Глава 2.Часть 1. Оборотень. (1/1)

В ноябре тучи над Питером сгущаются с невероятной скоростью. Косматые тёмные вихри выстраиваются в целые ряды, готовые вот-вот разразиться холодным косым дождём или мерзкой и колкой моросью. Ноябрьскую погоду не любил никто?— кому удовольствие от слякоти и холода, заставляющего сменять осенние пальто на что-то более плотное? Листья с деревьев уже давно осыпались, редко где найти можно было небольшой клочок-напоминание об октябрьской теплоте в виде обрывка жёлтого листочка?— да и то не совсем жёлтого, испачканного грязью, сжатого и сморщенного. Всё отходило ко сну, и люди, чувствуя это, с каждым днём становились всё более неприветливыми и хмурыми. Всё посерело; панельные дома потемнели ещё больше от вечной влаги, да и население ничем от них не отличалось: тёмная одежда, скучающее и чуть раздражённое выражение лица поголовно у каждого. Тоску нагоняло буквально всё.Романов с мигренями уже боролся пару лет?— они отчего-то к нему прикипели сразу после внезапного ухода из семьи брата. С тех пор стабильно, примерно с середины ноября и до его конца приходилось терпеть жуткую головную боль и заранее запасаться таблетками?— правда, и те слабо помогали. Стоя на остановке в ожидании нужного автобуса, тоже приходилось терпеть и не подавать виду, что он готов вот-вот на холодный и сырой асфальт осесть. На часах всего девять, и впереди день, наверное, слишком долгий, чтобы бросать все силы на борьбу с мигренью сейчас.Вокруг полно таких же, как и он?— осунувшихся и раздражённых людей, все заняты мыслями о чём-то своём, у всех какие-то свои проблемы. Главная проблема Ника?— отнюдь не мигрени, его проблема заключается в пропаже брата. Это, вернее, и пропажей язык не поворачивался назвать?— Костя не пропал, Костя просто-напросто ушёл. Оповестил его, ещё школьника, попросил не искать. Вот его никто и не искал. Костя всё равно позор семьи, нахлебник и хорошо сделал, что ушёл наконец-то. Ник один в это всё не верил и просьбе брата не внимал, потому что не может того быть, чтобы Костя ушёл без должной на то причины и не выходил пару лет на связь. В полицию обращаться?— уже степень крайняя, да и четыре-пять несчастных открыток с красивыми цветами, которые тот выслал из абстрактного откуда-то на день рождения говорили о том, что с ним, кажется, всё в порядке.И всё же. Ник со своей должностью и репутацией хорошего журналиста хватался за любую странную новость и исколесил полстраны, сам не зная, чего конкретно хочет найти и добиться. Вошёл в ритм уж?— поручение от редактора, менее часа на сборы, переезды-вылеты на место событий, а там очевидцы, вопросы-вопросы-вопросы, стандартное ?Николай Романов, газета ?***?, ответите, пожалуйста, на несколько вопросов?..?. Уже до тошноты заученные алгоритмы действий и до мельчайших крупиц идеально подобранные слова. Смятая пластина шелестит пустотой?— последнюю беленькую таблетку аспирина он всухую проглотил ещё вчера, прежде чем получить сообщение от редактора с просьбой подскочить в редакцию к десяти.Автобус с горизонтальной красной полоской посередине?— пожалуй, единственное яркое пятно здесь и сейчас, да настолько непривычное, что глаза невольно режет. Романов думает, что к его годам было бы куда приличнее накопить себе на нормальный автомобиль и ездить с мнимым комфортом, но всё это кажется несравнимой бессмыслицей с его вечными командировками и хаотичной жизнью. Он только сейчас стал понимать Костю и даже отчасти понял, почему тот ушёл: никто из семьи не поддерживал подобный образ жизни, разве что младший брат Мишка ещё в гости заглядывает после учёбы иногда, рассказывает что-то звенящим голосом. Ник уже давно смирился с осознанием, что Мишка?— последний луч солнца, оставшийся в его жизни.Около двадцати минут шатает из стороны в сторону в невообразимой толкучке?— людей много, места мало, воздух душный, отдаёт чем-то приторно-тошнотворным, и Романову кажется, что мигрень его в этой духоте и убьёт. В автобусах, по правде говоря, ужасно неудобно с его ростом?— действительно, куда лучшим вариантом была бы своя машина, своё средство передвижения или такси, но Романов привык экономить примерно так же, как к своим мигреням. Единственным выходом было терпеть и ждать, пока что-то изменится.Он выпадает из набитого автобуса на холодную улицу. Контраст дикий?— щёки краснеют уже от мороза, Ник хмурится, чувствуя, как в волосах путается северный ветер, идёт скорее к нужному зданию. В этом районе огромное множество зданий самых разных бизнес-центров и офисов, а нужная ему редакция затерялась на их фоне, забравшись в самую середину. Романов ловко огибает офисных работников, таких же серых и однообразных, как всё вокруг, пытается игнорировать боль на фоне и слить всё в не особо волнующий, но совсем чуть-чуть раздражающий белый шум. Во что-то неважное.В здании редакции тепло и относительно уютно. Здесь всё пропахло запахом свежей бумаги и чернил, а с недавних пор?— ещё и горячего пряного кофе, и в этой атмосфере Ник позволяет себе ненадолго отогреться, расслабиться. Привычно кивнув охраннику, тот поднимается по лестнице, минуя сразу несколько ступенек и заранее зная, чем закончится эта встреча. У входа уже стояла сумка?— не совсем собранная, туда оставалось закинуть только ноутбук и зарядку, но тем не менее Романов уже был готов. Мишке оставалось позвонить, напомнить: ключ, вдруг что, у него имеется, а самого Ника пару дней, может, не будет. Он уверен?— точно не более недели, обычно его командировки надолго не затягиваются.Главный редактор, мужчина лет пятидесяти с проседью на бороде и висках, тяжёлым взглядом и в щегольской жилеточке, уже ждал его, перебирая какие-то бумаги, в непонятном порядке раскиданные на столе. Ник вошел после его короткого и чуть писклявого ?войдите?, остановившись недалеко от стола. Редактор вытянул в улыбке тонкие губы, разводя руками в стороны.—?Уж заждался,?— хохотнул тот, тут же вытаскивая какую-то папку из-под груза других. —?Мне тут позвонил знакомый участковый, навёл справки. Знаю, ты за такими новостями гонишься, поэтому я это тебе оставил,?— мужчина подал папку. —?Город Хибины, знаешь такой? На севере, лучше с собой одежду тёплую возьми, на тебя тут-то в этом пальто смотреть холодно, не то что там. В общем, там уже восьмой раз за два месяца пропадают люди. Лесок рядом есть, говорят, медведи, да и скорее всего так и есть, но нам ведь огласка важнее, а, Коль? Я знаю, что могу рассчитывать на качественную статью от тебя.Романов нахмурился. Папка в руках была довольно тяжёлой?— восемь полицейских отчётов, город далеко на севере, восемь случаев исчезновения людей. Странно?— то, что ему и нужно. Работа обещает быть действительно интересной: в этом городке он не был никогда, не слышал толком о нём, а тут ещё и загадочные исчезновения.—?Какие сроки? —?спрашивает хриплым голосом Ник, открывая папку. Первая же фотография?— окровавленный ствол дерева с тремя длинными царапинами, поразительно похожими на следы медвежьих когтей.—?До двух недель,?— редактор, неопределённо махнув рукой, уже занимается какими-то другими бумагами. —?Можешь быть свободен, это всё, что я хотел сообщить.Поблагодарив, Романов выходит из кабинета. Не верится, конечно, что он ехал в духоте целых двадцать минут только ради этой папки с документами, но хоть что-то интересное в ней есть. Нику и правда удаётся запихнуть головную боль на задний план, хотя бы ненадолго, пока идёт к остановке, всё так же ловко лавируя между редких прохожих и ловя на себе все самые холодные ветры, имеющиеся в Питере. Хибины, значит. Никакой связи между жертвами, сомнительное местное население и живописная природа?— Романов у себя уже на загривке чувствует морозное зимнее дыхание, чувствует, что одно-единственное пальто и свитер с высоким горлом где-то там, у полярного круга, его не спасут совершенно.Зато, может, он кого-то спасёт?— деятельность журналиста иногда к такому располагает. Придётся и в участок заглянуть, и, может, прицепиться к леснику какому-то?— словом, сделать всё, чтобы пролить свет на эту историю и написать статью. Ник провожает взглядом проезжающие мимо машины, сетует на головную боль и вспоминает, где дома лежит зарядка, чтобы собраться как можно быстрее. Две недели.Миша воспринимает его отъезд спокойно?