Часть 9 (1/2)
Понедельник – день тяжелый. В семь утра – особенно, думала я, торопливо причесываясь. Волосы никак не хотели укладываться во что-то приличное. Под глазами залегли тяжелые круги. В неярком освещении прихожей они смотрелись даже более-менее романтично. Жаль, интенсивность солнца на улице нельзя слегка убавить.Окей. В Японии считается, что неделя начинается в воскресенье. Мне никогда не нравился такой подход, два выходных подряд ведь лучше, чем по одному выходному в начале и конце недели... Хотя это все равно одно и то же.Но зато если думать по-японски, то неделя началась вчера. Следовательно, сегодняшний понедельник - второй день недели, и очень даже может пройти хорошо.Надежда – отрицание реальности, некстати вспомнилась мне цитата из кого-то умного. Я состроила себе гримасу в зеркале и глянула на висящие на стене часы. Без пятнадцати. Пора выходить.Ключ во входной двери проворачивался с трудом. Я уже несколько раз говорила Юкико, что ей пора поменять замок. Бесполезно. Она не видела смысла закрывать дверь – ни на ночь, ни уходя из дому.Может, Япония – одна из самых безопасных стран на свете, но осторожность еще никому не вредила. Увы, в первый же раз, закрыв дверь на все замки, я узнала, что а) Юкико всегда забывает дома ключ б) через выходящее на задний двор окно со сломанной защелкой может спокойно влезть внутрь даже средних лет и комплекции преподаватель английского языка.
Что уж говорить про потенциальных грабителей/убийц/представителей злых сил…Рефлексы были сильнее здравого смысла, поэтому я повторяла бесполезную процедуру закрывания двери изо дня в день. Юкико вытоптала последние цветы под окном, но ключ брать с собой так и не приучилась. Я понемногу начинала чувствовать себя негодяем, извращенно издевающимся над беспомощной жертвой.Я медленно спустилась по ступенькам крыльца. Дорожка, ведущая к калитке, была чисто подметена, на листьях растений вокруг дома блестели крупные капли росы.На небе не было ни единого облачка. Утренняя прохлада еще не прошла, но было очевидно, что погода обещает стать прекрасной. Как и вчера.
Я предпочла бы дождь, под настроение.
До окончания этого школьного года оставалось всего две недели. С сегодняшнего дня начинаются предэкзаменационные тесты, а на следующей неделе за нас возьмутся всерьез.
Допустим, математику-биологию и т.д., и т.п. я смогу сдать на остаточных знаниях из России. Увы, географию Японии в моей родной школе не преподавали. (И зачем в такую небольшую страну впихнули столько префектур и городов?) С японской историей дело обстояло еще хуже. Параллели с российскими событиями не наводились, а труднопроизносимые имена и даты начисто вымораживали мозг.
Японские школьники побеждали все предметы зубрежкой. Вчера я даже пыталась их скосплеить. Просидела полчаса над учебниками, а потом поняла, что в который уже раз перечитываю один и тот же абзац. Какой тут, нафиг, Уэсуги Кэнсин, когда опьяняющим ароматом сакуры, кажется, пропиталось все в комнате…Над кем там в мифах висел меч? Надо мной нарисовалась зловещая тень целой ядерной бомбы. О да, нервничать в такой ситуации простительно… и абсолютно бесполезно.Запах сигаретного дыма я почувствовала за несколько шагов до калитки. Подозрительно знакомый запах. Такие сигареты в этом городе курит только один человек. По счастливому совпадению, единственный, кого я сейчас хочу видеть. Но что он здесь делает?- А что, Цуна заболел? – невинно поинтересовалась я у подпирающего забор Гокудеры. Расстегнутая рубашка с жизнерадостно-дебильным узором в гавайском стиле, футболка с черепом, кольца, цепи, новогодними гирляндами свешивающиеся с пояса до коленок узких, выцветших джинсов… сразу видно, человек собрался всерьез учиться.Он мазнул по мне быстрым взглядом и ухмыльнулся.- И тебе доброе утро.- Утро добрым не бывает, - лицемерно вздохнула я. Закрыла калитку. – Пошли?- Предлагаю прогулять.- Нет, спасибо. Я, конечно, понимаю, что тебе врожденная гениальность позволяет написать тест на 100 баллов, даже не присутствуя на нем…Гокудера неожиданно и резко смутился. С независимым видом торопливо втиснул руки в карманы и выплюнул сигарету. Боже мой, сейчас сбежится все половозрелое население Намимори и запинает нас с криками ?чего еще ожидать от этих понаехавших?.
