Глава девятнадцатая (1/1)

Кто, если не Шекспир?Встреча (1943)Как будто страшной песенкиВеселенький припев -Идет по шаткой лесенке,Разлуку одолев.Не я к нему, а он ко мне -И голуби в окне…И двор в плюще, и ты в плащеПо слову моему.Не он ко мне, а я к нему - во тьму, во тьму, во тьму.– А. Ахматова Мрак расползся по небу трещиной. Кто и откуда уронил купол?— загадка, но облака в ужасе столпились над высоткой в центре Москвы: разбит. Здание ковырялось антеннами в местах раскола. Неспокойно. Никому не спокойно. Место неспокойное. В принципе, всегда. Но сегодня?— особенно. На шестнадцатом этаже, в кабинете гендиректора ?Effective Melody?, едва горел свет. Убавили то ли для таинственности и атмосферы, то ли с целью привлечь гостей из преисподней. Беседовать с товарищами Того-О-Ком-Бабушки-Учат-Не-Говорить-Вслух собрались и хозяйка офиса в компании супруга, и артисты. Все, кроме трех. Айтен полулежала на софе и грызла ноготь. Не выспалась. Категорически. До трех Руслан пил и выл. Когда вой стих, а усталость и градус одержали победу, Мине?— чихуахуа разве не ходят на пеленку? —?взбрело в головушку размять лапы во дворе. До семи шатались по улице. В восемь?— уснули. Джафаровой снилась змея. Бежевая такая, с капюшончиком и зелеными глазками. Кобра. Лежала на одеяле возле руки Айтен и сворачивала язык в трубочку. Через пару минут на постель заполз удав. Сплелся с коброй?— обнял? Ха… Глянул на Айтен и сомкнул веки. А кобра вдруг зашипела и… ничего. Звонок от Подгорной разрубил видение. Маша просила уговорить Эльвиру приехать в офис, посмотреть: удачен ли будет брак, здоров ли ребенок. Ведьма отказывалась: шутка ли?— беременность и ритуалы! Госпожа-продюсер накидывала цену. Зацепина чихнула на ответственность и сдалась. Приехала, узрела толпу, вздохнула: ?Бесплатный цирк, девочки?? Предложила до кучи вызвать Аминочку. Аминочка вызываться не захотела: собиралась спать. Обещала явиться утром. Никто не расстроился, разумеется. Посмеялись: ?Хоть бы не вечным сном! Эта дама может!? Зацепина тогда поежилась?— к чему? А сейчас, вот, гадала Яське Кривцовой на таро. Бедняжка пахала на лейбл ишаком: по три сингла в месяц, а отдачи?— ноль. Ни одного места ни в одном значимом чарте. Семь тысяч двести пять подписчиков в ?Инсте? за два года под крылом ?Эффектива??— слабовато. Срок действия контракта истекал в сентябре, и Маша не собиралась продлевать, но Яське не говорила. А карты сказали. И Эльвира сказала. Кривцова разрыдалась и убежала. Подружка, Настя Найденова,?— за ней. Подгорная закусила губу: не ожидала ни-че-го от визита ?гадалки?, а последствия?— вон. Ну, дела… Даже жутко стало. Но Маша собрала волю в кулак и села напротив ?женщины с картами?. Эльвира перетасовала колоду, опустила на стол и чуть сдвинула. Предупредила: расклад делать ни к чему, ?энергетически затратно?, гадает иначе. Сама изобрела методику. Маша кивнула. Кровь стыла у всех, кроме Айтен. Опыт, чего удивляться. Эля закрыла глаза. Выдохнула. Открыла. Вытянула карты. Разглядела что-то.—?Минус три человека в твоей команде. Три свадьбы друг за другом. Одна твоя, да. На одну не позовешь ты, на вторую не позовут тебя. Третья семья самая счастливая будет, хотя и пройдет огонь с водой.За полночь. Ресторан. Эйфория. Не пила, конечно, не пила, но танцевать тянуло, будто под градусом. Счастье пьянило хлеще вина. Полдня рыдала, не веря, и полдня улыбалась до нытья в мышцах. Плакала, когда мулла проводил никах. Плакала, хрипя ?Согласна!? на регистрации. Плакала, когда целовал. Много плакала. На улице ?ноль?, а невеста в слезах. Прятал лицо где-то в районе груди, прижимал, чтоб не мерзла. ?Гулял? губами по лбу и рукам. Грел. А теперь?— наблюдал вальсы счастья на ресницах. Жена. Его жена. И перед Всевышним, и перед людьми. Наконец-то. Так долго ждали, что чуть не сошли с ума. Звуки национальных инструментов заряжали воздух. Его родня танцевала: сестры, тетушки, племянницы, кто-то еще?— женщины… и брат отца. Навеселе, хотя и знать не знали о паре ничего?— имена да фамилию, теперь общую. Родители сидели, жгли глазами сватов: хоть бы подошли к дочери, нелюди! Дядька невесты?— жены?— в одиночку допивал бутылку коньяка. Горе заливал или радовался? Тетушка корила чадо за телефон в ладонях и траур на лице. ?Чадо? огрызалось: ?Это у вас праздник, а у меня сегодня сестра себе жизнь сломала!? Тетушка вздыхала. Жених тоже. ?Чадо? его не простило. ?Чадо? его ненавидело. Было, за что. Брат новобрачной жевал бутерброд с икрой?— натанцевался. И жена брата натанцевалась. Ноги гудели. На лицах играло смятение. Переглядывались с родителями: что здесь забыли? Чужие люди. Чужой праздник. А она чихать хотела на обстановку вокруг?— сегодня все равно. Она теребила красную ленту на талии, смотрела на теперь уже мужа через призму восторга и клянчила:—?Ну, солнце, пойдем танцевать! А он не мог отказать. Он сегодня ни в чем не мог ей отказать, хотя и не умел исполнять национальные?— вырос вдали от Родины.*** Амина замерла. Мир осыпался штукатуркой. Голоса на фоне превратились в гул. Даша что-то говорила родителям, ?мама? что-то спрашивала. Ами никому не отвечала. Ами смотрела вниз. Разглядеть детали с высоты семи этажей, конечно,?— чудо, но на зрение Темрокова, тьфу-тьфу, не жаловалась. Букет белоснежных в руках. Громадина. Но не сто одна, меньше. Пятьдесят с чем-нибудь. ?А разница? Цена?— ого!? На плече… гитара в чехле? Что? О-ой! Амина отскочила от окна и рванулась к зеркалу. Кошмар! Какой кошмар! Невовремя! Синяки под глазами, Бог знает: что на голове… Расческа. Пара рывков. Мазки тушью. ?Аккуратнее, в глаз не ткни?,?— улыбка ?мамы??— видела: от кого сообщение. Джинсовка на футболку. Быстро, в темпе. Недоумение Мирзаева-старшего.—?Сын твой старший приехал,?— парировала, возвращаясь к утренней дискуссии, его супруга. —?К невесте. ?Невеста? превратилась в изваяние. Долетело. Доехало. Дошло. Там Фаик. Ждет. Амина выйдет?— и окажется под градом извинений. Он же приехал беседовать о жизни, смерти и хрипах Паргалова? Наверняка. Цветочки, вон, купил, гитару. Гитару… Уйму денег истратил, дурачок. А зачем? Чтобы ?Гирей сидел стоял, потупя взор? и мямлил минут сорок: ?Ты не виноват, я сама… я все сама… испортила…? Начала бы тираду: и расставание?— ее вина, и тем более, последствия. Зла не держит: не за что. Угрызаться незачем. Извиняться незачем. Помочь он уже ничем не может. Точнее, может, но… Спасение утопающих?— дело рук самих утопающих. Разревелась бы. Душу бы ударило разрядом в ?двести двадцать?, а по венам хлынула ртуть. Яд. Амина ощутила тяжесть. Во рту пересохло. Губы напомнили картон?— разлепились с шуршанием: ?Мам, я не пойду туда…? От волнения охрипла. Еще лучше. Умница. Сэм мяукнул и решил пойти отужинать, раз уж матушке не сидится на месте. Даша вздохнула. Бросила взгляд на ?сестру?. Повернулась к окну. ?Хатико?-то ждет… Мирзаев-старший фыркнул. Ему пьеса не нравилась с первого акта. Мечта о концовке могла воплотиться в реальность?— наконец-то. Поэтому Темрокову не удостоили утешений?— зачем? Чести-то, чести… Пинок для скорости?— решение! Щеколда скрипнула.—?Вперед и с песней, дочь моя, вперед и с песней! Удивление выпорхнуло из глубин хвойно-зеленых журавликами. ?Дочь моя?… Неожиданно. Амина никогда не слышала из уст к-сожалению-не-свекра обращений иначе, чем по имени. Полному. Краткость старшие не любили в принципе, но ?мама? хоть ?Аминочкой? кликала временами. Тоже редкость, однако… После ?разбега? с Фаиком?— чаще ?доченькой?: показывала значимость для семьи. Только ?мама??— это ?мама?, а отца Мирзаевых Ами называла ?папой? из уважения и для приличия. Слово сопровождала неловкость?— близки-то не были. А тут… Ошарашенно хлопнув глазами, ?дочь его? шагнула за порог. Дверь захлопнулась. Темрокова хотела взять телефон, но… Но. Выдох. Шарканье кед о бетон. Дремота, дремота… Заснуть? Не сегодня, увы и ах. Без разницы: чем обернется разговор?— век Темрокова не сомкнет. Факт. ?А чем он может обернуться?? Истерикой и болями в ноге?— для Амины. Выводами?— для Фаика. А для НИХ? Для отношений? Для будущего? Для жизни? Есть ли вероятность примирения? Теперь, возможно… Теперь ему за нее больно. Теперь, даже если уверен в измене?— закроет глаза. ?А я так не хочу! Я верна была! Я хочу доказать!? Но для этого нужно спокойствие. Не слезы, сопли и моления о пощаде, а твердость. Что делать? Для начала?