— давно уже привык к этому, ко всем своим беспокойным старшим братьям; хмыкает только, пока Ник в сотый раз перепроверяет вещи.—?Ты чего такой шебутной в этот раз? —?младший сидит на диване в гостиной, обставленной со всем вкусом минимализма, закинув ноги на журнальный столик, и недоумённо буровит Ника взглядом.—?Да и сам не знаю,?— Ник всё же присаживается рядом, крутит в руках паспорт и билет на самолёт. —?Такое чувство, что эта поездка всё перевернёт.Миша косится на него и скептично хмыкает?— Ник не может его винить, он сам всегда был первым скептиком, хоть и работал в основном над статьями, посвящёнными чему-то мистическому. Тут кроется своё противоречие, этакий вызов самому себе: разобраться в каждом деле, вывернуть его наизнанку, доказать, что ничего сверхъестественного там нет?— так только, человечьи страхи и домыслы. Нику это удаётся хорошо ещё и потому, что позволяет чувствовать себя связанным с братом Костей, который в детстве любил ему рассказывать страшилки о монстрах, живущих под кроватью. Каждым раскрытым делом, каждой разоблачённой ?сенсацией? он будто бы говорит: ?Нет никаких монстров, Кость. Возвращайся?.Но брат всё не возвращается.Что Саша, что родители отказываются особо его обсуждать, а Мишка сохранил лишь детские воспоминания, которые мало что имеют общего с настоящим Костей. Почему-то мысли о старшем брате на пару с дикой головной болью одолевают Ника, как только он садится в такси?— до аэропорта он в этот раз добирается на машине, даёт себе крохотную поблажку. В зале регистрации ему и вовсе становится так плохо, что на мгновение перед глазами начинают кружить чёрные точки, но Романов всё же берёт себя в руки и проходит на посадку: нет времени пережидать разыгравшуюся как никогда мигрень, нет вообще возможности ждать, словно что-то подгоняет его на этот проклятый север, заставляет торопиться и нетерпеливо барабанить пальцами по краю иллюминатора.Лететь всего три часа, и он радуется, что народа в самолёте непривычно мало: полная тишина, ни детского сопения, ни переговоров в полголоса, даже соседнее место пустует, и потому можно спокойно заняться изучением информации. Восемь дел, похожи одно на другое с небольшими отличиями: в первый, третий и шестой раз пропали туристы, во все остальные?— местные, но в целом как под копирку: найдены вещи, зачастую разорванные, все в крови, на деревьях рядом?— следы от огромных когтей. Местное милицейское отделение выпустило заявление о том, что это всего лишь медведь, что такое уже было раньше, но звучит это, по мнению Романова, не особо правдоподобно: он успел ещё до отъезда сравнить это с медвежьими следами, и эти явно крупнее.Слишком мало информации в этой папке, чтобы предполагать определённый вариант: может, это и правда медведь, но излишне крупный и голодный, не впавший в спячку? Или же это маньяк, таким образом скрывающий следы нападения? Чёртов Тэд Банди, только заманивает жертв не гипсом на здоровой руке, а криками о помощи?— а потом утаскивает их в лес? Николай набрасывает примерные варианты в маленьком рабочем блокноте, который повсюду носит с собой, заодно создаёт и список дел по прилёте: гостиница, душ, милиция.А дальше как пойдёт.Он не стал рассказывать об этом брату, но на самом деле вспомнил, где слышал название этого городка?— одна из Костиных открыток оттуда, и та лежит у него сейчас как закладка в блокноте. На ней вид на горы и крохотные дома рядом с ними. Что Костя делал там несколько лет назад? Что искал? И найдёт ли сам Ник следы своего брата, не забросив при этом редакционное задание? Голова у него идёт кругом от вопросов, от того, как хочется одновременно начать действовать и завалиться спать, чтобы хоть ненадолго усмирить боль. Когда папка подходит к концу, Романов упирается взглядом в иллюминатор: вид Петербурга под крылом самолёта приелся уже давно, поэтому гораздо интереснее вглядываться в открывающийся вид, когда полёт уже подходит к завершению.Перед ним простирается огромная белая пустошь: ровный слой снега, укрывшего землю, кое-где разбросаны крохотные точки посёлков, которые с такой высоты не разглядишь, то тут, то там виднеются исполинские леса, не до конца ещё погубленные человечеством и тоже укрытые снегом, будто одеялом. Нику интересно, можно ли будет на такой высоте разглядеть хотя бы издали полосу стального Северного Ледовитого, но нет, впереди?— сплошная белизна.Огромные махины гор он замечает вдалеке, только когда они уже идут на посадку?— аэропорт находится в соседнем с Хибинами городке, название которого Романов даже не удосуживается запомнить; от него?— меньше часа езды до самих Хибин, что по столичным меркам выглядит совсем уж пустяком. Приходится вновь брать такси?— после перелёта дышать становится тяжело, да и голова, кажется, изнутри трещит по швам. Пожилой таксист в разбитой шестёрке с ёлочкой на зеркале и иконками на приборной панели сочувственно поглядывает на него:—?В первый раз?—?Что?—?В первый раз у нас? Журналист, наверное?Романов удивлённо поворачивается к нему от окна:—?Откуда вы узнали?—?Дышите тяжело, точно не местный?— у нас тут кто живёт, у тех лёгкие, как кузнечные меха, особенно у хибинцев,?— таксист посмеивается,?— кислорода же в горах мало, привыкаешь дышать по другому и, ну, не замечаешь даже, а вот вас всех, пришлых, сразу видно, вы как эти, которые с болезнью такой ещё…—?С астмой? —?Ник, несмотря на усталость, чувствует, что стоит поддержать разговор, — привычка ?на всякий случай?: говори с таксистами, продавцами и уборщицами, и кто-нибудь обязательно сболтнёт что-то важное.—?Во-во, точно, астма,?— пока стоят на светофоре, таксист протягивает ему руку, и Романов без промедления её жмёт. —?Меня Юрой зовут.—?Николай.Юрий, очевидно, везёт его через центр городка, комментируя всё, что на глаза попадётся: небольшая площадь с мемориалом, по одну руку высокое здание официозного типа оказывается геологическим институтом, по другую — кинотеатр, единственное развлечение во время полярной ночи. Все маленькие города, в которых Ник был, похожи между собой, и этот?— не исключение; в нём типичные пятиэтажки советского типа, серые, монотонные, соседствуют с такими же пятиэтажками тех времён, когда по краям добавляли побольше лепнины, думая, что это красиво. Но чем он отличается, так это упавшей, всем весом навалившейся темнотой?— не обычными сумерками, а такой плотной и осязаемой, что Нику кажется, будто из-за неё и задыхаешься, а не от недостатка кислорода.Его внимание привлекает стоящая на площади ёлка, окутанная гирляндами и хоть немного добавляющая света.—?Не рановато ёлку ставите?—?А чего нам,?— Юрий жмёт плечом, даже не смотря в ту сторону,?— у нас зима, посчитай, круглый год, мы её и не убираем даже.Ник не может понять, сколько в этой шутке правды, и вежливо улыбается.—?А почему решили, что я журналист?—?А потому… Погоди, вот мост, видишь, сейчас по нему поедем, и до Хибин по прямой, считай… Так вот,?— длинный железнодорожный мост грохочет проезжающим снизу поездом, пока они выезжают из одного города на дорогу в другой,?— у тебя сумка всего одна, лёгкая, пальто это твоё, опять же. Не турист, не геолог?— геологи в институт в нашем городе едут сразу, а в Хибины уже потом, на выезд, так сказать, там же жить негде?— все квартиры и гостиницы теми же туристами и заняты, когда сезон наступает. Может, ты и по делам приехал, кто знает, но взгляд у тебя цепкий больно, а последние пару недель только и говорят, что о нападениях.Сработала предсказуемая схема?— вот, таксист уже сам к нападениям подобрался, и спрашивать не пришлось. Ник уже в голове цепочку вопросов выстраивает и брови чуть приподнимает в одобрении и в подтверждение слов таксиста.—?Раскусили меня,?— улыбается добродушно, точь-в-точь затишье перед бурей из странных вопросов. Юрий кажется мужчиной не столь глупым, но на это ведётся, хмыкнув довольно. —?А что там по поводу нападений? Есть ли какие-то догадки, может?—?Да какие догадки? Одни думают?— медведь ходит, здоровый такой, килограммов за триста, другие, ну, местные наши, всё нечистую силу винят, как обычно,?— мужчина, отмахнувшись, немного ускоряется. На пустом и тёмном шоссе ни поста ГАИ, ни других машин, которые как-то бы могли помешать. Нику совсем немного интересно, сколько Юрий уже здесь таксистом работает, сколько раз отвозил туристов в Хибины, сколько раз по этому шоссе проезжал. Кажется, много?