, видя этот легкий спад, который грозил тем, что дамы пойдут к софам, говоря о своем, а они – к окнам, беседуя о чем-нибудь отвлеченном, быстро повернулся к другу. – Петя, что ж ты не в военной? Саврасов чуть смутился и опустил глаза, рассматривая деревянный паркетный пол. – Штатское весьма приятно…– Да, но явно не тогда, когда ты получаешь повышение! Я писал тебе в письме и вновь повторю на словах – Ты незаменимый военный муж. – Николай с улыбкой повернулся к Александре, явно отдавая часть похвалы и ей, как жене столь дорогого человека. Катя, которая знала от Ники о возведении Петра Сергеевича в ряды подполковников еще с неделю назад, также радостно поздравила друга. В ту минуту в зале произошло оживление – все дамы закружили своими юбками, расходясь к стенам и становясь в те излюбленные неделимые, но все же разные, группы дам танцующих и дам переговаривающихся. Оркестр сделал пробные аккорды, проверяя свою гармоничность, и казалось, что в тот момент, как Император в паре с женой встали в центр круга, готовясь открыть бал первым туром нежного вальса, вся зала просияла, еще больше залившись светом. Николай неосознанно подал руку жене, спрашивая, не желает ли она пройтись в танце. Катя задорно щурится, рассматривая пародийное щегольство, с которым Ники это делает, желая ее развеселить, и, не долго думая, кладет свою руку в его. Они вступают в круг танцующих третьей парой и ни о чем не жалеют, тихо беседуя о кружеве, которое подпалила по неосторожности горничная два дня тому назад, о снежной буре, что разыгралась совсем недавно, о том, как Саша радовался выпавшему снегу и как удивленно его рассматривал, сосредоточенно глядя, как снежинка быстро, словно по волшебству, тает на его пухленькой ладошке. Говорить обо всем и ни о чем, о каждой мелочи и о жизни в целом – и Великий князь, и княгиня очень дорожили этой связью, которая была между ними, между их душами, и которая всецело позволяла эти бесценные разговоры. И все же общество, как неизбежно это было, спустя час все же разделилось, и Алекс, весело переговариваясь с дорогой ее сердцу подругой, пересекли соседнюю залу, где лакеи оживленно расставляли столы для карточных игр, а у дальних столов с фужерами и закусками столпились гвардейцы и штабные, громко и оживленно обсуждая что-то в армейских делах. Глядя на собравшихся игроков, графиня чуть поджала губы. Это движение не укрылось от глаз Екатерины, но сочтя слишком вольным, спрашивать прямо и сразу о таком малом проявлении чувств, она смолчала. И разговор продолжался о том же. Дамы говорили о дворцовой моде, которая повелась уже давно, но сейчас получила особое распространение. Драпировки из тяжелых тканей и особо твердый корсет – Алекс и Катя решительно не понимали, к чему дамам уходить от простой изысканности и мягкой поддерживающей корсетки. – Вчерашнего дня я была в гостях у Виговских, Ты их наверное знаешь, у них старший сын также дипломат. – Говорила графиня, когда они вошли в малую гостевую, садясь на софу. Катя помнила семейство Виговских, то была семья с прелестными родителями и наполовину испорченными детьми, двое старших братьев еще следовали семейной традиции приличий, младшие же шли своим, не столь уместным, по убеждениям Кати, путем. – Так вот, их младшая – Долли, ходит даже дома в этом корсете. Она и хвасталась тем, что спит в нем. Катя, милая, иногда я не понимаю этот мир. – Боюсь, в этом понимании я преуспела еще меньше Твоего, мой друг. – Мягко рассмеялась княгиня. – Яков Васильевич вообще любит говорить, что корсеты приносят нам больше вреда, чем пользы. – Она задумчиво припомнила, с какой радостью и легкостью носила платья, где корсет был специально укорочен – в силу беременности. – И, признаюсь, я ему верю. – Воистину доктора – умнейшие из нас. – Устало вздохнула Алекс, расправляя складки своего платья. В соседней зале послышался шум стульев, а по тому, что три офицера, которые были в малой гостиной вместе с ними, пошли в среднюю залу, девушки поняли, что там началась игра в вист. Александра чуть нахмурилась, но