— улыбаться. Через силу. Амина толкнула дверь подъезда. Ветер швырнул в лицо волосы. ?Тьфу…??— шепотом. Холодало. Темрокова убрала прядь за ухо и неуверенно подняла глаза. Так и есть?— напротив. С цветами, гитарой и фингалом. Стоял, теребил лямку от чехла. Любовался асфальтом. Интересно: и как, впечатляет? Ирония, ирония… Защита. Самооборона. А от кого обороняться-то? От человека с разбитой губой и сердцем? От человека, который наверняка горит ненавистью к себе и клянет жизнь? Бред. Ну, все! Хватит! Пора опускать занавес.—?Фаик… —?как же непривычно и тяжело звать по имени! — Привет. Темрокова спустилась и приблизилась к Мирзаеву. Ноги будто вросли в асфальт?— еле двигались. Фаик поднял голову. Заглянул в глаза невесты. Колыхнулся?— обжегся. Взглядом. Да-а, вечерок, конечно… Тяжесть. Баррикады. Камни между ребер. У обоих. Фаику тяжело говорить из-за чувства вины и попыток переварить информацию, что разболтал вчера Руслан, Амине?— из-за неловкости. Сты-ы-ыдно… За желание ?оцарапать руки? и ерунду в жизни отчего-то было стыдно. Дошла глупость? Может… Отвели взгляды. Синхронно. ?Глаза красные… Наверное, тоже со сном туго?. Фаик понимал: нужно начинать диалог. Как, услышав скрип, понимал и то, кто именно вышел из подъезда. Растерялся. Утратил способность думать. Лепить из звуков речь. Слился с вечером. Тело не подчинялось, Разум не подчинялся. Время?— кисель. Казалось: игра в молчанку заняла час-два, а на деле?— секунд тридцать. Мгновения растеклись маслом. Фаик кашлянул и выпрямился. Натянул улыбку: ?Привет. Это, вот, тебе…??— букет очутился в руках Амины. Темрокова глянула на цветы не без восхищения, но нахмурилась: ?Зачем тратишься? Дорого же!??— ?Теперь моя очередь говорить: ?Угомонись!?, да?? Рассмеялись. Стало легче. Гораздо. Воздух перестал биться током. Ну, вот, хоть что-то. Решили отойти, дабы не мешать людям. Шмыгнули за угол. Фаик снял с плеч чехол с инструментом и приложил указательный к губам, умоляя невесту не возмущаться. Шальная улыбка фонариком мигнула на лице: ?И это тебе?. Амина вздохнула, но промолчала. Лишь с усталостью наморщила лоб. И зачем? Зачем? Откуда узнал?— ясно: интернет или Рауф. Без разницы. Но к чему тратить кучу денег? Цена гитары?— не три тысячи за рубашку. Хотя, конечно, заработок у парней… но при чем здесь это? Не много ли чести? Неудобно… ?Откупиться решил???— хмыкнуло что-то внутри. Фу, нет. Фаик не из тех. Амина одернулась. ?Молния? расстегнулась. Из чехла выглянула головка грифа. Темно-синяя. Амина заулыбалась и прикрыла рот ладонями. Помнит… Такие мелочи помнит… Внимательность на уровне. Около года назад, сидя на кухне, говорили о будущем. Шутили. Смеялись. Фаик представлял, как ?одним взглядом? будет шугать фанатов девушки. ?Концерт близится к финалу. Зал взбудоражен. Ты заканчиваешь… ну… скажем, двенадцатую песню,?— и тут выходит муж. В черном, с намеком на бородку?,?— ?Ага. Мы поем что-нибудь общее, а потом я делаю ?трунь? на синей гитаре, и муж в черном увозит меня в красный закат на таком же черном, как сам, ?БМВ?. Одно упоминание цвета. Ненароком. Ну, не совпадение же!—?Подержать цветочки? Улыбочка самодовольства. Теплого-теплого. Угадал! Искорки в хвойно-зеленых по-соседски зажгли кофейно-карие. Хорошо… Как же с ней хорошо… Господи, зачем так? Зачем потеряли время? Месяцы без воздуха и воды. Месяцы вне жизни. В тумане, серости, боли. В ночи. Изо дня в день не видя солнца, не чувствуя тепла. Фаик аккуратно, из-под ресниц, разглядывал черты лица ?малышки?. Упивался ими. Вдыхал. Изучал заново. С удивлением отмечал: маску унесло. Вуаль апатии сорвало. Из-за ширмы показалась ЕГО Ами. Не ?труп невесты? с фото в ?Инстаграме?. Не ледышка из торгового центра. Луч тепла. Девочка-счастье. Подружки, наверное, и не представляют: какова Мина?— ?Грубое сокращение, что может нравиться???— внутри. ?Из-за тебя! —?рыкнула совесть. —?Все из-за тебя!? Фаик вновь уставился куда-то на кроссовки. Тяжело до рези в животе. До невозможности. Амина передала букет Фаику и взяла гитару. Мирзаев заметил: старалась не коснуться его руки. Скрипнул зубами. Из груди, борясь со сдержанностью, вырвался вздох. Темрокова ничего не заметила: припала к струнам, как к бутылке с водой в плюс тридцать. Забылась. Улица, прохожие, волнение и зажатость отошли на десятый, а то и пятидесятый план. Во вселенной остались Амина и гитара, которую нужно настроить. Фаик ожидал благодарностей. Попыток всучить инструмент дарителю. Упрямства. Но не дождался, не дождался. Ничего. Лишь узрел сосредоточенность во взгляде невесты и хмыкнул. Ами фыркнула: надо ж было забыть телефон! Ничему ворону жизнь не учит! Ничему! Как швыряла технику где попало?— так и швыряет! А последствия?— ерунда! В прошлый раз жизнь рухнула, всего-то. ?Жизнь? напротив, аудиенции ждет?. Даже ?спасибо? не сказала, отвлеклась… Говорить?— труд. Непосильный. Смотреть?— труд. Представлять беседу об ?интересностях жизни?, что маячила на горизонте?— ад. Легче делать вид, будто увлеклась щипанием струн, конечно. Трагикомедия или дурость??Возьми себя в руки, дочь самурая!??— Спорить с тобой и говорить о цене бесполезно, я знаю,?— взяла. Убрала инструмент в чехол. Чехол?— за спину. Шагнула вперед. Фаик ощутил ладони на спине. Голову возле головы. И тепло, тепло, тепло… Дождался объятий, мечтатель. Поддавшись эмоциям, сцепил руки на талии девушки. Задача, если учитывать факт букета, не для немощных, но Фаик справился. Прижал. Мгновение, секунда. Рывок сердец наперекор разуму,?— и ?примагнитились?. Зажатость?— в осколки. По венам только умиротворение и покой. Раны на лице Фаика решили: хватит саднить. Раны на душе Амины согласились. И все затихло. По щелчку. Машины, люди, мысли?— на минимум. Головы отключились, точно чувства дали распоряжение обезвредить мозг, ибо мышление чревато ерундистике. Души парили вне тел — нашли, что искали месяцами. Из эйфории Фаика вышибло ?Спасибо...? в паре миллиметров от уха. Нырнуло во тьму с губ Амины. Не всплыло. Фаик отстранился?— зачем наглеть? Хорошего по чуть-чуть?— и кивнул. Подумаешь, деньги! Бумажки разве важны? Речь о жизни. О том, как жить, а не выживать. Жить?— вместе, не по отдельности. Хотя, конечно, подачки в воскрешении былого роли не сыграют. Сыграет настроение. А его нужно выстроить из кирпичиков. Подготовить почву, расположить?— можно звать по-разному, суть не изменится. ?Спасибо? гитаре и цветам: процентов тридцать есть. ?Оставшиеся дозарядим минут через десять?. И?— действовать. Переходить в наступление. Но для начала желательно обезвредить оппонента. Как? Легко! Шаг номер один: договориться с заводчицей о визите?— есть. Шаг номер два: утащить Ами со двора на ?смотрины??— в процессе. Шаг номер три: под предлогом ?настроишь с моего? добиться согласия на моцион до кафе — ожидается.—?Это не все,?— одернув рукав толстовки, отчего-то решивший задраться, Мирзаев улыбнулся. Амине не повезло глянуть на жениха,?— ?Имею ли я право все еще звать его так???— и кто-то извне прошелся по коже иглой. Укололо кисти. Ладони. Пальцы. Ступни. От улыбки Фаика веяло сыростью: болью, тоской, виной. Озноб забирался под одежду. Впитывался в ниточки. Царапал когтями тело?— участок за участком. К краю души поднесли зажигалку. Амина поперхнулась дымом. Как же ломало! Видеть Фаика таким в четыреста тысяч раз больнее, чем лицезреть себя в зеркало. До тумана в голове. Амина была готова слушать все, что срывалось с разбитых губ. Соглашаться. Кивать. Лепить из глины мышц улыбочки. Лишь бы затмение миновало. Лишь бы двор озарился светом. Светом ее солнца. Тучи и холод?— не к месту, без того по венам лед. И чего выдумал? Что еще? Мало денег спустил? К чему сложности-то, когда можно начать демагогию о главном? Кучка вопросов толпилась в горле, вызывая кашель. Амина молчала. Лишь с интересом и осторожностью заглядывала в кофейно-карие?— искала ответы. Зрительный контакт равнялся жжению под ребрами и пепелищу в голове — хотелось разорвать, но нарушить правила игры означало выбыть. Смотреть тяжело, выдерживать взгляд?— еще тяжелее, но упрямства обоим не занимать. Краснели, багровели?— разыскивали блики душ. Сдалась первой. Перевела взгляд на окна. У Аськи работал компьютер. ?Сейчас как увидит…? А что? Авторы романчиков любят нагнетать. Возможно. Увидит?— расскажет девчонкам, начнется нервяк. Динка и так жалела, что оставила ее одну. Да, будь Алибекова рядом?