— каждая реплика об окружающих объектах кажется точной и уверенной, словно и правда повторяли её не в первый раз.Ник хватается за последние слова с интересом.—?Нечистая сила? А что там?—?Чёрт разберёт, журналист, я сам в медведя больше верю. Они всё толкуют про месть богов, язычники эти, говорят, люди исчезать не перестанут,?— хорошее настроение Юрия выветрилось в приоткрытое окно автомобиля, и Романов, на самом деле, не был этому удивлён. Напряжение в городе было ощутимо ещё при въезде. —?Бред всё это, пошёл бы охотник какой, да застрелил бы этого медведя, и дело с концом.—?Напишу статью, вот, может кто и возьмётся,?— старается ободрить собеседника Ник, но мужчина только смеётся снисходительно и, махнув рукой, сворачивает в последний раз, въезжая в город.На некоторое время, возможно, впервые за всю поездку, в машине воцаряется тишина. Из магнитолы слабо-слабо шансон играет, какие-то уж совсем заезженные треки, судя по всему, на диск записанные. Ник за сменяющимися пейзажами за окном наблюдает: огни города мелькают где-то далеко-далеко, за снежными сугробами и белой снежной полосой. Свои часы, стянутые ремешком на запястье, показывают только третий час дня, но за окном уже непроглядная темень. Его водитель к таким условиям уже, судя по всему, привык, но только что приехавшему из Питера Романову как-то странно. Конец ноября только, всего пара дней до начала двенадцатого месяца в календаре.—?Тебя возле гостиницы высадить? —?спрашивает Юрий, когда на горизонте начинают появляться здания. Такие же пятиэтажки, небольшие магазины, подсвеченные яркими неоновыми вывесками, горящие глазами-окнами квартиры.Ник не сразу на вопрос отвечает?— на пару секунд позволяет себе забыться в этом зрелище и утонуть в этих огнях, в попытке людей вернуть на землю подобие дня.—?Да, наверное,?— кивает в конце концов тот, бросает взгляд себе за плечо с желанием удостовериться, что багаж всё ещё на месте. —?У вас участок милицейский до скольких работает?—?Не интересовался я как-то,?— мужчина пожимает плечами, сворачивая на более оживлённую улицу, где дорога подсвечена фонарями и виднеются уже редкие прохожие, кутающиеся в тёплые куртки. —?Часов до семи лучше успеть все свои дела сделать, а по ночам в городе не шататься.—?А в городе что, тоже небезопасно?—?Да ходят тут люди странные. Лесник наш иногда приходит за продуктами, ему только местные рады. Да и холодно по ночам, но твоё пальто тебя и днём не спасёт.—?А лесник медведя не боится?—?Он такой, что, если бы хотел, медведя загрыз бы,?— Юрий, хмыкнув, указывает рукой в сторону здания с красивой белой отделкой и колоннами. —?Участок, кстати, красивое здание.—?Красивое,?— соглашаясь, кивает Романов, голову опускает на блокнот в руках. Всё ещё руками его греет?— из дома не взял ни перчаток, ни чего-тёплого, ручка валяется где-то с остальными вещами. —?Надо будет лесника вашего проведать в таком случае.—?Э, нет, журналист, этого я тебе точно не советую. Мало ли что у человека на уме, да и эти нападения. Не суйся ты в лес этот,?— Юрий настороженно на него поглядывает, объезжая растянувшуюся кольцом улицу. —?В милицию?— иди себе на здоровье, с местными говори, а в лес не ходи лучше. И ты пропадёшь.—?Тут уж как получится,?— отзывается Ник приглушённо, замечая, что такси сбавляет ход, останавливаясь у входа в здание. Чуть выше пятиэтажек в советском стиле, окна?— широкие, зашторенные, на первом этаже свет во всех окнах горит, на небольшом козырьке над входом изящная горящая надпись ?Отель?.Романов из кармана бумажник достаёт?— четыре ровные купюры передаёт водителю, оговоренная заранее сумма приятной поездки. Хоть что-то этот разговор дал, хоть какие-то краткие сведения о городе, его населении и странных нападениях. Так сказать, из первых уст, самое свежее и достоверное.—?Спасибо вам большое,?— уже достав свои вещи, улыбается Ник, закидывая на плечо рюкзак.—?Да не за что,?— снова отмахивается мужчина, зажимая в зубах сигарету. —?Но ты меня всё же послушай. Не ходи в лес.На эту реплику Ник лишь улыбается неловко, поворачиваясь ко входу и быстро направляясь к свету. О его появлении оповещает звоночек, подвешенный над дверью?— о том, как встрепенулась девушка за стойкой, можно было бы подумать, что гостей тут не так много. Ник клянёт мигрени в очередной раз, направляясь к регистрационной, и себя тоже немного за то, что успел позабыть про головную боль в такси.Свободны почти все номера?— Ник выбирает стандарт, лишних денег на люкс тратить не хочется, но и эконом уже как-то слишком. Что-то внутри дёргается надорванно и разбивается, когда в голову шальная мысль приходит и тут же материализуется таким же надорванно-разбитым вопросом:—?А вы тут давно работаете?—?Года четыре,?— отвечает спокойно брюнетка, заполняя необходимые документы.—?У вас здесь никогда не останавливался Константин Романов? Девушка ресницами хлопает и хмурится чуть, словно пытаясь вспомнить, а затем сочувствующе головой качает.—?Не помню такого, может, был, может, и не было.Ник кивает в знак благодарности, подпись свою в анкете ставит и забирает ключ. Вещи тащить нужно всего лишь на второй этаж, да и номер не в самом конце коридора?— Романов добредает устало, не с первого раза ключ в замочную скважину вставляет, но в конце концов заходит в номер, прикрывая за собой дверь. Небольшая кровать у стены, плотно зашторенное окно, своя ванная комната (Ник неимоверно радуется наличию горячей воды?— хоть как-то согреться нужно), некоторые другие удобства?— сойдёт на неделю или полторы, да и цена неплохая.Вещи Романов разбирает уже на автомате. Голова забита совсем другими вещами, покоя не даёт разговор с Юрием и его слова про лес. Сказали туда не ходить, но это уже что-то вроде природного, естественного инстинкта?— делать всё наоборот, пойти в этот чёртов лес, рискнуть ещё раз, просто чтобы самому себе что-то доказать, поговорить с лесником этим. Шанс нападения вряд ли столь велик, как об этом все говорят,?— у Ника, правда, никаких подтверждений этому нет, кроме собственной надежды, но это уже что-то. Завтра уже в полицию пойдёт?— где-то около полудня, в самое светлое время, а после?— у местных спросит дорогу к лесничему домику. И плевать, что другие говорят, он до правды любой ценой докопается, тема статьи интересная, и обнажить истину этих нападений он просто обязан. Если не ради себя, то ради Кости?— Кости, который здесь точно был, может, просто не в этом отеле остановился. Открытка отсюда?— искал, может, что? Если да, то нашёл ли? Это ли то, за чем сейчас Ник гонится?Вопросы мигрень не успокаивают, а лишь сильнее раззадоривают. Романов массирует виски, ищет по карманам брюк и кармашкам чемодана и рюкзака таблетки?— они-то на такие случаи всегда в запасе лежат. Удача ему сегодня улыбается, пластинка аспирина находится на самом дне рюкзака, уроненная за подкладку. Дети в Новый год радуются примерно так же, как он сейчас. Полярная ночь сознание немного сбивает с толку?— клонит в сон то ли от этого, то ли от двух таблеток аспирина, но Ник едва ли не впервые в жизни поддаётся уговорам уставшего организма. Кровати в этом отеле мягкие и одеяла тяжёлые, удобные?— переодевшись, он сразу под одно такое забирается и глаза закрывает.Сон приходит почти сразу.Снится ему что-то незнакомое, что-то, что во сне кажется родным и, почему-то, очень важным. Он бредёт по сумрачному лесу?— ни день, ни ночь, сплошная серость на краю зрения, будто туман и не туман одновременно; снег доходит ему до колен, когда он сходит с тропы, но почему-то совсем не холодит ноги. Ник чувствует на плечах вес своего пальто, в руках у него привычный блокнот с ручкой, и он всё оглядывается в поисках……чего-то.Ощущение, что кто-то смотрит ему в спину пронзительным, тяжёлым взглядом, не пропадает. Между лопатками будто жжёт уже, хочется оглянуться, встретиться глазами, позвать неведомого наблюдателя, но Романов лишь крепче сжимает блокнот в руках и углубляется в чащу. Инстинктивно понимает, что если обернётся, то не пройдёт проверку.Вот только проверку на что? Он уходит всё дальше?