тут же весело улыбнулась, уводя разговор на тему моды и платьев, что Катя вновь немного покраснела от волнения – она чувствовала, что Алекс есть что ей сказать, но она почему-то молчит. Постепенно малая гостиная наполнилась дамами – теми, кто уж более не желал танцевать пришли сюда искать новых знакомств. И десятки разговоров, коротких и затянутых, имеющих предмет обсуждения иль нет наполнили комнату. Кате было неприятно, что многие пытались увлечь их с Алекс в эту бессмысленную беседу, но, вспоминая, что это могла быть простая вежливость, она дружелюбно улыбалась, отвечая. И постепенно, будучи вовлеченный в разговор двух пожилых дам о современных нравах, княгиня не заметила, как Александра вышла в другую комнату. В конце концов, поучаствовав еще в двух беседах, избежать которых не удалось, Катя встала, желая пройти в соседнюю залу, где подавали чай. Но, дойдя до дверей, она столкнулась с капитаном. Мужчина, уже в преклонном возрасте, быстро и спешно шел, держась за голову, рассеянно смотря только на пол перед своими ногами. Хоть княгиня и успела быстро сделать шаг в сторону, уступая дорогу, он все же задел ее локтем и удивленно оглянулся, словно и не думал, что тут может быть кто-то кроме него. Его глаза были широко распахнуты, он быстро оглядел все дамское общество, бывшее здесь, и хрипло прошептал:– Погиб! Пропало всё, всё!..И капитан быстро выбежал в коридор. Такой странный гость взволновал всех в зале так, что первую минуту все удивленно молчали, одной из девушек, которая была ближе всех к выходу и которая могла хорошо видеть отчаянные глаза мужчины, вдруг стало плохо. Катя замерла, все так же стоя у двери. Она переводила дыхание и пыталась унять быстро бьющееся сердце. В комнате вдруг сделалось душно, и княгиня, словно вспомнив, что она куда-то шла, но уже не припоминая, зачем, медленно прошла в соседнюю залу. То выражение грусти и дикого отчаяния, что представлял собой этот мужчина, имени которого она даже не знала, поразило ее. Она хотела узнать, что произошло, но оглядываясь, не могла найти никого из своих знакомых. Катя села за маленький столик, выпивая горячий чай с приятным ароматом и прикрывая глаза. “Волноваться всегда вредно, – напомнила она себе, – И не важно, в положении ты или нет”Через минуту кто-то тронул ее за плечо. Катя повернулась, радостно улыбаясь Алекс. Она не слышала, как та к ней подошла – шорох ее платья и легкой поступи смешался с общим шумом залы, но в общей суматохе и потрясение Катя была несказанно рада поговорить с милым другом.– Катя, милая, Ты слышала, что произошло? – Оживленно заговорила, но тут же замерла, что-то обдумывая. – Ах, нет не здесь, не здесь. Пойдем лучше в маленькую залу в восточном крыле, прошу тебя. – Конечно, как Тебе будет угодно, но позволь спросить – что приключилось? – Катя тут же встала, беря подругу под руку. – Алекс, Ты бледна, как полотно… – Я в порядке. – Улыбнулась графиня, а когда они дошли до заветной залы, то спешно заговорила. – Так Ты слышала? – О чем? – Они сели. Беспокоясь за подругу, Екатерина попросила принести чаю. – Что приключилось? – В игральной зале один капитан – Иван Романович Гринев – так крупно проигрался в карты. Ох, он был отчаянии, Петя говорит, что после окончания партии он выбежал ни с кем не попрощавшись. Его положение столь ужасно, что он не выйдет из него даже продав все, что теперь имеет на маленькой квартирке на самом краю Петербурга. – Видя, что теперь волнение перешло на Катю, Александра быстро коснулась ее руки. – Нет, нет, не волнуйся, я ведь потому рассказываю, что… – Помилуй, Алекс, как не волноваться, если человек лишился средств к существованию! – Воскликнула княгиня, сжимая оборки платья. – Я столкнулась с ним в дверях – о, я никогда не видела столь напуганных и отчаявшихся глаз. Алекс, а если вдруг он, не дай Бог, решит что-то с собой…– Катюша. – Алекс сильнее сжала маленькую ладонь друга. – Катюша, я потому рассказываю, что Ты должна знать, хоть Петя мне и запретил говорить, а все же я скажу. Я так сердцем вижу, что