Глава 1. Часть 3. Мишель. (1/1)

У Миши нервы натянуты тонкой струной музыкального инструмента?— прикоснись, и что-то пугающие зазвенит, что-то оборвётся. Миша ступает тихо вперёд, смотрит под ноги и перед собой. На старых заброшенных заводах темно, хоть глаз выколи; где-то с северной стороны улицы проблески фонарей виднеются, Бестужев ладен был бы зажечь огонёк, хоть какого-то источника света добиться, но нельзя?— засекут, убьют.—?Видно что? —?голос Муравьёва-Апостола над ухом?— тревожный шёпот. Рюмин отрицательно качает головой и продолжает идти. У Серёжи ладони оттягивает пистолет, оружие, иллюзия охраны, успокаивает хоть как-то, у Миши нет ничего, Миша-то и с оружием обращаться не умеет. Зато знает, чувствует, где Матвей. Как собака-ищейка, прости господи, напал на след?— энергетику старшего Муравьёва-Апостола грех перепутать с чем-то другим. А шаги по-кошачьи бесшумные.Впереди?— снесённая часть стены, просто дыра, и даже думать о том, как она в этом здании образовалась, трудно. Рюмин чувствует?— туда, переступает валяющиеся под ногами шприцы и какой-то мусор, взглядом, жестом призывая Серёжу сделать то же самое. Все взрослые твердят, что по таким местам не стоит шататься, но теперь взрослые?— они, и никто за неосторожность не отругает.Железные ящики, сложенные друг на друга, создают ещё одно подобие стены-закоулка. Расписанная граффити, обклеенная стикерами с адресами домов и квартир, где продают наркотики?— место, конечно, максимально стрёмное, но тварь, кем бы она ни была, выбрала именно заброшенный завод. Миша выглядывает из-за угла, оторопев на секунду.Всё как в фильме: огромное пустое помещение, замусоренное строительными материалами и прочим, у глухой стены проблески света?— бочка красная горит, видимо, внутри неё костёр разожгли. Рядом?— табуретка облезлая, Миша видит за два десятка метров примерно. И сгорбленную фигуру в самом углу видит тоже. Бестужев поворачивается к Сереже?— тот хмур и встревожен, снова в своей кожанке, и огонь от горящей бочки отражается в его глазах, сейчас почти чёрных.—?Он там. Кроме него никого не вижу,?— рапортует тихо Мишель. —?Давай я пойду к нему, а ты прикроешь?Миша не знает, почему Серж при первой же просьбе разрешил ему идти впереди, не знает, какое он имеет дело к этой семье вообще, но он помогает, он храбро идёт вперёд, готовый принять на себя удар… Чего бы то ни стоило, готов ко всему, но не к тому, что Матвей в конце концов окажется мёртв. Бестужев чувствовал ещё днём, что сердце у него билось слабо-слабо, и сейчас, когда они так близко, оно просто может угаснуть совсем. Ответа от Серёжи не дожидается?— выглядывает из псевдо-укрытия, оглядывается по сторонам и, никого не увидев, идёт вперёд снова, пока Муравьёв-Апостол шипит ему в спину ?Мишель!?.Серёжа сейчас, вероятно, всё на свете проклинает, и Мишу даже в таком критическом моменте это веселит: он мысленно прикидывает, на какую тварь они напали и какое зло сейчас раздражают. Это как в змею тыкать палкой, вот только Миша с детства привык природу не обижать, а змей уж тем более. Ему хватает нескольких секунд, чтобы добраться до горящей бочки и Матвея?— от огня жаром тянет, теплом, контраст с весенним холодным воздухом дикий, при других обстоятельствах, может, с Антоном, он бы тут остался позависать, начертил бы на стене краской пентаграмму, но их здесь и без того целое множество. Защитный символ, ага, а от придурков и наркоманов не спасает.Всё становится ясно, когда Бестужев садится на корточки рядом с Муравьевым-Апостолом; впервые Матвея видит вживую, да и так близко. У него руки связаны за спиной, привязаны к деревянному и точно неудобному стулу. Волосы, в отличие от братьев, у него светлые, выгоревшие какие-то, глаза закрыты, но Миша по фотографиям помнит, что тоже зелёные. Матвей очень даже ничего, на скромный Мишин вкус, но картину явно портит смертельная бледность и вогнанная в вену на шее игла. Трубка медицинская ведёт от неё в небольшой пакетик?— такие обычно в больницах для переливания используют.Джин.Вот же дрянь.Бестужев вытаскивает иглу, думает, что эту кровь обратно в Матвея запихнуть было бы неплохо, а сам двумя пальцами небольшую рану зажимает, стараясь пульс нащупать. Ещё есть, немного, но есть?— у него бы осталось не больше пары часов, если бы они помедлили. Если бы он помедлил. С верёвкой Миша не церемонится совершенно?— на кончиках пальцев красиво танцует огонёк, ладони горят изнутри, но Бестужев не чувствует боли. Верёвка тлеет дочерна, и разорвать её теперь удаётся без труда. Другое дело?— поднять тяжёлого Муравьёва-Апостола или хотя бы попытаться привести его в чувства.Миша танцует на острие опасности, сердце колотится от страха?— как бы джин не вернулся прямо сейчас, не увидел бы, что он его жертву, его еду так нагло крадёт. Проблема, появившаяся у Миши, решается сама собой, когда рядом удачно возникает Серёжа.—?Господи,?— выдыхает потерянно, пугается бледности брата и мысленно самого себя хвалит за решение оставить Полю дома.—?Он жив, всё в порядке,?— спешит заверить Мишель. —?Это был джин, его нужно срочно вывести и привести в себя.Серёжа не отвечает, кивает молча и, приобняв брата, поднимается вместе с ним. Миша снова идёт впереди, понимая, что сейчас ничем помочь точно не может. Руки деть некуда?— ножа никакого с собой нет, нет пистолета, остаётся оглядываться по сторонам, готовясь к нападению буквально из любого тёмного угла, и ждать чего-то.Что-то происходит так неожиданно, что Миша оказывается не готов,?— он совершенно случайно уходит вперёд на десяток шагов, к тому месту, откуда они и пришли, и оказывается прижатым за горло к железным ящикам. Он едва касается земли носками кед и думает, что это уже какой-то нездоровый ритуал?— быть прижатым в стрёмных местах к стенам, вот только сейчас это ни разу не симпатичный охотник в кожанке, которого невольно за грубость прощаешь, а чёртова тварь, убийца, монстр, нечисть. Глаза у джина горят синим, голова выбрита и покрыта татуировками?— наверное, маскируется под какого-то скинхэда, образ эмо ему явно не пойдёт. Миша хрипит, хватаясь руками за крепкое запястье, старается царапаться, толкаться, но всё не имеет смысла. Мише впервые со смерти мамы становится по-настоящему страшно.—?Ты,?— хрипит-шелестит-стрекочет голос джина. —?Такими, как ты, я могу живиться месяцами.Бестужев отвечает невнятным хрипом, хотя хотелось бы дерзким ?катись к чёрту, урод?. Ладони снова белеют от температуры?— сейчас собственная жизнь важнее скрытности, но Рюмину не удаётся добиться ничего, только жуткого воя этой твари и мести в виде крепче сжимающейся руки на шее. В глазах начинает темнеть эффектом виньетки, Мишель отчаянно пытается ухватить ртом воздух, думает, что не хочет умирать сейчас, вот так, но мысль обрывается громким выстрелом, и джин внезапно его отпускает. Рюмин не видит, куда тот девается,?— падает на колени, хрипя и надрывно кашляя, чувствует, что, наверное, колени сбил и вогнал в ладони несколько камешков.—?Миша! Ты…—?Всё в порядке, где он? —?прерывает беспокойный тон Серёжи Мишель. Видит только зашнурованные туго ботинки и кроссовки Матвея, наконец-то поднимает голову выше. У Муравьёва-Апостола в руке пистолет, а на плече?— брат.—?Я попал в плечо, не хотел задеть тебя, он убежал.—?Надо уходить, пошли, скорее,?— шипит снова Бестужев, поднимается, держась за стену, и кивает на выход. Зияющая дыра в стене кажется настоящим спасением, а огни фонарей через две улицы?— тем самым светом в конце тоннеля. Мишель, всё ещё пытаясь избавиться от ощущения удушья, кашляет и оглядывается. Было бы куда проще, используй он свои силы, не скрывая ничего, но всё ещё страшно. Так опасность бы грозила ему и от охотников, и от джина.