— шагает сквозь сугробы, не чувствуя ни усталости, ни холода, снег, как вода, принимает его в себя и мягко отпускает, не нанося урона; деревья, немые стражи леса, расступаются по обе стороны от него, словно сопровождают в этой молчаливой гонке с чужим взглядом. Ник не задыхается, но вскоре теряется во времени и пространстве, всё становится сплошной белой полосой, нескончаемой, непреодолимой. Стоит ему остановиться на секунду, как за спиной слышится глухое раскатистое рычание, и, хотя он никогда не встречался с дикими животными в природе, он понимает: там, позади него, волк.Смотрит. Скалится. Рычит.Ноги несут его дальше, волосы встают дыбом, ощущение ирреальности происходящего пропадает, стоит ему услышать рычание ближе, громче, чем в первый раз. Снег начинает забиваться в ботинки, тянет отяжелевшие полы пальто вниз, тормозит любое его движение, и Ник в конце концов, замерев посреди нигде, разворачивается, чтобы……открыть глаза в своём номере. Белый потолок приветствует его трещиной посередине, комната, укутанная в темноту, как в шаль, наполняется звуками с улицы: снегоуборочная машина, взрыв детского смеха. Он садится на краю кровати, потирая лицо ладонями и вслушиваясь в звуки чужой жизни, только чтобы немного прийти в себя. Сон всё ещё ощущается кожей слишком настоящим; будоражит его, заставляет выпрямить спину и не оглядываться первые минуты после пробуждения. Ник бросает взгляд на часы на прикроватной тумбе, типичной для меблировки отеля: девять часов, но чего? утра ли? вечера? За окном, когда он всё же решается?— взрослый ведь мужик, а тянет, слыша ещё отдающееся в ушах предупреждающее рычание,?— оглянуться, царит кромешная темнота, разбавляемая лишь золотом фонарей, в свете которых, как сумасшедшие, мечутся в хаотичном танце снежинки. На улице никого нет.Он спускается вниз, на ходу пытаясь проснуться окончательно, зевает, едва не вписываясь в косяк. Дышать и правда немного тяжело, похоже на то, что с ним было, когда они семьёй ездили кататься на лыжах в Альпы: кислородное голодание, кажется. Голова болит, но в этот раз это не родная уже мигрень, а едва заметное гудение где-то в стенках черепа. Выглядит он, видимо, и правда не очень, сонный и встрёпанный, раз администратор по имени Катя сочувственно смотрит на него, когда он уточняет, что вообще на улице: день или ночь.—?Девять утра,?— улыбается она едва заметно, когда Романов, подняв в удивлении брови, рассматривает тёмную улицу. —?У нас всегда так, привыкайте.Ник кивает?— он уже в курсе полярной ночи, просто видеть это своими глазами всё равно оказывается не готов. Для него, как и для жителя любого другого, более южного места, это необычно, но не так давяще, как он ожидал. Не хуже призрачного взгляда из сна.На улицу он выбирается к полудню?— темнота не отступает полностью, почти не сдаёт свои позиции, но милостиво уступает серой пелене дня недолгие пару часов. На горизонте всё так же не видно ничего, кроме гор, и Романов наконец может разглядеть их не просто из окна проплывающего мимо автомобиля. Горы высокие, укутанные в покрывало снега. Их нельзя назвать громадными, как в Швейцарии, они не скрывают собой полностью небо, скорее, доходят до середины, образуя вокруг города почти полное кольцо?— остаётся лишь дорога, по которой сам Ник приехал сюда.Получается, что город находится в своего рода котловане, и сам похож на маленькую гору, потому что постоянно идёт то вверх, то вниз. Количество лестниц на улицах впечатляет?— они длинные, чтобы спуститься с одного уровня города на другой, нужна сноровка и ловкость: ступени, как и поручни, заледенелые и оттого невероятно скользкие. Ник устаёт уже через десять минут ходьбы, пока пытается добраться до милицейского участка, расположенного почти в самом центре города, слишком далеко от гостиницы, и ему начинает казаться, когда мимо бодро скользит бабуля далеко за восемьдесят, что в этом городе сплошные сверхчеловеки.Обычные здесь бы не выжили.***В милиции Хибин из хорошего?— только красивое здание, украшенное по фасаду лепниной советского прошлого, и с массивными белыми колоннами перед входом. Всё. Больше там ничего нет: ни милиционеров, которые пошли бы на контакт, ни пресс-службы, сотрудничавшей с журналистами.По итогу его просто выставили вон, не дав никаких пояснений, да ещё и штрафом пригрозили, если он полезет не в своё дело. Говорил с ним неприятный парень, явно на пару лет самого Ника младше, слишком наглый и самоуверенный благодаря погонам на плечах. Он отверг все его предложения о помощи и в итоге едва ли не матом послал, когда Романов заикнулся о желании посмотреть на дела пропавших. Такое отношение к журналистам для него не в новинку, но всё же остаётся липким ощущением недосказанности, пониманием того, что тут явно что-то скрывают.И Ник не будет Ником, если не выяснит, что именно.Наручные часы показывают без пяти минут два, когда он устраивается за столиком одного из немногочисленных кафе в центре, обычной сетевой ?Шоколаднице?, находящейся на первом из двух этаже торгового центра. Горячий бок чашки согревает ему пальцы, пока Ник, подключившись к сети, отбивает Мише ?холодно просто жуть, пошёл покупать себе куртку?. Миша в ответном сообщении подкалывает его, и Ник успокаивается, зная, что брат в порядке.У самого Ника не так много друзей, и особенно таких, которым можно было бы рассказать о ходе расследования, так что он убирает телефон в карман и залезает в интернет, периодически кляня на чём свет стоит зависающий ноутбук и слишком медленный интернет.Он находит карту города так же быстро, как и прилежащих гор?— названия странные, дикие его слуху: Айкуайвенчорр, например, язык же сломать можно. На другой карте он наконец находит то, что искал: карта лесных троп, туристических маршрутов и аккуратно помеченный дом лесника, к которому он как раз и собирается. Снаружи уже темнеет, но Романов, поразмыслив, решает не откладывать визит: номера лесника нигде нет, а вечером он скорее должен застать его дома, чем днём. Вопреки тому, что написал брату, за курткой он так и не заходит, но, забросив в гостиницу ноутбук и взяв фонарик, плотнее натягивает перчатки и поднимает воротник, прикрывая оголённое горло.Гостиница стоит всего в квартале от начинающейся кромки глубокого тёмного леса; когда он подходит к тропе, глубоко протоптанной в снегу, явно ухоженной и часто используемой, дорога ещё не кажется опасной: судя по карте, часть леса, прилегающая к городу, давно облагорожена под парк; всюду на протяжении этой и ещё нескольких троп горят фонари, виднеются укрытые снегом скамейки с фигурными спинками. Эту часть он проходит бодро и быстро, встречает на своём пути то лыжников, то парочки, гуляющие под тусклым и блёклым светом выступающей на небе луны. Возникает ощущение, что все они?— сговорившиеся о тайном ночные гулёны, хотя Ник помнит, что на улице на самом деле день ещё в самом разгаре.Не по себе ему становится, только когда он сворачивает наконец с популярной тропы в глубь, подсвечивая себе фонариком путь до сторожки лесника.Ник жалеть начинает, что за курткой всё же не зашёл. Связь на телефоне с каждым шагом всё хуже становится?— в конце концов пропадают все полосочки и красный крестик ясно даёт понять, что, даже при большом желании, никому Романов не дозвонится. Так неудачно у него репортажи ещё никогда не начинались. Сначала неудача в полиции, а теперь это всё. Гнетёт полярная ночь, мигрень, решившая внезапно снова к нему вернуться, собачий холод?— не зря на него, в пальтишке тонком, так странно люди смотрели где-то шагов с пятьдесят назад. Всё вокруг кажется каким-то нереальным, кажется галлюцинацией: Ник убеждён, что прошёл около пятидесяти шагов, но свет фонарей широкой аллеи уже почти не виден за деревьями и пеленой изредка вздымающегося ветром снега.Ник надеется, что идёт не зря. Что лесник чёртов окажется дома и что ему не придётся его дожидаться, надеется, что удастся хотя бы поговорить о нападениях и узнать что-то важное. После мыслей о нападениях становится совсем немного не по себе?— он в очередной раз забрался в какой-то беспросветный кошмар, он за полярным кругом ночью выбрался в лес, в который его настойчиво просили не ходить. В лес, где уже погибло восемь человек, среди них и туристы. Романов, может, помолился бы, не будь таким ярым атеистом. Ноги тонут в снегу?