Глава 5. (1/1)

?Попробуй заглянуть внутрь??Эй, — кто-то легонько дёрнул меня за плечо. Я резко подняла голову со стола, ощутив неприятную тяжесть во всём теле, и попыталась продрать глаза. — Не спи, замёрзнешь!?Головная боль и тягучая усталость заставили пожалеть о бессонной ночи. Думалось, что, выпив на обеде две чашки крепкого чая и немного вздремнув, удастся избавиться от этого состояния, но сейчас было даже хуже, чем с утра: руки затекли настолько, что стали неподъёмными и плохо слушались, а плечи и шея заныли от грубого пробуждения. Всё вокруг наполнилось звуками студенческой столовой: непрерывный галдёж, цоканье вилок и чавканье с соседнего столика слышались так громко, что перебивали внутренний голос. И, самое главное – меня тянуло обратно в сон. Сдерживая желание вновь облокотиться на стол, я неторопливо огляделась. Мы пришли на обеденный перерыв вместе с однокурсником – Сидом Уайтчепелом, – я просила его подстраховать меня на случай, если всё-таки сонливость победит. Сейчас он пил колу из банки и неохотно листал толстенный учебник ?Иллюстрированной истории фотографии?. Теорию он не любил, потому как в колледже не преподавали жанр ню, но обожал практические и творческие задания, раз за разом заставляя преподавателей краснеть от его провокационных фотографий. Перед тем, как я вырубилась, мы с ним вспоминали практику в Карлайле и сошлись во мнении о том, что она ?самая худшая за всю историю обучения?.— Который час? — нахмурилась я, подавляя зевоту и желание потянуться. Шум стал совсем невыносимым, он разросся, оглушительно давя на мозг.— Пятнадцать минут второго, — ответил однокурсник, с радостью отвлёкшись от скучной книги. — Уверена, что нам нужно на последнюю пару? В смысле, ты там не уснёшь?— Буду стараться, — пробубнила я, скинув со лба мешающуюся челку.Из всей группы только Сида можно назвать тем, с кем всегда приятно пообщаться – он серьёзно относился к выбранной профессии, хотел добиться успеха и делал для этого всё, что мог, – в этом мы с ним похожи. Он в числе лучших проходил первую практику в Лондоне, в качестве ассистента фотографа, и вместе со мной и ещё несколькими парнями ездил к Блэку в Карлайл. После смерти бабушки именно он стал тем, кто первый узнал о моём горе, а затем старался подбадривать насколько это было возможно в той ядовитой атмосфере. Даже после возвращения в колледж, Уайтчепел продолжал интересовался моими делами, несмотря на то, что у него самого всё шло не гладко за пределами студенческой жизни.Я продолжала оглядываться, стараясь стряхнуть нарастающее давление в ушах. Парень заметил беспокойство и с интересом покачал головой: — Ты что, совсем-совсем ночью не спала? Чем же ты таким занята была, что даже в шумной столовой умудряешься уснуть? И глаза вон какие красные... — он прищурился и, сложив пальцы в замочек, уточняюще склонил голову. — Точно всё нормально? Не плакала больше?Я поспешно потупила взгляд и прислонила холодную ладонь к покрасневшей заспанной щеке:— Всё в порядке. Правда. Тебе не следует так беспокоиться.— Знаешь, я чувствую, что тебе есть, что рассказать. Но ты боишься, — Сид хмыкнул, отхлебнув колы, и, с шумом поставив банку на стол, восхищённо протянул: — А зря. Ты интереснее, чем думаешь!Дослушав однокурсника, я внезапно хохотнула, скрыв подступающее смущение и нервозность:— Это что, комплимент? — и взмахнула рукой перед своим носом. — Тебе действительно не следует такое говорить, Сидни!Парень развёл руками, на несколько секунд застыв в немом вопросе: ?Да ну, почему это? — а затем обиженно махнул рукой: — Да ну тебя!?, и вновь уставился в учебник.Однако Сид был прав. Поспешно делиться с кем-то слишком личными и ещё не созревшими чувствами казалось неправильным. Вчера всё произошло так неожиданно, что, даже проплакав об этом всю ночь, не смогла определиться: точно ли то, что я начала испытывать к Дэйву, можно назвать любовью или это просто ошибка, не больше, чем привязанность и благодарность?Ещё до знакомства с Дэйвом я думала, что давно переросла глупое стеснение, неловкость и трепет в душе при встречах с объектом воздыхания, что это всё ушло с болезненным разрывом прежних отношений и никогда больше не повториться, но, ведь это именно то, что я всегда ощущала по отношению к другу. Даже при обыкновенных разговорах по телефону каждый раз у меня подгибались колени, а сердце сбивалось с привычного ритма, заставляя краснеть, глупо хихикать над совершенно дурацкими шутками и мямлить что-то себе под нос, вместо нормального ответа. Это постоянное смятение и беспокойство, мысли о том, как выгляжу в его глазах, о чём он думает и чего желает, что я могу для него сделать – всё это наполняло меня, я чувствовала себя живой и по-настоящему счастливой рядом с ним. Если это не любовь, то почему так мучительны дни без него? И почему тогда горячий след от обычного поцелуя в щёку до сих пор ощущался на коже? Из головы не выходила фраза, сказанная другом с хитрой улыбкой на лице: ?