2 (1/1)

Зимой они не пришли. Яков одновременно радовался и побаивался, гадая, не связано ли это с Юрой. Можно было попытаться вызвать, но зачем? У Вити все было хорошо, он уверенно шел к юниорскому Гран-При.Юрочка освоился так же быстро, носился по всей квартире, плакал и смеялся одинаково громко. Посидеть и поговорить с Колькой стало можно только поздним вечером, когда малыш засыпал.— Подкинул я тебе заботу...— Радость, — возражал друг.— Витя совсем не такой.— Витя вон какой был. Юрочка маленький еще...Витя настоял на том, чтобы самому выбрать музыку для произвольной программы, Яков отступил — в который раз. Можно было настаивать, прикрикнуть, но иногда Витя слушался, а иногда улыбался и делал по-своему. И часто оказывался прав.Яков знал, почему пасовал перед подростком, но со стороны это выглядело баловством, на что уже неоднократно указывали коллеги и даже откуда-то узнавшая Лилия.— Спорт — это труд. Кровавый. Избалуется, загубит талант.— Чувствую себя уткой, которая высидела лебедя и не знает, что с ним делать, — жаловался он Кольке.— Ты не утка, ты селезень, — смеялся тот.— Гусь лапчатый, так и скажи.Дролери появился на пороге весны: незнакомый, похожий на ночного мотылька в темном комбинезоне, хмурый и будто пыльный— Нокто. Соскучились по Сумеркам, господин Фельцман?— А где... День? Сель? Вереск?— День болен. Сель занят, Вереск тоже.— Разве вы болеете?— От человеческой глупости — еще как. Что ваш подопечный?— Все хорошо. В своей возрастной группе он лучший, в этом году обязательно возьмет Гран-При. Юра... Малыш-то, тоже растет.Нокто рассеянно покивал и вдруг, стянув перчатку, достал пластырь и начал перематывать пальцы полосками.— Там будет некогда. Очень больно, когда руки к винтовке прикипают. Когда вы, люди, нормальное оружие изобретете?— У вас что-то случилось?— Война. Лавенги возвращают трон.— Его отец?!— Нет, — Нокто слегка поморщился, — он... Давно пропал. Другие потомки.— Но Вите ведь туда не надо?!Дролери улыбнулся.— Ему туда точно пока что не надо.Яков сидел на лавочке, глядя, как Витя разминается перед началом выступления: лучшего ученика у него не было. И не будет, что вырастет из Юры, еще, непонятно.Он по привычке все еще видел в нем мальчишку, которого подобрал несколько лет назад, а Витя вытянулся, особенно за последний год, почти пропала детская округлость лица. На тренировке он распускал волосы — чуть не до пояса — сейчас собрал в хвост.Сколько сил и труда вложено в него за эти годы, сколько пришлось побегать за спонсорами — поездки, костюмы, программы — обещая, что этот мальчик возьмет золото. Обязательно. Он, Фельцман, гарантирует. Витя обо всем этом толком и не знал: незачем взваливать лишнюю ответственность, хватит той, что есть.— Что хочешь на день рождения?— Если выиграю, можно мне жить не в интернате? Я на тренировки сам буду ездить, честное слово.Яков заколебался. Вите вот-вот будет шестнадцать, он все-таки затянул, боясь сам не зная чего...— Можно.Он бродил по коридору, стараясь взять себя в руки. Волноваться может фигурист, а тренер должен быть уверенным, и последнее дело, чтобы ученик видел, как ты не находишь себе места. Яков не сомневался в победе, но слишком многое было вложено в этот день.Вдруг в коридоре впереди мелькнул длинный серебряный хвост — один такой, ни с кем не спутаешь. Витя шел чуть позади двоих мужчин, куда он собрался перед самым выходом на лед?— Витя!— А, господин Фельцман, очень хорошо, что мы вас встретили.Привычно развеялась дымка, открывая идеальные лица, мир на секунду стал невыносимо четким в красках, звуках, очертаниях — и прошло, только дролери оставались такими же. Яков перевел взгляд на третьего и обомлел.У юноши, то ли Витиного ровесника, то ли чуть постарше, глаза светились ярким серебром, и вот его за человека не принял бы никто. Рядом с дролери еще можно было заметить разницу, но посмотри только на него — поймешь, что в жизни такой красоты не видел.