Часть 4 (1/1)

Когда я впервые увидел этого чудаковатого лесника у нас дома, я сразу же заключил: ?Еще один недоделанный Гумберт Гумберт* пожаловал! Уж этих-то знаем!? И, надо отметить, у меня были все основания, чтобы делать подобные предположения. Еще бы их не было! Уж чего-чего, а опыта общения с подобным контингентом у меня хоть отбавляй! К своим шестнадцати с половиной я вдоволь нагляделся на господ Которые-любят-помладше. Одних только недвусмысленных взглядов Линдеманна вполне хватило, чтобы понять, что к чему?— тут и Шерлоком быть не надо. А о вздыбившихся в районе ширинки штанах я вообще молчу. Лесник тогда задремал в плетеном кресле на нашем заднем дворе, как в припадке повторяя мое имя, в то время как на его камуфляжных джинсах вырос целый вигвам. Обнаружив мужчину в таком положении, я с трудом сдержался, чтобы не заржать, как ненормальный. Это совершенная шизофрения, но мне хотелось набить ему морду так, чтобы после этого она напоминала пиццу ?Мафия??— с фаршем и томатным соусом, — и одновременно было дико смешно, как от гашишного прихода. Я силился, словно пытался не чихнуть во время какого-нибудь архизначимого годового диктанта по финскому. В какой-то степени не засмеяться тогда было куда важнее, чем не завалить любую контрольную. Я не мог допустить срыва своей блестящей, безукоризненной, продуманной до мелочей операции по устранению очередного фаната Набокова**. А для этого сперва-наперво нужно было сделать вид, будто я ничегошеньки не понимаю, а дядьки, годящиеся мне в отцы, с их набухающими в моем присутствии причиндалами?— совершенно нормальное дело, обыденное настолько, что я этого просто не замечаю. Хотя изображать, в общем-то, сильно ничего не пришлось. Да и мой потрясающий план в конечном итоге все-таки провалился. Но, как ни странно, по моей воле. И теперь я с разбитой, немеющей, как от наркоза, губой, закутанный в банное махровое полотенце, сижу на кухонном столе в домишке на кордоне, а Тилль, которого я хотел ни больше ни меньше уничтожить, заботливо обрабатывает мой распухший рот, то и дело извиняясь за то, что приходится лить перекись на свежую рану. Да, она, эта вспенивающаяся жидкость, сейчас жутко щиплет. В окно, не прекращая, долбится дождь, я с огромным фонарем под глазом и куском сырой отбивной вместо губ сижу у черта на рогах и радуюсь, как умалишенный, стоит только этому лесному профессору французской филологии*** поцеловать меня в шею или висок и прошептать: ?Все будет хорошо, я же рядом?. Я таю. Совсем как кусок пломбира в сраном гляссе. Попахивает какой-то девчачьей мелодрамой. Ведь я сам пытался поймать этого молчаливого немца на живца. Выступив в качестве приманки. А затем влюбился, как долбоеб. Вот так вот. Я уже представлял, как с победоносным видом втащил бы Линдеманна с его Эйфелевой башней в штанах наперевес, (которую, по моему замыслу, тот бы безуспешно прикрывал руками), в гостиную к отцу, чтобы Вало-старший увидел один из ?эталонов мужественности?, у которого мне ?есть, чему поучиться?, во всей красе. Я надеялся, что старик наконец-то мне поверит: господин Холопайнен на самом деле любезно, в добровольно-принудительной форме предлагал мне потрогать его бескостный палец за мороженое, когда мне было десять; а уважаемый господин Сааринен двумя годами позднее засовывал в меня свой обыкновенный, костяной, не предлагая ничего. И да, я не сморкался в свою темно-синюю футболку с Джином Симмонсом. Эти пятна?— не мои сопли. На длинном языке басиста засохла несколько иная субстанция. Мои ?дебильные россказни? о господине Хакале?— вовсе не гормональные выдумки, возникшие из-за ?подростковой неприязни вперемешку с половым созреванием?. Но ничего не вышло. Несмотря на то, что в моей голове, будто кадры из какого-то независимого полупорнушного сюра, постоянно прокручивались воспоминания со всеми Хакалами, Саариненами и Симмонсом с засохшим семенем на языке, меня все равно что-то остановило от возмездия, когда я дотронулся до большой, чуть шершавой ладони Тилля. Будто током ударило. Умом-то я прекрасно понимал, что он не меньший Подонок фон Изврашлиспэ, чем все предыдущие развратники, но мне почему-то, в отличии от того же старого пердуна Сааринена, не захотелось сдавать его. Нет?