Глава 3. Приговор. Торг неуместен (1/1)

Мориарти Лондон, вечер. День тянулся и тянулся до бесконечности, время, ставшее липким и вязким, капало со стрелок часов, и в нем увязали люди, машины, дома и деревья. Прошлое и настоящее слились в один мутный поток, и в глубине этого потока проступали смутные образы, лица, предметы, однажды уже поглощенные Ничто, и теперь неохотно и ненадолго отпускаемые им. Джим Мориарти чувствовал себя Мерлином, некромантом (1), вудуистским жрецом, вскрывшим печати на двери между мирами, и ожидающим загробного гостя, для которого готовилось неслыханное торжество и богатое приношение... Что может успокоить неприкаянную душу? Одна только кровь, пролитая на жертвенник. Что насытит жажду мщения? Кровь. Чем преступник платит правосудию? Кровью, только кровью... Джиму уже случалось становиться причиной чьей-то смерти, чаще косвенной, но пару раз и прямой - a la guerre com a la guerre (2), если ты вышел на тропу войны, подбери сопли, будь готов стрелять, но будь готов и к тому, что выстрелят в тебя. Не относись слишком серьезно к чужой жизни, но не жди, что твоя жизнь окажется более ценна. Таковы правила, таков закон равновесия. Наказание падает лишь на тех, кто нарушает правила, кто профанирует таинство Смерти, бесстыдно выволакивая ее напоказ, торгует агонией, убивает чужими руками, но забирает всю добычу, и вместо собственной крови бросает в пасть дракона сухой суррогат. Так поступала Малкина, и возмездие сегодня настигнет ее. Мориарти никогда прежде не приговаривал людей к казни и тем более не присутствовал при исполнении приговора. Смерти, приключавшиеся на его пути, куда чаще были досадным побочным эффектом, чем спланированным актом насилия, и никогда прежде Джиму не приходилось думать о конкретном живом существе, удерживаемом в плену по его собственному приказу, в ужасе ожидавшем решения своей судьбы.Размышляя об этом снова и снова, он понял, что его страхи провала, слабости, недостойного приступа жалости у исполнителей приговора, перенесенные на Морана, были всего лишь проекцией собственного страха поддаться ненужным чувствам. До этого дня он только направлял руку Провидения, если оно медлило с возмездием или необходимым действием, сегодня же собирался сам занять место Провидения. И остаться неумолимым и бесстрастным до самого конца. "Остановись, отмени свой приказ, пока еще не поздно", -- шептала ему не то совесть, не то трусость. - "Малкина - не случайная жертва. Если она умрет так, как ты задумал, ты пересечешь черту, из-за которой не будет возврата. Ты уверен, что вместо Оскара тебе не начнет являться в кошмарах эта женщина?" Джим не был в этом уверен, но готов был рискнуть. Видеть во сне агонию Малкиной казалось ему менее страшным испытанием, чем слышать крики друга и созерцать фонтан крови, бьющий из перепиленной артерии. "Око за око, кровь за кровь" - этот принцип придумал не Джим, а древний жестокий бог Израиля, и за многие сотни лет человечество не захотело от него отказаться. "Джимми, Джимми, - шептал Ричи внутри его головы. - Оскара уже не вернешь... что проку тогда в ее смерти? Оскара не вернешь, а Моран... Моран может от тебя отвернуться.. Он военный, а не мясник. Зачем ты пачкаешь его кровью Малкиной, если сам брезгуешь к ней прикоснуться? Отмени свой приказ. Пусть они оставят ее там, в пустыне. Пусть бог решает ее судьбу. Ты уже наказал ее страхом и ожиданием смерти, так оставь ее тело и душу Сахаре". Джиму пришлось прикрикнуть на брата: "Замолчи, несносный, никакого бога на самом деле нет... чтобы он появился, нужно сесть на его место и начать вершить настоящие дела. Когда чудесный мистер Аткинс получил свое, хватанув уксусной эссенции, ты за него не заступался. Малкина убила не только Бойла - вспомни еще про Лауру, хорошую, милую женщину Лауру, которая тоже была молода и прекрасна, тоже хотела жить, и никому не причиняла зла... Ты помнишь, что с ней произошло, что было на том видео, которое показывал нам Майк?.. Это дело рук Малкиной. И то, что сегодня произойдет с нею, это возмездие. Религия учит нас, что мученическая смерть искупает великое множество грехов - так дадим ей шанс спасти свою душу..."