— не подпустила бы Фаика к Амине на три километра. Эх…— Если ты сейчас сходишь со мной кое-куда, то потом мы зайдем в кафе и откроем тюнер с моего. Фаик говорил, едва размыкая губы. Кроссовка царапала асфальт. По телу волнами катилась дрожь. Было то до скрипа зубов жарко,?— по лбу дефилировал пот?— то до чечетки в их же исполнении холодно. Фаик не понимал: меняется температура на улице или в голове. Страх перед разговором глушил все остальное. Мирзаев чувствовал себя тряпкой для мытья полов: застиранной, в отходах. Размяк. Раскис. Ветер ударил по щекам. Воспоминания об участи графина и ?до? зловонием вгрызлись в нос. Комочки каши из ?простипростиизвинипрости? на фоторамке — одно, а мольба о милости вживую?— иное. Ами же рядом! Ами же видит его! Слышит! Смотрит с пониманием даже теперь! Конечно, Амина не дура, догадалась о целях визита, ждала атаки. А Фаик мялся. Не знал: как вообще шевелить языком в том направлении. На автомате улыбался, молол что-то бодренько?— лишь бы она не чувствовала себя так же. Амина понимала. Все. Видела и чувствовала колебания. Как ни крути, за полтора года жизни вместе изучила Фаика слишком хорошо. Еще месяцев семь назад хвасталась: ?Он только рот открывает?— я уже знаю: что хочет сказать?. Не чудо ли?— угадывать настроение по точкам в СМС, а ответ на вопрос по движениям бровей? Люди?— пирамидки из мелочей. Если научиться улавливать эти мелочи, кто угодно станет книгой. В особенности, если ты жил с ним под одной крышей. Амина читала Фаика между строк. Буковки заявляли: разговор придется начать ей. Что ж… Ладно. В конце концов, на данный момент Мирзаеву тяжелее: информация — кирпичами по голове. Кивок. Не время для вопросов. Букет из рук в руки. Пара шагов. Разрядить бы обстановку… Шуточка уместна? Хотелось верить: да. Еще несколько минут в тишине, мыслях и изучении обуви: ?Интересно: существует наука о кедах?? Внутри бушевали океаны. Тот, что возле души Фаика, пенился. Раз секунды в три Мирзаев украдкой поглядывал на Темрокову. Любовался чертами лица, волосами. Воссоздавал в голове образ своей маленькой девочки, сопоставлял, ненавидел характер. И себя в целом. Амина чувствовала на щеках лазеры. Лицо краснело. Кровь, кажется, обернулась смолой: липла к венам. Амина сглотнула: ?Куда идем-то? На бойню?? Фаик опустил глаза. Темрокова выпустила из-за кулис улыбочку номер тридцать два — безысходность вперемешку с усталостью: ?Это я шутить пытаюсь, если что. А то молчишь…? Мирзаев весь как-то выпрямился и вдохнул. Действительно, что за ясли? Молчанка не к месту: два человека-сундука с обидками, обидами, ранками, ранами, вопросами и вопросиками шагали по Москве. Нить между сердцами натянулась струной. Грозилась порваться. Окончательно. Допустить?— умереть. Нет, нужно спасаться. Нужно говорить.—?Извини, задумался. Как с Гасаном-то посидели? Первое, что пришло в голову. Может, невпопад, однако… Лучше, чем ничего. Родственники Амины не вызывали у Фаика искр в глазах. Недоверие?— да. Беспокойство?— да. Желание оградить невесту, а в будущем?— жену и детей от общения?— конечно. Благодарность за воспитание и ценности Ами?— безусловно, но достаточно ли ее, чтобы простить кличку? Чтобы забыть откровения в четыре утра: ?Ты знаешь, я же с близнецами в комнате жила. Три кровати стояло: у окна?— Шабнам, справа, у стены,?— Вусалы, а напротив?— моя. Перед сном, когда мы уже лежали, заходила мать. Целовала девчонок по очереди и гасила свет. Ко мне даже не поворачивалась. Из года в год так, представляешь?? Фаик представлял. И комнату, и поцелуи, и щелчок выключателя, и чувства Амины. Опустошенность, тоска, недоумение?— в чем вина, как заслужить любовь родителей? Перед глазами Фаика после бесед с ?малышкой? рисовались картины. Например: Ами лет так шесть, из школы она выбежала, улыбаясь. Предвкушала, как обрадует маму: учительница азербайджанской литературы поставила ?отлично?. Сказала: Ами хорошо читает. Мама не обрадовалась, начала ворчать что-то на тему: ?Толку с литературы, если ты в разговоре двух слов связать не можешь, бестолочь?!? Ами обиделась. Класса до шестого таскала ?тройки? по ?аз. язу? и ?аз. лит-ре?. Назло матери. Не вникала в темы, уходила в раздумья. Затем изменилась система оценивания, ?тройки? превратились в ?выполняет?, а Амине стало лень исправляться. Амина умела писать, читать и, при желании, говорить, но сама себе внушила: ?Не могу!? и сама себе поверила. Но это было после. А тогда… тогда свернулась на кровати клубочком и плакала: ?Анá*, почему ты меня не любишь?? Разве мог Фаик простить Темроковым ?Прошу тебя, пусть их не будет на свадьбе… Солнце, пожалуйста…?? Не мог. Дядька Амины как-то, хлебнув вина, разоткровенничался с ?зятем?: ?Бахар, она, Фаик, до замужества другая была. Зверюшек выхаживала, птичек. С детьми соседскими нянчилась. А как за этого Иблиса кабардинского выдали?— камнем стала. Мне шесть лет было. Жили у нас, Бахар за матерью ухаживала. Он пришел,?— отец год, как умер?— и начал порядки в доме устанавливать. Потом Гасан родился?— вообще корона в голову вросла: сын! Год за годом сестра увядала и внешне, и внутри. Когда Амина появилась, ей исполнилось тридцать пять. Дети большие: Гасану пятнадцать, Фатиме?— четырнадцать. Хотели третьего?— не выходило. То ли инстинкт в ней сработал, то ли что… Опеку оформили быстро, у меня на тот момент появились связи. Через три месяца они с Темроковым узнали, что ждут своих. Если б я знал… Фаик, если б я знал: как они будут к ней относиться… Не подпускай их к ней, Фаик. Никого из них?. И Фаик бы не подпустил. Никого. Братец?— не исключение. Фаик бы не подпустил. Если бы был рядом.—?Нормально. Он пытался купить меня за кольцо,?— Амина замялась: говорить? Ай, ладно! Хуже некуда. —?Мы когда с тобой… э… разошлись, я пришла к Фатиме. Естественно, мне сказали искать своих. Я нашла, но ?мои? теперь Темроковых родней не считают. Моя драгоценная мамочка думает: я смогу переубедить дядю. Подослала, вот… Амина умолкла. Зачем начала разговор? Вывалила на человека еще повод грызться. Хотя… Как будто от родственничков можно было ожидать сопереживания и обнимашек. Фаик знал: что Темроковы за люди. Один раз виделся с матерью. Убедился: Ами не фантазировала. ?Ну и теща мне достанется, ух!??— летом, за месяцы до помолвки. — ?Зато мне со свекровью повезет. Уже везет!? Новость ли: когда Дехшет появилась на горизонте в соплях и слезах, салфеток у Фати не оказалось? ?Сопли и слезы? Фаик лицезрел, в курсе: были. Есть. Новость ли?— пошла к родне, а не к любовнику? Новость ли?— любовника нет? Уже, наверное, не новость, но мириться с тем, что отношения рухнули из-за ничего?— сложно. Видеть абсурдность ситуации и последствия?— до стука челюстей больно. Амина хотела бы помочь Фаику переварить информацию. Хотела бы все-таки выговориться, объясниться. Хотела, чтобы наконец выслушал. Но молчала. Город тонул в синеве. Фонари, точно звезды из картона на ветвях дуба, светили, но не грели. Амина вглядывалась в тишину. Растворялась в ощущении безопасности. Лица прохожих, небо, трава?— смазались. Картина мира утратила целостность и четкость. Амина шагала, озиралась и понимала: несмотря на холодок в груди?— предвкушение беседы?— с Фаиком спокойно. Как в крепости. С Фаиком не страшно ночью вне дома. А завтра, пусть и утром, выталкиваться из подъезда придется силой. В такси?— вздрагивать и греметь костями. Возле офиса?— молиться об отсутствии ?Русика?. ?А если он будет там? Если они специально все это выдумали, чтобы меня заманить?? Нога заныла. По рукам скользнули мурашки. Фаик спрятал руки в карманы и прикусил язык. ?…э… разошлись?… Говорила, избегая взглядов. Не знала: как выразиться. А он сгорал от стыда и ненависти. Вздыхал, скрипел зубами, жмурился. Мысленно дрался с яростью за шанс жить дальше. Жить с контактом ?Жизнь??. Растить детей?— пусть из детдома, они с Ами же не Темроковы, полюбили бы. Конечно, полюбили. Фаик?— точно. Они бы называли его девочку ?мамой?, ждали отца и дядю с гастролей, перенимали привычки. А Фаик заявлялся на день-два раньше. С букетом, кольцом или браслетом, куклами, машинками и шоколадом. Потом, уложив детей, Амина бы опускала голову на колени мужа. Фаик бы перебирал волосы ?маленькой?. Целовал в нос, лоб и макушку. Благодарил Бога: отвоевал Амину у себя же. Как-то наткнулся в интернете на цитату Кафки: ?