12 (1/1)

После того, как Син прижёг самую серьёзную рану Лу, он действительно пошёл на поправку. Следы от кнута на спине затягивались, лис стал больше спать ночью, перестав мучиться от боли. Постепенно лекарь стал водить его по шатру, возвращая твёрдость ногам и уверенность каждому шагу. Хань перестал видеть во сне кошмары и даже позволял Сэхуну как-то ухаживать за собой. С наступлением холодов Лу начал сильнее мёрзнуть, уже не стесняясь прижиматься ночами к несостоявшемуся мужу и зарываться в его грудь холодным носом. Чонин по-прежнему ночевал в шатре, особо холодными ночами согревая лиса наравне с вождём. Стоит сказать, что Сэхун не уступал постель, и спать они укладывались втроём. Чонин оправдывал такие свои поступки тем, что Ханю было тепло, что он совсем скоро поправится, но в глубине души гончий радовался каждой такой ночи не только из-за переживаний за лиса. Каждая такая ночь — это переплетённые их с Сэхуном пальцы. Это касания рук через лежащего посередине Лу. Соприкасающиеся колени, родной запах и тёплое дыхание. Чонин позволял себе гладить Хуна по лицу, вытирая солёные капельки со щёк. Позволял трогать волосы, запястья, плечи. Пару раз ему даже казалось, что, возможно, они ещё смогут, как и прежде... Но при слишком сильном сближении Лу бывало больно из-за заживающих ран на спине, и он тихо поскуливал во сне, что заставляло обоих быстро отпрянуть, давая ему простор. Хун так даже сваливался на пол несколько раз. Как только они отодвигались, Хань обязательно тянулся к кому-нибудь из них, прижимаясь к груди и согреваясь теплом тела. Чонин в свою очередь всё время пытался подвинуть Лу к Сэхуну, борясь с желанием обнять лиса. — Не надо, Чонин, разбудишь, позволь ему, — шептал в такие моменты Сэ. Кай видел искренность в его глазах и грустно опускал свои, позволяя холодным ладоням лиса скользить по своей талии. — Это мы с тобой виноваты в том, что случилось. В том, что он плачет всё время, что боится, и даже в том, что он потерял щенка. Всё время, что он со мной, он только страдает. — Сэхун закрыл глаза и перевернулся на спину. — Я причиняю только боль. Ему, тебе, родителям, стае, всем. Бесполезный... — Чем я лучше? — спросил гончий, уловив, что сопеть Лу перестал. — Самое великое разочарование с самого рождения. Щенок бурой лисы. Я не стал вождём, не стал... Сэхун накрыл ладонью его щёку. — Ты — лучшее, что есть в нашей семье, а остальное совсем неважно. Отец гордился тобой всегда больше, чем Чанёлем. Про меня и говорить нечего. Каждый знает, силу, привычки, повадки и даже взгляды на жизнь и правление ты взял от отца. Ты — настоящий вождь. Да и твою маму отец любил больше белой, больше истинной. Чонин тяжело выдохнул, накрыв руку Сэ своей. — А ты? Любишь его? — спросил он, чувствуя, как Лу Хань под боком напрягся. — Очень. Люблю, Чонин. Задыхаюсь, как люблю. Я не могу противиться, он у меня под кожей. Не могу... — Сэхун затих, а Чонин услышал, как дрогнул его голос. — Так и должно быть, вы же природная пара, — как ни старался гончий скрыть тоску в голосе, он не мог. Хань повернулся к Сэхуну, ткнувшись ему в шею горячими сухими губами. Хун погладил его по голове, отстраняясь и заглядывая в лицо — Ты должен спать, а не выслушивать эти откровения, — слабо улыбнулся вождь. Хань немного стыдливо — он ведь подслушивал уже давно, прикидываясь спящим — снова спрятался в шею Сэ, слабо его куснув. — Пить хочу, — шепнул он, и Чонин было подорвался встать, но Хань развернулся, обняв его. — Не уходи, холодно... Сэ кивнул. — Хорошо, Хань. Будь по-твоему. Вождь поднялся, наливая тёплой воды и осторожно вешая флягу обратно. В это время Хань, находя всё ещё холодным носом тёмный кружочек соска на груди