На улице свежо и прохладно. Ночь в этом районе кажется убийственно тихой и оттого ещё более жуткой. Мише кажется, преследовать их уже никто не станет, но всё ещё страшно, страшно-страшно-страшно, холод чужой широкой, мозолистой ладони, свечение синих глаз напротив, жутко от того, скольких людей этот урод успел убить до Матвея. Жутко от того, что Матвей?— не последняя жертва, потому что джина они не убили. Было бы чем; то, конечно, не вопрос, но у них из оружия непредусмотрительно были захвачены только серебряные пули, а чтобы получить специальный клинок, ещё постараться нужно.Они переходят пустынную дорогу быстро. Шаги по улице разносятся эхом, отражаясь от пустых домов и обратно. Пала припаркована под фонарём, ждёт их?— Серёжа шарит рукой по карманам, достаёт ключи, и машина тут же приветливо щёлкает, приглашая их садиться. Муравьев-Апостол усаживает брата на заднее сидение.—?Садись с ним рядом,?— кивает Мишелю, а сам садится за руль Палы. Выезжают с района они на максимальной скорости, но Миша ещё долго оглядывается, и в какой-то момент ему кажется, что позади, посреди широкой трёхполосной дороги, неподвижно стоит чья-то фигура.Может быть даже,?— кто знает,?— с синим огнём из глаз и выбритой головой.Домой они добираются к рассвету?— белые ночи ещё не вошли в свои владения, но светает уже довольно рано: в пять утра пустынные пока ещё улицы, политые из шлангов специальных машин, блестят умытым асфальтом и зелёной травой, пробивающейся из-под земли.Даже сквозь закрытые окна машины проникает запах разыгравшейся весны.Ипполит встречает их на пороге?— сонный, растрёпанный, но серьёзный и вдумчивый. Миша, едва опустив с Серёжиной помощью Матвея на диван в гостиной, сразу же оглядывает Полю: как он себя чувствует, как ощущает. Но младший из братьев от его волнения только отмахивается, мол, не время. Куда больше их должен волновать Матвей, так за поездку и не пришедший в себя.Миша оставляет братьев, уходит на кухню: несмотря на бессонную ночь, ему всё равно нужно сделать отвар для Поли. Но он, когда заканчивает приготовления, замечает, что трав на столе намного больше, чем должно быть: кажется, он неосознанно вытащил ещё и то, что можно превратить в неплохой сбор для Матвея. Травы в итоге сами идут к нему в руки; теплеют те, что могут принести самую большую пользу, да и заговор Миша шепчет тоже?— по памяти, на здоровье, на восстановление. Дёргается, услышав шум от двери, но там всего лишь Поля, замирает, привалившись к косяку, и задумчиво на него смотрит.—?Ты чего бормочешь?—?Джина добрым словом вспомнил,?— Миша надеется, что Поля не успел увидеть его глаз. —?Как ты себя чувствуешь?—?Лучше Матвея,?— Поля кривит губы, разглядывая тёмную жидкость, предназначенную для брата. —?Думаешь, поможет?Миша молча пожимает плечами, потому что, по правде, и сам не знает.В гостиной Матвей лежит на том же месте, что и Ипполит две недели назад, разве что занимает куда больше места по сравнению с братом-подростком. Серёжа забирает из руки Мишеля отвар, помогает брату сделать глоток.—?Он в бреду, мне кажется. Вроде говорит что-то, но я не могу разобрать.Матвей, наверное, услышав родной голос, глухо стонет. Все подаются ближе к нему, но он продолжает лежать с закрытыми глазами. Серёжа снова приподнимает его, заставляя сделать глоток, и чувствует, как дрожат руки от усталости и недосыпа, но в первую очередь?— от волнения. Не успел ещё оправиться младший брат, так теперь старший мечется по дивану, сжимая в кулаках наброшенный на него плед. Бедовые они у Серёжи, и, если бы не Миша, не факт, что он бы один с этим справился. Если бы не чужой, точно волшебный, отвар?— сначала погиб бы Поля на руках у Серёжи, из-за его же грубой ошибки; а потом?— потом и Матвей, потому что один Муравьёв-Апостол его никогда не нашёл бы.С этим вообще вышло странно?— Миша исчез на целые сутки, отделался лишь фразой, что у него есть знакомая, которая помочь сможет в поисках Матвея.—?Почему мы к ней вместе сходить не сможем? —?спросил тогда Муравьёв, уже предчувствуя ответ?— по бегающим Мишиным глазам, по тому, как неуверенно он положил руку Серёже на плечо, прежде чем ответить:—?Потому что она, Серёж, ведьма.Это чуть не стало тогда причиной скандала?— Бестужев-Рюмин ведь знал, что они с ведьмами дел не имеют; но всё же страх за брата пересилил в Серёже отвращение, заставил кивнуть согласно и отпустить Мишеля из дома на долгие сутки. И только то, что Миша стребовал с него обещание не следить, удержало Муравьёва дома. Когда же Бестужев вернулся, Серёжа об этом пожалел?— захотелось, глядя на осунувшегося, с ввалившимися щеками и обострившимися скулами Мишу, найти эту ведьму и узнать, что она с его другом делала.Миша лишь бросил:—?Плату с меня взяла,?— и отказался что-либо объяснять. Сразу обозначил на карте место, где Матвей должен быть, и уже к ночи они сорвались на его поиски, оставив Полю на телефоне.А теперь Миша замирает рядом, взволнованно смотрит на Матвея, хмурится, как кажется Серёже, недоумённо.—?Миш? —?Серёжа касается его руки, в очередной раз поражаясь тому, насколько у Рюмина горячая кожа, и стараясь отогнать эту мысль подальше. —?Всё в порядке?—?Такое чувство, будто я твоего брата уже… Видел,?— Мишель делает странную паузу перед этим словом. —?Но я точно знаю, что мы никогда не пересекались.Хочет ещё что-то добавить, но тут Матвей стонет и открывает глаза:—?Пиздец я облажался,?— и снова отключается.***Через три недели после нападения штриги Ипполит наконец приходит в норму. Это не назвать идеалом, но ему хотя бы не приходится больше пить отвар каждые пару часов, да и энергии у него заметно прибавляется?— для чего угодно, кроме математики.Матвей оправляется куда стремительнее?— проспав целые сутки после Мишиного питья, он приходит в себя; медленно, но верно. Уже раз второй день рассказывает, как рванул домой, когда до него наконец дошли слухи о том, во что вляпались младшие братья. Как случайно зацепил джина, и тот утащил его к себе и едва не убил. Миша удостаивается его скупой улыбки, крепкого рукопожатия и сухого, но благодарного ?спасибо?. Даже новость о том, что Миша живёт пока что у них, он воспринимает спокойно, хотя Серёжа и выслушивает потом наедине целую лекцию о том, что нужно быть куда подозрительнее и в другой раз не пускать в дом кого попало.Среднего Муравьёва это ни капли не задевает, потому что Миша не кто попало, а вот Мишу, заставшего конец их разговора, кажется, да.—?Чего ты? —?Серёжа ловит его на лестничной площадке, когда Миша вызывается сходить в магазин, хотя продуктов у них полно. —?Матвей просто о нас переживает, понимаешь?Миша качается с пятки на носок, стоя на одну ступеньку выше и тем самым сравнявшись с Серёжей в росте.—?Я знаю, просто… Ты, если я вам мешаю, ты скажи, ладно? Мне только месяц осталось подождать, как-нибудь где-нибудь перекантуюсь, Польке моя помощь уже не нужна почти…—?Миш, Миша,?— Серёжа ловит его за руку и заставляет посмотреть на себя; в который раз уже от столкновения взглядов с этим загадочным парнем по телу пробегает ток. —?Ты никому из нас не мешаешь. Честно. Я очень рад, что ты остался с нами, и не потому, что помогаешь с питьём этим волшебным. Просто ты мне нравишься… —?Серёжа кусает себя за язык, потому что фраза прозвучала двусмысленно и Миша может понять всё совсем не так… Вернее, понять слишком правильно ту мысль, которую Серёжа пока и сам-то додумать не решается. —?В смысле мне и Польке точно. Дай Матвею время, и он к тебе привыкнет.Но время давать не приходится: когда они возвращаются домой?— в магазин так и не зашли, просто погуляли около парка, разговаривая, смеясь, шутливо толкаясь плечами?— Матвей уже собирает свою охотничью сумку, а рядом с ним стоит расстроенный Ипполит.