(3) После этого все внутренние голоса умолкли. Джим принял душ и тщательно побрился, надел строгий черный костюм с бледно-голубой рубашкой и узким темно-синим галстуком, заколотым булавкой с сапфиром, и посмотрел на себя в зеркало. В таком виде он походил одновременно и на судью, и на прокурора, и на преуспевающего похоронного агента. То, что нужно. Он ничего не пил и не ел целый день, совершенно забыв о такой необходимости, и теперь хотел подбодрить себя хотя бы глотком коньяка, но не успел. Пришла смс-ка от Крайтона: "Выходим на связь"- и тотчас ноутбук на столе ожил, подав сигнал о скайп-сообщении. Время пришло. Джим пододвинул к столу кресло и сел так, что за спиной у него была только гладкая белая стена, и ничего больше. Темноволосый и темноглазый человек, с бледным лицом, в строгом черном костюме, неподвижно, как статуя, сидящий на судейском месте - вот что должна была увидеть Малкина и двое его архангелов. Джим так и обратился к ним, без малейшей иронии: - Приветствую вас, мои Уриэль и Азраил.(4) Покажите мне ее. Себастьян Моран Мориарти вышел на связь в условленное время, и к этому времени их пленница уже была выгружена из пристанища, которое обычно служит последним для человеческих останков, но не в этот раз. Ее плоть должна будет полностью исчезнуть за исключением нескольких частей, способных продлить жизнь каким-то неизвестным людям, которым в этом отказано государственной медициной. Что ж, пусть хотя бы эта плата облегчит ее участь на том свете. Перед сеансом связи и одновременно - вынесением смертного приговора, Малкину нужно было привести в чувство и хоть немного отмыть от ее же собственных нечистот. Антидот сработал быстро, а вот с водными процедурами был реальный напряг - вода в канистрах, привезенных Гораном, предназначалась для питья и приготовления пищи, и ее должно было хватить ровно на трое суток, если не расходовать понапрасну. Крайтон только ухмыльнулся, когда Моран спросил его, стоит ли возиться, и сказал, что она еще не раз и не два обделается, покуда они будут ею заниматься. В итоге, один из проводников-бедуинов, косоглазый, кривозубый и весь какой-то сморщенный от здешнего злого солнца, решил проблему, отдав всю свою воду при условии, что ему дадут трахнуть "белую газель". - От нее ведь не убудет, если этот сморчок поковыряется своим стручком в ее п***енке напоследок... - хмыкнул Горан, и добавил цинично - Эта сучка так секс любит, что наверняка загадала бы его себе, как последнее желание. Не будем лишать даму удовольствия. - От нее-то нет, не убудет, но вот сморчка я потом шлепну по-тихому, чтобы он перед своими дружками не хвастался, что трахал такую приметную блонду в пустыне. А то пойдут среди местных моджахедов сплетни с анекдотами, а там и на след кто нападет, из ее людей... А зачем нам такая подстава? - резонно аргументировал Моран, и решил, что кому бабу трахать, тот ее и моет. Крайтон и Павич с ним в этом вопросе оказались солидарны, и час спустя Малкина, рот которой все еще был заткнут кляпом, была возвращена им довольным как верблюд бедуином, в более-менее пристойном виде, правда, без некоторых деталей дамского гардероба. По крайней мере, вонять от нее стало существенно меньше. Горан пообещал Себастьяну, что сам позаботится о потенциальном источнике сплетен, вот только отъедут подальше от бункера, и душа счастливца отправится прямиком к Аллаху. Они с сербом тепло простились, выразив надежду на скорую