…и ни в одной сказке нет женщины, за которую сражались бы дольше и отчаяннее, чем я сражался за тебя с самим собой?. Тогда не дошло. Сейчас прочувствовал. Эмоции были готовы разнести мышление в клочья. ?Я? Мирзаева разделилось надвое. Какая часть побеждала? Без понятия. Наверное, та, что твердила: без Ами?— никак. Твердила: да, он виноват. Виноват, как ни один человек во Вселенной. И, если бы кара за грехи настигала мгновенно,?— Фаик был уверен?— преисподняя затянула бы его еще зимой.?А разве это?— не кара??Кара.Все, произошедшее с Ами. Срывы. Проблемы со здоровьем. Паргалов, наконец. Из-за него. Из-за Фаика. Ревность… ?НЕ ХОЧЕШЬ К РУСЕНЬКЕ ПРИРЕВНОВАТЬ, М?! РУСЕНЬКА ВЕДЬ ДЫШАЛ С АМИ ОДНИМ ВОЗДУХОМ! О, А ЕЩЕ ПРИКАСАЛСЯ! ЛАДОНЬЮ К ЩЕКЕ!??— кричало сердце, выдавая усталость. Идиот. Придурок. Больной. Потерял самое дорогое. Обрек на страдания. Лишил всего. За сутки. На четыре месяца. Если не навсегда.Виноват. Но постарается исправить ошибку. Тишина затянулась. Фаик кашлянул и достал телефон?— написать продавщице, что идет за щенком. Амина услышала шорох. Повернулась. Глянула на мобильник. Вздохнула: не успела оповестить девчонок о звонке Подгорной. Стоп… А как ехать? Неизвестно: насколько затянется и чем закончится променад. А если не успеет? Если вернется часа в три-четыре? Одной в офис соваться? Ну уж нет, увольте!—?Фаик, можно, пожалуйста, с твоего Асе Шкляевой позвонить? По работе. Я забыла. Там быстро. Мирзаев кивнул: ?Конечно, бери?. Перевод темы не мог не радовать. Что отвечать на откровения, чтобы не пересечь черту, Фаик не знал. Молчать? Нет. Увести диалог в дебри?— нужно выдумать направление. Амина спасла. На радостях Фаик протянул телефон, забыв о блокировке. Темрокова убрала волосы за уши. Взяла ?аппарат?. По инерции провела по экрану. Дисплей вспыхнул. Амина уставилась на обои: фото, что стояло и у нее. Раньше. На старом. Лето. Кажется, август. Фаик катится с горки. На коленях?— балласт в лице Ами. На лицах?— счастье. В груди булькнуло. Возникло желание бить стекла. Окна, посуду, зеркала. Чтобы звенели, вышвыривали из мыслей. ?Какие же мы с тобой придурки…??— мысленно. ?Фаик, пароль же…??— вслух. Мирзаев опомнился. Взял телефон. Увидела! О-ой! Осел! Мог бы покраснеть, но лишь со стыдом зыркнул на Темрокову и взял телефон. ?У меня рядом с тобой голова не варит?,?— чуть не спрыгнуло с губ. Промолчал. Ввел код. Отыскал в контактах Настю. Вернул Ами гаджет. ?Я вперед пойду, чтоб не мешать. Догонишь, хорошо???— ?Угу. Спасибо большое?. Фаик ускорил шаг. Амина нажала на трубочку под наименованием контакта и плечом прижала телефон к уху. Держать рукой мешали цветы. Уткнувшись носом в бутоны, Темрокова хмыкнула: Аську инфаркт шибанет. Вопросы?— каплями дождя. Серостью неба в октябре. По щекам, ресницам, запястьям. Вопросов будет куча. Ответов у Амины?— увы. Зачем приехал?— ладно, ясно. Расстановка знаков препинания неизбежна. Чего мнется?— понятно. Причина та, что у Амины. Обрыв. Куда и зачем идут — уже туман. Чем и через сколько закончится ?гулянка??— загадка. Чем-то… И надежда умрет. Или… С дерева гудков упал последний лист. ?Да, Фаик???— в голосе Шкляевой читалось удивление. Звонки от Мирзаева?— редкость. ?Ась, не упади, пожалуйста, это я?,?— ?АМИНА?! КАКОГО… ЧТО…??— ?Сама не в курсе еще?,?— ?Что происходит? Ты с Мирзаевым? Как? Где?? Амина понизила голос и вжалась щекой в трубку: ?Гуляем по району. Он, видимо, разговаривать приехал. Не знаю пока ничего, не спрашивай. Я телефон у родителей оставила, попросила позвонить?,?— ?Капец, родил все-таки… Ну, дай Бог. Позвонила обрадовать?? Ами царапнула взглядом силуэт Фаика вдали и ускорилась. Нога от души отблагодарила хозяйку болью. Темрокова зажмурилась. Перешла на бег. Решила не отставать?— себе дороже. Добежала. Выдохнула: ?Нечему радоваться еще. Позвонила сказать: Машка требует завтра припереться в офис. Она хотела меня сегодня видеть. В без двадцати десять вечера. Я отправила ее гулять?,?— ?И сама ушла?,?— ?Это после. Ты зачем ей сказала, что мы в КБР собираемся-то? Знаешь же: Тусе донесет?,?— Фаик обернулся. Искорки любопытства осветили улицу. ?Да, блин… Раскаялась десять раз. Само собой брякнулось. А че она говорит???— ?Она говорит: у нее знакомый какой-то в Нальчике. Локации для клипа предлагает?,?— ?Ладно, короче, щас Даньку наберу. Удачи в бою?, — ?Угу, спасибо. Спокойной ночи?,?— ?Она еще и издевается! Огорошила, на уши поставила и думает: я засну! Ладно, все. Держу кулачки?,?— ?До завтра?,?— ?Это, Ами… голову слушай, пожалуйста. Сердце ты уже наслушалась?. Амина усмехнулась. Сбросила. Вернула телефон Фаику. Поблагодарила. Тихо, боясь оборвать цепочку размышлений. Фаик думал. Усердно. Мысли читались на лице. Гром, блеск молний?— наверное, подбирал слова. Амина не мешала. Не издавала ни звука. Шла, разглядывая качели и лавочки. Двор многоэтажки. Когда успели войти? Один подъезд. Дверь. Группа студентов с ключами. Улыбка Фаика в свете полумертвой лампочки: ?Прошу, мадемуазель?,?— придержал. Улыбка… Сколько же боли и раскаяния… Следы битвы на губах. Тоска на дне кофейно-карих. И улыбка. Ей. Виновнице. Такая теплая, родная. Улыбка из прошлого. Амине до жжения в ладонях захотелось коснуться щеки парня. Но она лишь улыбнулась в ответ и шагнула внутрь.—?Ты можешь объяснить: зачем мы сюда… Фаик жестом попросил тишины и кому-то что-то написал. Амина огляделась. Аккуратненько: стены цвета чистоты, кафель. Каморка консьержа без консьержа. Коробка из-под сока и журнальчик на столе. ?Что он задумал???— мысль–маятник. Тик-так… тик-так… тик-так… Тишина баюкала. Шел — какой? —?час без сна. Усталость вдруг навалилась на организм, будто подушка на лицо. Еще и нога… Что ж, из двух зол?— меньшее. С болью Амина смирилась. Приняла за часть бытия. А с сонливостью нужно было что-то делать. Не найдя решений кроме, Темрокова взялась измерять шагами холл. Да уж, не Питер, но парадная. Фаик заметил: начала хромать. Вздохнул. Заводчица написала что-то о гостях, извинилась. Уточнила: можно ли вынести щенка. Получив согласие, спросила: кто нужен, мальчик или девочка. Фаик задумался. Какова цель подарка в принципе? Защита, охрана. Для защиты и охраны необходима сила. Сила для таких зверей?— тренировки. Тренировки?— выносливость. Мальчик, наверное. Да. Сообщение улетело. Фаик вздохнул и оторвался от телефона. Амина замерла напротив. Ждала объяснений. Да, выглядело странно, конечно. Живешь, живешь, латаешь без наркоза раны на душе, учишься радоваться заново, и тут гость заявляется в одиннадцать вечера. Нет, чтобы с порога точки расставить и исчезнуть?— тащит куда-то. Молчит. Дыры взглядами прожигает. Клоунада. Но иначе Фаик не мог. Дыхание перехватывало от мысли: если бы ее не спасли? Если бы Подгорная не успела? Если бы Амина умерла? Хотелось упасть и закричать, но Мирзаев молча смотрел на невесту. О стенки черепа мотыльком билось: ?Если… вторую дочь назовем Мариам, в честь спасительницы?. Все болело: сердце, душа, голова. Но какая разница на нытье организма, когда Ами напротив морщится??Сейчас все узнаешь, подожди?.?Ты меня пугаешь?. Обмен улыбками. Тишина. Переглядки. Надо же, такие близкие, знающие друг друга вплоть до родинок, и такие далекие… Но близкие. Но далекие. Но… Амина усилием воли сцепила зубы. Молчать. Молчать. Молчать. Не говорить. Ронять с губ ?Я скучала по твоим глазам? Темрокова не имела права. Слова жгли небо и язык. Слезы копились где-то внутри. Хвалилась Динке: ?Я умничка, я не ревела. Кремень! У!? Конечно, к чему расходовать силы на мелочь? Битва впереди! Амина глотала горечь и молчала. Держалась, но зачем-то вглядывалась в глаза. Действительно скучала. По теплоте. По костеркам, где когда-то отогрелась и растаяла Дехшет. Зимой костерки истлели. Костерки залило гневом. Амина не рисковала поднимать взгляд, боялась оледенеть. Боялась: душа разорвется от испуга. Злость бушевала в Фаике, хлестала через край. Черные дыры под ресницами могли затянуть в ад. А теперь… Теперь на Амину смотрели не то что с теплом?— с жаром. Что-то вспыхнуло заново. По таким его глазам она скучала. До безумия.А голова уцепилась за ниточку…Ночь. Часов двенадцать. Темно.Амина лежала в кровати с ноутбуком на коленях. Лампочка в люстре перегорела дня три назад, а вкрутить новую глава?— не семьи, увы, нет?— союза не изволил. Комнату освещали фонари с улицы и экран устройства. Тоска витала в воздухе. Амина листала ленту ?