—?Да ты на ногах еле держишься, два дня назад мы тебя спасали, и снова куда-то собрался? Матвей, да что с тобой? —?это первое, что они слышат, заходя домой, и Серёжа тут же бросается в комнату.Вещи и правда аккуратно сложены рядом с большой сумкой, а Матвей сосредоточенно перебирает справочники, лежащие в беспорядке на столе.Миша тут же понимает, что на этом подобии семейного собрания он явно лишний?— быстро удаляется на кухню, но слова из гостиной всё ещё разносятся по квартире, как ни старайся из вежливости не подслушивать. Матвей ничего не объясняет, продолжая собирать вещи, а к Полиному встревоженному голосу присоединяется ещё и Серёжин.—?Матвей, ты еле на ногах стоишь. Джин?— это серьёзно, ты понимаешь? Да ты умер бы, если бы мы опоздали на пару часов! Хватит строить из себя героя.Что-то падает на пол?— по звуку книга, но Миша не берётся утверждать наверняка, только поджимает губы, ставя чайник на плиту греться. Матвей молчит.—?Если бы это было несерьёзно, я бы с удовольствием остался. Мне позвонил Каховский, попросил помочь его старому другу. Я ещё не знаю, что это, и не знаю, когда вернусь,?— голос старшего Муравьёва-Апостола звучит строго. Командир, всегда главный, возражений не терпит, и как у младших хватает наглости спорить сейчас?— загадка. —?Я знаю, что я ужасно виноват, что я не смог помочь вам, когда был так нужен, но сейчас же всё хорошо.—?Хорошо, а знаешь благодаря кому? Мише. Из-за Миши жив и ты, и Поля, а сейчас ты убегаешь, потому что нет смелости открыто выразить свою благодарность или попросить уйти. Ты темнишь, Матвей.—?Не смей разговаривать со мной в таком тоне,?— Матвей понижает голос. —?Я благодарен ему, слышишь? После этого мне точно стоит уехать.—?Матюш,?— Поля старается звучать максимально примирительно. —?Ну останься ещё на пару дней, тебе надо отдохнуть.—?Я буду звонить, ладно? —?игнорируя предложение брата, продолжает Муравьёв-Апостол. —?С Мишей попрощайтесь за меня. Вернусь с охоты уже после твоих экзаменов, скорее всего. Постарайтесь не попасть в приключения снова.Мишелю неловко за то, что он подслушал чужой разговор случайно. Обстоятельства сами вынудили?— Муравьёвы-Апостолы разговаривали слишком громко, и делать вид, будто он ничего не слышал, будет глупо. Бестужев касается рукой горячего чайника без страха обжечься?— смотрит на входную дверь, чтобы не вошёл никто случайно, вслушивается в звуки тревожно. От сердца до кончиков пальцев горячее чувство пронзает, Миша секундно упивается этим чувством и риском, который остро чувствуется именно сейчас, тоже. Это, конечно, верх глупости, творить магию на кухне в квартире охотников, но оттого азартнее?— у Миши сердце такое же горячее, как ладони, и жадное до эмоций. Чайник закипает уже через пятнадцать секунд, когда хлопает входная дверь, закрывшись за Матвеем, а на кухню входит сбитый с толку Серёжа.Бестужев не решается заговорить первым. Наливает чай в две чашки (задерживает взгляд на Серёжиной чуть дольше, чем требуется, мысленно, только мысленно проговаривает заговор на спокойствие, надеясь, что такой фокус удастся) и ставит перед опустившимся на стул Серёжей. Муравьев-Апостол кивает благодарно, и взгляд его тонет в пустоте. Мишель садится рядом, и возле него груз вины опускается, готовый в любую секунду Бестужева раздавить. Он помог?— здорово помог, двух человек спас, этим стоит гордиться, но конкретно сейчас очень хочется встать и уйти вслед за Матвеем.—?Всё в порядке? —?прогоняя голосом тревогу и чувство вины, спрашивает Мишель. Серёжин вид будто говорит, что ничего не в порядке и вообще, зря Рюмин спросил, но в конце концов Муравьёв-Апостол кивает.—?После смерти родителей он сам не свой. Постоянно спешит, постоянно на нервах,?— Серёжа трёт переносицу пальцами. —?Прости, что тебе пришлось это слушать.—?Нет, всё хорошо, даже не начинай, я понимаю,?— торопится заверить Миша. —?Он же… Не надолго?—?Остаётся только надеяться. Мы-то в приключения не попадём, а он… —?Муравьёв-Апостол, хмыкнув, смотрит на Мишу. Зелёные глаза смотрят уставше как-то и с теплом?— у Бестужева внутри скручивается тугой комок собственных чувств. На него давно никто не смотрел этим взглядом.Мишель с трудом отводит взгляд на собственную чашку с чаем. В отражении размытом на него смотрят уже собственные растерянные глаза.—?А Поля где?—?У себя.—?Ты точно в порядке?Серёжа молкнет, и Миша поджимает губы, чувствуя, как призрак стоящей за плечом вины начинает скрести душу.—?Иди к брату, ты ему сейчас нужен. Я посуду помою и Поле тоже чай принесу, хорошо? —?Бестужев поднимается. Всё время он тут чужое место занимает, Матвей отчасти из-за него уехал, а в этой квартире и в этом доме Мишель явно лишний, чужой, как ни отпирайся. Помогает, и здорово помогает, но этот факт, эту мысль, поселившуюся в голове, не оспорить, это даже не мысль, а настоящая истина. Лишний.Серёжа, на удивление, не спорит. Кивает благодарно такому предложению, свою чашку берёт и выходит из комнаты, оставив Мишу в одиночестве. Бестужев наклоняется над пустой раковиной. Грязной посуды нет?— Серёжа не заметил. Есть только разбитый тарелочными осколками Миша.***Свои дни рождения Мишель терпеть не мог с тех пор, как не стало мамы. С ней было проще, она умела создать атмосферу праздника, всегда могла позаботиться о том, чтобы Миша получил лучшие подарки,?— а сейчас это все не имеет больше смысла, не приносит ни радости, ни удовольствия. Посерело, выцвело, и отмеченный красным день в календаре, что всегда на кухне висел, стал таким же тоскливо-тягучим, как и все остальные дни.Едва встаёт солнце, поднимаясь над невысокой панелькой, Мишель знает, что день ничем хорошим не закончится. На ногах он с самого утра?— уснуть помешала внезапно подскочившая тревожность и что-то ещё, в самую душу уходящее. Муравьёвы-Апостолы ещё спали, когда Бестужев уже сидел на их кухоньке, пялясь в чашку чая. Он впервые чуть не обжегся своим же огнём, причём сразу же два раза подряд?— это точно становится поводом для волнения, да и довольно серьёзным.Руки мелко подрагивают. Ему сегодня восемнадцать, уже совершеннолетий, свободный, все дороги открыты?— наверное, первым делом стоит в Хибины съездить, но это можно и через неделю, да и денег нет. Что бы мама сказала? Гордилась бы наверняка. Вот он, Мишенька, до своих восемнадцати дожил, не умер, что в его-то положении могло бы случиться скорее всего. Мысли переполняют голову, словно рой гудящих, хаотично движущихся пчёл?— Бестужев не сразу замечает, как на пальцах снова огонь танцует. Если бы сюда сейчас зашёл Поля или Серёжа, возникли бы вопросы. Так дальше продолжаться не может,?— думает, стряхивая с пальцев огонь, Мишель, хаотично представляя, куда бы хоть на несколько часов уйти, переждать, успокоить нервы и свои силы.Матвея нет дома четвертую неделю. Конечно, звонит он каждые два дня стабильно, как и обещал, но возвращаться почему-то не спешит, отговариваясь, что у него слишком много работы на востоке. В тайне Мишель в этом винит себя?— наверняка, Матвей не возвращается, чтобы не создавать неловкость, да и в целом с Мишей не пересекаться. Это только догадки, но догадки, сжирающие изнутри тревогой. Ему лучше бы вообще ни о чем подобном не думать?— с Полей и Серёжей отношения у него просто замечательные, и в последние пару недель это стало чуть ли не единственной отрадой. С убийства штриги прошло почти два месяца. Два месяца, которые Миша мог бы назвать хорошими, даже замечательными?— в небольшой охотничьей квартирке куда уютнее, чем в сером и холодном детском доме.