— и все тут! Я, скорее для утешения самого же себя, задумал переиграть мой восхитительный сценарий: вместо того, чтобы подрочить потенциальному герру Педофилу-Залупанну во дворе родительского дома, решил беспрекословно отправиться к нему на кордон, а уже там, спрятав где-нибудь мобильный в режиме видеосъемки, поймать любителя древнегреческой философии**** с поличным, предъявив отцу и, возможно, полиции куда более существенные доказательства, чем затвердевшая сарделька. Собирался ли я проворачивать это на самом деле? Нет. Сейчас, завернутый в белую махровую ткань, спустя несколько месяцев после нашей с Тиллем встречи, я отчетливо понимаю: мне просто не хотелось жить. Я занимался саморазрушением. Да, в неполные семнадцать, мне, несостоявшемуся самоубийце, стало совершенно все равно, что сделается дальше с моей собственной судьбой. Пусть меня изнасилует очередной малознакомый мужик, затащив в лесную глушь, с последующими расчленением и поеданием, переедет трамвай, пусть на меня упадет метеорит?— да все что угодно! Инстинкт самосохранения впал в спячку. Или умер. Буквально за неделю до знакомства с моим теперь уже любимым человеком я пытался свести счеты с жизнью. На следующий день после рядовой семейной ссоры я, упившись вусмерть, сел за руль отцовского ?Эвока?, посчитав, что это самый надежный способ самоубийства, потому как и будучи трезвым я не умею водить. А к автомобилям меня абсолютно не тянуло, хотя отец регулярно брал меня в гараж, когда подрабатывал таксистом, пытаясь приобщить еще маленького Ви к ?мужским радостям?. Не помогло. Короче говоря, я надеялся, что если я съеду в ближайший кювет, то машина перевернется, у нее непременно загорится бензобак, экстренно захлопнутся все дверцы, и я непременно погибну, так и не протрезвев до конца. Но мне не удалось даже полностью выехать из гаража. Я, накачанный виски, абсентом и клюквенной водкой ?Финляндия?, предварительно изъятыми из отцовского серванта, врезался во внутреннюю стену гаража, разбив фару и слегка помяв бампер. Тут же мне в лицо вылетела подушка безопасности, взревела сигнализация, на ее мерзкий оглушительный вой выбежала мама, столпились соседи и проходящие мимо, кто-то начал звонить в ?Скорую?… Удар не был достаточно сильным для моей смерти, но мне неслабо прилетело в голову, и этого как раз оказалось вполне достаточно, чтобы весь ядреный коктейль извергся наружу. Мутная, зеленовато-коричневая жижа, выливавшаяся из меня нескончаем потоком, оставила следы везде: на белоснежном воздушном баллоне, упиравшемся мне в нос, резиновом коврике, водительском и переднем пассажирском сиденьях, рукаве синей куртки врача из ?Скорой помощи? и даже, по-моему, обладатель черного ?Конверса? запомнил меня надолго… В общем, умереть от интоксикации, как и в автокатастрофе, мне тоже не посчастливилось. Я получил только пару царапин и пизды от отца, когда тот вернулся из командировки. Потом, буквально через несколько дней после этого инцидента, я, опять-таки заправившись ?Финляндией? из закромов Вало-старшего?— уже грейпфрутовой*****, — улизнул ночью из своей комнаты через окно и отправился в ближайший бар. Это была среда. А каждую среду, вот уже несколько лет, там проходит что-то вроде собрания байкеров. Я же, руководствуясь стереотипами о них, решил, что если нарвусь, то меня обязательно изобьют, причем насмерть. Собственно, это и стало причиной моего визита туда. Я не знаю, как не вяжущему лыко мне удалось бесшумно спуститься со второго этажа, не разбудив родителей и младшего братика, а тем более?