Твиттера?. Пыталась сосредоточиться. Не выходило. От криков болели горло и голова. От воспоминаний о ругани щемило механизм в груди. Слова врезались в ребра ятаганами: ?И как давно ты на два фронта работаешь, м? Как давно у вас с ним это???— ?Да нет у меня с ним ничего и не было никогда! Мы вне школы и не пересекались даже! Я тебе клянусь!??— истерика зверем рвалась изнутри,?— ?Не проклянись, любимая, не проклянись?,?— ?Может, ты по себе судишь, а? Какой раз отговорки находишь, чтобы меня в Ижевск не брать! К НЕЙ ЕЗДИШЬ, ДА?! К ДИЛЕ?!? Ами вцепилась рукой в простыню и выдохнула через нос. Да, претензии имелись у обоих. Да, Темрокову тоже жгла ревность. И к фанаткам?— избранницы артистов обязаны мириться с мухами на торте,?— и к… предшественнице. Но на школьниц Мирзаев смотрел без интереса, поводов для беспокойства не давал, вопрошал: ?Зачем колокольчики, когда дома роза?? Целовал в макушку. Амина чувствовала: не врет. Измена ощущается кожей. Фразы меняются, жесты. Холодает. Люди не хотят признавать. Отгоняют мысли, ищут оправдания, но чувствуют. А Амина не чувствовала уколов интуиции… до тех пор, пока они с Фаиком не встретили на улице его бывшую. Мирзаев шутил, Диляра смеялась, а Амина боролась с желанием развернуться и уйти. Амина молчала. Амина доверяла. Фаик увернулся от выпада: рассмеялся, демонстрируя отношение к словам Амины, точно к бредням шизофреника, похвалил девушку за фантазию и ушел. Куда? Вопрос. Ами знала: жених отсутствует шесть часов, а где, с кем… Не звонила. Сомневалась, что возьмет трубку. Напилась капель от сердца, дабы вздремнуть. Провалилась в сон до десяти. Встала. Накормила кота. Включила телевизор. Выключила. Открыла ноутбук.сошла с ума не на той станции (@ssssophia_uzhasnaya):Хочу московских пельменей……….сошла с ума не на той станции (@ssssophia_uzhasnaya):Хочу в Рашку, помогитеНостальгиясошла с ума не на той станции (@ssssophia_uzhasnaya):ИТАКЗАВТРА ЛЕЧУ В МОСКВУ К @goryano4ka!!!!!КАК СКАЗАТЬ МУЖУ?Амина подавилась негодованием: Софы для счастья не хватало, ага! Знает же: война. Снаряды. Пули. Бах! Ами не до гулянок, не до магазинов и посиделок за чаем. Встать с кровати?— фантастика. Нет, запрещать Мин лететь Темрокова не имела прав, но и лицезреть на ?поле брани?… Им ни к чему свидетели. Не хватало, чтобы кто-то слышал: какими словами в адрес невестушки швыряется Мирзаев… Они?— картинка. Идеал. Живут долго и счастливо, умрут в один день. Для людей?— так, не иначе. Сор из избы Амина не выносила. Не видела в Софе надежности. Не была уверена. Подружка знала: ругаются. Знала причину —?читала переписку (как, кстати, и Мирзаевы-старшие). Но не подозревала о масштабах бедствия. И Амине не хотелось менять ситуацию. Ни к чему. ?Даже не позвонила, зараза?,?— Амина закусила губу и задумалась. Мир рушился на глазах. Любимый человек того и гляди выставит за дверь, нужно быть дурой, чтобы не понимать: к чему идет. О свадьбе, детках и нужности кому-либо придется забыть. Снова. И о семье забыть. О родителях. И встречи с единственной подругой не радовали. Раздражали указы Софы: с кем общаться, с кем – нет. Нашла собственность! Если Амина и была обязана к кому-то прислушиваться, то к жениху. Если Софа и имела полномочия кому-то указывать, то детям, которых не хотела. Раньше визжала и летела обнимать при встрече, теперь —?рычала в ответ на ?Как дела?? Как аукнется?— так однажды и откликнется. Беготня туда-сюда, игнор и запреты на общение с Асией не сошли Мин с рук. Темрокова отдалилась. Может, благодаря расстоянию, может — упорству Фаика до ссоры, но весточка о гостье Амину напрягла. Жизнь циклична. Вчера понеслась бы в магазин за ингредиентами для торта, сегодня лежала и боролась с желанием разбудить ?маму? звонком, чтобы взвыть: ?Мам, я умираю! Все вокруг меня умирает, мам!?Зубы царапнули губу. Амина коснулась ранки языком и ойкнула. Металл. Привкус металла. Жизнь циклична. В разные циклы?— разная боль. У Амины этот?— третий. Первым было время холода со стороны опекунов. Вторым?— время осознания: мама с папой не вернутся, не заберут. Мама с папой ее, наверное, похоронили. В душах. А сейчас… сейчас солнце погасло. Сейчас темно и холодно. Будто под землей. Червями грызло: если Фаик вернется и застанет невесту в истерике?— плюнет. Безразлично. Фаик тоже ее похоронил. Заживо. Третий цикл больнее других. Жизнь циклична. Жизнь?— не сказочка. Да, Амина получила то, о чем просила Всевышнего лет тринадцать, но кто сказал, что навсегда? Навсегда ничего не бывает: продукты портятся, одежда изнашивается, мода и вкусы меняются. А любовь? А семья? Разве не вечны? ?Не наш случай?. Из глаз выкатились хрусталики. Амина столкнула ноутбук на кровать и откинулась на подушку. Слезы двинулись вниз, к ушам. Щекотно. Амина повернулась на бок и спрятала нос между подушками. Всхлипы и скулеж разорвали тишину. Когда успела превратиться в нюню? Эмине ханым?— железо. Эмине ханым закаляли ненавистью с пяти. В груди – камень. В душе?— холод. В Питер летело изваяние: рыдания чужды, слабость отвратительна, волчица-одиночка?— так воспитали. А потом? А ПОТОМ ОН СВОИМИ КАРИМИ ПРЯМО В ДУШУ! ВСЕ ЛЬДЫ РАСТОПИЛ! БРОНЮ?— В ХЛАМ !ВОЛЧИЦУ ПРИРУЧИЛ, ПРИКОРМИЛ С РУК И ЗАСТРЕЛИЛ, СВОЛОЧЬ! А ДЛЯ ЧЕГО?! ЧТОБЫ ВОТ ТАК ШВЫРНУТЬ И МОЛЧА УЙТИ КУДА-ТО?! ЧЕМ АМИНА ЗАСЛУЖИЛА?! ТЕНЬЮ ЗА НИМ! СОБАЧКОЙ! ДАЖЕ ВО СНАХ НИКОГО НЕ ВИДЕЛА! А В ИТОГЕ…—?НЕНАВИЖУ-У-У!?— Темрокова шибанула ладонями по матрасу и закатилась. Послышался ?тыгдык-тыгдык?. Из кухни принесся тайфун ?Сэмуайз?. Запрыгнул на кровать. Мурлыкнул, уточняя: что с ?мамой?. Не услышал ответа?— ?у-у-у? ведь не в счет? Где-то за зрачками родилось беспокойство: чувствовал. Принялся тереться о руки, ноги, спину. Заурчал. Успокаивал. Кот успокаивал, а человек, что надел кольцо, обещал ?и в печали, и в радости, и в богатстве, и в бедности, и на земле, и в вечности? шатался где-то с ?братками?. Или у ?братков?. Хорошо, если без подружек. А то, может, рассказывал какой-нибудь брюнеточке Лизе: чуть не взял в жены грязь. Амина до боли зажмурила глаза и выдохнула. Внутри что-то крякнуло. Разве давала повод усомниться в верности? Разве заглядывала ?не туда?? Хоть единожды? Нет. За полтора года отношений ни упрека, ни ссоры на эту тему, хотя ревновал к столбам и колоннам?— видела, чувствовала. Но успокаивался, сдерживался. Не выплескивал. А тут… взорвался. Амина скрипнула зубами. ?Ну, ты же его тоже сейчас подозреваешь, хотя он поводов не давал?,?— усмехнулся мозг. НЕ ДАВАЛ?! А ГДЕ ЕГО ВЫСОЧЕСТВО ИЗВОЛИТ НАХОДИТЬСЯ?! ПОЧЕМУ ПЛЮНУЛ НА ПРОБЛЕМУ И УШЕЛ?! Амина обхватила Сэма руками и прижала к груди, точно игрушку. Успокоиться не выходило. Трясло. Впервые трясло. Колотило. Темрокова боялась упасть с кровати. Хватала ртом воздух, кашляла, выла. Сердце отбивало марш. Кости норовили стереться в пыль. Паника вцепилась в горло. Амина выпустила Сэма и бросилась в ванную. Умыться. Нужно умыться. А то Фаик вернется, а ?разочарование всей жизни? расписалось. ?Вернется ли?? Вернулся. Через полчаса, когда Амина в состоянии желе замерла на его половине кровати. Вокруг глаз?— ободки. Красные-красные. На щеках следы истерики. Лицо цвета мела. Делала вид, что спит. Фаик заглянул через плечо. Вроде, испугался. Вслушался в дыхание?— есть, хорошо. Выдохнул и набросил на невесту плед. Постоял с минуту в размышлениях. Коснулся ладонью щеки — стер слезинку. Надеялся, наверное: не почувствует, не узнает?— внутри него ничего не изменилось. Да, злился, клял, крыл, но любил. Боль щитом укрыла чувства. Амина понимала: обижен. Конечно, конечно. Но тогда, стоило Мирзаеву уйти в гостиную, захлебнулась солью и рыкнула в подушку: ?Ненавижу!? Самовнушение, увы, не сработало. Через четыре месяца осознала. Воспоминания хлестнули по спине, оставляя рубец. Ами поежилась и обхватила руками плечи. Все хорошее, что было в вечере, испарилось. Жжение в груди вытеснило бабочек. Больно. Больно. Больно. Они нанесли друг другу чересчур много ран. Раны загноились. Совместимы ли с жизнью? Вряд ли. Вина, клочки обиды и неловкость сгруппировались в ком и заняли горло. Дыхание участилось. Затошнило. Амина бы с радостью сбежала куда-нибудь в туман и никогда не подошла к Фаику ближе, чем на шестьдесят метров, но… и шевельнуться не могла в цепях кофейно-карих. Мирзаев смотрел с беспокойством. Кажется, о чем-то интересовался и ждал ответа, а Темрокова молчала. Жуть?