У Миши уголок тут свой, несколько старых Сережиных футболок в его распоряжении; непривычно знание, что Муравьёвы-Апостолы действительно рады его видеть. Не морщатся с отвращением, когда он в комнату входит, не шепчутся по углам, тыча пальцем, как другие делали,?— Серёжа с Полей искренние и открытые, они зовут его за общий стол, улыбаясь и впервые за столько лет даря Мише то самое чувство семейной сплочённости, которого он так хочет и которого так боится. Боится, что пропадёт, ускользнёт из рук, убежит, но уже чуть больше месяца никуда не девается, согревая душу изнутри тёплым, как Мишины руки, огоньком.Ему нужно либо уйти сейчас, либо быть убитым охотниками, раскрыв свою сущность. Сегодняшний день должен что-то решить?— недаром же судьба сложилась именно так, не зря всё это. Миша встаёт из-за стола, потирая руки. На часах чуть больше шести утра, лето только-только началось. Холод утренних улиц Миша чувствует фантомно, ещё из квартиры не выйдя?— натягивает на запястья множество браслетов, рубашку клетчатую на футболку накидывает, собирается тихо-тихо, чтобы не разбудить ненароком никого. Недопитый чай стоит на столе едва тёплый, часы в коридоре тикают почти оглушительно громко, Бестужев думает, что за день ничего страшного не случится?— к вечеру ему полегчает, к вечеру он уже вернётся, скажет, что просто проветриться захотел.У него ведь действительно не так много знакомых, к которым можно в такую рань заявиться. Друзья?— каждый встречный-поперечный, половина города приятелей, но кто-то близкий вряд ли бы нашёлся. Мишель спускается вниз по ступенькам быстро и без остановок, на улице дышит полной грудью; клумбы под окнами цветут сиренью и тюльпанами, упоительно хорошее начало лета. Несмотря на все тревоги и волнения, природа каждый год, как по часам, цветёт и хорошеет.Он отвлекается на такие сторонние мысли, чтобы не думать о главном. Рассматривает окна, в которых отражается солнце, редких прохожих бегло взглядом окидывает, сжав руки, чтобы магическую часть Питера своей несдержанностью не тревожить. Дни рождения становятся ещё более нестерпимыми, когда ты ведьмак с трудно поддающимися контролю способностями.И особенно?— когда рядом нет никого, кто мог бы тебя научить.Миша чувствует, как сила бурлит в нём?— иногда такое бывало и раньше, особенно?— во время и после смерти мамы; когда он нашёл её, то разнёс квартиру настолько мощным выбросом, что повыбивало стёкла во всём доме. Вроде бы тогда всё объяснили взрывом газа, как ему позже пересказывал Паша, но Мише было настолько всё равно, что он просто смотрел в одну точку и не думал. Не слушал.Не хотел.Но сейчас ситуация отличается?— сила ощущается острее и чётче, словно что-то сдерживало её до этого, а теперь плотину прорвало, и она разлилась бурным потоком, всё сносящим на своём пути. Искры на пальцах выстреливают ещё дважды, пока он спускается в метро и добирается до вагона, и Миша начинает испытывать уже настоящую панику?— он среди людей, и любое его движение может выдать его или навредить им, незнакомцам, которые мало обращают внимание на встрёпанного молодого человека, скорчившегося в углу вагона и прячущего руки глубоко в карманах джинсов.Слава всем его богам, но поездка вскоре заканчивается?— Миша выходит из дверей метро почти в самом центре, уверенно лавирует между всё ещё сонных офисных работников со стаканами кофе в дрожащих от недосыпа руках, пробирается через мельтешение ярких машин к дому, стоящему на набережной. В парадную попадает легко, потому что входная дверь, кажется, вовсе никогда не закрывалась как следует?— ни на кодовый замок домофона, ни на обычный, ржавый уже, но всё ещё отдающий стареющей позолотой. Просторный холл первого этажа встречает Мишу полумраком и прохладой, в которую так приятно окунуться после жара проснувшегося солнца, да и в целом холл выглядит куда опрятнее, чем следующие этажи?— разрисованные граффити, покрытые толстым слоем пепла и полураздавленных окурков. Рюмина всегда поражал этот контраст?— благопристойная внешность дома и его совершенно маргинальное состояние.Он взбегает по лестнице на второй этаж, игнорируя старый, дребезжащий прожитым временем лифт?— забираться в него плохая идея, даже если тебе нужно на пятый, потому что этот лифт ломается куда чаще, чем чинится. Так что Бестужев стрелой пробегает два пролёта и едва ли не с разбегу нажимает на кнопку звонка, потому что чувствует, что скоро сила опять выберется из-под контроля и расплавит дверной звонок?— да хоть пол под его ногами. Дверь открывается не сразу?— сначала не слышно ничего, что говорило бы о присутствии дома хозяев, но потом становится различимым и мягкое, такое знакомое Мише ворчание, и шорохи, и шарканье тапок по коридору. Скорее всего Мишу даже пару минут разглядывают в глазок, прежде чем дверь всё же распахивается, а сам Рюмин оказывается втянут в крепкие, но бережные объятия.—?Где ты был, чертёнок? —?глухо звучит у него над ухом, и Миша тянется с объятиями в ответ, крепко сжимая руки на чужой спине.—?И я тебя рад видеть, Кондраш.Через полчаса Кондратий уже спокойно сидит в своём кресле, не пытаясь каждую секунду дотронуться до Миши, чтобы убедиться в его реальности, и ему правда неловко, мучительно неловко и стыдно, что он заставил своего друга так волноваться эти долгие два месяца, ничего не давая о себе знать. Но Миша знал?— если бы он пришёл сюда даже неделю назад, Кондратий убедил бы его вернуться под крышу детского дома?— он всегда мог это сделать, простыми словами направляя Мишу и желая ему только добра. Он бы обязательно рассказал, как все Мишу ищут, как волнуется Антон,?— и Рюмина от похода к нему сдерживали лишь восторженные глаза Ипполита и вымотанность Серёжи, который всё равно находил время и силы, чтобы улыбаться ему.Об этом всём Миша и рассказал?— не так откровенно, конечно, не так подробно. Ничего не сказал другу ни о чужой улыбке, ни о том, как страшно вдруг стало потерять её, куда страшнее, чем свою жизнь. Но Рылеев, кажется, догадался и сам, мягко улыбаясь и внимательно за ним наблюдая.В жизни Миши до недавнего времени было лишь два человека, к которым он мог прийти за советом, но второй жил далеко-далеко на севере и наверняка даже не знал ещё, во что Миша успел вляпаться. А второй сейчас сидел напротив, слушая его и склонив голову набок. Рюмина в нём всегда это поражало, с самого момента их знакомства, все эти доброта, и мягкость, и забота, несмотря на то, как Миша вёл себя с ним первое время. Вот и сейчас он выслушал его, но не стал ругаться ни за безрассудное решение уйти жить к охотникам, ни за то, что Миша не пришёл к нему. Сам ведь тоже знал, что уговорил бы его просто вернуться в детдом.—?Весёлое у тебя времечко выдалось, я смотрю,?— выносит, наконец, вердикт Рылеев, поглаживая в задумчивости щёку. —?Думаешь, сила бушует из-за совершеннолетия?—?Не только бушует, но и растёт, Кондраш,?— Миша сворачивается калачиком на диване, укутавшись в плед, потому что теперь его начинает невыносимо морозить. —?Мама рассказывала, что в такое время со своими нужно быть, ну, или хотя бы на родной земле, а у меня, ты сам знаешь, ни того, ни другого.Рылеев со вздохом кивает.—?Может, съездим к твоей маме? Знаю, что ты собирался завтра сам, но… Если до вечера легче не станет? —?предлагает он. —?Побудешь рядом с ней, а я посторожу на всякий случай. Потом уже будем думать, что с твоими новыми друзьями делать.Миша не хочет об этом даже загадывать?— ведь зная ненависть Муравьёвых к ведьмакам, у него есть только два варианта?— оставить всё как есть, если сила придёт в норму, вечно прятаться, таиться от чужих внимательных глаз, объяснять любую волшбу всё более натянутыми отговорками, или прийти вечером домой и рассказать всё как есть, ничего не утаивая, и тогда уже будь что будет. Вариант с тем, чтобы не возвращаться к ним вовсе, он даже не рассматривает, чувствуя, что уже невыносимо скучает по месту, которое так быстро стало его домом. По людям, которые это место и создали.