Часть 2 (1/1)

—?Господин Вало, при всем моём уважении… Мы же едва знакомы! Вам самому-то не страшно отправлять сына в лес, ещё и с левым мужиком? —?да, глупо отрицать, что мальчик понравился мне с первого взгляда, и я, конечно же, принял бы его у себя (хотя у меня уже начинало посасывать под ложечкой от развязности собственных появившихся в мгновение мыслей). Разумеется, я не собирался приставать к Вилле, и уж тем более?— избивать или насиловать парня. Но все-таки просьбу его отца я нашел совершенно безрассудной, если не сказать откровенно безответственной и дикой. Она мне показалось таким же абсурдом, как если бы своих дочерей от двух предыдущих браков я в качестве наказания ну, скажем, за плохую успеваемость или разбитый сервиз, сплавил бы на недельку-другую в колонию для несовершеннолетних, когда работал инспектором. ?— Тилль, вы же бывший полицейский, насколько мне известно. К тому же отец-одиночка,?— проигнорировав мой вопрос, невозмутимо осведомился босс, хотя и знал ответы. ?— Да, но… —?мужчина перебил меня, не дав закончить мысль, и продолжил говорить абсолютно размеренным, ужасающе спокойным тоном: ?— Тем более, ваша специализация?— трудные подростки, как указано в досье. Вилле — как раз один из них. Думаю, я обратился по адресу,?— пожал плечами Кари, улыбнувшись краешками тонких бледных губ. Удивление вкупе с негодованием просто переполняли меня. Я посчитал поведение директора лесхоза по отношению к его собственному отпрыску возмутительно халатным. Какая разница: инспектор по делам несовершеннолетних с десятилетним стажем, воспитатель детского сада, профессор философии, да хоть сам Папа Римский, ей-богу! Я, прежде всего,?чужой человек, у которого на уме, чисто теоретически, может быть все что угодно! Но, видимо, у нас с господином Вало слишком разные взгляды на воспитание детей. На тот момент я даже не догадывался, что хитрый финн знал обо мне гораздо больше, чем я думал. *** Где-то около полугода назад Кари нелегально толкнул за границу несколько кубов древесины по цене ниже установленной, за что я, в принципе, его не осуждаю. Просто заказчиком, по иронии судьбы, оказался мой бывший шеф. Хоффман все-таки начал строить загородный дом. Я помню, он давно о нем мечтал. Кари Вало, будучи тем ещё параноиком, решил не задействовать много народу в этой операции, а основные переговоры вести непосредственно с заказчиком. Его можно понять: ведь за такие махинации в Финляндии грозил тюремный срок и пожизненное отстранение от должности, а в случае успеха пришлось бы делиться, причем так, что сама сделка, пусть и денежная, оказалось бы невыгодной. Поэтому Кари, как и планировал, встретился с Хоффманом лично. Но, видимо, одним деревом не обошлось: болтливый коп нашел ещё и свободные уши. Судя по всему, именно тогда, после бесед с полицейским, к Вало, наслушавшемуся его историй об идеальной дочурке?— Киаре, — и пришла новаторская идея о перевоспитании трудного, по его мнению, сына. А тут и нянька, оказывается, есть! Через Хоффмана он начал копать под меня: почему уехал из Германии, почему уволился, хотя шёл на повышение, семейное положение и прочее. Я оказался чист: алименты дочерям платил и плачу исправно, обязанности выполнял добросовестно, в каких-то интригах не засвечивался. Придраться не к чему. Действительно, я ушел из полиции по собственному желанию: не из-за какого-то скандала или банальной профнепригодности, а просто потому что захотел кардинально изменить свою жизнь. Что и подтвердил Хоффман. К тому же, я находился на грани нервного срыва, и не уйди я тогда, неизвестно, как бы всё сложилось. Но никто из коллег, включая Хоффмана, к счастью, не подозревал об этом.Да и к тому же, я всегда рисовал и мечтал, чтобы мое увлечение переросло в нечто большее, чем просто хобби. С моей же прежней должностью на это оставалось слишком мало времени. Вторая жена?— мать младшей дочери Марии-Луизы?— не поддержала меня и подала на развод. А я ей его дал, к удивлению для самого себя, очень легко?