1 (1/1)

Если бы Яков Фельцман знал, что изо всего этого выйдет...Если бы знал, то все равно не отвернулся бы от мальчишки на автобусной остановке.— Я, кажется, заблудился...Светлые волосы в свете фонарей странно отблескивали серебром, огромные голубые глаза смотрели скорее удивленно, чем испуганно. И одет он был во что-то странное, не то со взрослого плеча, не то просто слишком длинное.— А где ты живешь?— Не знаю.— А зовут тебя как?— Не знаю...Яков понял, что так просто с остановки уйти не удастся, да и какой нормальный взрослый оставит посреди улицы ночью заблудившегося пацана лет десяти? Он посмотрел на него еще раз: на беспризорника или детдомовца не похож, чистый, только взъерошенный слегка.— Как это не знаешь?— Не знаю. Не помню.— Есть хочешь?— Хочу.— Пойдем.Мальчишка доверчиво вложил руку в ладонь.— А куда мы идем?— Поешь, а потом пусть разбираются кому положено..."Кому положено" разбирались, но родителей или хоть каких-то родственников найденыша так и не обнаружили. Мальчик был здоров и умственно, и физически, ни синяка, ни ссадины. Так испугался чего-то, что забыл свое имя? Но как надо испугаться, чтоб разучиться заодно читать и писать, рисуя взамен непонятные закорючки? Да и не походил он на запуганного.Записали мальца Виктором Никифоровым, по имени "крестника", капитана из детской комнаты милиции, а вместо дня рождения — дату находки. Яков, проникшийся ответственностью, так и навещал Витю сперва в детприемнике, потом в детдоме.Дома после ухода Лилии стало совсем тоскливо, и Яков все время проводил на катке, гоняя подопечных. Особого таланта пока ни в ком не обнаруживалось, но пару "звездочек" вылепить было можно. Если очень стараться.Однажды он взял на каток Витю, и тот так и застыл:— Можно попробовать?— А ты умеешь?— Не знаю, — и улыбнулся так открыто, что Яков снова удивился про себя: другой бы замкнулся в такой ситуации а с Вити все беды скатывались как с гуся вода.— Ну давай, бери коньки.Кататься Витя не умел: схватился за бортик, ойкнул. Но уже через час Яков усомнился, что мальчик впервые встал на коньки: слишком быстро освоился, слишком хорошо и чисто у него получалось. Хмурясь, поглядел на него, оценивая: гибкий, походка легкая, будто летящая, природная грация... Но десять лет?.. К Лилии, и то не отдашь, в балете начинают еще раньше.— Я что-то не так делаю?— Все так, Витя. Вспомни, может, катался раньше?— Не знаю.Зачем он взялся учить подростка, Яков и сам не сказал бы. Для серьезного спорта так и так поздно, но как-то очень быстро он привык к Вите — даже Витькой его назвать не получалось -доверчивому, послушному, а иногда и странному.— Витя, так нельзя.— Почему?— Потому что...Яков редко давал себе труд объяснять, почему так, а не иначе, спортсмен должен слушаться тренера. А Витя, вместо того, чтоб ценить фельцмановскую доброту, которую редко кто видел, хлопал голубыми глазищами, кивал серебряной головой и пропускал все мимо ушей.И слишком быстро учился, нагоняя за несколько месяцев годовую программу. Яков чесал в затылке и уже начал выбивать спортшколу-интернат, притащив директора на каток — оценить бесспорный талант — когда на улице к нему подошли.Потом они перестали маскироваться перед ним, но в первый раз Яков не заметил ничего особенного.— Вы Яков Фельцман?— Да, - ему приходилось общаться с самыми разными людьми, но в этих троих было что-то, что подсказывало вести себя осторожно.— Мы хотели бы поговорить о вашем подопечном.— О Вите? — сразу угадал он. — Вы о нем что-то знаете?— Знаем. Давайте присядем, это долгий разговор.Краем наметанного глаза, когда они проходили вперед, Яков заметил невероятную грацию движений, нечеловеческую красоту профилей... И удивился, посмотрев еще раз, прямо: ничего такого, люди и люди, чем-то смутно схожие между собой, но не внешностью, а скорее манерами.Если бы Якову сказали, что Витя — внук Ротшильда, он бы поверил быстрее и легче.— ... Так он принц?!— Нет. Его отец...— Звезда, — хихикнул вдруг другой.— Вереск, перестань.— Так кто же вы?!