До вечера они остаются у Кондратия?— он давно живёт отдельно от родителей, так что Мишель может спокойно переждать частые внешние вспышки той бури, что бушует у него внутри. Квартира, в которой ему знаком каждый уголок из двух комнат и кухни, успокаивает светлыми тонами обоев и общей одухотворённостью: стихами и набросками, закрепленными на стенах, книжными полками с классикой вперемешку с самой новой литературой, с музыкальными пластинками, занимающими отдельный небольшой шкаф, заставленный сверху памятными безделушками, которые так любит его друг.Но всё равно целый день Миша чувствует неясное, будто фоновое беспокойство, словно ему и не принадлежащее?— довольно странное ощущение, если честно. Он списывает это на усталость последних дней?— слишком сильно он нервничал, что даже братья успели заметить, и с каждым их взволнованным вопросом о его состоянии и самочувствии Бестужеву становилось лишь хуже. Особенно от мыслей о том, что, зная правду, они давно бы сменили беспокойство на презрение и брезгливость. Или того хуже?— на страх. Рылеев отвлекает его, как может: сначала они готовят на узкой кухне любимый Мишин пирог с яблоками и малиной, которая, судя по улыбке Кондратия, оказалась в холодильнике не случайно. Потом долго смотрят телевизор?— всякую чушь типа новостей пропускают, останавливаясь на мультиках. Кондратий мельком даже рассказывает, как дела у Арбузова и что после Мишиного побега он сам не свой?— это ведь он тогда затеял драку, и, защищая его, туда же влетел Миша?— а потом были искры из пальцев, злобные глаза других детей и побег.Клуб, Серёжа и штрига.—?На нём лица не было, когда ты пропал,?— говорил Рылеев, и Миша слышит в этом невысказанный упрёк, но лишь неопределённо угукает, пожимая плечами.Ему одновременно неловко перед Антоном, и в то же время это происшествие кажется таким далёким, будто сон.Высокие потолки рылеевской квартиры, старой, просторной, медленно захватывает закатное солнце, когда Мишель чувствует это?— жжение в пальцах, в центре ладоней, в запястьях, и понимает?— пора.До кладбища на севере города добираются к закату, проходят мимо трамвайных путей по дороге из метро, Мишель кивает знакомому сторожу у торгового центра, которому примелькался за последние пару лет и у которого так часто стрелял сижки, хоть и опасался нарваться на нравоучения. Но охранник видел, куда ходит Мишель, видел его покрасневшие глаза и последние пару раз делился сигаретами ещё до того, как он успевал об этом попросить. Просто протягивал и стоял рядом в молчаливой, пахнущей крепким табаком поддержке. Кладбище же встречает их тишиной и темнотой; кроны деревьев над головами смыкаются, образуя цельный свод и отрезая полоску тёмного синего неба от их взглядов. Кондратий пользуется прихваченным из дома фонариком, чтобы не врезаться в чужие оградки, но Мише свет не нужен?— дорогу к могиле матери он найдёт и с закрытыми глазами.У неё всё неизменно?— всё тот же чёрный могильный камень и краткая эпитафия, придуманная Пашей. Миша опускается на колени перед её могилой и кладёт купленные по дороге цветы?— настоящие, живые лилии, стоившие Кондратию уйму денег. Когда Мишель сказал, что обязательно отдаст их, Рылеев на него даже разозлился.—?Ты дурак что ли, Миш? Это ж мама твоя,?— посмотрел на него, как на дурного, и Миша больше не решился спорить.Теперь Кондратий тактично отходит в сторону, и, когда шум его шагов стихает вдали, приглушённый сочной травой, Миша наконец шепчет:—?Мамуль, я так скучал.Первые солёные слёзы скатываются по щекам незаметно, падают на землю, и тут Мишу прорывает. Он плачет?— сначала тихо, глотая слёзы и пытаясь рассказать о чём-то: неловко, сумбурно. Он знает, что мама, где бы она ни находилась, услышит его и поймёт. Он говорит о последних годах одиночества и страха, словно не был на могиле три месяца назад, кутаясь под холодным ещё ветром в тонкую ветровку. Рассказывает обо всём, и только когда тема касается Серёжи?— совсем неслышно шепчет.?Он мне, кажется, нравится, мам. Он честный, и добрый, и смелый, и самоотверженный. И он так переживает за свою семью, это похоже на то, что у нас с тобой было, знаешь. Мне с ним тепло и комфортно, словно я дома. Я не знаю, что с этим делать, мам. Совсем не знаю. Мне так страшно?.Миша думает, что со стороны это всё смотрится глупо?— ну, с кем он, в конце концов, разговаривает? Прошло столько лет, столько лет глухой пустоты в груди и гниющего одиночества, пора бы свыкнуться со своим новым положением. Он теперь один. Один против целого мира?— Ковен не примет, таких, как он, гонят отовсюду взашей, такие, как он, не способны принести ничего, кроме бед и несчастий?— Миша это отчётливо понимает, истина ясна, как день, но он с этим отчаянно борется. По крайней мере, действительно старается бороться?— спасти двух братьев из семьи Муравьёвых-Апостолов, доставлять им как можно меньше трудностей, это в его силах. Но с плюсами приходят и минусы?— лучших друзей перепугал своим внезапным исчезновением, убежал из места, где у него была хоть какая-то крыша над головой.А ещё ежедневные нападки от обозлённых детей и целых три приёмные семьи, которые Миша умудрялся вывести из себя настолько, что и те не выдерживали, возвращая его обратно. Только с Кондратием удавалось всё это время стабильно поддерживать общение?— единственный, пожалуй, чужой человек, который за эти несколько лет не относился к нему, как к кому-то второсортному, бракованному и испорченному.Вся Мишина жизнь как-то под откос покатилась с того времени, как умерла мама. Всё было бы хорошо, будь она жива. Все было бы хорошо, стой она сейчас рядом?— но на него с могильного камня смотрят только поразительно живые глаза женщины, и вся она на фотографии выглядит как живая. Начиная светлыми кудрями (Миша помнит, помнит, какого они цвета?— чёрно-белая фотография не передаст, никакая фотография не передаст тот цвет и ту жизнь), струящимися по плечам, и заканчивая ласковыми, тёплыми руками, сжимающими сейчас, на фотографии, букет. Эта фотография была Мишиной любимой?— он знает, что Паша, организовывающий похороны, поэтому её и выбрал. Каждый раз это осознание давит на сердце камнем, который явно потяжелее могильной плиты. Нельзя, нельзя так долго горевать, но Миша просто не может всё это нести на себе в одиночестве?— груз потери, тяжелые годы в детском приюте на окраине города, разыгравшая сейчас магия, которую два месяца от посторонних глаз скрывать приходилось.Бестужеву кажется, что, если так продолжится ещё хотя бы пару дней, он точно не выдержит.Вытирая дрожащими пальцами щёки, Мишель чувствует странное облегчение?— относительное спокойствие, словно прилив неконтролируемой силы улёгся. Вечереет?— это Рюмин не сразу заметил, но вокруг уже на землю опускаются сумерки, и день подходит к концу. Не унимается только беспокойство фоновое, как сторонний шум на заднем плане, не особо мешающее, но всё же волнующее. Стоит возвращаться к Муравьёвым-Апостолам.С холодной и сырой земли он поднимается нехотя, осторожно и уже привычно проведя рукой по надгробию, чтобы стереть упавшую пыль. На могиле ведьмы всегда чисто и убрано, как будто только-только кто-то ею занимался, как будто после похорон не три года прошло, а пару недель. На могиле ведьмы спокойно и умиротворённо?— так, как нигде больше. Здесь Мишу накрывает с каждым разом по-новому, всё сильнее?— до отвратительного тяготящее чувство. Всё было бы иначе, всё было бы хорошо, если бы пару лет назад кто-то её не убил.—?Кондраш, можно твой телефон? —?