На чистейшем, будто вылизанном, уличном асфальте лежало еще три окурка. Получается, Гокудера ждет минимум минут пятнадцать…А ведь в теории он даже не должен был знать, где я живу. После школы он ходил хвостиком за своим драгоценным Савадой, а в те разы, когда мы гуляли вдвоем, мы встречались в кафе, у реки или еще где-нибудь на нейтральной территории.Мне очень хотелось спросить, что случилось. И было очень страшно, что услышу что-нибудь нехорошее, но… но… я так рада была видеть Гокудеру. От одного его присутствия все мрачные мысли молниеносно перелиняли в радужные. Стало казаться, что ничего, прорвемся, как и всегда. Не как презервативы в бородатой шутке, а просто прорвемся и все будет хорошо… хотя когда так говорят, это означает только, что прямо сейчас все не так уж чтобы очень хорошо. Дежа вю. Кажется, в последнее время эта мысль приходит мне в голову слишком часто.Поэтому я промолчала и только дружески пихнула его локтем в бок.- Шевелись уже, умник.Узкая улочка проходила через два квартала аккуратненьких, наштампованных по одному образу и подобию домиков. Потом мост через речку, небольшой парк, еще немного домов – и свобода кончалась.Мы шли рядом, почти соприкасаясь плечами. Гокудера что-то насвистывал, вторя беззаботно чирикающим в кронах деревьев птицам. Я молчала, наслаждаясь внутренним спокойствием. Ехавший навстречу мальчик на велосипеде засмотрелся на нас и чуть не врезался в забор. Вихляя шинами, поехал дальше.
- Ты слышала про группу Дятуроу? – внезапный вопрос Гокудеры застал меня врасплох.- Нет… ммм… а что они играют?
Гокудера превосходно разбирался в музыке. Большую часть современной сцены он считал шлаком, мои вкусы тоже был готов критиковать, пока у меня не лопалось терпение и я не говорила, что ему нужно записаться в какую-нибудь секту иеговистов и проповедовать Великую Истину там. Тогда он обычно обещал сводить меня на какой-нибудь ?нормальный? концерт, чтобы я поняла, что такое ?настоящая? музыка – и на этом дело и заканчивалось, потому что нравящимся ему группам в Намимори ловить было нечего. Но то, что он мне рекомендовал послушать, всегда оказывалось неординарным, интересным и надолго задерживалось в моем плейлисте. Правда, я не всегда ему об этом сообщала.- Да нееет же! 23 января 1959 года десять человек вышли в поход на лыжах… - начал Гокудера в завывающе-эпичном стиле.- И умерли, - подсказала я, на всякий случай держась подальше.- А говорила, что не знаешь, - Гокудера заметно расстроился.- Не знаю я, не знаю. Но в твоих историях всегда кто-нибудь умирает.- Мир жесток, - отмахнулся он. – Женщина, не перебивай меня хотя бы две минуты! Я вчера прочитал про это впервые и сразу понял, что ты оценишь. Тем более, что это было в России!- Ты хочешь, чтобы я никогда туда не вернулась?!- 23 января. 1959 года. Десять человек. Вышли в поход на лыжах.Я спрятала улыбку и приготовилась слушать.Гоку был блестяще одарен от природы. Там, где я могла часами биться над какой-нибудь проблемой, он уверенно и безошибочно находил единственное верное решение. Еще и искренне удивлялся, что в этом могло быть сложного. Было вдвойне забавно, что при всем незаурядном интеллекте он был страстным и беззаветным любителем мистики.
Говорят, мужчины до старости остаются детьми. В мужчинах, тем более старых, я не разбиралась, но сейчас он и правда был похож на маленького ребенка, нашедшего блестящую, завлекательную игрушку, которую не терпится разобрать (или лучше разломать), чтобы побыстрее добраться до истины.
Постепенно я заинтересовалась рассказом. История выглядела очень странной и необъяснимой, а увлекшийся ей Гокудера так эмоционально и живо размахивал руками, что мог заразить энтузиазмом даже самое отмороженное куриное филе.
Потом без всякого перехода он начал мучить меня вопросами о правдоподобности деталей произошедшего, то и дело путая японские слова с итальянскими. Я отвечала ему на смеси японского, английского и русского, но взаимопониманию это тоже не мешало.Гокудера смешно морщил брови, что, видимо, символизировало мыслительную деятельность. Как оказалось, не зря. Через пару минут у него была готова стройная теория из смеси инопланетян, мифологических спекуляций и вольных итальянских фантазий на тему Советского Союза.Я, как обычно, мысленно пришла в восторг от неординарности его мышления. Это же надо было только вообразить такое! Вслух я собиралась в пух и прах раскритиковать все его умозаключения, но тут Гокудера внезапно замолчал и остановился.
Вдалеке уже показалась школа. Светло-коричневый цвет формы Намимори на кишащих вокруг нее школьниках делал происходящее похожим на гигантский муравьиный слет.Гокудера недоверчиво осмотрелся и, цапнув меня за рукав, утащил в проулок между двух невысоких домиков. За металлическим забором затявкала разбуженная собака.- Что такое? – спросила я, вырывая из его цепких пальцев ткань и машинально разглаживая ее. – Ты хочешь сказать, что хочешь мне что-то сказать?- Нет.- Тогда я пошла, времени мало осталось.- Я хочу тебе кое-что отдать.Из переброшенной через плечо сумки Гокудера достал небольшой сверток, завернутый в бумагу.- Что это? – подозрительно осведомилась я.Вместо ответа он буквально впихнул сверток мне в руки. Среднего веса, без надписей.