Ты вся мне нравишься?, – почему хотелось, чтобы Дэйв это произнес всерьёз? Я успокаивала себя тем, что это просто часть подарка на День Рождения, вся встревоженность уляжется и всё станет как прежде... Однако... какая-то часть меня надеялась на скорейшее развитие отношений.Сглотнув и поправив прилипшие к заспанному лицу волосы, я всё же зевнула и засобиралась на последнюю пару.— Кстати, Чарла, — вновь обратился однокурсник, отметнув обиду, — мы думаем на выпускной собраться у старосты. У неё родители в Америку улетают как раз в этих числах... Ты пойдёшь?— Не уверена, — промычала я в ответ и, закинув в сумку тетрадь, удивилась беспечности однокурсников. До выпускного ещё нужно доучиться и диплом защитить каким-то образом на приличную оценку, а они уже людей опрашивают, кто придёт на вечеринку, а кто – нет. Хотя, вспоминая все три года, проведённые в этом разрозненном коллективе, ничто не кажется странным. Они людей на Хэллоуин собирали ещё летом!— Приходи. На этот раз точно весело будет, — парень, последовав моему примеру, поспешно запихнул несчастную книгу Мартина Сендлера вглубь потрепанного кожаного портфеля, и допив банку, довольно потряс ей: — Я за напитки отвечаю, так что, если есть пожелания – говори, всё подгоню.Я насмешливо хмыкнула, вставая из-за стола: ?Тоже мне бармен. Собирайся давай, а то опоздаем?. Сид надулся от недовольства и, набросив на плечо свой светло-серый пиджак, вяло поплёлся со мной в аудиторию.Несмотря на довольно оживлённый диалог, спать хотелось до невозможности сильно. Каждый новый шаг давался с большим трудом, глаза предательски пересыхали, заставляя постоянно моргать, и зевота никак не проходила – создавалось ощущение, что воздух просто не доходит до лёгких, растворяясь где-то в горле. Бабушка в такие минуты советовала серьёзно напрячь голову и решить пару математических задач, но я не могла сосредоточиться на чём-то дольше двух минут. Я то и дело задевала сумкой проходящих мимо студентов и с опозданием извинялась. С этой заторможенностью нужно было что-то срочно делать, иначе предстоящий первый день на работе станет последним.Сид, как истинный джентльмен, придержал мне дверь в просторный светлый кабинет. Я вздохнула и направилась в самый конец первого ряда.В противовес снежному Лондону, Саутенд на удивление радовал погодой: из окна светило ласковое солнце, рассыпав лучики на преподавательском столе, прохладный ветер игрался с голыми ветвями деревьев, снега не было вообще. Сид сказал, что вся тяжёлая туча пролетела мимо, в сторону Европы, зато море разбушевалось на шесть баллов. А столицу вчера засыпало так, что власти успели сообщить об экстремальных погодных условиях, при которых всем учащимся разрешалось не приходить на учебу. Все обрадовались раньше времени – снег успел растаять к утру, оставив после себя огромные лужи и забавно хлюпающую под ногами кашицу. Родной город снова стал больше похож на один безрадостный комок нервов.Я нахмурилась, подпёрла голову ладонью и, держа наготове ручку, проводила взглядом припоздавшего куратора, который, видимо, снова целый день вёл занятия в лаборатории.Он, зажмурившись от яркого света, сходу спросил: ?Ну, признавайтесь, кто из вас до сих пор не сдал практические? — а когда пара человек подняли руки, довольно улыбнулся и, поправив съехавшие на нос крупные очки с квадратной оправой, поинтересовался: — И чего же вы ждёте? Не забывайте, что завтра проверка и пересчёт оценочного табеля. Если группа упадёт ниже пятого места по всему колледжу, можете не рассчитывать на стипендию?.— Это катастрофа, — тревожно шепнул сидящий рядом Сид. — Займёшь мне тогда деньжат?Я медленно кивнула.Не могу сказать, что нам приходила большая стипендия, но на неё вполне можно прожить три дня ни в чём себе не отказывая, и это объясняло, почему многие однокурсники так за неё держались – они любили бродить по сомнительным заведениям, выпить и, потратив всё до копейки, хвастаться отличными выходными перед другими. В этом вся провинциальная молодежь, которой просто больше нечем заняться в маленьких городах. Уайтчепел тоже был одним из тех, кто любил хорошенько оторваться в клубе, и я бы ни за что не помогла, если бы не знала о том, что всю стипендию он отдавал младшему брату, пострадавшему в автокатастрофе.Профессор начал читать лекцию, но я его не слышала – слишком глубоки были мысли, чтобы впускать в себя знания. Я поправила волосы и пару раз щелкнула ручкой, со страхом вспомнив, как сама однажды попала в аварию по собственной глупости.Мне было двенадцать, когда это случилось. Родители из-за занятости отправили меня на лето к бабушке, и по этой же причине я поехала не с ними, а с папиным приятелем. Помню, как важно уселась на переднее сиденье и почти сразу же пожалела об этом: мы ехали агрессивно быстро, постоянно уходя на обгон, перестраиваясь из ряда в ряд. Перед глазами все плыло, а из открытого окна отрывисто свистел яростный поток ветра; зажмурившись, я глубоко дышала и старалась успокоить разбушевавшийся животный страх перед скоростью, но это было трудно для маленькой трусливой девчонки. Бог знает, что творилось тогда в голове, я точно думала о смерти в тот момент, когда, на повороте в Бэзилдон, дернула водителя за рукав. Из-за меня он не справился с управлением – нас на огромной скорости занесло, со скрипом несработавших тормозов развернуло на встречную полосу и, подбросив, выкинуло в кювет. Машина в конце своего пути встретилась с хрупким деревом; из-за столкновения не пристёгнутый водитель получил страшный открытый перелом и потерял много крови, а я отделалась сотрясением мозга, первым в жизни обмороком и жуткой тахофобией.