Рюмин опирается на оградку, протягивая руку, даже не скрывает, что плакал. Тут это естественно, старые деревья и земля здесь впитали больше слёз, чем капель дождя.—?Кому звонить собрался? —?Рылеев протягивает раскладушку, кутаясь плотнее в кофту от спортивного костюма и оглядываясь. Ему на кладбище заметно некомфортно, но ради друга он стоически терпит, не вслушиваясь в чужой одинокий монолог, вырванный из самых глубин измученной и уставшей души. Грешно к восемнадцати быть настолько сломанным и потерянным.—?Серёже. Попрошу, чтоб забрал, наверное, они там волнуются,?— Мишель набирает номер быстро, натягивая рукава тонкой рубашки на пальцы. Весь взъерошенный и с красными глазами, он переступает оградку и садится рядом на холодную лавочку?— она широкая и длинная, но Миша интуитивно всё равно коленом к чужому колену прижимается. Номер удается набрать по памяти, даже не прибегая к ведьмачьим штучкам?— куча прикреплённых к стенам бумажек имелись дома не только у студента-поэта, но и у охотников. Циферки, обведённые красным маркером, в памяти отпечатались особенно чётко. —?Тебя подбросить?—?Нет, я хотел ещё в магазин зайти,?— Кондратий с лёгкой улыбкой хмыкает.—?Всё будет в порядке?—?Конечно. Я могу о себе позаботиться,?— Рылеев закатывает глаза. —?Да, да, помню все твои наставления, не повторяй и не беспокойся.Едва Миша хочет что-то ответить, как трубку на противоположном конце наконец снимают. Бестужев вскакивает на ноги и отходит на пару шагов от лавочки.—?Алло? Кто это?—?Серёж,?— внутри всё теплеет и сжимается настоящим волнением. —?Это я, звоню с телефона друга.—?Миш, господи,?— облегчение Муравьёва-Апостола в одном только вздохе неописуемо. —?Куда ты пропал? Всё хорошо?—?Я на северном кладбище сейчас,?— начинает тот беспокойно, зажмурившись, как будто в попытке отградиться ото всех ненужных объяснений, желая, чтобы каким-то удивительным образом Серёжа без его слов всё узнал.—?Я приеду,?— тут же уверенно произносит тот. Мишель, кажется, уже сейчас может разглядеть перед собой картину того, как Серёжа поднимается с места, хватая с крючка ключи и свою кожаную куртку. —?Ты же подождёшь?—?Да,?— тот кивает, словно самому себе хочет дать знать, что не уйдёт никуда уже привычно, что и правда подождёт, останется. —?Нам нужно поговорить.После этих слов Бестужев кладёт трубку, возвращая телефон Кондратию. Потирает лицо устало и скрещивает руки на груди. Холодает и смеркается, Миша кивает Рылееву в сторону выхода, и поэт тоже поднимается, плечом к плечу с ним направляясь к выходу с кладбища.—?Приедет твой Серёжа?—?Приедет.—?И что ты ему говорить будешь?—?Правду. Он меня, наверное, выгонит, не знаю, что будет,?— Мишель ёжится. Не от холода вовсе, от мысли о том, что Муравьёвы-Апостолы после двух месяцев, что они под одной крышей, всё ещё способны его выдворить, как щенка, на улицу. Он ведьмак, понятное дело, идя между люди, а тем более к охотникам, с этим фактом, будь готов не то что на улице жить, но и быть убитым. Как мама.—?Может, мне побыть рядом, пока вы с ним говорить будете? —?Рылеев беспокойно смотрит под ноги, переступая через торчащий корень дерева.—?Нет, не стоит, я выкручусь, ты же знаешь,?— Миша старается улыбнуться обнадёживающе, вот только на такое Кондратий уже не ведётся и сильнее хмурится. —?Правда, всё в порядке будет. Спасибо тебе большое за всё, не знаю, к кому бы я ещё мог пойти сегодня, ты здорово меня выручил.—?Это элементарные вещи, не благодари, я тебя умоляю. Просто пообещай, что ни во что не вляпаешься,?— вдвоём они пересекают невысокую кованную арку над входом, выходя на пустую дорогу. Фонари здесь не горят. —?И если что, Миш… возвращайся. Ты для меня важен.—?Уже вляпался. Хуже не будет,?— Бестужев хмыкает безрадостно. Где-то вдалеке моргает фарами подъезжающий автобус. —?Давай, уже в любом случае нет времени сглаживать нюансы. Серьёзно, всё будет в порядке. Спасибо тебе.Кондратий нервно поджимает губы, снова глядит на Мишу с понимающим беспокойством?— у Бестужева нету широкого выбора, а жить неопределённое время, скрывая проводную свою особенность,?— звучит как пытка. Лучше рискнуть?— Рылеев на его месте и сам бы так сделал, но всё равно что-то в сердце беспокойством тянет. Мишель прав, времени решать нет, и Кондратий, вздохнув, ещё раз прижимает друга к себе, крепко обняв на прощание.—?Береги себя. Я скажу Антону, что всё хорошо.Миша обнимает его в ответ?— на секунду глаза закрывает, становясь самым обычным на свете человеком с призрачной надеждой на нормальное будущее и уверенностью в завтрашнем дне. Да что там, в завтрашнем дне?— в последующих нескольких часах быть бы уверенным. Автобус останавливается рядом, выцепив их двоих фарами из клочка темноты, и двери автоматические открываются. Рылеев отстраняется, снова улыбаясь ему как-то грустно, и заходит внутрь, оплачивая проезд водителю.Через несколько секунд автобус, всё так же моргая фарами, уезжает, оставляя Мишу в темноте одного.Бестужев прислоняется спиной к решётчатому забору, перекатывая на ладони небольшой, но яркий огонёк. Его света хватает на то, чтобы осветить пару метров дороги перед собой. Большего и не надо?— Мише просто бы чем-то руки занять, как-то согреться, а затем небольшое колдовство спихнуть на трюки с зажигалкой, ничего необычного и особо интересного. Миша делает всё, чтобы не отвлекаться на мысли о том, что может сделать Серёжа, узнав про то, что он ведьмак. Он ведь скрывал не из подлости своей, не из желания исподтишка навредить как-то, наоборот?— даже при скудном и неутешительном раскладе своей нынешней жизни, хватался за любую возможность просто банально выжить. Ему, конечно, никакого будущего не светит?— оптимальным решением будет податься к Пестелю на север. Это после. Это?— если Муравьёвы-Апостолы выгонят, увидев в нём угрозу, врага.Выгонят. Если не убьют.Силы за то время, что они провели на кладбище, действительно стихли и успокоились?— права была мама, на своей земле, со своими людьми проще и легче. У него из чего-то своего лишь небольшой участочек, отделённый кованной оградкой, но из своих людей. Одно надгробие, фотография и два метра сырой земли.Проходит ещё минут двадцать. Фоновое беспокойство униматься и уходить отказывается, хотя заметно слабеет ежеминутно?— Миша всё меньше внимания на него обращает, думает про огонёк на ладони и про то, что Серёжа сейчас сюда едет. Серёжа, у которого в машине полный багажник оружия и точно что-то против ведьм найдётся. Вечер своего восемнадцатилетия он ещё раньше, в детстве, планировал провести в кругу близких друзей, может даже с бутылкой шампанского или чего-то ещё. Странно жизнь повернулась?— кладбищенский холод дышит в спину, а впереди вид открывается на тёмную лесопосадку, и по обе стороны?— дорога.Одиночество.***Дорога до северного кладбища занимает около часа. Муравьёв-Апостол сократил это время до двадцати пяти минут, подогреваемый собственным волнением. Фары Палы наконец-то выдёргивают решётчатый забор кладбища и ряд могил за ним?— Серёжа с тревогой вглядывается, наконец-то различая среди темноты фигуру Мишеля. Тот у входа стоит?— в черноте ночной Серёжа успевает различить секундный всполох какого-то огонька, прежде чем Миша наконец-то с места трогается, делая пару шагов навстречу. Муравьёв машину останавливает, но двигатель не глушит. Выходит в вечерний холод, навстречу Рюмину?— тот выглядит потерянно и как-то особо печально: то ли сам собою, то ли от того, что на фоне кладбище.Не успевает Миша и слова ему сказать, как Серёжа, подскочив, обнимает его?— вот так, с ходу, сразу, без привет-как-дела-где-пропадал, обнимает, застыв надолго, крепко руками к себе прижимает. Действительно за Мишу испугался. По-настоящему. Бестужев неверяще отвечает?