— не вечер. Оба спали, тормозили. Как решать вопросы жизни, когда энергия на нуле? Видимо, из-за усталости мозг и воспроизводил картинки со знаком ?минус?. Готовился к отключению. Не вспоминала же Амина скандалы, лежа ночью в кровати. Вспоминала о хорошем, о тепле и радости. А тут что? Фаик напротив, нужна антиутопия? Инстинкт самосохранения сработал, дабы не рисовала сказочки? Ох… Так бы Ами и висла,?— телефон с одним процентом заряда?— если бы на горизонте не замаячила женщина лет тридцати… скольки-нибудь с щенком в руках. Фаик оживился: поздоровался, глянул на Амину, приглашая за собой, направился к дамочке. Темрокова мотнула головой в попытке взбодриться и зашагала следом. Взгляд остановился на ?зверюге?: серый окрас, выделялись белая грудка и ?носочки? на лапах. Глаза-блюдца. ?Тоже спать хочет… Стоп, что?? Дошло. И зачем они здесь, и что за женщина с собакой.—?Фаик, зачем..? ?То есть, кота ты мне не отдал, когда я в ногах валялась, упрашивала, а собачку решил презентовать? Браво!? Обида за Сэма укоренилась в душе. Вцепилась в стенки когтями. Вросла. Ладно, ругань. Ладно, он был разбит, убит, видеть ?изменницу? не желал?— ясно, но почему не сказать: ?Забирай свое зверье, исчезни!?? Почему нужно было рычать что-то о собственности, а потом швырять животное на Рауфа, которому и в одиночестве ничего жилось? Перед глазами застыл образ: Фаик цедит кофе на кухне, Амина с вещами, кидает на стол ключи от квартиры и снова просит: ?Пожалуйста, дай мне забрать его?,?— ?Идешь? Иди?. Боль ошпарила затылок. Темрокова подняла на Мирзаева взгляд. Беспокойство читалось в движениях губ, выдохах. Разные люди: тот, на кухне, и этот. Этот — ее. Ассоциировался с домом, пледом и фильмами. Если бы не царапины и фингал на лице, если бы не тоска и какой-то… дым(?) в глазах, Амина бы решила: ссоры не было. Ничего не было. Все приснилось. Сейчас они уйдут домой, где все хорошо, и напьются чаю с булочками. К нему тянуло. Амина магнитилась, рвалась. Один взгляд,?— и злоба канула в Лету. Иллюстрация к выражению ?Рядом с тобой я схожу с ума?. Два полюса: ?Убила б, зараза, задушила!? и ?Прощала, прощаю, прощу, обними?. Амину с утра колбасило туда-сюда, но здесь и сейчас?— за гранью. В череп ворвалось осознание: избранник-то далек от идеала, ревность, как бы не каялся, узнав о последствиях, черта характера. И, если волею Всевышнего срастется, Ами продолжит бегать по иглам. Наверное, молодость и глупость, а может, та самая ?большая и чистая?, но за ?взгляд с кострами? Амина тысячи раз простила крики, обвинения, лезвие и врачей. И простит еще.?Крайности, мои крайности?.—?Оберег от ?коллеги из Дагестана?. Секьюрити. На случай, если я не справился. Амина зачем-то улыбнулась. Из благодарности, может. Придавать действиям смысл и что-то обдумывать?— не о сегодняшнем дне, да. Закон подлости наглядно. Продавщица хмыкнула и огляделась, ища консьержа. Со стороны парочка выглядела не ахти: девица-скелет с мешками под глазами и кавказец с ?красивой? физиономией. ?Думает, видать, мы?— торчки?,?— Мирзаев усмехнулся и вынул из кармана портмоне. Бумажки зашуршали. Дамочка кивнула мыслям и сменила гнев на милость: черты лица утратили остроту. ?Вот, что с людьми деньги творят…? Даже заговорила о кормах, прививках и родословной. Усвоив лишь: отсутствует последнее, Темрокова вернула Мирзаеву букет — ?Нужно занести все домой, а то беседы не выйдет, будем подкопы делать?, — взглядом спросила разрешения и забрала щенка. ?Оберег? закряхтел. Амина улыбнулась. Провела ладонью по шерстке. Глянула на Фаика. Ну и жест, конечно… Смысл на уровне. Опять же, деталь: порода. Желание возмущаться иссякло. Копаться в ?зачем?? и ?для чего???— тем более. Ну, захотел. Ну, обрадовал. Мириться человек приехал… наверное. Разговаривать. Нужно настроиться на волну. ?Э, на всякий пожарный, ма хорошая, мириться?— не значит возвращать отношения. Придержи лошадок?,?— здравый смысл голосом Дарины. Аська наверняка уже рассказала девочкам. Что ж, тем лучше. Амина поняла: откладывать некогда, выяснить отношения желательно по дороге, дабы не настроить замков. Белеберда в голове, каша.?Что ты творишь со мной?..? Кивнув Фаику, мол: ?Догонишь, я пошла?, Амина ретировалась. Губы Мирзаева сами растянулись в улыбке: ни звука против, ни вздоха. Усталость в помощь. И пусть у заводчицы вместо впечатления?— яма, и пусть ?аннотация? не услышана — интернет спасет. Документы оформят?— чего ради во множественном? —?в ветклинике. Зато Ами не готова к конфликту, хорошо. Кто про что, как говорится. ?Дама без собачки? трещала нечто о выставках и ценах, Фаик не слушал. Фаик зевнул. Фаик махнул рукой. Фаик вышел из подъезда. ?Я наркоман, мне можно?,?— вслух, с усмешкой. Амины во дворе не наблюдалось. Упылила? И куда? ?Я инвалид, ножка болит, ух!? Мирзаев кашлянул и завернул за угол. В кучке афоризмов о жизни завалялась догадка: сбежала. Если так?— ясельки. Ловить придется. ?А ты чего хотел? Газель не прыгнет в пасть ко льву добровольно?. Фаик воззрился на букет. Не помогли цветочки, похоже, не выручили… По небу текли чернила. Местами заливало траву. Красиво, да. Хотелось надумать тираду о звездах, да только бисер над столицей?— редкость. Шаг замедлился. Грусть овладела сознанием. Фаик зажмурился. Может, не судьба? Может, Всевышний сотворил Ами не для него? Конечно, его девочка заслуживала иного. Заслуживала человека с надписью на лбу: ?УМЕЮ ЦЕНИТЬ!!!? Только признавать было до ломоты больно.—?Что, мой сокол, ты не весел? Что вновь голову повесил? Темрокова появилась из ниоткуда. Мозг Мирзаева отработал и выключился, а за секунду ?до? решил не заморачиваться с выяснениями. Из ниоткуда. Все. Амина?— волшебница, Амина могла все. И одним ?мой сокол? зажечь душу, и заставить губы дрогнуть?— обнажить клыки. Неловкость осушала реки. Дыхания не хватало. Фаик слышал по голосу: Амине трудно. Амина выдавливает шуточки, точно сок из лимона. Амина боится не сдержаться и расковырять гнойники. А говорить должен он. Он мужчина, он сильнее… он сломал им жизни. Позади?— врата ада, впереди?— лесостепь и комарье. Его девочка прошла огонь и воду, но могла рухнуть от усталости в траву. Если Фаик не придержит, не пронесет на руках — самоненависть убьет. Он мужчина, он сильнее. Только забыл об этом, когда невеста выбегала из подъезда в футболке. В минус четыре градуса. На излете февраля. Кулаки сжались до хруста. ?Очи черные, очи жгучие? уставились на девушку. Ами гладила щенка. Зверь мечтал о покое и сне, но грезы?— грезами, а к обстановке нужно привыкать. ?Сон нам может только сниться?,?— и чихать на тавтологию. Кукла. Барби в джинсовке цвета жвачек. Маленькая. Крохотная. Его. Его ли? Хвойно-зеленые кричали: ?Не тяни! Давай решим на берегу!? Фаик слышал. Видел и при свете фонарей. Но не мог начать. Не знал: как. А еще не знал: куда держит путь. Доверял Амине, как и в выборе имен для детей. Не сказать, что нравилось, но и противиться было выше сил.—?Как назвала секьюрити? На вопрос ?сокол? не ответил, но лицо оживилось. Амину изменения устроили?— хоть так, спасибо. А то лицезреть издевательства над губами — вредить здоровью. Кусал раны?— Темрокову прокалывало. Больно же! Больно! И Мирзаеву, и чему-то внутри экс-невесты. Или это нога и впечатлительность? Да, нога. От бедра до колена?— иглы. Вроде, не нервничала,?— ?Ага, рассказывай! Не трясешься?— кремень? Умно, деточка!??— а организм заходился в истерике. Решилось бы что-нибудь на берегу, а то ходить туда-сюда… ?Вот проедусь лицом по асфальту,?— и будем оба с тобой красивые… разговаривать?,?— переборола желание съехидничать. Из-за кого Фаика ?украсили?, ну-ка? Любопытство рвало в клочья намеки на спокойствие: досталось ли Паргалову? Разлетелись ли новости? Амина за день и в интернет-то выбралась минут на двадцать, не ?в курсе?. Полюбопытствовать у Фаика? Неудобно. Вообще рот открывать неудобно! И как прикажете начать? Ладно. Щенок завозился в руках: чувствовал?— о ком говорят. Амина царапнула зубами кончик языка в надежде на отрезвление. Набивка черепа собралась в ком. Расправить бы, да не выходило. Катышки, волосы, липкость?— мысли? Думать не получалось. Точнее, получалось, но не о том. ?Влияет же на меня ваше присутствие, молодой человек…? Да уж. Веточки хвои из-под век укололи шерстку зверя. Как назвала? Звучно. С размахом. С любовью к истории, как науке… и сериалам о гаремах: Султан. Султанчик. А что? Сэмуайз имелся, с конвейера?