После пережитого во мне что-то щёлкнуло: весёлая активная девчушка затихла, закрылась в себе, начала всего пугаться и перестала доверять даже самым близким людям. Кроме бабушки. Только она смогла вывести меня из состояния оцепенения и шока, только она смогла понять, что всё, что требовалось – это выслушать не обвиняя и понять меня. После того лета, проведённого у неё дома, боязнь скорости пускай и осталась, но с ней прекрасно удавалось совладать.Я откинулась на спинку лавки, закинула ногу на ногу, скользя взглядом по всей аудитории, и удивленно хмыкнула.Бабушка всегда помогала справиться со всеми трудностями: и с аварией, и с разбитым сердцем, и с обычными ссорами... что там говорить! Без её звонка в мае прошлого года я бы не собралась на поиски модели для курсовой, а значит, не встретилась бы с Дэйвом! И вот что странно: думая о ней сейчас так много, потрясение из-за её потери давит ощутимо слабее, определённо, теперь я вижу, как неправильно вела себя последние несколько месяцев. Не стоило загонять себя в угол разрушающим образом жизни, негативным мышлением и пассивным поведением – всё не так уж и плохо, ведь бабушка оставила отличную память о себе, это нужно принять, а не оплакивать. Я отвернулась к окну и снова щёлкнула ручкой, твердо решив, что настало время взять себя в руки и меняться, двигаться дальше, приспосабливаться ко всем новшествам, переосмысливать прежние события...— Прекрати щёлкать! — внезапно шикнула сидевшая рядом однокурсница. Я от неожиданности дёрнулась, выронив ручку на стол. Девчонка кинула на меня грозный взгляд и демонстративно отвернулась, взмахнув ярко-рыжими волосами.— Прости, — шепнула я, приняв из рук Сида улетевшую в его сторону ручку.— Честно, если бы не эти щелчки, я бы подумал, что ты давно спишь, — хохотнул парень, но быстро опомнился, язвительно заметив: — Оу, я ведь не должен о тебе так беспокоиться, мисс недовольство?— Отстань, Сидни, — нахмурилась я, раскрывая учебник. Несколько однокурсников обернулось в нашу сторону, среагировав на шум, я договорила уже тише: — Я не это имела в виду...Парень, не обращая внимания на негодующих сокурсников, ехидно продолжил:— Даже если это касалось только комплиментов, всё равно тебе следует быть проще, а то ты вечно така-ая бука, — он немного успокоился, и, взглянув в окно, выдохнул: — Проще нужно быть, понимаешь? К тебе просто не подъехать.Я скрестила руки на груди, вспомнив, что Дэйв тоже вечно твердит об этом, но ведь вся сварливость – не больше, чем реакция на раздражители! Я тряхнула головой и уставилась в учебник, в надежде отвлечься от раздумий. Не получилось.Взгляд упал на фотографию Уильяма Кляйна ?Зеркало и мост Куинсборо?, которая была представлена в качестве примера необычного композиционного построения с использованием дополнительных аксессуаров, а именно зеркал. Но меня заинтересовала не сама фотография, а лишь ее часть. Шею центральной модели украшали элегантные бусы, – те самые, что имели огромную популярность в начале шестидесятых, – чёрные и увесистые, они напомнили о том, что под кардиганом до сих пор покоится вчерашний подарок. Я бережно расстегнула подаренный Дэйвом кулон. Длинная серебряная цепочка легко обвила мою ладонь. Незамысловатый медальон повис над столом. Он был почти невесомым, совсем не мешался и не цеплял растрепанные волосы, как другие подобные подвески, вот почему я вспомнила о нём только сейчас. Идеально ровный, он представлял собой овальную полусферу с витым цветочным орнаментом, сбоку которого расположилась едва заметная кнопка в виде листочка, открывающая потайную ложбинку.Я пригляделась – сквозь серебряную резьбу виднелась маленькая скомканная бумажка.Приятный трепет прошёлся дрожью по всему телу, любопытство рассыпалось мурашками по плечам: Дэйв просил посмотреть на рисунок в одиночестве, почему? Неужели это не просто рисунок? Неужели, это какое-то очень важное послание, адресованное мне, о котором не так-то просто сказать вживую?Внутреннее напряжение прогнало усталость прочь, я почувствовала небывалый азарт и прилив сил, как от великого научного открытия. Удостоверившись, что никто не смотрит (соседка отвернулась поправить макияж, Сид перебирал содержимое своего портфеля, а преподаватель так увлёкся, что вообще не обращал внимания на студентов), я нетерпеливо раскрыла медальон.Из потайной ниши на ладонь выскочила бумажка. Я развернула её, осторожно разгладив края, и положила перед собой на книгу, почти полностью закрыв фотографию; любопытная соседка, углядев в зеркальце что-то интересное, тут же вытянула шею, словно одна из королевских лебедей, и чуть придвинулась поближе.?