Ты должна знать. – Она тепло улыбнулась. – Его долг, что-то около сорока трех тысяч – баснословно много, выплатил кто-то из бывших тут, анонимно. – Катя успокоено вздохнула, тихо говоря: “Слава Богу”. – А теперь на его квартиру был послан лакей, с деньгами, чтобы Иван Романович reparti de zéro3, он хороший служащий, но только от долгов стал пить и превратился в нечто непохожее на себя самого. Ведь скажи, что прелестно?.. И Петя мне сказал, кто это все сделал, и Тебе надобно знать. Катя, это Николай Павлович. И это известно только Петруше и нам…Катя улыбнулась. Она вдруг почувствовала, что на ее глаза, против ее воли выступили слезы радости, а в груди разлилось приятное тепло, которое всегда появлялось в ней, когда она делала что-то в ее понимании хорошее. Однако теперь душа ее была счастлива за мужа. – Анонимность – это столь прекрасное увеличительное стекло как для плохого, так и для хорошего, ведь в то время, как анонимно сделанное зло более гнусно, анонимно сделанное добро более прекрасно… Ты не представляешь, как Тебе повезло, Катюша, что Николай Павлович не играет в карты… и что он так добр… – Александра улыбнулась и спешно взяла свою чашку чая с подноса, который минуту назад принесла Марфа. Катя удивленно посмотрела на подругу. – Что же, разве Петр Сергеевич играет? – И она еще больше удивилась реакции, которую вызвали ее слова. Графиня Саврасова нахмурилась и перекрестилась.– Нет, слава Богу, нет. Сохрани и помилуй. Однако старший брат Пети – Лёва – играет... И играет неустанно. Петя не признается, но мы его проигрышами очень тяготимся, ведь Лёва за долги уже продал все свои имения, что достались ему после смерти их отца – Сергея Борисовича пять лет назад, и вот он живет у нас. – Он служит? – Кате вдруг стало совестно за свою бестактность, ведь лицо Алекс непроизвольно исказила печаль. Девушка стала на мгновение мрачной, на ее аккуратном лбу появились тонкие морщинки, а губы плотно-плотно сжались. Но это было лишь мгновение, после Александра овладела собой и вновь отвечала:– Ах, если бы! Петя пытался его пристроить – это бесполезно. Лёву уж более ничего не занимает так, как карты. Я очень не хочу в этом признаваться самой себе, но порой, видя его и наши мучения от... всего этого, я невольно впадаю в отчаяние. Ведь это продолжается уже три года, а ничего, ничего не меняется. И мне все труднее становится следить за хозяйством, я рассчитываю наши расходы, а тут вдруг Лёва возьмет да и принесет известие под утро, что должен кому-то десять тысяч незамедлительно. И говорит это он всегда так, словно мы сами в том виноваты, а не он… – Алекс вдруг снова не совладала с собой. Плечи ее дрогнули, губы снова сжались, и она расплакалась, закрывая лицо двумя руками, как это делают дети. – Катя, это ужасно, ужасно!Катя быстро встала, подходя к ней и обнимая ее. Она нежно и успокаивающе гладила подругу по спине, сосредоточенно смотря в окно. – Алекс, милая, у меня есть сбережения, прошу, сделай милость – возьми эти деньги. Ты сделаешь мне большое счастье. – Катя мягко улыбается, заглядывая в глаза милого друга, но графиня резко мотает головой и достает платочек из рукава платья, чтобы вытереть слезы, что выступили на глаза. – Катюша, я не могу принять это. Ведь пойми, я несчастна не от этого – Петя исправно получает с наших имений и по службе, нам во всем хватает. Меня тяготит страсть Лёвы – он просто неисправим. Я страдаю каждый раз, видя его пьяным и счастливым, а он идет к мужу и пренебрежительно требует у него эти грязные, никому не нужные деньги! Господи, прости меня. Я дурна, дурна Катя, не спорь! – Александра резко подняла руку, чтобы княгиня не успела ничего сказать против, и Катя замерла с полураскрытыми губами, затаив дыхание. – Я очень дурна, что иногда ловлю себя на мысли, что не люблю его… А ведь он его брат и моя семья, мой ближний. Я пытаюсь ему помочь, Петя пытается – а все бестолку! – Она заплакала с новой силой.