встречу, и Павич укатил в закат вместе с тремя защитниками свободы этой западноафриканской дыры. Пока Хамелеон налаживал видеочат и устанавливал еще одну камеру для записи, Моран притащил в импровизированную телестудию-пыточную железный остов кресла с гнутыми подлокотниками, положил вместо выгоревшего кожаного сиденья пару досок и кусок картона и, усадив пленницу на эту конструкцию, сперва привязал ей ноги, потом руки и прихватил куском веревки талию и шею к спинке, чтобы сидела ровно и не дергалась лишний раз. Малкина что-то пару раз промычала в его сторону, ее светлые глаза с расширенными от страха зрачками сверлили его, как два бура, ногти с еще недавно безупречным стальным маникюром, скребли по железным поручням, но больше, в сущности, она ничем не могла себя проявить до тех пор, пока Джим не даст ей возможность сказать что-нибудь на прощание. И да, она отлично понимала, что счет ее жизни идет на часы, и что ее палачи не дадут ей ни единого шанса избежать смерти, и потому даже лиц своих не прячут. И от осознания этого во взгляде женщины то и дело начинал плескаться животный ужас, но она все еще была слишком горда, чтобы позволить себе открыто проявлять все то, что творилось у нее внутри. Крайтон отправил Джиму сообщение о готовности к сеансу связи с Лондоном, и экран ноутбука тут же оживился картинкой. Джим в строгом костюме, бледный и неумолимый, как сама Смерть, возник по ту сторону экрана и, поприветствовав своих ангелов возмездия, приказал дать в эфир картинку с плененным Гепардом. Моран, заняв место оператора, снял с камеры крышку и нажал на кнопку "пуск". Канал прямой спутниковой видеотрансляции открылся несколько мгновений спустя, чтобы немедленно отобразить на мониторе босса картинку с их драгоценной добычей. И глаза Малкиной широко распахнулись, когда она увидела того, кто из жертвы превратился в охотника и выиграл в казино у Судьбы ее жизнь. Мориарти Женщина выглядела ужасно - иссохшая, изжелта-бледная, со спутанными волосами, добросовестно прикрученная к подобию пыточного стула из времен инквизиции, она напоминала не то мумию, не то восковой манекен; однако же, она была жива, и взгляд ее, хотя и блуждающий, как у загнанного зверя, был осмысленным. Неизвестно, сколько еще она продержится при таких условиях, и Джим начал без долгих прелюдий: - Привет. Вижу, ты меня узнала, и мне нет нужды представляться. Да, Малкина узнала его, узнала сразу же; по ее телу пробежала крупная дрожь, она начала извиваться в своих путах, силясь освободиться, но не тут-то было: Тигр и Хамелеон свое дело знали. - Не дергайся, милая, это бесполезно, не причиняй себе лишней боли - тебе предстоит еще тридцать шесть часов терпеть ее. Ты же умница и понимаешь, что все кончено, так смирись с неизбежным и выслушай меня. Он медленно вдохнул, положил руки на подлокотники кресла, чуть подался вперед и заговорил глубоким, звучным голосом судьи, зачитывающего приговор: - Я, Джеймс Мориарти, Кошачий царь, властью, взятой мною самостоятельно, свидетельствую от имени Оскара Бойла и обвиняю тебя в его смерти. Я также свидетельствую от имени Майкла Брэндона, советника, и обвиняю тебя в смерти его жены Лауры. Я также свидетельствую и обвиняю от имени Хосе Райнера, твоего любовника, и обвиняю тебя в его смерти. Я также свидетельствую от имени Сельвии, гепарда, и обвиняю тебя в ее смерти. Наконец, я свидетельствую от своего собственного имени, и обвиняю тебя в покушении на мою жизнь... По совокупности совершенных тобою злодейств, я, Джеймс Мориарти, приговариваю тебя к смертной казни путем расчленения (1), и последующего растворения твоих останков в кислоте, за исключением нескольких внутренних органов, которые еще послужат благим целям. Мориарти взял долгую паузу, пристально вглядываясь в помертвевшее лицо женщины и позволив ей до самой глубины существа проникнуться ледяным холодом, ощутить дыхание смерти. - Для того, чтобы твое страдание было полным и совершенным, ты будешь в часы своих предсмертных мук видеть лицо Оскара Бойла... и думать о том, что, останься он в живых, ты тоже была бы жива. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Такова жизнь. Ты поймана на охоте и будешь съедена. "Охотник прекрасен, изящен и чист сердцем" - это твои собственные слова, не так ли? Что ж, радуйся, я послал за тобой сразу двоих охотников, один из них прекрасен, второй изящен, и оба чисты сердцем, как подобает истинным убийцам. Джим закончил говорить и сделал знак Морану освободить приговоренной рот, чтобы она могла произнести последнее слово. Феликс Крайтон Крайтон стоял почти незримой тенью на границе отбрасываемого яркой лампой круга света. Шаг и выйти на линию взгляда. Шаг и раствориться во тьме. Он стоял и думал, как по сути различны те четыре человека, что собрались здесь, в этом колком и сухом подбрюшье африканской пустыни. Все четверо - убийцы, у всех руки в крови не по локоть - по горло. По чужое горло, на котором эти руки сомкнутся не раздумывая. Все четверо асы в игре "убей или умри". Вот только иногда привычка шагать за грани может подвести, и переступив очередную, оказывается, что сколько не убивай, умрешь все равно. Ужас, гнев, паника, желание бежать, жажда жизни все еще метались в глазах связанной женщины. Хотя призрак обреченности уже прокрадывался в ее сознание, особенно после того, как заговорил Мориарти. У этой женщины было слишком много врагов, она, казалось, с особенным упорством наживала их себе одного за другим, чувствуя себя в каждый момент удачи, достижения цели чем-то большим, чем обычный человек. Чем-то высшим. И ей всегда казалось, что одних можно обмануть, от других сбежать, с третьими договориться, от четвертых откупиться, но Джим, смотрящий на нее с монитора не подпадал ни под одну из этих категорий. Он уже договорился сам с собой и назначил цену. Не совместимую с жизнью, как любят говорить коронеры, изучая обстоятельства смерти очередного трупа. Эту цену Малкина могла заплатить лишь один раз. И Моран с Крайтоном тоже не подходили под категорию врагов. Подкупать их было нечем, уговаривать бессмысленно, а бежать некуда. Хамелеон подумал и сделал шаг на свет. Мягкие, плавные, точные движения, и из спортивной сумки появляются свернутая фотография, да Джим, я не забыл, все здесь, небольшой чемоданчик, обтянутый кожей, и моток обыкновенного джутового шнура, от которого Крайтон деловито отмеряет отрезок около пары футов длинной. И пока Мориарти говорит, Феликс методично завязывает на шнуре несколько узлов по всей длине. - Себастьян, позволь? Очень тихий и очень равнодушный голос - он обещал и он сделает все именно так, как обещал. Остальное - детали, которыми стоит озаботиться уже сейчас. Два витка вокруг головы мычащей жертвы, так что мелкие узлы давят на кожу лба и висков, и Крайтон фиксирует концы веревки на одной из перекладин спинки кресла. Теперь Малкина вынуждена смотреть только в одну точку - в монитор или то, что за ним. А за ним темнота и почти полуметровая фотография убитого ею человека. Его последняя прижизненная Фотография. Любая попытка отвернуться или пошевелить головой приведет лишь приступу боли и не видеть она сможет лишь только если закроет глаза. Но на этот случай Хамелеон, послюнив палец, деловито, как еврейский портной собравшийся подшивать костюмчик прямо на клиенте, вдевает суровую нить в хирургическую иглу, кивая Морану, мол, давай, вытащи кляп, дай ей выговориться, я пока не мешаю. Неизвестно, что больше вгоняет женщину в панику от происходящего вокруг безумия. Бледный, как только что надломанная кость гнев Джима, холодная решительная исполнительность