Первая встреча, 75, Бэз?, — гласила надпись на одной стороне. На другой – аккуратный карандашный рисунок девчонки с несоразмерно огромной лейкой в руках. Соседка хмыкнула, обращаясь к Сиду: ?Гляди-ка, Уиллер любовные записочки прямо на парах получает?, — и вновь отвлеклась на макияж. А я всмотрелась внимательней: длинные тёмные волосы, завитая объёмная челка, мимолётный взгляд на смотрящего... Волна первого впечатления схлынула вместе с не подтвердившимся ожиданием. На их место поселилось холодное сомнение.Мысль о том, что он нарисовал меня, не умещалась в подпись: наша первая встреча точно состоялась в мае прошлого года, и даже если Дэйв что-то напутал или написал цифру девять, как пятерку, то мы точно встретились в Саутенде, перед практикой, и он прекрасно помнит этот день. Не зря же друг так бережно хранит первую фотографию моего авторства на тумбе возле кровати?Я растерялась, сильнее сжав в леденеющих руках потеплевшую цепочку. Что-то не давало покоя, я не могла сосредоточиться, всё ещё надеясь увидеть какое-нибудь скрытое сообщение, но надежда тлела, а в голове вертелась мысль о том, что здесь изображена другая девчонка, которая так же важна Дэйву... Или даже важнее, чем я.Мы с Сидом переглянулись.— Не понимаю, — беспомощно пробормотала я, вновь взглянув в книгу. — Ты бы стал вкладывать в подарок лучшей подруге рисунок другой девушки?— Только если бы хотел о чём-то намекнуть, — пожал плечами однокурсник, вытянув из-под моих холодных рук вкладыш. Он вгляделся в обе стороны. — Так-то на тебя похожа. А этот твой ?лучший друг? ничего не объяснил?Я замешкалась, судорожно вспоминая вчерашний вечер. Дэйв мало что сказал о подарке, только подчеркнул, что собирался отдать кулон ещё летом, после концерта, но тогда ?не был готов?. Да и зачем бы ему что-то дарить в день первого выступления? Это не такое уж значимое событие... Хотя его приятель, с которым мы вместе добирались до концерта, упоминал какую-то ?офигенную цепочку?, которую, по его словам, Дэйв собирался презентовать своей девушке... От самых пят и до макушки пробрало на холодную дрожь. Меня уж точно никак нельзя назвать его девушкой, и он бы не стал покупать две разных цепочки за неимением денег, тогда... Джоанн Фокс? Друг никогда не рассказывал, как они познакомились, хотя настолько часто её упоминал, что я всерьёз начинала ревновать. И она точно жила в Бэзе, так как присутствовала почти на всех репетициях группы. Но зачем ему вкладывать её портрет в подарок для меня? Что он хотел этим сказать? Ведь это должно иметь хоть какой-то смысл...— Я бы на твоем месте всё же поговорил с этим лучшим другом, — Сид вернул рисунок, небрежно кинув его обратно на фотографию Кляйна, — а то, может, он просто таким образом решил рассказать о том, что его интересуешь вовсе не ты, а вот эта девушка с лейкой в руках. Она выглядит хозяйственной...Цепочка выскользнула из руки и со звоном растянулась на полу. Я застыла, услышав то, что не готова была слышать: это подтверждение огорчением прихлынуло к голове и выступило румянцем на щеках. Всё вдруг прояснилось. Конечно, зачем бы Дэйву вообще вкладывать в подарок рисунок Джо? Просто он встречается с ней. Уже давно встречается с ней, но до моего Дня Рождения никак не мог в этом признаться или намеренно это скрывал. Зачем? Чтобы я не расклеилась ещё больше? Это своеобразная забота или он просто трус, который не может посмотреть в глаза и рассказать лучшей подруге такую важную новость? Или он считает, что я настолько чёрствая и вечно недовольная, что не пойму его стремления проводить больше времени со своей второй половинкой?Тогда к чему вообще была эта вчерашняя сцена с поцелуем и этим дурацким признанием?Уши оглушила слепая ярость, а горло жгло от обиды и ощущения, будто меня предали и затоптали в грязь, как ненужную, бесполезную вещь.В какой-то момент я была уверена, что Дэйв, этот глупый мальчуган, действительно нарисовал меня, это было бы логичнее после вчерашнего, но как только я поняла, что ошиблась, сердце потяжелело, камнем рухнуло вниз, раздавив глупую мечту о том, что могу хоть капельку ему нравится. Не подтвердившаяся надежда больно давила, пульсировала; всё тело горело, а в голове кружились мысли о том, как приду домой и разорву на части все фотографии с Дэйвом, вырву из дневника страницы, посвящённые ему и, закрывшись в ванной, разрыдаюсь, смывая остатки тех надежд, что леденели в душе. Хотелось скрыться, убежать ото всех и потеряться среди бескрайности южных полей, но до самого окончания пары я сидела неподвижно, глубоко дыша, сдерживая внутри неизвестную ранее безграничную, всепоглощающую ненависть, от которой тряслись руки.Я настолько разозлилась, что, по звонку спешно покинула аудиторию и стремительно направилась к выходу из колледжа, игнорируя Уайтчепела, бегущего за мной. Я с силой толкнула тяжелые двери и, крепко сжимая рукав бежевого пальто, вышла из колледжа. Вдруг я опомнилась, остановившись на лестнице, наблюдая за беспечными студентами вдали: из-за чего вообще переживать? Из-за ?