— хорошо, что хоть ботинки высокие и не особо мокнут, но то, что тропы, привычной и протоптанной, уже нет, вгоняет в лёгкую панику.Дело оказывается не таким простым, каким казалось ранее. Ему бы сейчас развернуться и пойти обратно?— напишет пару абзацев о том, что это действительно медведь, и уедет обратно в свой промозглый Питер, который, по сравнению с Хибинами, прямо-таки солнечная Филадельфия. Ник не знает, почему продолжает идти вперед. Не знает, но упрямо зажимает рукой воротник пальто, закрываясь от ветра, и сжимает в руке телефон с фонариком крепко, чтобы не выпал в снег. Дальше собственных шагов не видать ни черта, всё сливается в какое-то белое марево, опутывая снежной метелью и прошибающим холодом. Романову кажется, что у него прямо сейчас не то что зубы, но и рёбра от холода стучат, да и в целом он не мёрз так даже в детстве, когда с соседскими детьми в снежки допоздна играл.Тогда, по крайней мере, было весело.Сейчас же у Ника есть только он сам, бесполезный телефон, мерзкий и липкий страх, перекрывающий дыхание (Ник старается убедить себя в том, что это всего-навсего кислородное голодание), и холод. Ни разу не гиперболизированный холод?— сразу на ум лезут всякие статьи про обморожение и переохлаждение, о том, что он, наверное, протянет ещё три шага и упадёт, а в таких темноте и холоде найдут его ещё не скоро. Найдут?— в новости попадёт, а таксист Юрий ещё и рукой махнёт. Говорил же.Тропа виляет и теряется среди деревьев. Она кажется убранной?— очевидно, снег лежит здесь недавно, потому что кругом его едва ли не по пояс, а здесь почти по щиколотку. Ник почему-то думает, что эти снежные горы в себе уже точно что-то скрывают?— чьи-то потерянные вещи, может, норы зимующих животных или чей-то разодранный труп, какого-то пропавшего туриста, которого ещё не успели найти. Мысли неутешительные, но у Ника других сейчас нет?— только это и отчаянное желание просто дойти до этой хижины, которая теперь представляется в голове мифическим домиком на курьих ножках.В снегу может скрываться не только чей-то труп?— Романов весь белый свет клянёт в голос, чувствуя, как земля уходит из-под ног и жутким калейдоскопом мелькают перед глазами белые вспышки фонарика. Телефон ускользает из рук и тонет в снегу где-то рядом, Ник и сам не сразу понимает, что произошло, чувствует только, как от резких движений голова снова начинает жутко болеть и всё тело стынет, так же, как и телефон, проваливаясь в снег. Больше всего Романов клянёт себя за иррациональное, но сильное и навязчивое желание остаться лежать в снегу и не подыматься вовсе. Всё в целом идёт отвратительно: он дезориентирован из-за этой полярной ночи, с жуткой мигренью, в темноте и среди леса, где кричи-кричи?— не докричишься. Закрыть глаза и уснуть здесь кажется довольно хорошей идеей для измотанного болью мозга, учитывая то, что в последние дни Ник только так с мигренями и справлялся. Вышел, конечно, репортаж сделать. Главный редактор точно не будет особо заинтересован в деталях этого следствия, и ни премии, ни повышенной зарплаты ему не видать как своих ушей или — конкретно сейчас?— хоть какого-то огонька, который бы мог дать надежду и мотивацию подняться.Ник, хватаясь за снег замёрзшими руками, садится. Пальцы стремительно холодеют, и почувствовать что-то на ощупь трудно, а попытка найти телефон, который, вероятно, от влаги выключился, с большой вероятностью обернётся провалом. И с большой вероятностью с дорогой техникой и вовсе уже можно попрощаться. Попытка встать на ноги остаётся безуспешной?— левую лодыжку словно кто-то зажал в тиски, скручивая и пронизывая арматурой одновременно. Вывих минимум?— неутешительно решает Романов, отряхивая штанину от снега. День (или ночь?) окажется совсем ужасным, если прямо сейчас на него выйдет медведь и раздерёт к чертям.Шаги в нескольких метрах от него в звенящей ночной тишине зимнего леса разносятся, пожалуй, слишком хорошо?— Ник тут же замирает, прислушиваясь. Сердце стучит, как бешеное, все мысли передуманы буквально за долю секунды, только вот жизнь перед глазами не проносится, как об этом говорят,?— у Романова для этого слишком голова болит.—?Вот чёрт,?— хрипит кто-то уже совсем рядом. Снег морозно трещит под чужими тяжёлыми ботинками, и Романов успевает только голову запрокинуть, чтобы разглядеть перед собой чьё-то лицо. —?Ты чего тут расселся в такую холодину? Да ещё и пальто тонкое, ты чего?—?Ногу подвернул,?— голос сиплый после долгого молчания. Других оправданий у Ника нет, да и вряд ли бы его стали слушать. У мужчины тёплая куртка с камуфляжным принтом, вязаная шапка и высокие сапоги?— так, наверное, полярники одеваются, но отсюда до полюса рукой подать. Ещё через плечо перекинут ремешок от винтовки. Охотник, наверное, но Романов рад любой компании. В такой ситуации?— особенно.—?И как умудрился? —?вопрос скорее риторический, и Ник его игнорирует, наугад проводя рукой по снегу в попытке найти телефон. Покрывшийся тонкой коркой льда снег поддаётся с трудом и Романов скорее окончательно себе ладонь изрежет, чем найдёт телефон. —?Пошли, вставай давай, у меня тут дом недалеко.Мужчина, присев рядом, тянет его наверх за руку с удивительной силой. Тщедушный Ник для него, наверное, не тяжелее тушки какой-то дикой утки?— охотник, просунув руку ему за спину, придерживает, помогая выбраться из небольшого оврага, в который угодил Романов.—?А вас как зовут-то?—?Паша.—?Николай.—?Занесло же тебя, Ника,?— ворчит Паша, помогая переставлять ноги в высоком снегу. —?Шастаешь по лесу. Не знаешь разве, что опасно сейчас?—?Я поэтому и здесь, я журналист,?— таким же тоном ворчит в ответ Романов, хватаясь замёрзшими и еле сгибающимися пальцами за чужую тяжёлую куртку. —?Шёл к леснику, мне надо узнать, что здесь у вас происходит.—?Да мне бы самому знать, что здесь у нас происходит,?— Паша перехватывает его поудобнее и оглядывается тревожно по сторонам. —?Повезло тебе, что лесник здесь я.—?Вот уж действительно повезло,?— Ник мысленно всё ещё к потерянному телефону возвращается, думает, что ни брату не сможет позвонить, ни главному редактору. Нога и голова болят ужасно, замёрз и промок до нитки, два-три дня до какого-нибудь воспаления лёгких или жуткой простуды.Больше болтать обо всём да ни о чём сил нет. Меж тем снег начинается?— с неба пушистые хлопья сыплются сначала понемногу, игриво кружа в темноте серди деревьев, но минут спустя начинается довольно сильный снегопад, присыпая плечи и голову белым холодным одеялом. Паша держит за пальто крепко, не позволяя обратно в снег упасть, а Ник старается идти быстрее?— окочуриться вместе с лесником прямо здесь не хочется. Идти действительно тяжело. Романов этого раньше явно не ценил в своем Питере с расчищенными от снега улицами и в удобной обуви. Только теперь жалеть уже поздно.—?На карте дом казался ближе,?— замечает, переводя дыхание, Ник, когда Паша учтиво отмечает, что всего минут десять идти осталось.—?Так там не дом, а четыре стены и крыша из листа железа,?— отвечает лесничий почти весело. —?Как там жить зимой-то? Вот тот дом?— это да, жилище. Сам увидишь.Романов на эту реплику только хмурится. Смерть, кажется, уже совсем в затылок дышит, а этот Паша весел, как будто у них праздник какой-то. Забавляет лишь мысль о том, что, если он прямо тут потеряет сознание, лесничему придётся тащить его до дома самостоятельно. А может, и не придётся, может, Паша его тут бросит, а потом скажет, что никого не встречал, а Ник насмерть замёрзнет. Жизнь?— непредсказуемая вещь.И всё же Паша не соврал: до дома оставалось действительно десять минут, и оказался он неожиданно неплохим для лесника. В темноте рассмотреть очертания двухэтажного дома было не трудно. Трудно?— полноценно оценить его масштабы, учитывая, что свет нигде не горит и фонарика у Паши не было. Это насторожило только сейчас?— неужели лесничий здесь настолько хорошо ориентируется, что даже фонарик и карта не нужны? Взобраться на две ступеньки крыльца для человека с вывихнутой лодыжкой?— дело до отвратительного трудное, Ник едва ли не скрипит от боли зубами, всё же останавливаясь у двери и ожидая, пока Паша откроет. Вокруг?— только лес, снегопад и угрожающая тишина. Не страшно ли самому здесь?Паша на входе чинно стягивает ботинки, но Ника останавливает?