– Чем я могу помочь? – Катя берет ее руки в свои, стараясь поддержать хоть так, как умела. От теплой, мягкой улыбки княгини, душе Саврасовой становится легче, и Алекс вдруг сквозь слезы улыбается ей в ответ. – Боюсь, вразумить его может только Бог… Помолись о Лёве, Катюша, так мне будет легче… – Ее глаза, светлые и чуть печальные, вдруг осветились душевной искрой. – Да. – Повторила она. – Мне будет легче. И, быть может, Лёву вразумит рождение племянника… – Алекс! – Катя радостно воскликнула, быстро вставая с софы и в волнении тут же садясь обратно. – Ты беременна! Господи, какое чудо! – Они обнялись, и Алекс тихо засмеялась, понимая, что все пройдет, все наладится, ведь у нее есть любящий муж, добрые друзья и душевные силы. Весь оставшийся вечер девушки пробыли в малой гостиной, тихо переговариваясь о том, что их занимало и более не печалясь и не расстраиваясь. А перед сном, придя из детской, где уже мирно спал Саша, убаюканный материнским голосом, Катя долго стояла перед иконами. Ее сердце тихо билось, словно предвещая, что все будет хорошо. Всё. ***– Ма-ма. Ма. Ма. Мама. – Барыня, он ведь хочет сказать, да мал еще. – Рассмеялась горничная, убирая полотенца и стопку простыней в шкаф в детской. Катя улыбнулась Наденьке, понимающе кивая. – Да, да… Но мне все хочется услышать его голос… – Ребенок, сидящий на ее руках, потянулся ручками к ее лицу, осторожно касаясь ладошками носа и губ матери. От того, как она поцеловала его смелую ладошку, мальчик залился серебряным смехом, радостно раскрывая рот и тут же отдернул ручки, радостно ими хлопая и гуля одному ему ведомые слова. – Екатерина Фёдоровна, там еще корзины с бельем принесли. – Марфа зашла в детскую из коридора, неся одну корзину в руках, а вторую ловко подталкивая ногами. – Прикажите разобрать сейчас или после обеда? – Я сама разберу, не утруждайтесь. – Мягко отозвалась девушка, подбирая под себя ноги. Она сидела с ребенком, который вовсе не желал повторять за ней слоги и говорить заветное “мама”, лишь счастливо улыбался, смотря на нее широко распахнутыми волшебными голубыми глазами. – А пока до пол пятого можете отдохнуть, вы сегодня обе только мне и помогаете. – Пустое, Екатерина Фёдоровна. – Улыбнулась Марфа, пропуская Надю первой в коридор и выходя, закрывая дверь.Катя еще немного покачала ребенка, напевая ему колыбельную своего детства, и Саша понемногу стал меньше отзываться на ее голос, сонно прикрывая глазки. Его ручки прижались к груди и во сне он неосознанно шевелил своим маленьким мизинчиком, так мило, что Катя, растроганная, не могла не улыбнуться.Аккуратно уложив ребенка в уютную колыбельку и старательно заправив одеяльце, чтобы оно не оголило ножки ребенка от его движений во сне, чем Саша был очень похож на нее саму, как любил говорить Николай, Екатерина подошла к двум корзинам белья, собираясь разложить постиранное в шкаф. Однако ее внимание привлек сложенный пополам лист, который она обнаружила, когда взяла первое полотенце, а взяв записку в руки, чуть нахмурила брови. На листке в самом уголке красовался рисунок – тонкая змейка в две линии. Такие записки стали попадаться ей слишком часто, омрачая ее радость.***Когда вечером Николай вошёл в комнату княжны, он застал ее в странном напряжённом волнение, сидящей у трюмо. Екатерина была уже в ночнушке, вечерний туалет ее был снят, распущенные волосы мягкими волнами ложились за плечи. Она робко подняла на него взгляд, не оборачиваясь, смотря через зеркало, и от этого взгляда он насторожился еще больше – сколько боли и горечи в нем заключалось. – Саша уже спит. – Осторожно, чуть скрипя сапогами, князь прошёл ближе к ней, в нерешительности останавливаясь у кровати. Девушка медленно повернулась к нему, поднимая голову. Ее глаза блестели, отражая дрожащее пламя свечи. Душа ее металась и ныла, она отказывалась в это – в это низкое, мерзкое заявление, там более, что оно было анонимным. Но эта записка была последней каплей, если до этого Катя списывала все на простые шутки при дворе – мало ли, кому что взбредёт в голову. Все эти записки были столь туманными, лишь намекающими на некую "связь между Его Высочеством и одной из фрейлин Её августейшейшества, госпожой Варварой Нелидовой", как было написано только в последнем листке. До этого были лишь маленькие, ёмкие стишки с неровными рисунками, короткие эпиграммы, но все было решительно иносказательно, метафорично, что заподозрить нечто серьёзное она просто и не могла.