— Пират, Рекс, Арчи?— не то. Ами разомкнула губы, но кличка застряла между ребер. Ногу вдруг пронзило спицами. Тропинка, небо и люди расплылись. Темрокова зажмурилась. Воздух обжег переносицу. Пальцы сомкнулись на запястье Мирзаева. Марафон с рук не сошел, увы. Фаик опешил: с лица Амины смыли краску, остался холст с разводами. На лбу выступила испарина. Зрачки уменьшились?— или воображение шалило? Руку Фаика опалило жаром: хватаясь, Ами оставила царапину на ладони. ?Ты там, вроде, хотел, чтоб вмазала? Считай: что-то типа?. Ну и околесица в ?процессоре?! Испугался. Котел не варил. В недоумении уставился на Темрокову. Девушка переводила дыхание, старалась разлепить веки. А пальцы сжимали запястье того, кого ?при памяти? боялись задеть. Амина, видимо, не контролировала действия.—?Ами, что такое?! Ами! Отпускало. Уходило. ?Отщемляло?. Нерв издевался: ни раньше, ни позже?— вовремя. В висках колобродили сгустки тьмы: страх и паника. Душно. Во рту?— горечь, внутри?— ничего. Амина не могла восстановить дыхание и овладеть речью, не могла и успокоить Фаика: ничего катастрофического, это месяца три, как норма. Динка бы максимум усадила на лавку?— уже не обращала внимания. Таблеточки туфта или ходить надо меньше? ?Ага, купить ?Жигуль? и нанять водителя! Варик! Завтра в офис на карете?. Усталость диктовала правила. Изолента опутывала мозг. ?Нужно отнести вещи и сесть куда-нибудь, хоть на землю?. Лимит исчерпался. Амина не дошла бы до кафе. Доползла, может, но не дошла. Первыми подчинились глаза?— странно, Ами думала: до утра не откроет. Открыла. Натолкнулась на испуг в кофейно-карих. Сглотнула стыд. Поговорили… Усилием воли ?включила? язык: ?Это нога… это нормально… уже легче…? Мирзаев поджал губы. Нога… Нормально, ага. Теперь ?нормально?, в порядке вещей. Вот и встретился с последствиями истерик, гордец. Радовался: не умерла? Хорошо, шрамов на запястье нет, а шрамы на душе? А шлейф из болячек? Убил. Физически?— не до конца, молодец. Вода в ?котле? закипела.?Думай!? Мимо ?проплыла?, размахивая кудрями-пламенем, старшеклассница в наушниках. Фаик подхватил Амину под руку, скомандовал облокотиться и в полпрыжка достиг школьницы. Ладонь опустилась на плечо. Девушка вынула наушники и открыла рот. Узнала? Неважно. Не сейчас. Амина ничего не понимала, ничего. Все. Голова разрядилась, видимо. А Мирзаев затараторил, теряясь:—?Девушка, помогите, пожалуйста… Рыжеволосая убрала в карман мобильник, кивнула чему-то и взяла у Фаика цветы. Вечер, судя по заинтересованности в дымчато-серых глазах, обрел изюминку. Конечно, то ли шататься в одиночестве по дворам, то ли?— стать частью чего-то. Чего? Фаик вряд ли объяснил, шевеление губ расшифровке не поддавалось. Но девушка, видимо, чем-то помогла. Тем, что дым из ?зеркал души? вырвался на улицу и скрыл рычажки мышления? Как иначе истолковать тот факт, что смысл до Амины начал доходить, когда Султан заскулил в руках девицы. ?Э..?? Недоумение на щеках. Глаза в глаза. Высоко… ?Хватайся за шею?,?— на руки взял? Зачем? Смех костью встал поперек горла. Даже не смех?— истерика. Ужасный день… Темроковой ?подписание мировой? рисовалось иначе: кафе, с лампы над столиком?— водоросли неопределенности, у губ?— чашки. Она бы уверила его: ни в чем не винит, ничего не требует, ни на что не надеется. А потом поблагодарила за возможность узнать, каково это, когда от счастья дыхание спирает, и ушла. Раскрытие карт и демонстрация бедственности запланированы не были. Зачем? Чтоб жалел? Чтоб охал, ахал, утопал в раскаянии? Знал бы?— и знал. Видеть?— другое. А то… жалость в силах задушить. Особенно, с его стороны. Начнет крутить в ?думалке? ерунду, надумает чего и решит: обязан вернуться. Не потому, что любит, а потому что виноват. Омерзение перемололо внутренности в кашу. Амину дернуло. В воздух врезалось: ?Фаик, поставь! Я сама!? Резко. Чересчур. Школьница вздрогнула и чуть не отправила Султана гулять пешочком. Мирзаев прикусил язык. ?Джамбулат — парень Дарины, подруги Ами?— говорил Рауфу, что ты поступил не по-мужски! Сказал: за девушку в любом случае нужно было бороться, а не уступать!??— кувалдой по макушке. Наверстать? Наверстать. Бороться. Хотя бы за шанс извиниться, выслушать, в конце концов. Пусть говорит: не обижена, но ?Я сама!? громче. Хотя, конечно, может, не держит зла, а боится прикосновений и воспоминаний. Боится потерять равновесие… да, как и он. Мирзаев окинул Темрокову усталым взглядом. На извилинах отпечаталось: ?Без боя не сдадимся?. Оба. Каждый?— за свое. Каждый — за себя. Амине неудобно, а Фаику страшно и стыдно — упадет еще где-нибудь, звезда. Раз в жизни нужно поступить ?по-мужски?.—?Ага, сама… С асфальтом здороваться? Не выдумывай. И улыбнулся, заглянув куда-то в душу. Обезоружил, зараза. Обезвредил. Разминировал. Амине до ломоты в костях захотелось шибануть Мирзаева ладонями в грудь. За все. За то, что девочки месяцами выстраивали купол из ?Не нужен!?, а он, сволочь, улыбнулся и доказал обратное. За то, что превратил в тряпку. За то, что от чувства этого идиотского никуда теперь не деться. ВРЕМЯ ЛЕЧИТ?! НЕ ВЫЛЕЧИЛО! ВЕРНИТЕ ДЕНЬГИ ЗА УСЛУГУ! НУ! Амина бы стукнула, но ?это идиотское? отправило в нокаут. Руки?— кольцом вокруг шеи. Голова?— куда-то на плечо. Аромат одеколона. Вдох. Пелена. Дурман. Сейчас бы вспомнить что-нибудь хорошее… Что-то, что бы перевесило лампочку, ?Твиттер? и ?НЕНАВИЖУ!? в подушку. Но ?ди-ви-ди? сломался и транслировать консервы не желал. Сказывалась неловкость?— кандалами по конечностям, браслетами из металла. Холодными?— адекватность вымерзла. ?Хорошо, хоть не вымерла?. А может, и… Да, четыре месяца назад, трагически. Мир захлебнулся в водах скорби, Амина еле сдержала порыв к бегству. Между ними высилась баррикада из фраз, претензий, недомолвок, откровений Паргалова, дай Бог здоровья, а Фаик придерживал за спину с аккуратностью ювелира. Все бы ничего, если бы в клеточках не вибрировала эхом дрожь его пальцев. В глотке затормозил вопль. Темрокова уткнулась лбом в плечо жениха?— пусть думает: от усталости и боли. В конце концов, не ложь: от усталости и боли, но не от моциона и не в ноге. Амина слабая. Амине можно. Амине главное не разреветься. Фаик шагал к дому и бессовестно грыз губы. Настрадались? И что? Хозяин тоже… настрадался. Или без ?на?? Приставка ?на??— завершенность действия, которой не пахло. Страдал. Нес антиквариат, ?носилки? колотило. Отвык касаться, отвык видеть где-то, кроме снов. Иногда казалось: Ами?— вымысел, игра воображения, галлюцинация. После мышеловки?— отношений с Дилярой, предметом Амининой ревности — сошел с ума и выдумал чудо-девочку. А сейчас Ами находилась так близко… Организм напоминал баллон с газом: между кожей и скелетом затерялось тепло. Сжалось в точечку, но заполнило весь объем,?— и давай колотить по ребрам. Волнами, волнами?— ну и силища, убой. Здравый смысл отошел от дел, Фаик зажмурился и выдохнул. Скучал. Как же он по ней скучал, а-а-а! Крик, не удостоившись чести вырваться в мир, прошелся по грудине. Кости захрустели. Фаик прижал Амину к себе: что-то на уровне инстинктов. Знал, разумеется, крышу снесет, едва увидит, но чтобы ТАК… До абсурда?— желание целовать в лоб, нос, щеки, запястья; обнимать, умолять о прощении, сыпать клятвами,?— ?Кто-то фырчал на сериальчики и божился: ни-ни…??— лишь бы Ами, маленькая и беззащитная, больше не была далеко. Когда две недели лежала в стационаре с бронхитом, места не находил, извелся. А тут… Чуть-чуть прошла, и без сил. Чтобы окончательно не расклеиться, Мирзаев решил наплевать на ?носильщика цветов и собак? и перейти в наступление:—?Ами… я поговорить хотел… Сказал, едва разлепляя от волнения ?лепестки?,?— если пользоваться словариком графоманов?— но девица навострила уши. Шла, вопросов не задавала, но током билась. Фаик чиркнул галочку на пункте ?оплатить молчание?. Нет, вполне возможно, школьница не знала: с кем идет, слушала, допустим, регги или рок, но пост в ?Подслушано? велел беречься. Выгоднее сотрудничать с доносчиком, чем с тем, кому донесли. Утечка информации сыграла бы роль еще одной оплеухи Мирзаеву. Фаик, в общем-то, плевать хотел, но Ами… Нужно врасти в маску ради ее спокойствия, не досаждать уж в этом. Амина ?задышала, ожила?: голова соскользнула с плеча Фаика, подбородок вздернулся, хвойно-зеленые кинжалами вонзились куда-то в переносицу ?товарища напротив?. Бог?