— травму тревожить не хочется. Свет разливается в коридоре от одной-единственной лампочки без плафона. Коридор длинный, заканчивается коморкой какой-то и лестницей на второй этаж?— Ник рассматривает всё с интересом, опираясь плечом о стену и стягивая пропитанное талым снегом пальто.—?Пальто. Ты надел сюда пальто. Мужик, ну ты даёшь конечно,?— комментирует очевидное Паша с громким смешком. —?Из какой столицы к нам приехал, журналист, из той, что южнее или северней?—?Из северной,?— Ник даже не обижается на такую реакцию?— сам сглупил, нужно местных слушать было?— с курткой, по крайней мере. —?Но называть Питер северным после того, как я тут у вас побывал, теперь, наверное, язык не повернётся.Паша одобрительно смеётся, убирая его пальто на вешалку и помогает опереться на плечо, чтобы пройти по коридору. Первый этаж оказывается не таким маленьким и закрытым, как Ник думал: сбоку открывается вид на, наверное, гостиную, попадается пара дверей в другие комнаты и рядом с каморкой и лестницей обнаруживается кухня. Она достаточно большая для одного человека, выглядит аккуратно и уютно, со всеми скатертями на столе, прихватками и прочим. Может, лесник не один тут живёт, а с женой и детьми? Слишком это похоже на картину семейного быта, где пекут блины и в гостиной по телевизору ранним утром уже идут мультики.Лесник, пока он, устроившись в углу на диване, осматривается, успевает смотаться за аптечкой и ставит её на стол. Всё у него как-то словно само собой получается?— чайник закипает, где-то фоном начинают шуметь новости в ящике, да и нога Ника оказывается осмотрена в считаные минуты.—?Растяжение и, возможно, вывих, но тут я не ручаюсь,?— Паша без куртки уже выглядит не таким грозным, но всё ещё крепким, основательным и серьёзным. У него тёмные глаза и короткий ёжик волос, а на свитере глупый рисунок с оленями, и Романов, при всей абсурдности ситуации, улыбается. Лесник задумчиво смотрит в окно, машинально заваривая им чай из пакетиков. —?Я мог бы отвезти тебя в больницу, но только завтра, в такую метель если отсюда поехать, можно влететь куда-нибудь или тупо застрять, и тогда всё, пиши пропало, обморожение, смерть, к утру два трупа. Придётся тебе ночевать тут, а завтра, если что, будем подмогу вызывать.—?А доедут? —?Ник благодарит за чай и, в целом, за всё, медленно отогреваясь в тепле дома и прислушиваясь: не зазвучат ли где детские голоса, не войдёт ли на кухню миловидная блондинка, улыбаясь с порога.—?Эти-то? Доедут. Расчистят дорогу, сами тебя заберут,?— новый знакомый устраивается за столом, напротив Ника, внимательно его изучает. —?Я редко в город выбираюсь, времени, знаешь ли, не особо хватает. Но слухов уже наслушался. Ты тоже приехал узнать, не медведь ли это, или пытаешься раздуть сенсацию и заработать?Паша говорит достаточно резко, но не неприятно. Скорее как человек, которого в первую очередь задолбали этими расспросами. Романов решает, что скрывать ему нечего: рассказывает, что его газета занимается в основном опровержением мифов, а не их подпиткой, что он сам больше всего любит разгадывать загадки, показывая, что ничего сверхъестественного там нет. Паша ухмыляется, глядя на него:—?Так ты что-то вроде Скуби-Ду, но без Скуби и без команды? Где же твой фургончик с яркой раскраской? —?но выходит у него это беззлобно, как дружеское подтрунивание, и Ник так же усмехается в ответ.—?Потерял по дороге.Сам того не замечая, отогреваясь не первой уже чашкой чая, начинает рассказывать про наиболее запомнившиеся случаи из работы, аккуратно обходя тему брата и всё, что может быть с ним связано, потому что он никогда и никому об этой истории не рассказывает. Особенно малознакомым мужикам, живущим в лесной глуши.—?Да не в глуши я,?— фыркает Паша, по фамилии, как выяснилось, Пестель?— странная фамилия для странного места, когда Ник упоминает расположение его дома. —?Этот дом мне по наследству достался, а та избушка, ты б видел, она на честном слове и соплях держится. Я там появляюсь иногда, но у меня здесь и телефон для связи с начальством есть, и всё, что для работы нужно. Да и проще так, я вроде как в центре леса, всё рядом, всё контролирую, но около дома дорога грунтовая, которая к шахтам ведёт, на машине от города десять минут. Удобнее.—?И ты один здесь живёшь?—?Да, раньше ещё племяш с сестрой приезжали,?— Паша отводит глаза к окну, за которым метель, кажется, только усиливается. —?Сейчас пока как-то так. А ты чего не позвонил мне, не договорился о встрече?Ник непонимающе хмурится?— он звонил несколько раз, прежде чем решился на эту самоубийственную вылазку, но в трубке не слышно было даже гудков. Пестель после его слов бросается в коридор и оттуда слышится пара крепких слов. Возвращается он расстроенным:—?Связи нет. Скорее всего, опять линию порвало, как метель уляжется, так починят. Спасибо на том, что хоть свет есть. Попробуй ты со своего позвонить, а то нам без помощи завтра будет самим отсюда не выбраться.Ник качает головой, чувствуя поселившееся в груди глухое беспокойство: один, рядом с незнакомцем, в глуши и без связи, он уже не чувствует себя на этой кухне так уютно.—?Я телефон посеял в сугробе, там, где ты меня нашёл.—?Ну блять, приехали,?— Паша меряет шагами кухню. —?Ладно, тогда так сделаем: если связи завтра не будет, а её, скорее всего, не будет, пойду в город. Телефон твой искать смысла нет, так что привезу сюда ребят, они своими машинками снег раскидают и тебя заберут. Приемлемо? Ну и ладно тогда, а пока время есть, я на твои вопросы отвечу, чтобы ты не зря мёрз по сугробам.Рассказывает он скупо и по делу: где нашли тела, сколько, в каком состоянии; делится подробной картой подножья гор, чтобы пометить крестиками все места обнаружений и предположительные тропы туристов.—?Это в сентябре ещё началось, первые пару раз их находили то грибники, то фотографы местные, рвавшиеся к красотам. Туристы здесь больше зимой бывают, на лыжах там покататься, северное сияние заснять, образуют, так сказать, экономическую подпитку городу. Сам понимаешь, в маленьких городах не то чтоб много денег водится, а здесь тебе и гостиницы забиты, и квартиры с радостью сдаются. Один плюс всем.Посреди его рассказа свет вдруг мигает пару раз и гаснет.—?Приехали,?— пока Паша ходит в кладовую за свечами и старой масляной лампой, да расставляет их на столе, даже не удивившись такому повороту событий, Романов переписывает все данные на бумагу.Оказывается, пропало куда больше восьмерых обнаруженных?— как минимум человек двенадцать, и это только те, кто регистрировал свои туристические маршруты, прежде чем отправиться в поход. Ника не удивляет такое сокрытие информации, скорее то, что лесник рассказывает это ему.—?Да потому что огласка нужна,?— Пестелю, кажется, неуютно от его вопроса. —?Они замалчивают там всё, люди не сильно-то и боятся, подумать можно, что раньше здесь медведей не было. Но таких,?— его глаза вспыхивают твёрдой уверенностью,?— Николай, уж поверь мне, таких?— не было.—?С чего ты взял? —?Романова не отпускает ощущение, что Паша знает намного больше того, что рассказывает даже ему. —?Ты его видел?—?А ты сам подумай?— одно из нападений на трёх взрослых мужиков. Днём. Они с ружьями были. Думаешь, хотя бы выстрелить не успели бы? А там только человеческая кровь да следы эти, честно тебе скажу, уж совсем не медвежьи.—?Но тогда же, наверное, темно было…—?Нет,?— Паша смотрит на него искоса, словно оценивает что-то у себя в уме. —?Полярной ночи ещё не было, а убили их часа в два пополудни. Светло было, если б медведь, может, и не справились бы с ним, но хоть подстрелили бы. Я тех мужиков давно знал, они охотники бравые… Были. Люди бояться должны, понимаешь? Бояться. Чтобы в лес ни ногой, а тут вон, даже ты сунулся.Романов понимает, что упрёк, в общем-то, справедливый?— кто заставлял его тащиться сюда в такую погоду? Можно ведь было выждать день, найти проводника себе или вновь попытаться дозвониться, ан-нет, он всё бросил и помчал в лес, жажда приключений взыграла не хуже, чем у Мишки. Он понимает, что Пестель, с его грубым голосом и тяжёлым взглядом, прав: люди должны бояться, должны осознавать, что их ждёт здесь. За всё время разговора он делает важные пометки на листке бумаги, чтобы не забыть тот или иной факт, и в конце прячет его в карман джинсов.Паша в итоге ближе к ночи?