Катя не верила, что Николай мог ей изменить – это было противно ее сердцу, это не укладывалось в ее голове, это было невозможно. Но последняя, полученная час назад, записка была написана ясно и довольно грубо, словно человек, пишущий ее, потерял всякое терпение. "Быть может, Вам стоит выписать себе очки, дабы Вы наконец увидели связь..." – так начиналась первая строка. Она всегда презирала ревность – это ужасное, саморазрушительное чувство оскорбляло бы и ее и его, верность супругов должна быть непоколебимой и чистой, это дело совести каждого и стоило только предположить место ревности, то значило утратить доверие к мужу. А она верила ему, верила всем сердцем и не могла понять, как кто-то может его в этом обвинять.И сейчас, смотря на этот листок, анонимный, со странным почерком, она испытывала лишь терзания неопределённости. Когти ревности, как ни пытались, пробиться к ее сердцу не могли.Девушка в волнении встала, впрочем, тут же останавливаясь. Она сжала губы в попытке совладать с собой и в неопределённом жесте протянула записку мужу. Он заметил, как рука ее дрогнула при этом. Сама княгиня была бледной, необычайно бледной, но на щеках играл нездоровый румянец, будто от жара. – Я... хоть я и не могу в это поверить, но тот, кто это пишет столь настойчив – вот уже десятый листок за неделю, что я просто не могу обойти это стороной. Мое сердце говорит обратное, моя душа этому противится, но жизнь бывает такой... такой изменчивой... Ники, милый, ответь мне честно, – Катя смотрела на него прямо до этого момента, Николай с вниманием рассматривал листок. Сейчас же она резко отошла к окну, сжимая полы шёлкового халата. – Честно и без всякой утайки – я приму любой Твой ответ мирно – правда ли это? Я… Я понимаю и я не судья – быть может я уже не так красива, как была, часто говорят, что роды... – Николай был поглощен запиской, но все же резко мотнул головой в отрицательном жесте. – ...Быть может я не так легка и беззаботна, чем прежде, но я... Я люблю Тебя...Взор ее был полон слез. Она смотрела на него неотрывно, разглядывая ровные плечи, напряжённые руки, расстегнутый мундир, неровно уложенные волосы – быть может от маленькой руки Саши, и тонкие черты прекрасного лица – о, она не сомневалась, что по крайней мере треть петербургских и московских дам были тайно в него влюблены либо питали симпатию – Николай был красив, с каждым годом не увядая, а скорее наоборот, словно вино. Он становился еще мужественнее, увереннее, превращаясь окончательно из взрослого юноши в мужчину. Он оставался мил и добр, заботлив и весел. Катя горячо его любила – любила искренне, неся его чистый образ незапятнанным в своём сердце, но какую смуту поселили в ней эти записки – пакостные, холодные и обжигающие, без подписи...Как же она не хотела им верить.Как же она хотела услышать его ответ...***– Ты сегодня слишком задумчив, друг мой. Константин с вниманием рассматривал младшего брата. Они играли в шахматы, и Николай взял на свой ход уж пять минут с лишним, было ясно, что думал он явно не про лакированные фигуры, стоящие на шахматной доске. На вопрос брата, цесаревич вздрогнул, переводя свои глаза на него и рассеянно кивая. – Что-то точно приключилось. Погоди, погоди. – Константин резко поднял руку, выставив указательный палец. – Я попробую угадать. Ты сильно проигрался в карты? – Я не играл вот уже... два года к ряду, брат. – Ники с рассеяностью взял слона и было хотел переместить его на Е 3, но почему-то отпустил, ставя на прежнее место. – Что ж... В таком случае – Ты что-то не так сказал матушке. О, я вижу по твоей тонкой мине – Ты взболтнул лишнего о рюше на занавесках. – Старший отошёл от окна, неотрывно глядя на брата. – Нет? Хм. Завтрак подали поздно и холодным? Племянник