подарка??Если Дэйв хотел этим рисунком намекнуть о том, что я мешаю его личной жизни – ему это удалось, он достиг своей цели. Если он хочет, чтобы наше общение сошло на ?нет? - так и будет. Ни за что ему первая не позвоню, а вечером не буду тратить кучу времени на телефонные разговоры. И больше никаких совместных гулянок – с меня хватит! И так уже раскатала губу, витала где-то в облаках, думала о взаимной, если не любви, то симпатии. Вот глупая!— Эй, Чарла! — вновь окликнул запыханный вздёрнутый Уайтчепел, побежав за мной по лестнице в одной рубахе, не обращая внимания на мороз. Он протянул забытый мной учебник и серьёзно попросил перед тем, как вернуться в колледж: — Ты только нормально с ним поговори, не прямо в лоб бей, окей?— Обойдётся, — без промедления фыркнула я и, исказив лицо в гневе, выхватила учебник. — Нечего мне с ним время тянуть.— Ты так совсем без друзей останешься, — предупредил однокурсник, скрывшись в беспокойной толпе учеников.Я немного помялась возле лестницы, переминаясь с ноги на ногу, а затем всё жё кое-как запихнула учебник в сумку и двинулась в сторону железнодорожной станции.Теперь погода не казалась такой прекрасной: отвратительное солнце выглядывало из-за неплотных высоких облаков и слепило глаза, холодные лужи под ногами пачкали любимые полусапожки, прохладный ветер поднимался только на открытом пространстве, в остальное время приходилось умирать от духоты, расстегивая тёплое пальто. И зачем вообще нужно настолько тёплое пальто, спрашивается, если в Лондоне редко бьют настоящие морозы? Ответ прост. Это – самая красивая вещь моего верхнего гардероба, к тому же, оно очень нравилось Дэйву...Пока я покупала билет до Лондона, успела немного успокоиться. Злость сменилась недоумением. Если подумать логично, то стал бы друг заморачиваться, если бы действительно встречался с Джо? Ну да, он часто о ней рассказывает, но ведь ребята из группы признались, что обо мне Дэйв говорит не меньше!Мы ведь дружим почти два года, и до сих пор он делился всем, что таилось у него за душой, будь то разочарование от поступков приятелей или просто какие-то волнения, связанные с будущим – он всегда был искренним и от меня требовал того же, серьёзно сердился, когда я пыталась что-то утаить.Так почему он не рассказал обо всём, когда начинал встречаться? Зная его, он бы не стал молчать так долго, чтобы в итоге подпихнуть рисунок в кулон – всё это очень странно и не похоже на него. Я оплатила билет, тряхнула головой и, избавляясь от навязчивых мыслей, прошла на платформу.Народа здесь было не много – в основном студенты толпились в компаниях, остальные стояли по одиночке, вглядываясь в висевшие под козырьком часы. Я же решила отойти к расписанию – там людей вообще не было – и осмотреть информационное табло. Стоило задуматься о том, как поступить дальше: пораньше приехать на работу, не теряя времени, и также пораньше отпроситься домой, или же сначала доехать до дома, прилечь на пару часиков, и затем только явиться на работу. До поезда оставалось всего каких-то пятнадцать минут, но я была уверена, что не смогу достоять до прибытия – усталость снова давила всей своей тяжестью, и больше ничего не оставалось, как поддаться ей и, усевшись на лавочку, прикрыть глаза. Мысли о Дэйве наконец перестали терзать, вместо этого в сонной голове промелькнуло сожаление о том, что придёться ехать до Апминстера и пересаживаться в ненавистную подземку, в которой всегда спертый воздух, мало света и... И это плавное покачивание из стороны в сторону убаюкивает сильнее, чем отдалённый шёпот находящихся поблизости людей.Страх пропустить ожидаемый поезд утонул в тягучей безмятежности. Подниматься нужно было сейчас, пока дремота не поглотила полностью, пока еще можно собрать последние силы и перебороть себя, но внутреннее изнеможение так и твердило: ?Оставайся здесь. Тут уютно, можно вытянуть ноги и сладко поспать?, — в итоге я оказалась слишком слаба, чтобы самостоятельно противостоять этому состоянию.— Мисс, — обратился до боли знакомый насмешливый голос. Я не шелохнулась, лишь глубже вздохнула, прижав сумку с фотоаппаратом к груди. Но человек напротив оказался настойчив в своем желании поднять меня: — Мисс, боюсь показаться грубым, но вы так работу проспите.— Опять ты? — буркнула я, ошибочно приняв говорящего за Сида. Сознание постепенно вернулось к реальности, уловив звук приближающегося локомотива. — И чего ты увязался вообще? Ты же в Саутенде...Я глянула исподлобья, выдохнув: ?...живешь?, а затем встрепенулась как от удара током. Вот уж кого увидеть не ожидала! Напротив стоял никто иной, как Дэвид Гаан, в своем длинном сером пальто, черных кожаных штанах и берцах. Он выглядел счастливым и чересчур довольным собой, протягивая свою руку для помощи. Я нахмурилась.Что он здесь забыл? Пришёл посмеяться надо мной или хочет объясниться? Он ведь давно уже перестал ездить на учебу. После стольких прогулов странно видеть его здесь.