— хотя Ник не понимает, когда тут ночь, потому что ощущение, что она вообще с его приезда так и не заканчивалась,?— провожает его в небольшую гостевую комнату, помогает заправить постель и оставляет рядом с комплектом одежды лампу.—?У меня наверху ещё одна есть,?— отмахивается, указывает на спортивные штаны и футболку:?— Это от старого хозяина ещё, вы по росту примерно одинаковые, должно подойти.И, обернувшись на выходе из комнаты, ухмыляется:—?Спи, журналист, завтра спасать тебя будем.В доме лесника пахнет странно и приятно. Перед сном Романов успевает различить запах каких-то трав и, может, даже ладана, но откуда он?— думать совершенно не хочется. Ему достаточно мыслей о том, как много для него сделал совсем незнакомый человек: нашёл в тёмном лесу, привёл к себе домой, оказал первую помощь, напоил чаем, ещё и предоставил информацию об убитых. День выдался странным и выматывающим; утром, если появится связь, стоит набрать Мишу и оповестить о потерянном телефоне, благо Ник номер успел на память заучить.Чужая одежда явно теплее собственного вымокшего в снегу свитера?— пусть даже это обычная футболка и штаны. Оказаться в тёплой постели, в сухой одежде, да и в целом с крышей над головой сейчас, именно в этот день?— что-то сродни чувству райского наслаждения, если не лучше. Романов даже не сразу замечает, что мигрень куда-то девается. Отходит на задний план и пропадает совсем, оставляя ему только ясный разум и чистое сознание. Ещё одно до дрожи приятное чувство?— он сегодня даже таблеток не пил, но это позволяет уснуть достаточно быстро, чуть приглушив свет лампы. Ник не рискует оставаться в доме в полной темноте, но приходится убедиться в том, что он ничего не сожжет, пока будет спать. Благодарность за спасение получится так себе.Снов сегодня не снится никаких?— новое и несомненно уютное место влияет на Ника определённо хорошо, приносит с собой спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Спросонья почему-то кажется, что лесник этот, Паша Пестель, ангел во плоти и вообще человек, который заслуживает доверия больше, чем кто-либо. Ему необъяснимо хочется верить. Словам и действиям, хочется убедить собственный натренированный разум в том, что Паша уж точно ему не соврет ни про убийства, ни про что-либо ещё, что Паша действительно завтра как по щелчку пальцев решит все его проблемы: и вывих, и телефон потерянный вернёт, может, даже статью за него напишет. Иначе объяснить царящее тут чувство уюта и исчезновение головной боли Ник не может и не хочет. Дом Пестеля?— крепость, за которой можно спрятаться от всех проблем. Проблемы остались в тёмном лесу, потерялись где-то вместе с телефоном, а тут?— запах ладана, травяной чай и улыбающийся лесник. Ничего лишнего.Полярная ночь тут окутывает всё мягко и ненавязчиво. Плевать, что электричество пропало и связи нет?— осталась лампа, и её света достаточно, чтобы осветить небольшую комнату в десять часов утра. Десять часов утра, а темно, как ночью?— солнце взойдёт лишь на пару часов где-то в полдень, как и вчера, а потом снова потемнеет. Ник открывает глаза поздно для самого себя, и несколько минут понять не может, сколько проспал, потому что картинка вокруг совершенно не изменилась. Как было темно, так и осталось, как уснул он с чуть приоткрытой дверью, так и проснулся. Лампа жёлтым светом оглаживает очертания разных предметов в комнате. Шкаф в углу, окно, за которым предсказуемо?лес и зима, холод и бесконечный снег. Верная смерть для него, такого неопытного. Ник только сейчас понимает, что сам бы этот дом не нашёл в жизни, так и замерз бы на том белом снежном покрывале. На стенах в комнате?— несколько детских рисунков, ковёр из шерсти животного, может, подарок охотника какого-то. Тепло обустроено, и это всё ещё гостевая спальня.Романов поднимается с постели спустя пять минут. Позволяет себе эту вольность, вспоминая все вчерашние приключения и обстоятельства. Ногу тянет от боли, но Ник терпит, сжав зубы, и отодвигает в сторону тёплое одеяло. Голова по прежнему не болит?— это время хочется потратить на что-то полезное, сделать что-то, что требует концентрации и внимания. Успеть до начала новой волны мигрени, может, начать статью писать или ещё раз с Пашей поговорить. Вот только для этого было бы неплохо его сначала найти?— Романов, свесив ноги, осторожно берёт лампу за холодную часть и касается босыми ступнями деревянного пола.Спортивные штаны не скрывают оставшийся после растяжения отёк и фиолетово-красный синяк, выглядывающий из-под эластичного бинта. Ситуация не из лучших?— по возвращении домой точно стоит наведаться к травматологу.Романов свободной рукой хватается за край прикроватной тумбочки, а дальше?— за стены, чтобы выйти из комнаты и осмотреться. Дальше лестница. Препятствие и для здорового трудно преодолимое, а для него и подавно. Но Ник пытается, Ник упрямо идёт к лестнице, попутно нащупав на стене выключатель. На кнопку давит чисто из интереса?— может, электричество за ночь появилось, но нет, лампа продолжает быть единственным источником света.На то, чтобы спуститься вниз, уходит чуть меньше десяти минут?— Романов едва ли не молится, чтобы вывих в конце концов не оказался переломом, но болит адски. В доме, кажется, никого нет, по крайней мере, вокруг звуков никаких не слышно, ни дыхания чьего-то, ни скрипов и звуков посторонних. Ник уже знакомой дорогой идёт на кухню. Кухня здесь просторнее, чем в квартире, и, вероятно, была бы красиво залита светом, если бы он как минимум был. За окном?— ночь, свет луны переливается на толстом слое снега, глубину которого сейчас определить просто невозможно. Романов ставит лампу на стол, и снова мягкий свет окутывает помещение жёлтыми лучами. Хозяина в доме действительно нет.Ещё несколько минут требуется на то, чтобы понять, что делать?— разумно было бы вернуться к себе в комнату и дождаться Паши, ничего в чужом доме не трогать и не навязывать никому своё общество, но этой мысли противиться логичное желание отблагодарить лесника хоть как-то. А ещё вполне естественная для Романова невыносимая жажда выпить кофе или хотя бы крепкий чай?— с утра соображается плохо, несмотря даже на относительно ясную голову.Ник рассматривает старую газовую плиту, железный, но без копоти и жира, чайник и, недолго думая, зажигает газ на небольшой конфорке. Благо, воды в чайнике предостаточно, чего не скажешь о продуктах в холодильнике. Может, готовое покупает или готовит только на себя, чтобы ничего подолгу не стояло,?— Романов отвлекается этими мыслями от тянущей боли в ноге, прикидывая, что можно было бы на скорую руку приготовить из имеющегося и точно ли хозяин его за такую вольность не выгоняет.Теперь всё вокруг уже не кажется таким безобидно-хорошим, коим казалось вчера. У лесника что-то набор ножей уж больно велик: на магнитной подставке самые разные, от больших до совсем маленьких лезвий, да и в целом не слишком ли богатый дом для рядового лесника? Ник долго смотрит в одну точку, выливая на сковородку взбитые яйца с приправами и зеленью (Паша, конечно, человек удивительный, найти зелень зимой в лесу. Наверное, ходил недавно в город за продуктами). Романов не тратит совсем уж все припасы, так, мелочь, просто на завтрак.Из него даже повар такой себе. Самый базовый набор кулинарных умений?— сварить пельмени, пожарить яичницу и заказать пиццу. Нику пока хватало, да и с такой работой чаще всего удаётся перекусить в каком-то кафе, а не готовить полноценные блюда. В такой ситуации умение сделать что-то из ничего было бы очень кстати, но даже так Романов доволен результатом?— переложить в тарелочки покрасивее, помыть посуду, убрать за собой всё и ждать Пашу со спокойной душой.Его ждать долго не приходится. Через час где-то наконец-то начинает подниматься солнце?— ненадолго, но это лучше, чем ничего. Ник не тратит времени зря, ковыляя к окну и вглядываясь в зимний пейзаж за окном. Вид словно сошёл с настоящей картины: снег, лежащий на широких ветках сосен, стелющийся едва ли не под самые окна, краешек какого-то здания вроде сарайчика или кладовой, которую тоже присыпало снегом по подоконник.Входная дверь скрипнула. Ник, дёрнувшись, опускается за стол. Свою часть завтрака уже съел, тарелку вымыл до блеска, теперь в руках только крутит чашку чая (кофе Пестель, похоже, не пьёт) и терпит, сжав зубы, боль от растяжения.