мой заболел? Нет? Тогда стало быть Катя? Погода не та, да? Сейчас бы хорошего дождя, а не этот туман? Да не томи же меня! – Константин даже приударил по столу – звук вышел глухим и мягким. С секунду он смотрел на свою ладонь в задумчивости, а после – странно усмехнулся, взгляд его имел лукавую искру. Николай сдержано молчал, крутя в руках пешку. На его лице выступал румянец волнения – он хотел и одновременно не хотел открыться брату, ведь то, что Константин мог сказать в ответ на все объяснение... Николай в очередной раз покорил себя за то, что не пошел с утра сразу к Александру, а выбрал первым местом визита крыло цесаревича.– Погоди-ка, уж не то ли это, о чем я думаю? – Хитро улыбаясь, Константин внимательно рассматривал лицо Николая, следя за его реакцией. – Уж не ссора ли в раю приключилась? – Твоя язвительность делу навряд ли поможет. – Глухо заметил младший.– Быть не может! Угадал? Ба, ну дела... В волнении, он сел и снова встал, прохаживаясь по кабинету неспешным шагом, с каждым движением поворачиваясь к брату. – И что же случилось? Мой опыт семейной жизни, конечно, больше, хоть и не так гладок, но чем смогу...Николай устало прикрыл глаза, откидываясь в кресле – сил сидеть ровно ему уже не хватало. Как глупо все получалось! От горького осознания того, что кто-то намеренно, не называя своего имени, пытался разрушить его счастье, становилось невыносимо больно и тоскливо, а вспоминая глаза жены, когда она стояла у окна, смотря на него, как раненное существо смотрит на охотника, что загнал его в тупик – ему было еще больнее. – Кате стали писать анонимные письма, что будто бы я состою в интимной связи с фрейлиной...Константин замер, опираясь на полку у камина и поправляя воротник мундира.– А ты?..– Нет.– Даже в мыслях не было?.. – Хитро сощурился Константин на это резкое заявление.– Нет. С чего бы мне...– Просто Ты пойми, я не стану ни в коем случае Тебя осуждать. Я и сам охотник... О, не смотри на меня таким взглядом. Не надо. Слухи по Петербургу ходят разные – часть правда, часть миф, но неужто Ты был к ним глух? – Я хотел верить, что Ты выше этого, брат. Ведь это равносильно тому, как если бы Ты поел досыта и в то же мгновение, проходя мимо пекарни, побежал бы за калачом.?– Калачи иногда бывают до прелести сладкими, а моя жена, ежели Ты не забыл, сбежала от меня в Европу. – Со смехом напомнил Константин, Николай встал, смотря на него в упор.– Так может не стоило палить из пушек крысами при ней и разбивать вазы? Наступило молчание. Они оба стояли неподвижно, напряжение в кабинете явно росло, это продолжалось на протяжении нескольких минут. Первым сдался Николай. Он устало потрепал себя за переносицу, словно стараясь образумиться.– Прости пожалуйста, я не должен был так резко с Тобой говорить. Я не оправдываюсь, я... я обязан был себя сдержать... Но пойми, милый мой брат – я в смятении. Я совершенно сбит с толку, что мне делать. Вчерашнее объяснение наше закончилось будто... будто оставшейся недосказанностью, словно в ее сердце против воли ее все еще есть сомнение и...Константин вновь хитро улыбнулся:– Но ночевал Ты явно не в своих покоях? – Опять Ты за свое. Напомни мне – кто из нас старший и кому подобает быть примером для другого? – Старший в семействе нашем я. Голос Александра, вдруг неожиданно прозвучал из дверей. Николай и Константин обернулись, смотря на императора в явном смятении. Старший брат уверенной поступью прошёл в глубь кабинета, с интересом разглядывая лица.Николай вздохнул с облегчением - неизвестно от чего и почему, но голос Александра то ли от его природной мирной интонации, то ли от того, что они с ним были дружнее нежели с Константином, но голос этот успокоил душевную бурю. Цесаревич выпрямился, наклонив голову в знак приветствия.