— Когда это я в Саутенде жил? — весело поинтересовался Дэйв. Я поднялась с лавки, проигнорировав его протянутую руку, и отряхнулась. Он одарил меня одной из своих самых обаятельных улыбок, спрятав руки в широкие карманы, и я поспешно отвернулась от парня, всмотревшись вдаль. — Чего хмурая такая, Чер?— Есть причина, — серьёзно отозвалась я. Послышался протяжный гудок замедлившегося электропоезда, и я вновь обернулась на друга, ощущая стыд за свое равнодушие.Всё, что чувствовалось сейчас к нему – безразличие и холодная неприязнь. Так быть не должно, всё-таки этот парень многое сделал для меня, он был единственным, к кому всегда можно было обратиться за советом, кто всегда мог поддержать и найти выход из любой сложной ситуации. Бессердечность – не то, что я должна отдавать взамен на его доброту и преданность. Злость – не то, что я должна проявить, когда друг наконец нашёл свою родственную душу.Но и мучить себя немыми вопросами о том, права ли в своих рассуждениях, не хотелось – это больно и слишком горько. Поэтому я, не обращая внимания на встревоженность Дэйва, спросила прямо:— Тот кулон, что ты подарил вчера... Это я изображена на том рисунке?Я надеялась на честный и откровенный прямой ответ. Но он решил отшутиться, тем самым пошатнув моё и без того нестабильное эмоциональное состояние:— Не-ет, ты что, как ты могла такое подумать? Конечно не ты! — и для правдоподобности по-приятельски толкнул меня плечом. Я отвернулась снова и, скрывая от его тёплого взора невольные слезы, направилась к подъехавшему поезду. Надеялась, что друг поймет, как это важно – поговорить обо всём сейчас, а не когда-нибудь через неделю или две, когда он будет готов. Думала, что он одним только взглядом сможет прояснить это недоразумение, что вот, сейчас обнимет меня, как это делал всегда, прижмёт мою голову к своей груди и успокоит эту бесконечно мечущуюся неспокойную душу, мягко запустив свои длинные пальцы в мои черные волнистые волосы. Но оказала неправа. Дэйв тут же одернул меня от раскрытых дверей, непонимающе пролепетал: — Ты обиделась? Это ведь была просто шутка...— Шутка... — прошептала я, обессиленно опустив голову. Дэйв не шелохнулся, стараясь уловить моё настроение, тогда я резко подняла на него взгляд, топнула ногой, отпугнув парня дальше от края платформы, и уронив горькие слезы, взревела: — Уходи, Гаан! Я тебя действительно ненавижу!Друг растерялся, заметив заинтересованные взгляды прохожих зевак, и поспешил объясниться:— Это шутка, Чер. Я не понимаю...Я высвободилась из его цепкой хватки и запрыгнула в вагон, когда в нём уже начали объявлять станции следования:— Ты сказал достаточно... — успела проговорить я перед тем, как двери закрылись. Поезд дёрнулся и медленно поплыл на запад, оставляя растерянного парня на центральной платформе среди припозднившихся людей. Он застыл, беспомощно наблюдая за плавным движением электрички, но сорвался с места, почти догнав наш вагон у самого конца платформы, что-то с силой выкрикнул вслед. Я прислонилась лбом к стеклу, тягостно выдохнув: ?Теперь прощай, Дэвид?, — и ещё долго наблюдала за отдаляющейся серой точкой перрона, на котором, уверена, всё ещё что-то выкрикивая, стоял друг.Сердце готовилось разорвать с ним все отношения, погрузившись во мрак одиночества. Этот поступок стал первым подобным, который смог надолго поссорить некогда неразлучных друзей.И виноват во всём оказался тот неудачный, ничего не объясняющий рисунок девчонки.***?Две части в моем сознании?С того дня началась настоящая катастрофа – я осталась совсем одна со своими переживаниями и мыслями, с сожалением за поспешный разрыв важной дружбы – все проблемы, свалившиеся в одночасье, нарастали словно снежный ком, заставляли постоянно быть в движении, не давали отдохнуть, я буквально в них задыхалась, желая вернуть все назад.В тот же день, когда я посмела сказать Дэйву первое в жизни ?прощай?, случилось страшное для моей семьи – маме из-за обострившейся болезни стало плохо, прогнозы врачей оказались неутешительны, и она приняла ответственное решение лечь в больницу, свалив все дела на папу.Он метался между двумя работами и мамой, как белка в колесе: старался брать как можно больше заказов в автомастерской, оставаясь там до позднего вечера, просил знакомых присмотреть за музыкальным магазином, старался давать советы, как лучше завлекать клиентов с помощью объявлений в газетах, и с утра еле успевал принимать новые поставки... Всё это продолжалось ровно до тех пор, пока он не договорился с богатой семьей Франке, чтобы те оплатили оставшуюся небольшую сумму за мамино лечение. Франке с радостью пошли на встречу, и сделали даже больше, чем требовалось: договорились с крупной реабилитационной клиникой в Германии и увезли мою маму в Кёльн, – всё это произошло меньше, чем за месяц.В то же время я усердно работала в кафе, почти забив на учебу. Мечта стать профессиональным и знаменитым фотографом спряталась за нынешние трудности, так что всё внимание и вся энергия была направлена на материальную и моральную помощь семье. Каждый день, приезжая домой с лекций на два часа перед возвращением в ?