— Его любопытное высочество, Алисан Лавенг. Прапра... Ладно, внучатый племянник Виктора по другой линии.— Вите вот-вот выходить, — от волнения Яков пропустил и "высочество", и "племянника" мимо ушей.— Да, мы будем на трибунах.— День все еще болен? - не привык Яков к "господину", хоть тресни, не скажешь и "товарищ День".— Ясный День ругается, что во всей Катандеране он один работает, пока остальные бездельничают, - засмеялся Сель.— Мы не бездельничаем, а адаптируемся среди местного населения, как он и хотел.— Это не то население.— Да? А по-моему, такое же.Яков сжимал кулаки во время прыжков, шарил глазами по трибунам, чтобы отвлечься, и тут же возвращался глазами к фигурке на льду, боясь хоть что-то пропустить. Но троицу на верхних скамейках он все-таки заметил, прищурился: на спинках они сидят, что ли, а не по-людски? Точно. Сель и его высочество Лавенг держали плакатик с надписью: "Знай Сумерки!"Он помотал головой, посмотрел еще раз: "Знай наших". Тьфу... "Видел бы ты, Коля, настоящих-то сказочных". Только тут он сообразил, что не спросил про исход войны, но, судя по всему, победили "наши". Хорошо это или плохо для Вити, Яков понятия не имел.Экраны то и дело крупно показывали лицо, сияющие голубые глаза. После той нечеловеческой красоты смотреть на эти было отдыхом.Потолок, казалось, дрожал от криков: "Вик-тор, Вик-тор!" Витя стоял с пойманным букетом, шум, должно быть, оглушал его. Что-то все-таки расслышал, бросил розу в зал, повернулся...Яков глянул влево, но верхушки сидений уже были пусты.Витя шел медленно, потому что впереди спинами пятились фотографы, наперебой запечатлевая нового чемпиона"Подождите, он на следующий год еще покажет. Взрослый мировой рекорд побьет, — думал Яков, глядя сбоку на венок, на букеты в руках, на заметно бьющийся пульс на шее. — Устал. Ничего, сейчас пусть заслуженной славы глотнет, а потом — отдыхать. И снова работать, дебют во взрослой лиге — это вам..."Впереди людской поток делал петлю. Что там, Яков издалека разглядеть не мог за треногами.Длинное пальто, чем-то похожее на те, что носили в его детстве, шейный платок, перчатки, золотой хвост на плече. Ясный День — это обращение у них такое или прозвище? — стоял у стены, и все обтекали его, сами того не замечая. Он кивнул Якову и снова рассматривал Витю. Тот шел, улыбаясь и глубоко дыша, и вдруг, скользнув взглядом в сторону, сбился с шага, оглянулся, пробежался взглядом по толпе...— Витя, ты что? — Яков на всякий случай взял его за локоть, хотя тот давно не падал даже на льду.— Ничего.После Гран-При Витя нашел себе квартиру и завел пуделя. И купил пальто. Светлое, посреди городской зимы. И шелковый шарф.— Витя, — Яков только руками развел, а тот улыбнулся, мотнув головой, хвост улегся на плечо.— Другие не понравились."Ясный", — вспомнил он и ничего больше не сказал.Оказавшись на свободе, Витя действительно вел себя лучше, чем можно было ожидать от подростка — да нет, уже юноши — в такой ситуации. Конечно, опаздывал на тренировки иногда, честно признаваясь: проспал, кино смотрел. Конечно, все чаще поступал по-своему и на катке, и в жизни, Яков исправно отчитывал, но в глубине души радовался: все это было по-человечески.Колькин звонок однажды застал его на катке.— Яша, ты там жив?— Жив, кашляю.— Совсем загордился с чемпионом своим, сколько не заходил?— Прости, Коль, заработался. Как ты, как Юрка?— Да мы мимо проходим, хочешь, зайдем.Юра доедал мороженое. Он так и оставался мелким для своих лет, крепко держался за руку деда. Яков попытался представить себе Витю таким же — не вышло.Витя катал дебютную короткую программу, не в первый раз за сегодня, и Яков, поглядывая краем глаза, отвлекся на разговор.— Заехал бы.— Заеду хоть завтра. Пирогами угостишь?— Угощу, конечно. Красота, — Колька тоже посмотрел на лед, вздохнул отчего-то. — Юрочка, ты что притих?