– Ники, Ты сам не свой. – Заметил император учтиво. – Что здесь приключилось? – Вопрос адресовался уже ко всем собравшимся. Константин мягко протянул:– Приключилось, да не здесь. Впрочем, я не могу более сказать. – Взгляд его вдруг смягчился, и он отошёл к окну. – Александр, согласись, но наши с Тобой браки не так удачны и гармоничны, как у Ники. Однако и в его "раю" случился... скажем нейтрально – конфликт... Впрочем, я преуспел в примирениях менее всего, поэтому... Я думаю, что Твой совет будет лучше моего – как кстати Ты пришёл. Монарх улыбнулся, нежно по-отечески тронув Николая за плечо. – Расскажи, если не затруднит, во всех деталях. Я буду рад помочь, Ники. *** Последующие несколько дней были весьма напряженными в Аничковом дворце. Даже слуги, начиная с девушек в прачечной, которые видели, как они говорили, господ всего несколько минут в коридорах, и заканчивая горничными, которые могли быть в комнатах Великого князя и княгини подолгу – решительно каждый чувствовал странное неловкое чувство, что как-то встало между ними. Подарки, знаки внимания, устраивание теплых семейных вечеров – все это вдруг участилось. Николай пытался всеми силами уверить Катю в своей любви, хотя чувствовал, что она знала и любила его ничуть не меньше, знала, что все записки были не более, чем вольностью кого-то из дворян. Мэри с грустью осознавала, что сейчас необычайно важно было вернуть в семью своей “маленькой княжны” гармонию, однако она не любила слепо верить мужчинам и потому тайно встречалась, пройдя через Жюли Гротскую в крыло фрейлин ее августейшества, с Варварой Нелидовой. И только убедившись, что эта женщина не имела интриги с князем и что так же все обстояло по отношению ко всем фрейлинам, Мэри, вернувшись в Аничков дворец, пошла сразу в кабинет цесаревича, чтобы дать ему несколько советов и поддержать его добрыми словами. Потому что она ни за что не дала бы свою дорогую и милую девочку, к которой питала чистые материнские чувства, в обиду.И, таким образом, руководствуясь словами Мэри, как той, которая хорошо знала Катю с малых лет, и советами старшего брата, который, в силу своей природной мягкости и проницательности, много разбирался в женской натуре, Николай медленно, но верно топил тонкий лед, что невидимой стеной разделял их.И он знал, знал это так же верно, как и то, что его сердце бьется в его груди, исполняя песню любви только для нее, что с обратной стороны Катя так же старалась растопить преграду. Она очень злилась на себя за то, что даже не допуская ревности, все же допустила холодность, она проводила у икон перед сном теперь еще больше времени, со слезами на глазах смотря как горит лампадка, освещая красный уголок. – Ангел мой, Ты можешь простудиться. – Катя ловким движением прикрывает окно, которое Николай открыл вот уже час назад. В кабинете было душно и скучно, а свежий ветерок как нельзя кстати бодрил. Цесаревич оторвал взгляд от бумаг. – К тому же уже почти шесть, и Марфа накрыла ужин…– Да, да, я уже иду. – Он встал, складывая все документы в папку и отставляя ее на край стола. Подняв глаза на жену, которая все еще стояла у окна и поправляла штору, он замер. Именно в такие минуты, когда Катя была занята маленькой мелочью, коею складывался уют в их доме, когда она вышивала или вязала, играла с сыном или просто читала, вдумчиво смотря в книгу – именно в эти моменты она была особенно прекрасной, нежной и женственной. И сейчас его больно укололо то, что лед никак не ломался. Этому нужно было положить конец. Здесь и сейчас. Великий князь легкой поступью подошел к ней, протягивая руку с мягкой улыбкой. Катя, наконец завязав узелок на завязке, чтобы штора и тюль не мешались, повернулась к мужу и непонимающе свела брови.– Позволите пригласить Вас на танец? – От той нежности, что звучит в его голосе, она не сдерживаясь улыбается. Ее ладонь осторожно касается его руки, и они становятся посреди кабинета, делая первый шаг в танце под музыку, которая известна лишь им двоим. Катя трепетно кладет голову на его грудь, тяжело вздыхая. – Прости меня, милый. Я люблю тебя. – Катя, любимая, для прощения нужна обида. А ее во мне нет. – Он целует ее, кружа в беззвучном вальсе, чувствуя, как юбка ее домашнего платья чуть касается его ног при движениях. – Я люблю тебя, мой милый Ангел. И всегда буду любить…