В дверном проходе показался лесник. Тот, что и вчера, тёплый свитер, внимательный взгляд. Стоило ему завидеть Ника на кухне, тут же на сухих губах у него появилась улыбка?— какая-то неестественная и даже немного печальная.—?Доброе утро, журналист,?— тот, пройдя вглубь кухни, садится напротив. Как и вчера. —?Ну ты даёшь, и завтрак приготовил. Ты как с вывихом с лестницы спустился, кто просил вообще? А если хуже станет? Врач прописал постельный режим.—?Доброе,?— только успевает выдохнуть Ник, делая глоток чая и пряча в керамической чашке улыбку. Солнце, вероятно, взошло сегодня только потому, что такой человек, как Пестель, попросил. —?Да я помочь хотел, пока не уехал, поблагодарить как-то.—?У тебя на это всё ещё два дня.Ник удивлённо вскидывает брови.—?Ну и чего ты на меня так смотришь? —?Паша, пододвинув к себе тарелку, пожимает плечами. —?Вчера такая вьюга была, жуть, дорогу засыпало снегом. Ни пройти ни проехать, сам, вон, в окно погляди. Чистить машиной два дня минимум будут. Может, хоть связь появится, а с электричеством я ближе к вечеру разберусь. Там ничего серьёзного, часто такое бывает. Зимой едва ли не каждые пару дней вырубает и снегом прикидывает так, что по неделе ни выбраться не могу, ни ко мне никто не доберётся. Такая вот у нас погода.—?Почему ты тогда вообще думаешь, что тебя кто-то откапывать будет? —?не то чтобы подозрение закрадывается в душу Ника, но всё равно становится неуютно от мысли о том, чтобы провести какое-то время вдали от людей, цивилизации, общества. Да и ни капли не расстроенный Паша ничуть не успокаивает.—?Да мы сегодня с Денисычем, ну, со знакомым моим, должны были созвониться да пойти в обход по территории. А раз он до меня не дозвонится, то поедет проверить, увидит дорогу занесённую. Так обычно и бывает, не волнуйся вообще.Голос его звучит слегка насмешливо, словно Пестель знает, что у Ника крутится в голове. Между тем яичницу он сметает в мгновение ока, благодарно кивая, в два глотка осушает чашку.—?Комнаты в твоём распоряжении, журналист. Могу выдать книги про наш край, тебе ведь в статье пригодится? У меня просто без света дел даже больше образуется, не могу всё время с тобой сидеть, уж прости,?— дождавшись кивка, выходит с кухни и манит Ника за собой. —?Сам дойдёшь?В гостиной Романов присаживается на широкий старый диван, держа в руке лампу, пока Паша выуживает из трюмо в стиле совка набор свечей и устанавливает их по периметру комнаты; становится куда светлее, а за столом вполне можно комфортно устроиться с книгой, что Ник и делает. Лесник, перед тем как оставить его наедине с новой информацией, обещает поднять из подвала продукты и велит не волноваться насчёт смерти в голодных муках, на что Ник просто кивает, уже увлечённый потрёпанным томом старинных легенд.Время теряет свою плотность и ощутимость, утекая сквозь пальцы. За окном в течение получаса, наверное, вновь воцаряется темнота, свечи крохотными пожарами отражаются в подёрнутых морозным узором окнах. Романов откладывает книгу в сторону, делая краткие выписки?— одна книга, другая, третья. Блокнот пухнет от заметок о старых?названиях этих земель, о населявших их раньше саами, о том, как возникло здесь чуть больше пятидесяти лет назад поселение горняков, сплошь поначалу состоявшее из заключённых, сосланных на север. Особо полезной информации для статьи нет, не включишь ведь старинные легенды о священных озёрах в очерк о восьми трупах, зато для Ника всё больше складывается картина местности, в которой он очутился. Суровая, подчас невыносимо жестокая природа и такие же люди, умудряющиеся здесь жить.Когда вновь хлопает входная дверь, свечи оказываются сгоревшими наполовину, а большие настенные часы, которые Романов поначалу не заметил, показывают пять.—?Прости, журналист,?— с порога доносится голос Пестеля. —?Задержался, круг сделал, чтобы убедиться, что ничего ещё не расчистили. Думал, вдруг успели, но нет, всё такие же заносы. Ты тут с голода не помер? Честно, об обеде забыл, там волчьи следы недалеко были, они обычно сюда не доходят, так что ходил проверить.Романов моргает, возвращаясь в реальность: в голове всё ещё отзвук мифов о волчьих стаях, о людях, поклоняющихся звериным тотемам,?— удачно переплетается с словами лесника. Ник встаёт, разминая затёкшую спину, и, забывшись, ступает на больную ногу. Боль тут же пронзает его раскалённой иглой от ступни до бедра, заставляет ухватиться за край стола.—?Ничего,?— выдавливает он в ответ Пестелю,?— я тут ещё несколько книг взял, ты всякой мифологией увлекаешься?Паша в ответ раскатисто смеётся; поясняет: нет, библиотека эта не его, а бывших хозяев, девать её некуда, а сам он никогда не интересовался, что там, просто добавил свои и оставил пылиться на стеллажах. Нику кажется, что на долю секунды в чужом голосе проскальзывает фальшь, но он слишком мало знает этого человека, чтобы по-настоящему делать такие выводы. Ужинают они, в итоге, обсуждая изученное за день Романовым, и Паша?— который не любитель библиотек?— добавляет столько информации из головы, сколько вряд ли будет запоминать простой лесник, не интересующийся мифологией.Вечер похож на предыдущий, только в этот раз они перебираются к слегка грубоватому камину в гостиной, греясь в отблесках пламени. Ногу Романова в очередной раз перебинтовывают умелые руки, а потом они же вытаскивают колоду карт из кармана хитро улыбающегося Паши.Николай Романов никогда в жизни ещё так часто не продувал в простого дурака.Единственное, что его тяготит?— тишина кругом; абсолют чёрно-белого одиночества, порождающего тревогу.Она не забывается даже утром?— тихо, но настойчиво свербит в грудной клетке, мерзким комком волнения и тошноты подкатывает к горлу. Оставшись один после завтрака, Ник всё не может найти себе места, хромая из комнаты в комнату, изучает мелочи, оставленные кем-то другим, кем-то, кто явно не Паша. Одну из комнат на первом этаже Пестель попросил не трогать, но, проходя мимо, он опирается на косяк в попытке передохнуть и неосторожно толкает дверь.Это детская.Всё кругом заполнено игрушками, наборами конструкторов Лего и пазлами; на стенах фотографии счастливой компании; на одной из них трое взрослых и трое детей, двое из которых такие же рыжие, как и высокий рослый мужчина сбоку. Третий мальчишка с пшеничными волосами, веснушками и яркими карими глазами, смотрит за край кадра, пародируя волчий оскал, и напоминает стоящую по центру высокую, завораживающую женщину; вторая женщина, черноволосая, даже на вид опасная, тоже не смотрит в объектив, но мягко улыбается, глядя на окружающих её людей.Ник осторожно разглядывает фотографии и не слышит шагов позади:—?Какого чёрта ты здесь забыл?В проёме стоит Паша, совсем не похожий на того, с кем Романов успел немного познакомиться. У него лицо так и дышит злостью, а руки сжаты в кулаки. Выступающая на лбу вена довершает впечатление вспыхнувшего бешенства.—?Выметайся,?— он, кажется, почти рычит, глядя на Романова.Ник, на всей возможной с его травмой скорости вылетает из комнаты, стараясь проскочить мимо Паши, но его удерживает чужая ладонь на плече.—?Расскажешь, что увидел здесь, и я тебя убью,?— лесник не пугает, просто сообщает ему как данность. Ника пугает жестокое, нечеловеческое выражение в его глазах.Настолько дикое, что Романову, взрослому, неслабому мужику с физической подготовкой, становится откровенно невыносимо страшно.До своей комнаты он добирается за минуту, сжимая от боли зубы; переодевается в джинсы и свитер, хватает пальто, убирает блокнот и карты в карманы и, цепляясь за перила побелевшими от напряжения пальцами, спускается вниз.Пестеля нигде нет; Нику не хочется проверять, насколько его угроза была реальна, так что, стараясь не шуметь, он зашнуровывает ботинки около входа и тогда же замечает, подняв от пола взгляд, что из карман чужой куртки выглядывает край его телефона. Уже на крыльце он откидывает крышку и замирает: связь в порядке. Более того, с его телефона ещё вчера днём Мише, писавшему без перебоя, ушло сообщение: ?Всё в порядке. На днях позвоню?. Романов оглядывается на закрытую дверь, ведущую обратно в дом, и, спустившись с крыльца и сильно прихрамывая, направляется в лес.В этом доме ему точно делать нечего.