— свидетель, ничего не болело, конечность угомонилась, но, стоило Мирзаеву открыть рот, Темрокова умерла и воскресла раза три. ?Да, знаю я: чего ты хотел, но у тебя тут невеста на руках гибнет. Самое время выяснить отношения, да???— ехидство рвануло по капиллярам голосом Динки. Алибекова, похоже, поселилась где-то в левом ухе и изредка карабкалась оттуда то в душеньку, то в кишечник. Далеко, но рядом.—?Я поняла,?— попытка выдавить улыбочку провалилась. —?Давай начнем, что ли… С меня? Хорошо. Вернемся, так сказать, к тому, на чем остановились в прошлый раз. Откуда мужество? Откуда сила? Несла чушь со скоростью света, дабы покончить с клеймом изменщицы раз и навсегда?— язык отсоединился от мозга. Не слышала себя. Выплескивала накопившееся добро. Лилось, точно вода из бойлера. Фаик усмехнулся: ?…к тому, на чем остановились в прошлый раз…? В прошлый раз остановились на том, что Ами?— гулящая-пропащая, — слава Богу, непьющая?— а в женихи достался ангел без крылышек. Да, по-взрослому, здраво, нечего возразить. Цифры в паспорте не умеют лгать. Или умеют? ?Еще как…? Возвращаться? Зачем? Хватит.—?Нет, Ами…пожалуйста… —?тяжесть навалилась на язык камнями. Фаик готов был расшибиться об асфальт, лишь бы не мямлить. Это же серьезно! Это шаг в жизнь, а не наматывание соплей на кулак! Но… осознать ошибки и раскаяться перед тем, кому ты сломал жизнь?— разное. Ошейник вины затянулся. Так хотелось сказать: он тысячи раз перекрутил в фарш переписку, тысячи раз обдумал фразы, тысячи раз остался без сна, но понял абсурдность обвинений только прошлой ночью. Прошлой ночью?— повзрослел, а не вырос. Отыграло где-то детство?— речь не о песне. Мальчик, не усвоивший ничего из отношений ?до?, усвоил и растворился. Теперь?— этаж выше. Нужно слушать, а не молоть ерунду. Нужно обсуждать проблему, а не визжать. Нужно думать, прежде чем размыкать челюсти. Нужно доверять, а не шастать по телефонам. Ему нужно ей доверять, а остальные пусть живут как угодно. Хотелось сказать, но не ?моглось?… Амина вздохнула. Порыв накрыл сетью?— коснулась плеча. Фаик вздрогнул от неожиданности. А ?маленькой? в жестах, мимике виделось?— еле держится. Подсобить бы, но как? Швырнуть на ветер тираду?— не вариант, сам собирался начинать. Ладно, пусть. Но выразить дружелюбность настроя?— обязательно. Разгрызать царапины Темрокова не планировала, знал ли Мирзаеев?— вопрос. Кусать друг друга уже не имело смысла, и, если Фаик висел над обрывом самобичевания, Амина выбиралась и протягивала руку, а не пинала. Тонкости, тонкости… Школьница хмыкнула, усадила щенка поудобнее, перехватила цветы и вернула наушники на места. Ситуация на уровне абсурда: в половине одиннадцатого какие-то сумасшедшие просят донести веник и животное, чтоб наворковаться… Москва?— город приключений. И согласилась же! Зачем, почему?— кто знает. Может, скука, а может, мама одноклассницы подмешала что-то в компот. Иначе безразличие к мотивам и разговору ?шизиков? не обосновать. Фаик глянул с благодарностью — легче. Амина понимала: сосредоточенность стоила Фаику дорогого. Идти, тащить едва ли не ?груз двести??— ?Любовь к себе?— мой конек!??— и вытягивать изнутри откровения… Лучше было бы дойти до родителей, сесть и поговорить за чаем или кофе. По-взрослому, без надрывов и истерик, если выйдет. Но прерывать… А вдруг замкнется? Какое из зол меньше?—?Ами, я… —?выдох. —?Я дурак! Прости… Где-то что-то оборвалось. Амина вдохнула и закашлялась. На ум пришла ассоциация с качелями: летишь, летишь вверх, веревки–поручни отвязываются?— летишь вниз и разбиваешь колени. Саднит, щиплет, стирается восторг от полета. Сердце заколотилось поварешкой о кастрюлю, остановилось, раздумывая,?— и по новой. Когда Амина представляла акт примирения, представляла и лианы из слов?— обвязывала Фаика,?— а в реальности все развалилось грудой металла: что говорить, как… ?Прости? долбило льды сознания. Амина таяла, глотала оттепель: нечего подбираться к глазам. Мечтала услышать, угадать ноты раскаяния и осознания. Думала: не дождется. От искренности, от ?двухсот двадцати? в воздухе айсберг трещал по швам, уходил под воду. ?Титаник? проплывал мимо. История менялась. Амина сглотнула. Не только пальцы Мирзаева атаковала дрожь. Нервы, нервы… С губ воском капнуло: ?За что?? Глупо. Но когда человек винится, желательно знать: в чем. Потому что Фаик затягивал на шее мириады ошейников, а имел право на один: нежелание слушать и слышать. Мирзаев запнулся. Что за вопрос, к чему? И глянуть бы на Темрокову, но камень тянул вниз. Фаик бы понял по глазам. Нашел ответы. Но не мог ничего, кроме блеяния и шагов в сторону дома. За что? За распущенность языка во время ругани?— один; за высокомерие и роль хозяина?— два; за ?индюшачесть?,?— как кто-то когда-то выразился: ?Я прав?— и точка! Слушать не желаю, закройтесь!??— три; за ревность где-то на верхушке идиотизма?— четыре; за последствия?— пять. За то, что не заслужил касаний, ободрения, тепла. Не заслужил любви. К ответу следовало подготовиться?— экзамен похлеще ?госов?, но жизнь неслась, а язык догонял. ?Ну, что, вспомним беседы с фоторамкой??—?За все. Я же знаю теперь все, мне же этот… вчера рассказал, тебе говорили? —?кивок, щеки пятнами. —?И вообще… За то, что до всего этого было, дома. Я так виноват перед тобой, Амина-а-а… Не держи Мирзаев ?груз двести?, схватился бы за голову и стиснул виски?— еще взорвется что-нибудь. А так?— зажмурился и клацнул зубами. Раздирало. То ли орел, то ли стервятник вцепился когтями в одежду, тянул к облакам. Фаик задыхался, хрипел. Слова вырезались кусками кожи, выпадали клоками волос. Все сказал? Ждем-с ответа? Ну, нет, мало. Высказываться нужно, пока словарь не закончится. От корки до корки. Переваривать, перекручивать вместе, чтобы, если вдруг, не осталось непоняток и недосказанностей. И Фаик рад был бы окатить Амину кипятком из ручья чувств, но силы иссякали. Ночь давила на уши. Отложить до дома? Может. Амина вжалась в Мирзаева. Не готова. Не готова. Темрокова ни на процент, ни на полпроцента не была готова: к встрече, к диалогу, к взглядам. Что за привычка заставать врасплох и вышибать пинками землю из-под ног? Что за выпады шпагой в сторону девушки, еще и не имеющей оружия? Что за бесстыдство? И за этого человека Ами собиралась замуж… Фаик вил из невесты веревочки и с кокетством накручивал на палец, будто локон. Раньше казалось: оба имеют власть друг над другом, и одному Богу известно, так или не так, но, вероятно, со временем Темрокова авторитет утратила, Мирзаев же сохранил. Вот и приходилось идти на поводу, переступать грань.?Что ты творишь с моим сердцем, идиот?? Моржи под кожей били хвостами по сухожильям и истошно кричали, Амина просветила рентгеном грудь Фаика?— разглядеть бы моторчик в клетке… Не ?разглядывался?. А язык не слушался. Как и руки. Как и мозг. Как и легкие. Ами растеклась от бессилия?— чернила по листу. Хотелось бы волю в кулак, слова в шарик из теста, думы резиночкой, как купюры у продавцов,?— и объяснить: сама виновата, сама дура… и… и вообще, вместе молодцы. Нечего взваливать дрова на одни плечи?— рубили вдвоем. Но речи не получилось, получился тридцать пятый сонет Шекспира, что когда-то заставила выучить Софа. Говорили об учебе. Зубрила на спор, оправдывая знатность балла по русской литературе. Логика? Логики нет. Софа и логика?— антиподы. Враги до конца. Связь Уильяма Шекспира с русской литературой заключалась в языке: не оригинал же учить! Логики в изучении сонета не наблюдалось, зато польза… Если б знала: через два года будет то ли улыбаясь, то ли скалясь, хрипеть самому родному, покопалась бы, выбрала что покрасивее:Ты не грусти, сознав свою вину.Нет розы без шипов; чистейший ключМутят песчинки; солнце и лунуСкрывает тень затменья или туч.Мы все грешны, и я не меньше всехГрешу в любой из этих горьких строк,Сравненьями оправдывая грех,Прощая беззаконно твой порок.Защитником я прихожу на суд,Чтобы служить враждебной стороне.Моя любовь и ненависть ведутВойну междоусобную во мне.Хоть ты меня ограбил, милый вор,Но я делю твой грех и приговор. Зачем сонет Шекспира в переводе Маршака? Зачем стрелка на ?без двадцати?? Зачем улица? Зачем извозчик для щенка? Зачем Амина на руках у ?не простит, потому что не любит тебе? и почему ?не простит? сам чуть ли не на коленях? Известно только Творцу. А люди… людям хорошо бы догадаться: вечер ничего не оставит на местах…