Иви Челси?, я улыбалась, старалась выглядеть сильной и независимой, и уделяла время на разговоры с поседевшим отцом. В его взгляде читалась отчаянность и хроническая усталость, а огромные мешки под глазами, трясущиеся руки и частое моргание только подтверждали то, что он на грани. В конце концов, через месяц беспрерывных волнений, в день, когда мамин самолет приземлился в Кёльне, папа ломающимся голосом сообщил, что его направили подальше от Лондона, в длинную командировку в Ливерпуль, мол, там как раз освободилось место в одной из лучших автомастерских города, и начальник посчитал, что это отличный шанс уйти от повседневной суеты и заработать больше денег.Казалось, что папа наврал про командировку, просто хотел скрыть от меня свое собственное плохое самочувствие и немного отдохнуть. Но это оказалось не так. Когда он говорил о Ливерпуле, я ждала хоть какой-нибудь обнадеживающей шутки про Битлз, или ?Британику?, или про футбольный клуб, но ничего из этого так и не было упомянуто. Отец был расстроен, он не хотел оставлять меня одну в такое время, да я и сама не хотела оставаться, но понимала необходимость этой рабочей поездки, поэтому на его речь как можно веселее воскликнула:?Это ведь замечательно! — и всё с той же легкостью в голосе, скрывающую тяжесть за душой, договорила: — Возьми фотоаппарат, привези нам на память отличные снимки и новые впечатления?.Папа, к счастью, не заметил подвоха. Он уехал в конце ноября, взяв с меня слово, что буду следить за домом и музыкальным магазином – я заверила, что со всем справлюсь без труда, и что он может не волноваться, но на деле начала паниковать: ?Совсем скоро сдача диплома. Я просто физически не успею его завершить, если буду заниматься абсолютно всем!?Такое внезапное одиночество разрушило все планы. Снова все пошло под откос: на следующее утро пришлось выслушивать от соседей жалобу на незакрытую калитку между нашими участками, в колледже объявили, что группа все-таки потеряла стипендию, пришлось отдавать Сиду часть недельной зарплаты, в музыкальный магазин за всё рабочее время пришел лишь один постоянный покупатель, и на работе меня назначили ответственной за новенькую – ту самую плохо говорящую по-английски немку – Бертольду Баумгартен, с которой, впрочем, мы неплохо поладили.Казалось, что мир ополчился на меня. Я приползала домой, всё чаще думая о том, чтобы снять квартиру ближе к кафе, и старалась не умереть, готовя ужин и завтрак. Так продолжалось изо дня в день, до самого начала декабря, когда город уже привык к промозглому зимнему холоду, меланхоличной вялости и неодолимой апатии – почему-то не покидало ощущение, что это бессилие окружало Лондон даже летом. Но раньше, благодаря неугомонному гиперактивному другу, я ничего не замечала – улыбалась и смеялась, даже не задумываясь о том, какая жизнь на самом деле мрачная и безрадостная. Теперь же,когда Дэйв только пару раз за всё время удосужился позвонить (все два раза касались приглашений на репетицию и концерт, которые я вежливо отклоняла), мир показал самую тёмную из своих сторон.Однако даже среди всей кажущейся темноты нашелся островок надежды, без которого бы я сдалась и сломалась – три замечательных человека из ?Иви Челси?, которые не давали бесследно сгинуть в непроглядной пучине суеты и вечного недосыпа. Все они работали со мной в одной смене.Во-первых, Стивен Холт, официант, всеобщий любимец и главный заводила. Именно он поддерживает корпоративный дух, безумные идеи и пьяных друзей, когда этого требуют обстоятельства. Обладатель неисчерпаемого источника позитива, задорного смеха и огромной базы постоянных клиентов, Стивен каким-то магическим образом сочетает в себе качества прекрасного рассказчика и слушателя, чем и завоевывает сердца людей. Даже директор проникся его особым обаянием и часто из-за этого закрывает глаза на нередкие непозволительные выходки и вольное поведение, однако всё же за недавнюю драку лишил парня премии.Ко мне Стивен относится так же, как и к остальным: я для него – часть одной большой семьи, за которую нужно стоять горой. Он ласково называет меня ?Чарли?, хотя это дико раздражает, и ещё ни разу не отказал ?поменяться столиками?, когда меня не устраивали клиенты. В целом он хороший парень, открытый и гостеприимный. Единственный человек, к которому он все еще не смог найти подход – Бертольда. Стив прозвал её ?Берлиной? в первый рабочий день, потому что ?имя у девчонки стремное для чуткого британского слуха?, и до сих пор не может понять, за что она теперь на него не реагирует.На деле, самая младшая из всех сотрудников, фройляйн Баумгартен оказалась самой пунктуальной и ответственной из всех официантов, несмотря на то, что являлась лишь помощницей. В её обязанности входили только простенькие задачки: принести воды, положить меню, убрать столы, переписать на меловой доске блюдо дня, – и всё в таком же духе, но она всегда брала на себя больше обязанностей, чем нужно. Впрочем, директор был рад: Берлина обожала копаться в огромном ?зелёном зале?, где всё было усажено разными растениями, и делала это превосходно. За месяц ее пребывания в ?