Юра поднял голову, сверкнул из-под челки зелеными глазами.— Деда, я тоже так хочу.— Возьмешь, Яша?— Куда же я теперь денусь."От них".В почти семнадцать Витя взял первое взрослое золото и купил себе еще два пальто: не смог выбрать, какое лучше. У подъезда дежурили фанатки, чемпиона наперебой приглашали то в рекламу, то в кино, а он по настоянию Якова спешно готовился к выпускным школьным экзаменам. Понятно было, что оценки ему нарисуют если не за красивые глаза, так за спортивные успехи, но пусть закончит хоть как-нибудь.Юра занимался пока на общих основаниях, но Яков уже прикидывал, когда надо будет перейти к индивидуальным тренировкам. То ли дело было в возрасте, то ли в чем другом, но, неуловимо похожие, они разнились с Виктором как зима и лето.Об этом он попытался спросить у дролери на очередной встрече, хоть они явно не желали говорить о Юре сверх необходимого.— Он совсем другой, не как Витя.— Он причиняет слишком много проблем? Вы хотите отказаться?— Нет, — испугался Яков, Колька без внука с ума сойдет. — Знать хотел, он такой сам по себе, или потому что эти ваши...— Они не наши, — мелодичные голоса иногда становились болезненно резкими. — Об этом вам, господин Фельцман, стоило бы поговорить с кем-нибудь из слуа.— Да где же я их возьму?!— Ваше счастье.Ночью он жаловался Кольке на кухне, приглушая голос, чтоб не разбудить ребенка.— Прости, что втянул тебя. Сам боюсь теперь, вдруг как отдали, так и заберут однажды...Колька, темнея морщинами, отхлебывал кипяток.— Ладно, Яша, поздно убиваться. Может, и не заберут, если даже говорить не хотят... А Юрочка у меня вместо солнышка, сам видишь, какой он.Тут замолкал уже Яков, потому что видел Колькино "солнышко" и с другой стороны, и кто бы выговаривал ему насчет баловства? Дома Юрка и вправду ластился к деду, как котенок, слушался с полуслова, но на катке успел перессориться со всей своей группой и даже со старшей.— Отдал бы ты его в садик все-таки.— И так устает у тебя, пусть до школы детству порадуется.— Знаешь, Коль, только не смейся. Я тут ночей не сплю, боюсь, вдруг еще какую проверку изобретут на допинг? Ведь Витя, он...Колька давился чаем.— Яша, тебе ум отморозило, что ли? Даже дроли твои сказали, что он человек почти, да и кому в голову такое придет? Талант у парня, вот и радуйся.В личную жизнь учеников Яков не лез, пока она не мешала тренировкам, но к Вите давно относился если не как к сыну, то как племяннику. Вите уже несколько лет предрекали карьеру сердцееда вдобавок ко всему прочему, но, кажется, сам он до сих пор никем всерьез не заинтересовался. С удивительным терпением фотографировался с фанатами, искренне улыбался всем, расписывался на бумажках, сумках, иногда даже руках — и тут же забывал об этом. Иногда Якову казалось, что по-настоящему ему дорого только катание, может быть, даже сильнее, чем награды за него. Обсуждать это с дролери не хотелось, но с кем еще?— Витя взрослый почти. Он жениться-то сможет? Или какие-то правила есть?— Биологически Сумерки и люди совместимы, как видите, — кивнул День.— Наследственность у Лавенгов плохая, — рассмеялся Вереск.— В чем?— В свободном выборе.Подробнее они так и не объяснили.Якову показалось, что он понял, когда в почти двадцать Витя переспал с Кристофом Джакометти, а наутро обрезал свой серебряный хвост до каре. И сам честно и спокойно рассказал обо всем Якову, едва тот успел возмутиться.— Ты теперь со всем миром этим поделишься?— Если будут спрашивать, — Витя с непривычно короткой стрижкой казался сразу и младше, и старше, и явно смущен был только тем, что огорчил своего тренера. Яков вдохнул поглубже: пора было привыкнуть, что он не врет, кажется, просто не умеет, запинаясь на первом же слове. Оставалось гадать, личная это черта или опять... наследственная.— Сделай мне одолжение, не отвечай на расспросы. А волосы-то зачем?— Просто так.