— как тогда на кухне, обнимает несмело, но крепко, потому что это, кажется, его последние с ним объятия.—?Ты… Ты весь день тут был?—?У мамы,?— Миша отстраняется. Для безопасности?— два шага назад, улизнуть и не попасться под горячую руку, это мы знаем, проходили, детский приют выдрессировал. Серёжа не понимает. —?Послушай, пожалуйста, только не злись. Она была ведьмой, как и… Как и я.Машина разбивает пространство широких питерских улиц, наполненных зыбкой ночной тишиной, громким рычанием мотора.Серёжа не шевелится. Сжимает дрожащими от напряжения руками с побелевшими костяшками руль, не отводит взгляда от широкой двойной полосы дороги, и?— всё. Не смотрит на застывшего мраморной статуей Мишеля. Не говорит с ним.Он не знает, что сказать. Вернее, хочет сказать так много резкого, колкого, что закусывает щёку изнутри, лишь бы оно не сорвалось. С Мишей не хочется так?— впопыхах, криками и руганью около застывшего мертвенной тишиной кладбища, выяснением отношений на прохладном ночном ветру. После чужих слов он просто кивнул ему на пассажирское сидение и бросил резкое:—?Дома поговорим.От Серёжи не укрылось ни секундное облегчение на чужом лице, ни огонёк, скользнувший по кончикам пальцев. Сейчас его уже нет?— Миша держит руки на коленях, сжимает пальцами джинсы, смотрит, не отрываясь, в окно на пролетающие мимо фонари, и хотя Серёжа старается следить за ним краем глаза и не видит никакого движения, но всё равно периодически чувствует на себе чужой тяжёлый взгляд.Ведьмак.Это слово бьёт его не хуже огромной кувалды по голове, хотя нацелено прямиком в сердце. Миша?— ведьмак, он умеет колдовать, и отвары его наверняка именно поэтому так действовали на Полю и на Матвея. Всё становится просто и ясно?— и вместе с тем больно.—?Матвея ты сам нашёл, так? Не было никакой ведьмы,?— утверждает он больше, чем спрашивает.—?Да, но Серёж, послушай, я…—?Заткнись. Ради бога, просто заткнись сейчас.Повернувшийся к нему было Мишель вновь дёргает головой к окну, пальцы сжимаются на коленях до побеления. Серёжа замечает это и чувствует крохотную каплю вины?— он не хотел так резко. Так зло. Но внутри у него бушует целый ураган эмоций уже?— от неверия и шока до отвратительно едкого чувства предательства. Как Миша мог? Как мог он, зная об их семейной истории, так просто оставаться рядом? Что ему нужно было всё это время и почему он сказал об этом только сейчас? Серёжа ведь знает уже, что у него сегодня день рождения,?— Поля, движимый любопытством, заглянул в его паспорт ещё неделю назад, прибежал, сверкая возбуждённо глазами, заявил, что нужно срочно придумать Мише сюрприз. А теперь Серёжа везёт сюрприз самому Ипполиту?— и притом весьма неприятный.Тишина в салоне больше не разбивается ничем до самого дома. Серёжа, обгоняя редкие машины, внешне так сильно старается оставаться спокойным, что почти прокусывает щеку до крови, чувствует солоноватый привкус. Ночной Петербург совсем не помогает ему успокоиться?— ни изящный, мерцающий тёплым светом центр, ни районы новостроек, расцветающих сплошным серым полотном.—?Серёж… Серёжа… —?вновь начинает Миша, когда они останавливаются у подъезда, но он лишь выходит из машины и захлопывает за собой дверь.—?За мной,?— командный тон, как у Матвея, перенимается сам собой, жёсткий, требовательный. Мишель вновь следует за ним молча, проскальзывает в подъезд. Серёжа, пока они поднимаются на четвёртый этаж, с каждой ступенькой вспоминает всё больше и больше странностей, на которые раньше просто не обращал внимания.Или, если хотя бы самого себя не обманывать, на которые закрывал глаза.То, как Миша, когда они ловили штригу, безошибочно добрался до их квартиры первым. То, как иногда он шептал под нос себе что-то, о чём отзывался ?а, ерунда, поговорка бабкина вспомнилась?. Как у него всегда получалось согреть чайник за пару минут, как ловко он разбирался в специфичных вещах, на узнавание которых охотники тратят годы. Полин отвар, опять же. Серёжа хочет быть спокоен, но на последней мысли у него внутри поднимает голову яркая волна ненависти, затапливая всё кругом, и в квартиру они влетают в том же состоянии, как после первых минут знакомства: Муравьёв прижимает Мишеля к стене, но вместо клинка просто держит его рукой за горло.—?Чем ты моего брата опоил, тварь? —?рычит, будто перед ним не Миша, а жуткое чудовище?— та же самая штрига. —?Что ты с ним сделал, ну?—?Серёж, ты чего? —?в этот момент сбоку слышится шорох и уже через секунду его оттаскивают от Мишеля Полины руки. —?Ты с ума сошёл?Муравьёв отстраняется, выпрямляется, кивая в сторону Миши:—?У него спроси,?— и уходит в гостиную. Через минуту возвращается к входной двери, проходя мимо вжавшегося в стенку Рюмина, потирающего покрасневшее горло, и хлопает ей изо всех сил, бросая у порога смесь трав из совсем небольшого мешочка. —?Теперь не выберешься,?— и добавляет, глядя глаза в глаза:?— Ведьмак.Где-то на фоне охает Ипполит, звенит осколками разлетевшая от удара на пол чашка. Серёжа отворачивается от таких незнакомых глаз и, бросив куртку на вешалку, исчезает на кухне.Мишель не может заставить себя поднять взгляд от пола и посмотреть на Ипполита. Глаза жжёт?— от обиды, от страха и отчаяния. От того, как с ним говорил Серёжа и как его называл. От чужой, кожей ощутимой, ненависти.—?Миш,?— рядом беззвучно появляется Поля, пытается заглянуть ему в лицо. —?Что он тут наговорил? Что у вас произошло вообще, ты где был?Миша мотает головой из стороны в сторону, даже вдох сделать не получается, не то что на вопрос ответить. Поля тянется и заключает его в объятия, и вот тогда?— тогда Мишеля прорывает. Казалось бы, что он выплакал всё своё ещё на кладбище, но каждое рыдание, сотрясающее его тело, доказывает обратное. Он просто не может остановиться?— и сейчас словно заново переживает наступившее одиночество, собственную никому ненужность и инаковость. Ипполит прижимает его крепче к себе, но, кроме его осторожных поглаживаний по спине, Бестужев куда острее ощущает чужие пальцы на горле. Руку Серёжи, который никогда не ненавидел его вот так?— даже у клуба.—?Я так проебался, Поль,?— шепчет он между всхлипами,?— я так перед вами виноват, прости меня, пожалуйста, только не ненавидь.Младший Муравьёв долго успокаивает его?— так долго, что из кухни выходит Серёжа, закрытый и собранный, и, не смотря ни на кого, зовёт на кухню.—?Поговорим, если вы тут намиловались.Миша знает, что заслужил всё это: его недоверие, его злость, но всё равно сжимает кулаки, потому что он перед Апостолами виноват только в том, чего не сказал. Но он никогда никому зла нарочно не делал, и видеть в его лице всех ведьм Серёжа тоже не имеет права.На кухне стоят три чашки с чаем, и Мишель с привкусом лёгкой истерии думает, в какой же из них яд; наверное, в той, что стоит отдельно от места, куда сел Серёжа, увлекая за собой Ипполита.Свет фонаря лижет Мишину спину, когда он берёт горячую чашку и отходит к окну, прислоняясь к нему спиной. Видок у него, наверное, тот ещё: растрёпанный, с покрасневшими глазами и дрожащими руками он кусает губу и отводит от Серёжи взгляд.—?Рассказывай,?— говорит тот, прерывая брата, который уже открывает рот для вопроса. —?И рассказывай всё.Миша молчит добрых секунд двадцать, собираясь с мыслями.—?Мой отец был охотником. Наверное, достаточно хуёвым, раз его убили вскоре после моего рождения. Он никогда не брал меня с собой на охоту. Он никогда не рассказывал мне секретов. Он даже не узнал, что я родился. Но зато от него маме досталось огромное количество дневников, который собирал отец моего отца, там было всё?— и про штриг, и про вампиров…—?И про ведьм,?— словно бы невзначай замечает Серёжа.—?И про ведьм,?