Иви Челси?, все цветы преобразились и ожили, и некоторые из них даже зацвели.И всё же, несмотря на то, что Берлина всё делает идеально, она мало с кем общается. ?Чуткие британцы? сочли её странной: помешанная на мистицизме, одержимая идеей создания нового гербария, почитатель фруктовых чаёв и инструментальной классической музыки, – она пугала людей своей фанатичностью, непредсказуемостью и молчаливостью. ?В тихом омуте черти водятся?, — часто было слышно в её адрес. И правда, эту девчонку можно сравнить с водяной гладью: весь её образ – лишь поверхность, а внутри...Когда она к нам только пришла, я тоже сторонилась её, но только до первого разговора. Оказалось, она хотела бы со всеми подружиться, но не могла из-за языкового барьера. Как и все подростки, она хотела внимания и новых друзей, а вместо этого столкнулась с недопониманием и осуждением. ?Ну и пусть, — безразлично кивнула она, и тут же смягчилась в смущенной улыбке. — Хватит и одного хорошего человека...?Она так и не договорила, да и вряд ли сделает это потом – не в её манере возвращаться к чему-то.Я бы хотела научиться её устойчивости и невозмутимости, ведь третий человек с самого первого дня беспокоил моё и без того трепещущее сердце.Наш менеджер – Пол Уайтхед, статный, приятный молодой человек с божественной улыбкой, правильными чертами лица, привлекательной походкой и великолепными манерами.В наш первый рабочий день между нами произошло что-то, чего я по сей день не могу объяснить. Я разглядывала графики, заметив, что менеджеры работают полный день, то есть, в две смены и почти без выходных. Это казалось несправедливым. Уайтхед заметил, с каким интересом я рассматриваю чужие смены. Он внезапно оказался у меня за спиной, и бархатным полуголосом сказал: ?А ты любопытная… Мне это нравится?.От одного его голоса закружилась голова. Оказавшись с ним лицом к лицу, я разглядела и крепкие руки, и прекрасно ухоженную бородку, почувствовала сильный запах мужского одеколона – он сводил с ума, я даже прикрыла глаза, стараясь вдохнуть этот запах как можно глубже. Менеджер, ухмыльнувшись, припёр меня рукой к стене, начав опасную игру:— У нас после работы намечается небольшая дружеская встреча, мисс…— Уиллер, — пропищала я, сгорая от стыда.Прежняя любовь к Дэйву тут же показалась такой детской и несерьезной, по сравнению со вспыхнувшим диким желанием, почти полным оцепенением и бешеным восторгом.— …мисс Уиллер. Вы придёте? — он элегантно провел тыльной стороной ладони по моей щеке. Я старалась взять себя в руки, но никогда в жизни ещё не чувствовала подобного. — Это будет большим огорчением для меня лично, если у вас не получится…— Приду, — заверила я. Колени подкосились, и я бы упала, если бы Пол отошел чуть позже.Я взывала к разуму после столь незабываемой первой встречи со старшим коллегой, но понимала, что только сильнее тону в этой бездне похоти. Это была ловушка, из которой не было другого выхода, кроме как отдаться этому полностью. До самого декабря все чувства и к Полу, и к Дэйву кипели внутри, без возможности вырваться наружу. Дни превращались в пытку – я просыпалась с мыслями о работе, о том, как снова встречусь с менеджером, но проезжая мимо Бэзилдона переключалась на Дэйва, половину учёбы думая о нём, метаясь в воспоминаниях, переполнявших голову.Я всё сильнее чувствовала себя потерянной и забытой, хотя прекрасно понимала, что сама это всё затеяла. Пришлось признать – такой крепкой дружбы, как у нас с Гааном, не будет ни с кем и никогда. Его никто не сможет заменить, чего бы я не делала.Стараясь избавиться от нарастающего опустошения в груди, я разболтала Уайтхеду обо всём, что скреблось на душе: о том, что скучаю по родным, что осталась одна на некоторое время, что работа в кафе – это не то, чем мне бы хотелось заниматься по жизни, и что скоро диплом по художественной фотографии защищать…Я была честной и открытой, чересчур открытой. Менеджер услышал слишком много – эта жалоба имела личный характер, я просто устало вывалила все проблемы на малознакомого парня, и мне не стало от этого легче.Я не послушала папу, который перед отъездом обеспокоенно попросил: ?Будь умницей, и не натвори глупостей?, — глупости натворились сами собой.Когда мы вновь закрывались вдвоём с Полом, он прервал очередную тираду, взяв меня за руки: ?Чарла, — он серьёзно заглянул в глаза, — я смогу найти тебе работу по профессии, помогу деньгами, а я далеко не бедный человек, и сделаю так, что ты перестанешь чувствовать себя несчастной… Но только взамен на одну маленькую вещь?.Я, от безысходности и желания скорейших перемен, доверительно кивнула: ?Для тебя – что угодно?.?Я сделаю всё это, если ты согласишься стать моей женой?.Особо раздумывать не пришлось. Это звучало бредово, но я находилась в таком отчаянии, что, вопреки здравому смыслу, согласилась, тем самым совершив вторую роковую ошибку в своей жизни. Я начала играть непосильную роль, от которой нельзя отказаться просто так.Но назад пути уже не было. Поначалу всё шло лучше, чем представлялось, но затем...