— перелезть через забор, минуя нашего пса Сами, но очутиться в пабе мне все-таки удалось. Правда, уже через несколько минут я, пошатываясь, с подступающими к горлу рвотными массами, стоял на пороге перед заспанными родителями, а под руки меня держали пара тех самых байкеров, которых я выбрал своими убийцами. Оказывается, эти парни живут неподалеку от нас, и в свободное от разъездов на мотоциклах время работают на мебельной фабрике бухгалтером и сисадмином. Они женаты. Друг на друге. И вот, вскоре после моего очередного фиаско в делах смертельных, мы случайно встретились с Юккой?— так зовут одного из них — в продуктовом супермаркете. Огромный, похожий на медведя косматый мужик в цепях, захохотав на весь отдел, хлопнул меня по плечу, да так, что я чуть не протаранил хлебную полку. Несмотря на то, что я был пьяным в ту злополучную среду и не мог отчетливо вспомнить, что творилось в баре, я запомнил мужчин, которые отвели меня домой, потому тихонько спросил, что же все-таки произошло? И с первых же слов давящегося от смеха Юкки я постепенно становился красным, будто стакан, в который наливают томатный сок. Сделавшись совершенно бесстрашным благодаря сорокапроцентной подруге-землячке, я, икая, пошатываясь из стороны в сторону, подвалил к группе мужчин, которых по каким-то критериям посчитал самыми опасными из всех присутствующих. Итак, еле держась в вертикальном положении, но все-таки подойдя к потенциальным ?киллерам?, я назвал их пидорами, зажмурившись и подставив лицо для удара. Но вместо треска вылетающего изо рта зуба, сопровождаемого характерной болью, раздался взрыв оглушительного хохота. Я осторожно открыл один глаз, чтобы оценить обстановку вокруг: компания волосатых мужиков, облаченных в черную кожу, чуть ли не каталась по полу. Наконец, Патка?— муж Юкки, просмеявшись как следует, ответил: ?Мы и раньше догадывались, дорогуша?. Супружеская пара узнала во мне сына вечно брюзжащего соседа, потому и доставили туда, откуда пришёл. Точно по адресу.В конце повествования мне захотелось коллапсировать, разбившись на миллиарды молекул, улететь, раствориться. Мне показалось, что все в магазине после этого рассказа непосредственного Юкки, включая кассиров, администратора и охранника, будут презирать меня и смеяться. Я чуть ли не вжался в стеллаж, а байкер, будто не заметив моего смущения, беззаботно предложил мне как-нибудь ?заглянуть в гости?. Собственно, моя ?очередная выходка? и стала последней каплей, переполнившей в очередной раз чашу терпения моего отца. Как и шесть лет назад, когда я показался ему недостаточно смелым и мужественным и он сослал меня на все лето в палаточный военный лагерь, где пост директора занимал господин Матиас Холопайнен?— его школьный приятель. Еще два года спустя, когда я бросил дзюдо, когда решил бросить спорт и пойти в музыкальную школу, Кари отправил меня пожить к своему бывшему коллеге?— Туомасу Сааринену?— на оленеводческую ферму в Лапландии, с ним отец начинал работать в лесхозе. А еще через год заботливый, внимательный папа заметил, что его сын начал стремительно полнеть, потому отправил незадачливого толстыша теперь уже в спортивный лагерь с уважаемым тренером Айно Хакалой во главе. Правда, жир, который я так старательно набирал, поглощая все, что видел, не спас меня от хера в глотке, а физиономию музыканта с коровьим языком?— от струи эякулята. Впрочем, тогда мне было четырнадцать, и за одно лето я вымахал сантиметров на двадцать пять-тридцать, приняв вид бухенвальдского крепыша, как сразу окрестила меня бабуля. Единственное, бедра так и остались непропорционально округлыми. Итак, мне шестнадцать с половиной, и неугомонный родственник на сей раз задумал приобщить никчемного меня к профессии, послав пожить в лесу. У лесника. Короче, по сути?— на хуй. В прямом смысле. И вот, казалось бы, я мог сделать в тот день каких-то пару движений, и извращенец в лучшем случае лишился бы работы, в худшем?— сидел бы на нарах. Наверняка бы нашли и предшествующую Линдеманну троицу Блудляйшн-Потрахайдеров, тем более они и не думали ударяться в бега. Ублюдки получили бы по заслугам. Но нет! Мы вместе с угрюмым немцем сидим на его кухне, и у меня самого периодически возникает Эверест из топорщащихся от эрекции трусов, стоит Тиллю только прикоснуться ко мне.