— Миша поднимает взгляд, сталкиваясь с чужим, и чувствует, как внутри вновь поднимается сила, наверняка окрашивая радужку в золотистый. —?Про то, как их выявлять. Как убивать. Единственное, чего там не было?— ни в одной из рукописных книг?— как отличить плохую ведьму от хорошей.—?Не бывает хороших ведьм, только те, кто получает силу, чтобы творить зло.—?Силу можно не только заполучить,?— выплёвывает Миша; чашка в его руках лопается, обдавая осколками и кипятком, но он этого почти не замечает. —?Иногда ты рождаешься с этой силой, как чёртов Скайуокер или Гарри Поттер, и всё, что ты можешь делать,?— учиться управлять ей, чтобы она не начала управлять тобой.—?Как это? —?подключается наконец к разговору Поля. Он бледен, но на его лице хотя бы нет того же непринятия, что у Серёжи. —?И где твоя мама? Вы поссорились?Мише требуется тридцать секунд,?— он считает,?— чтобы найти мужество заговорить об этом вслух.—?Моя мама,?— начинает он, вновь прикрывая глаза и не смотря на братьев,?— её убили. Уже давно. У неё были проблемы с Ковеном, из которого она вышла, было много недоброжелательниц. Я до сих пор не знаю, кто это был. Серёжа забрал сегодня меня с кладбища, на котором она похоронена.Сказав самое тяжёлое, давившее на грудь каменным весом, Мишель уже не может остановиться?— говорит, что тогда был почти одного возраста с Полей, что после этого его определили в детдом, потому что других родственников у них не было, а единственный его почти родственник живёт слишком далеко, да и не отдали бы ему Мишу. Что несколько лет он провёл в стенах, в которых его ненавидел почти каждый за силы, которые после смерти матери Бестужев долго не мог контролировать. Что Ковен отказался от него, потому что ведьмаки, рождённые с силой, вызывали у них лишь зависть и отторжение.Он не давит на жалость. Не пытается переубедить никого из братьев, но хочет объяснить им, насколько узко они воспринимают концепцию ведьм и колдовства. Колдовство, воржба?— это не только зло, не всегда зло. Всё зависит только от человека, который силой пользуется, от его или её намерений.Серёжа, кажется, совсем не слушает его, в отличие от Поли. Сидит, повернув голову в сторону, катает по столу пулю, которую всегда носит в кармане как талисман. Мишино сердце на секунду пронзает острая боль и тоска, оттого, что он знает о Муравьёве такие мелочи, и Серёжа в ту же секунду оборачивается на него.—?Почему ты помог им? —?видя, что Миша не понимает, вздыхает и указывает на брата. —?Ему. Матвею. Почему ты пошёл за мной, зная, что мы охотники?—?Потому что ты сказал, что брат твой мог умереть, а я мог помочь. Я хотел бы, чтобы у моей мамы тогда был такой шанс,?— а ещё он хотел бы никогда не находить её первым. Не рыдать над чужим, залитым кровью, телом. Не звонить судорожно Паше. Не сидеть несколько часов в опустевшем враз коридоре, кусая себя за ладонь?— в чужой крови?— и отчаянно воя. —?Я рассказал об этом, потому что вы стали мне дороги. Потому что…—?Тебе больше не нужен приют, и ты собираешься свалить, да? —?добавляет Серёжа, неприятно щурясь.—?Нет,?— это говорит не Миша. Это говорит Ипполит. —?Нет, Серёж. Если бы он просто хотел уйти, ушёл бы ещё вчера. Я знаю, вы с Матвеем думаете, что я маленький, что я не помню, что случилось с родителями, но я… Я помню, Серёж. Как плакала мама. Как страдал отец. Я был маленьким, а не глупым. И та ведьма давно уже ответила за то, что сделала, и Миша тут не при чём. А вы зациклились на этой идее мести, словно, если убьёте всех ведьм, это вернёт родителей. Но оно не вернёт. И ты это знаешь.Слова младшего брата для Серёжи?— как пощёчина. Как те мысли, что он иногда обдумывал, но тут же сам от себя скрывал под ворохом важных дел: почистить оружие, выследить очередного монстра. Не то что бы Поля прав?— они с Матвеем никогда специально ведьм не выслеживали и не убивали, но и не неправ: тот же Серёжа долго испытывал отвращение к идее обратиться к ведьме, чтобы найти Матвея, хотя на кону стояла жизнь брата.Конечно, он не верит словам Миши?— что-то он слышит не в первый раз, про Ковен, например, но сила, добро и зло, человеческий выбор?— и впрямь смахивают на разглагольствования джедаев. Единственное, что мешает ему убить Мишеля сейчас?— это его невиновность. То, что его не застали ни разу за причинением кому-либо зла.—?Показывай, как ты делаешь отвар этот,?— в итоге цедит Муравьёв; внимательно следит, как Миша смешивает травы, как ставит на огонь чайник. —?Да ладно, не стесняйся, все ж свои.Рюмин молча убирает чайник с плиты, прикасаясь к его бокам руками и через пару секунд из носика чайника начинает идти пар. Миша под его внимательным взглядом заливает травы водой и принимается наговаривать слова: но всё, что слышит Серёжа, предназначено лишь для выздоровления и защиты. Он первым тянется попробовать, отводя руку Ипполита в сторону, но ничего не происходит ни от одного глотка, ни от десяти. Передаёт бокал брату:—?Отличается от того, что ты пил? —?но Поля отрицательно мотает головой.—?То же самое, Серёж. Что ещё хочешь заставить его делать?А Серёжа искренне не имеет никакого понятия. Он смотрит на Мишу?— осунувшегося, с покрасневшими глазами, вспоминает, как ещё пару часов назад он рыдал на плече у Поли. Миша, сам рассказавший ему о своём секрете. Севший к нему в машину. Позволивший запереть его в квартире, хотя мог сделать что угодно.—?Зачем? —?единственное, что в итоге спрашивает Муравьёв; спрашивает устало, потерянно. —?Ты же знал, что мы охотники. Почему ты остался?—?Поля мог без меня умереть,?— отвечает хрипло Бестужев.—?Почему рассказал сейчас?Миша мнётся; не смотрит на него, и Серёже приходится повторить:—?Миш, я не понимаю. Почему?—?Потому что вы стали мне дороги и я не мог больше врать. Но и просто уйти не мог тоже.Кухня погружается в тишину; Ипполит скользит взглядом между ними двумя, Миша с Серёжей смотрят только друг на друга.Минута. Две.—?Уходи,?— шепчет Серёжа. —?Это всё, что я могу. Уходи и не попадайся нам на глаза. Особенно Матвею.Рюмин как-то потерянно вздрагивает; горбит плечи, сразу становясь ещё юнее и безобиднее на вид; шмыгает носом, но не спорит и выходит в коридор, а сердце Серёжи с каждым его шагом разрывается в клочья. Это больно?— слишком больно, куда хуже, чем обман Мишеля, стоит только задуматься, что сейчас он уйдёт и Серёжа больше не услышит его голоса с кухни рано утром, не увидит чужую улыбку, не услышит смех от собственной хорошей шутки. Миша за это время стал его хорошим другом, выбирался вместе с ним на охоту, спас его братьев, в конце концов. Это гораздо больше, чем то, что сделал для него Серёжа. Чем то, что он делает прямо сейчас.Муравьёв срывается в комнату, в которой Мишель собирает свои вещи?— скудные пожитки да старый рюкзак; он оборачивается, когда Серёжа заходит, и на лице Миши отчётливо виднеются дорожки слёз.—?Ты понимаешь, что я мог тебя убить? —?Мишель кивает. —?Что я могу убить тебя прямо сейчас?Бестужев кивает ещё раз и добавляет:—?Я могу тоже. И ты теперь тоже об этом знаешь. Но ты не убиваешь меня сейчас, и я надеялся, что не убьёшь, пока ехал всю дорогу сейчас. Потому что я тебе доверяю.Он закидывает рюкзак на плечо и пытается протиснуться мимо Серёжи, так и замершего в дверях, но в итоге упирается в чужую руку, упиравшуюся в косяк. Глупо было надеяться, что его так просто отпустят. Ещё более глупо?— что Серёжа всё же его поймёт.—?Оставайся,?— звучит у Мишеля над головой, и он думает, что ему послышалось, но Серёжа смотрит сверху вниз предельно серьёзно, словно решает в своей голове проблему мирового значения. —?Я… Я зол сейчас, и я буду злиться некоторое время, но я не хочу, чтобы ты исчез.—?Ты же сказал уходить,?— почти шепчет Миша. —?Только что ведь сказал.—?Ты хочешь уйти?—?Нет.—?Тогда оставайся.