— Дролери. Эльфы, если так понятнее, — заговоривший на улице пристально посмотрел на Якова, и перед глазами словно развеялась дымка, не дававшая разглядеть....... Золотые волосы. Настолько же золотые, насколько серебряные у Вити.Острые кончики ушей.Огромные оленьи глаза. Идеальные черты лица.Яков машинально промокнул лоб салфеткой.— Успокойтесь, — голос тоже стал мелодичным и звонким до резкости, больно кольнул слух. — В Лавенгах от Сумерек — половина. В нем — только четверть. Мы долго искали, когда он пропал — судя по всему, просто забрел не туда — но, может быть, это и к лучшему.Якову долго объясняли про сложную политическую ситуацию в далеком "у нас", в которой небезопасно находиться сыну изгнанного принца, что-то явно недоговаривали, но он и не уточнял.— И... что с ним делать?— Ничего, — золотоволосый День шевельнул ухом. — Что вы делаете с обычными детьми? Растите. Учите. Воспитывайте, как и собирались. Вы ведь к нему уже привязались?— Да. Хороший мальчик.— Весь в отца, — вздохнул молчавший до того третий, Сель.— Не весь, к счастью. И не переживайте так, мы будем вас навещать.— А... как его зовут-то хоть? На самом деле.Дролери переглянулись.— Остролист.***— Витя, я тебе что сказал? Уши оборву!Уши у Вити, кстати, тоже были заостренными: совсем чуть-чуть, вполне по-человечески. А еще он умел ими шевелить.Школьную программу пришлось осваивать с нуля, с первого класса, но Витя и тут управился в два раза быстрее нормы, только за математику его приходилось загонять под угрозой лишения катка.Яков долго потом приглядывался к нему, стараясь уложить в голове новые знания и новые печали. Со всех сторон, как ни крути, — подросток и подросток. Добрый, отзывчивый, иногда рассеянный, иногда упрямый, чем старше, тем чаще — как все, сколько он их перевидал за годы тренерства. Талантливый, как никто до него, и умудрившийся не вызвать ни у кого зависти стремительным взлетом вверх. Такой, как все, — и чуть-чуть не такой. Яков не мог бы сказать, в чем это "чуть-чуть", но таких больше не было. И быть не могло.Иногда на вечерней тренировке Яков смотрел, как он скользит по льду; подперев голову рукой, вздыхал от непонятной грусти, какая бывает, когда смотришь в звездное небо или слушаешь ночную реку. Свет скользил по серебру отросших до лопаток волос — он предлагал подстричь, чтоб не мешали, Витя говорил, что не мешают, — сиял над макушкой ореолом-короной. Яков, как ни старался, не мог представить себе ни Сумерки, ни неведомый Дар.— Витя, чтоб тебя, не смей прыгать!— У меня получилось!"Или рано. Или не рано, черт их знает".Витя ходил с одноклассниками в кино, смотрел Гарри Поттера, потом долго вздыхал. Яков редко разговаривал с учениками по душам, приучая держать в узде не только тело, но и голову, но с ним все было не как со всеми.— Ну и о чем ты сегодня думаешь? Это не шаги, это...— Жалко, что мне уже не одиннадцать.— Ви-итя, — Яков хотел было развести руками, но вместо того хлопнул ладонями по бортику. — Хватит мечтать. Большой уже, а в сказки веришь. Давай еще раз.Мальчик кивнул и покатился, а Яков вдруг испугался, что и правда однажды дролери придут и скажут: спасибо за заботу, господин Фельцман, забираем свое... И что он будет делать, привязавшись к нему уже не как к олимпийскому резерву, а как к родному? Прятаться за железный занавес?Только с одним человеком Яков делился сомнениями и страхами — со старым другом, Колькой Плисецким. Колька заочно знал всех его учеников, выслушивал одобрение или возмущение, хохотал над проделками сорванцов. Знал, конечно, и о Вите.— Слишком он у тебя... сказочный, — качал головой. — Как жить-то такой будет?Яков хмыкал, а однажды, не выдержав, поделился.— Трезвый я, Коль, хочешь, дыхну? К врачу даже ходил после встречи с ними, сам думал, с дуба рухнул на старости лет.— Какая старость, ты младше меня.— Зато лысею вон уже из-за них всех. Веришь?— Не могу, Яша. Я ж старой закалки человек, чего нельзя пощупать, в то не верю.— На, щупай, — Яков выдернул из кармана хрустальные палочки с золотым стержнем.