Морана или какая-то, отдающая уж совсем запредельным бредом домашняя деловитость Крайтона. Малкина чувствует, что падает в какую-то бесконечную кроличью нору и изо всех сил пытается не верить в происходящее. Феликс медленно завязывает на вдетой в иглу нити узелок. Себастьян Моран Мориарти был прекрасен в своей роли Неотвратимого Возмездия. Моран даже поймал себя на том, что сравнивает происходящее сейчас с сюжетом из зачитанной им в юные годы книжки "Три мушкетера". Там друзья-мушкетеры, пойдя против закона, изловили и приговорили к смертной казни коварную и опасную леди Винтер, и тоже предъявляли ей счета за унесенные жизни. В их случае, Бойл, конечно, никак не тянул на Констанцию Бонасье, но вполне мог бы оказаться любым из дружной четверки - хоть Атосом, хоть Арамисом, хоть самим д'Артаньяном, и тогда его друзья с еще большим рвением желали бы расправиться с той, кто оказалась повинна в его гибели. Впрочем, на счету миледи был еще и ее любовник-священник, и английский герцог Бэкингем, и бог весть сколько людей, чем-то не угодивших ей лично или ее господину, хитроумному Ришелье. Чья еще кровь была на руках у Малкиной, Моран не знал, но и той, что была пролита по ее вине, было достаточно, чтобы отправить ее следом за своими жертвами. Джим, как Кошачий царь, даже гибель гепарда в аризонской пустыне ей припомнил. Но, поскольку они вершили над ней суд, то не вправе были отказывать ей в последнем слове или даже желании, хотя желание прожить до ста лет и умереть в своей постели от секса с двадцатилетним, ей вряд ли было бы позволено исполнить. Моран приблизился к Малкиной сзади и, развязав узел, ослабил кляп, который она уже сама вытолкнула изо рта, закашлявшись на жадном вдохе. - Грязные ублюдки! - первое, что она прохрипела в их адрес, и сразу же перешла к торгу, питая слабую надежду купить себе жизнь за долларовый ее эквивалент: - Двадцать миллионов! Двадцать миллионов долларов! Каждому из вас, за то, что я уйду отсюда живой! - А почему не сто двадцать или не двести? - хмыкнул Себастьян, зная, как она будет разочарована тем, что он и Хамелеон останутся глухи к ее посулам. Пообещать-то с отчаяния можно все, что угодно, другой вопрос, что такие обещания обычно остаются невыполненными, а купившиеся на них получают в качестве награды пулю в лоб. Малкиной из-за "тернового венца", которым "увенчал" ее изобретательный Крайтон, было трудно повернуть голову, но она все же напрягла шею и сделала попытку, чтобы обжечь Морана своим ядовитым взглядом. - Кто меня сдал? А? Как вы вычислили меня, ублюдки? - шипела она, корчась от боли и бессилия.- Не все ли тебе равно, кто да как? Ты им счетов уже не предъявишь. Лучше подумай, что ты хочешь сказать напоследок, пока босс дает тебе такую возможность. Может, помолиться хочешь? Или покаяться? - Моран вообще не стал бы давать ей говорить, но раз Джим приказал, то, наверное, не без какого-то умысла. - Пошел к черту! - она снова попыталась дернуться в его сторону, может, даже плюнуть хотела, но не вышло, узловатая веревка крепко держала ее голову и заставляла смотреть только на монитор и на фото Бойла за ним. Поняв, что купить палачей она не сумеет, Малкина запаниковала, по ее лицу пробежала судорога и губы задрожали, но она тут же закусила их, лишь бы не показывать, как страх близкой и ужасной кончины корежит ее изнутри. Они ждали, все трое. Времени на то,чтобы услышать от нее что-то более осмысленное, у них было еще достаточно. Потом она будет только кричать и проклинать мучителей. - Это... это несправедливо! Я никого не убивала сама! Райнера застрелили люди наркокартеля, жену советника тоже убили они! А Бойл... он умер быстро, почему же ты хочешь так долго убивать меня? - спросила она, наконец, звенящим от напряжения голосом и устремила полный ненависти взгляд на мерцающий экран.