— насильно мил не будешь. Как выяснилось позже, это был просто повод. Уже через два месяца после нашего расставания женщина повторно вышла замуж. Старшая, Неле, тогда жила со мной, а с младшей я, к своему сожалению, был вынужден видеться только по выходным. С работой в родной Германии в тот год тоже было туго. Я чуть ли не впал в депрессию и даже начал жалеть о своем решении уйти из полиции. Чувство вины грызло меня изнутри, будто какой-то невероятных размеров паразит. Я не мог смотреть в глаза Неле и собственной матери. После месяца вынужденного безделья я уже хотел было попроситься назад. Но вот, как в каком-то дурацком кино, у меня в руках оказалась свежая, относительно того времени, газета с объявлениями о вакансиях. Я выносил мусор, а её прибило ветром к ботинку. Красные, жирные буквы с первой полосы словно кричали, что на сезонную работу требуется мужчина на должность лесоруба. Единственное неудобство?— нужно было ехать в Финляндию. А в целом и обещанная зарплата, и гарантированное проживание меня полностью устроили. К физическому труду я приучен с детства: как-то в юности летом работал на торфянике, позже?— на лесопилке. Потому, чтобы не терять три летних месяца, за которые я бы навряд ли что-то подобрал на родине, решил ехать. Даже психологи говорят, что иногда полезно полностью менять свои окружение и обстановку. Оставив Неле на лето с бабушкой, я, на удивление быстро собрав нужные бумаги, полетел в Суоми и впоследствии вместо трех месяцев остался там на десять лет. В конце августа освободилась должность мастера в лесхозе, на пилораме от которого я трудился. А Ильмари Саволайнен?— наш тогдашний прораб, с которым мы успели стать приятелями — помог мне её получить. Меня не испугало ничто, даже тот факт, что придется выучить новый язык менее чем за полгода, плюс?— постоянные проверки документов и продление рабочей визы. Затем, когда мне выделили жилье?— дом на кордоне*, — я перевез и Неле. Ее мать без каких-либо долгих уговоров подписала разрешение на вылет девочки. Единственной сложностью было разыскать женщину. Когда же мне это удалось, мы договорились встретиться в одном из кафе на окраине Берлина. Обрюзгшая, еле втиснувшаяся в молодежные, модные тогда джинсы с заниженной талией, напялившая какой-то нелепый, врезающийся во все складки ее желейного тела белый топ в блестящих пайетках, с неуместно густым ярким макияжем на лоснящейся от жирности коже, с облезшими у корней перегидрольными волосами и дешевым автозагаром она выглядела по-настоящему жалко. Хотя сама женщина явно так себя не чувствовала. Марика не замечала — или не хотела замечать — взгляды немногочисленных мужчин-посетителей бистро, но только не восхищенные, как пятнадцать лет назад, а жалостливо-смешливые, снисходительные или откровенно осуждающие. Хотя, не понаслышке зная о ее самооценке, я предполагал, что она всерьез могла воспринимать их как флирт, потому несла себя гордо. Дама уселась напротив меня, закинув ногу на ногу, второпях расписалась в документах, не удосужившись толком посмотреть, что именно подписывает. Затем бывшая супруга, быстро сунув в безразмерную сумку пухлый конверт с отступными, ничего не сказав, выбежала из кафе. На улице её ждал молодой, несимпатичный турок в поддельной ?Пуме?**. Пара тормознула такси, и вскоре их след простыл. Мне же стало стыдно из-за того, что я по-настоящему страдал, когда Марика ушла от нас с дочкой ?искать себя?. Неле же, к моему приятному удивлению, быстро освоилась в чужой стране. Мы вместе ходили на курсы финского, который, к слову, давался ей куда проще, чем мне. В новой школе она обзавелась друзьями, записалась в драмкружок и на волейбол. Единственное?— с точными науками девочка так и не поладила. А младшей дочери я исправно высылал алименты, и мы виделись с ней по скайпу. С ее матерью, несмотря на не очень красивый разрыв, у нас сохранились довольно тёплые отношения, и Мария-Луиза, помимо интернет-общения, вместе с ней иногда наведывалась к нам. Конечно, должность лесника?