Не соединенные ничем, они держались параллельно друг к другу, не давая ни сдвинуться, ни разъединить. Их оставил День еще при первой встрече как средство экстренной связи: "Если что-то вдруг случится. Не бойтесь, просто так не сломаются, только если вы захотите срочно нас вызвать".Он впервые снял перчатку, чтобы достать, и Яков поразился очертаниям совершенной руки: еще миллиметр длиннее или короче, шире или уже, и идеальная красота казалось бы уродством. Только теперь он обратил внимание, что остальные дролери тоже пили чай, не снимая перчаток.— У вас слишком много железа, — пояснил День. — Обжигает.Из-под рукава белели часы, на вид вполне обычные, но слишком светлые для железа или стали. Серебро, платина? В любом случае страшно было представить, сколько они стоят.— Витя не боится.— Он человек, — улыбка едва тронула губы.Колька крутил в руках палочки, недоверчиво щурился, даже очки достал.— Ну? Веришь? Такого и в музее не найдешь.— Не знаю, Яша. Верю, что ты трезвый, хоть и псих, а в это — трудно.Дролери навещали раз в год, слушали внимательно, хотя у Якова было ощущение, что они и так все знают.— Справляетесь?— Витя молодец, — Яков редко хвалил учеников вслух и почти никогда в глаза, но Витя и вправду был золотом, юниорским так точно. — Будут еще такие, давайте.Дролери странно переглянулись.— Возьмете?У Якова заныло под ложечкой. Иногда он почти забывал, что его собеседники — не люди. Пошутить хотел на радостях, но... почему бы и нет? Еще один талантливый ученик не помешает.— Возьму.Кажется, они обрадовались. После еще одной переглядки Сель встал и вышел.— Он скоро вернется, — День положил на стол руки, как всегда, в перчатках. — Подождем.— Тоже принц какой-нибудь? — Яков хотел разрядить ожидание, и снова пошутил неудачно... или удачно.— Не совсем. Есть мы, Сумерки. Есть Полночь. В Полночи живет много кто, в том числе слуа. Один из слуа любил человеческую женщину. Этот ребенок должен был быть в Аркс Малеум или у людей, но... случайно оказался у нас. Очень хорошо, что вы согласились за ним присмотреть.Как обычно, вопросов было больше, чем ответов, но Яков уже знал, что если не рассказали сразу, дополнений не будет.Времени прошло действительно немного, когда дролери, будто услышав что-то, одновременно поднялись.Сель махал им из машины — Якова всегда удивляло, когда они спокойно пользовались человеческой техникой или расплачивались в кафе.— Берите.Закутанный ребенок, совсем малыш, спал на заднем сиденье. Вместо того, чтобы передать его на руки, Сель вышел, уступая место, будто не хотел касаться лишний раз.— А зовут-то его как?— Мы не знаем. Как хотите.По инерции Яков назвал таксисту адрес Кольки Плисецкого.— Это откуда тебе бог послал? — Колька посторонился в дверях.— Если кто и послал, то не бог.— Клади на кровать.Ребенок был завернут в тяжелый темный плащ с извивами вышивки. Похожие синие узоры, не то рисунок, не то татуировка, покрывали ручки, вполне человеческие золотистые волосы рассыпались по черному меху воротника. Без плаща он оказался крохотным, лет двух-трех на вид, легоньким и щуплым, что твой котенок.— Дите совсем, — Колька укрыл крепко спящего ребенка и еще постоял над ним, покачал головой, разглядывая плащ. — Пойдем на кухню, расскажешь.Рассказ затянулся надолго, точнее, рассказал-то Яков быстро, но друзья долго еще обдумывали и обсуждали.— Ну что, Фома неверующий?— Озадачил ты меня. Глазами верю, мозгом — нет, видимо, вместе с тобой умом тронулся. И что ты с ним делать будешь?— Пусть растет. Витя вон вырос почти, кто скажет, что он не совсем... обычный?Колька засмеялся.— Ладно, пойдем спать.К утру узоры на ручках стали голубоватыми, почти как проступающие вены, что втайне порадовало Якова: может, совсем исчезнут? А открытые глаза оказались зелеными.— Ты кто? — проснувшись, он сразу сел на кровати, настороженно огляделся вокруг.— Деда твой.— А я кто?— А ты Юрочка. Пойдем пирожки есть, — Колька взял малыша на руки, негромко добавил на ходу. — Рот-то закрой, Яша.