Мориарти Джим боялся, что при виде страдающей жертвы испытает жалость, и это будет мучить его, как тошнота - хотя и не изменит итога; но при виде Малкиной в нем, как в змее, взметнулись глухая ненависть и непроходящая боль от потери друга... Когда же Мориарти услышал ее голос, несмотря ни на что, громкий и властный, сохранивший ноты былого высокомерия самоуверенной альфа-самки, то закипел холодной яростью, и задрожал от нетерпения узнать цвет ее крови и внутренностей. Она еще смела торговаться с ним, смела произносить имя Бойла, и оно не обжигало ей языка! - Ты тоже умрешь быстро, смерть - всего лишь мгновение... но мучиться перед смертью будешь долго, Хамелеон - познакомься, вот он, справа от тебя - за это отвечает лично. Ты говоришь о справедливости? Ты ее и получишь, по самому высшему счету. Ты будешь мучиться, как Майкл Брэндон, не сумевший спасти жену, и чья жизнь после ее смерти разбилась вдребезги. Ты будешь мучиться, как я, нормально не спавший уже больше года, потому что каждую ночь я вижу Оскара, которому адская удавка медленно отрезает голову... И тот страх, что испытал он в свои последние минуты, я заставлю тебя испытать десятикратно! Произнося этот спич, Джим довел себя до той грани ненависти и гнева, за которой может начаться эпилептический припадок, если напряжению не дать выхода, и Мориарти прошипел, обращаясь к Морану, пронзая его насквозь пылающим взглядом: - Тигр, сделай это для меня! Верни мне покой и сон... Хамелеон заставит страдать ее тело, а ты - ты сделай так, чтобы ей было страшно! Приступайте! Феликс Крайтон Феликс вполуха слушал истеричные торги за жизнь, вперемешку с угрозами и проклятиями, флегматично раскладывая на стерильной подложке из пластика старинные хирургические инструменты. Для него Малкина уже потеряла видовую принадлежность к разумному существу. Она даже перестала уже быть дичью, которую он с таким азартом загонял. Теперь это объект. Трофей. Кусок мяса, который просто нужно приготовить должным образом в маринаде из страха и боли, и протомить на малом огне непрекращающейся агонии и безнадежности ровно отведенное рецептом время. - Ты никого не убивала сама, - голос Хамелеона равнодушен и тих, как змеиное тело скользящее по песку, только еле слышно осыпаются песчинки с чешуи, - и он тоже не убивает тебя сам. Это ирония или справедливость, не знаю, но, думаю, если собрать минуты агонии всех убитых, времени накапает достаточно. Смирись. Возможно, будет проще, - он сделал знак Себастьяну отойти чуть в сторону и помочь ему - придержать голову. - Хотя, не гарантирую. Ничего. Крайтон несколькими скупыми взмахами старинного скальпеля разрезал затхлую ткань одежды, в которой Малкина провела последние несколько дней, и сдернул обрезки, оставляя ее полностью обнаженной. В этом жесте нет ни грана эротики, только сухая рациональность - так удобнее. Женщина дернулась, инстинктивно стараясь прикрыться, все же какая-то стыдливость заложена в человеке на уровне инстинктов, но потом нарочито дерзко выпрямилась, выставляя вперед почти совершенной формы грудь. Ее гордыни хватает на несколько секунд, до тех пор, пока Хамелеон, небрежно оттянув ей правое веко не делает первый стежок, пришивая тонкую кожу к брови. Одинокая капля крови скатывается из прокола - он аккуратен. И тут Малкина начинает орать. Не кричать, не вопить, а именно орать. До нее только сейчас доходит, что все это не игра, не угрозы. Это всерьез. И выхода нет. Феликс бережно обрезает нити стежков и промокает лишнюю кровь, которая быстро перестает идти стерильным тампоном. И кивает в сторону монитора: - Я обещал, что она не сможет не смотреть. - Он разминает пальцы и звякает разложенными инструментами. - Я бы предпочел начать с пальцев. Градус нужно повышать постепенно.продолжение следует