— это далеко не предел мечтаний, по крайней мере моих, но меня вполне устраивало то, что ответственности и напряжения стало действительно меньше, по сравнению с моей прежней работой. Мне удавалось посвящать больше времени дочери: я пытался компенсировать всё то время, которое не уделил ей за прошедшие годы. Какие-то новые серьезные отношения я заводить больше не намеревался. Конечно, никто не давал обета безбрачия, и периодически у меня появлялись женщины, но они были заинтересованы в создании семьи не более, чем я сам. К тому же, живописный пейзаж прямо за окном не мог не восхищать. Голубое, будто продолжение неба, торжественно-спокойное озеро, испещренное берёзовыми, сосновыми и еловыми островками?— это не мусорные баки и неумело разрисованная из баллончиков стена в рабочем районе Берлина. А поляну горечавки и разноцветных люпинов, в которых точно утопал первый этаж нашего нового дома, было даже глупо сравнивать с грязными, шумными торговыми рядами и закусочными в нескольких метрах от нашей прежней панельной пятиэтажки. Порой, во время объезда территории, особенно весной, мне иногда казалось, что я вот-вот встречу тех самых Муми-Тролля и Снусмумрика, нахлобучившего свою старую зеленую шляпу***, блуждающих в поисках приключений по извилистым лесным тропинкам и неглубоким ручьям, которые будто охраняли причудливые громоздкие булыжники, напоминающие каменных троллей и гномов. Я, как и планировал, продолжил практиковаться в рисовании углём и акварелью. Также, помимо всего прочего, совершенно неожиданно для себя буквально влюбился в чтение, хотя до переезда в Суоми был абсолютно равнодушен к этому виду досуга. Теперь же, в свободное от работы время, я мог просиживать над книгами, причем на финском, часами, а когда дочитывал что-то, то, точно маньяк, открывал охоту на очередную литературную, по крайней мере для себя, новинку. Сейчас, научившись сортировать произведения, я стал более избирателен в выборе прозы, но тогда, несколько лет назад, я проглатывал все: от классики до современных бестселлеров, от детективов до мелодраматичных романов и откровенно второсортного бульварного чтива, от малоизвестных проходных писателей до Набокова и Гёте. Наверное, именно литература и спасла меня от чувства одиночества, когда Неле, окончив школу и поступив в университет, перебралась с кордона в Хельсинки: ей предоставили комнату в студенческом общежитии. К счастью, добраться до нее можно минут за двадцать-двадцать пять на водном такси.**** Но, признаться, мне всё равно нравилась моя новая, уединённая, почти отшельническая и, тем не менее,?— интересная жизнь. Я никогда не испытывал дефицита общения: видимо, потому что большой потребности в нём у меня никогда не возникало. Дочерей, коллег и немногочисленных знакомых мне хватало. На лесном полуострове, напоминающем часть фэнтезийного мира, когда-то созданного Толкиеном, я наконец-то почувствовал себя по-настоящему свободным. Для меня стало нормой уйти в лес с самого утра, вооружившись мольбертом и красками, а явиться с пленэра домой только к глубокому вечеру с кучей набросков и зарисовок, за годы моего пребывания здесь практически ставших обоями на просторной бревенчатой кухне. А в летний рыболовный сезон я, просидев целый день возле озера, грязный, как самый настоящий леший или чёрт, искусанный комарами, но безмерно довольный уловом, пусть иногда и весьма скромным, любил, вернувшись в свою двухэтажную комфортабельную хижину, уединиться в сауне с можжевеловым веником, а потом, от души попарившись, засесть за очередную книгу. Иногда наведывался Саволайнен, с которым, хоть и без особой охоты, я отправлялся в поселок, чтобы в местной закусочной опрокинуть со стариком по кружке пива. Да, это особого удовольствия мне не доставляло, но я не мог отказать из уважения к прорабу, благодаря которому и задержался в Финляндии. Впрочем, мне никогда не было скучно в ?холостяцком еловом раю??— как я в шутку прозвал кордон. Потому предложение Кари Вало, перетекавшее в постановку перед фактом, по меньшей мере застало меня врасплох. Да, я совершенно не был против того, чтобы его сын приезжал ко мне в течение семи дней?— благо, слишком дальних расстояний в Хельсинки и прилегающей к нему области нет. Мальчик выполнял бы порученные задания, а вечером возвращался к себе. Какая такая нужда побудила Вало-старшего оставлять его у меня на целую неделю с ночёвкой?! Тогда он, как, в общем-то, и я, не знал, к чему это может привести.