Кая, накрыл его губами, тут же чуть прикусив. Гончий вздрогнул, дёрнувшись, и попытался отодвинуть Лу, слабо взяв за шею, на что лис всхлипнул. Чонин испугался, подскочив на месте. — Я сделал тебе больно? Сэ замер с плошкой в руке. Лу лишь улыбнулся, закрыв глаза и беззвучно рассмеявшись. — Холодно, ляг обратно, — попросил в ответ на два вопросительных взгляда лис. Чонин снова непонимающе на него глянул, укладываясь и снова чувствуя, как чертовски сладко пах Хань. Сэхун дал ему попить и тоже лёг обратно. Лу повернулся к Каю, кладя руку Сэ себе на талию. Хун не сказал Чонину, что любил его больше. Это его унаследованное от отца. Тот ведь тоже любил бурую сильнее белой. А завтра они снова будут ругаться друг с другом, пытаясь убеждать себя в надобности и правильности.? ? ?Холодные дни принесли с собой много снегов и длинные ночи. Запасы пищи быстро сокращались, и стае снова нужно было охотиться. Чтобы пережить сильные холода, Хун решил взять на охоту Тэмина с Инисом. Еды нужно было больше. Да и эта охота должна была быть дольше. Стая убьёт столько дичи, сколько найдёт и сможет унести. Лисы добудут рыбу и то, что даст лес. Исин пополнит свои запасы, которые порядочно извёл на Ханя. Тэмин сможет ему очень хорошо в этом помочь. В поселении оставались только Хань с Минсоком. Один лис не мог встать с постели без помощи, другой вот-вот разродится. Этот факт весьма печалил Чондэ. Он боялся, что Мин родит, пока они будут охотиться. Когда ни его, ни Исина не будет рядом. — Я не могу тебя оставить с ним, Чондэ. Стае нужна еда. Ты нужен мне на охоте. Вождь чувствовал себя ужасно, поступая так. — От Кая толку больше, но его ты оставляешь, — уставился в снег волк, сложив руки на груди. Сэ тяжело вздохнул, отвернувшись в сторону. — Ты винишь меня за то, что хочу спасти своего лиса? Он вставать не может сам, ужасно мёрзнет и с ним постоянно нужно быть рядом. Если я оставлю тебя, ты дашь мне гарантии, что согреешь белого? Что справишься и с ним, и с беременным мужем? Ты знаешь, что у гончих кровь горячее, с Каем Хань точно не замёрзнет. — А если Мин... — вскинул Чондэ на него глаза, полные тревоги. — Да, а если он начнёт рожать, думал об этом? Ты-то сам сможешь ему помочь, сохранив холодный рассудок? — ответил ему Хун тяжёлым, но отчасти виноватым взглядом. Волк задумался ненадолго, смотря, как Минсок выслушивал наставления от Исина, который впервые не был рад, что ему позволено охотиться. Ему было страшно оставлять Лу и Мина без присмотра. — Я не знаю, Сэхун, не знаю. Вождь выдохнул. — Поэтому ты пойдёшь со стаей. Кай сможет справиться, Син объяснит, как ему действовать, если роды случатся раньше. Чонин тоже не испытывал восторга, что придётся отсиживаться, а не охотиться со всеми. Придётся остаться с Лу. Одному. — Ты говоришь, что нам нужна еда, что холода держат крепко, и идёшь охотиться без гончего. Скажи, в чем тогда смысл? — Кай с Сэхуном рубили поленья в то время, пока Тэмин таскал хворост. Исин выгребал у быков, а Чунмён и Чондэ укрепляли шатры. Бэкхён топил воду, которая была нужна каждый день. Их не будет больше четырёх дней, а по возвращению стае потребуется отдых. Нужно всё подготовить до завтра. Завтра с рассветом они уйдут. — Я так решил и всё. Слушайся. Я вождь. — Хун рубанул полено сильнее обычного, пытаясь убедить Кая в твёрдости своего решения. — Ножкой ещё топни. Это несерьёзно! Лисам идти с вами опасно, ты не... — выпрямился Чонин, переставая рубить. — Чего хочешь ты? Оставим лис, пусть Хань замёрзнет. Принесём меньше, чем могли, и сдохнем от слабости и голода. Так лучше? Ты остаёшься, отвечаешь головой за моих лис и молча рубишь дрова. Всё! — Сэхун швырнул топор в дерево. — Ты понял меня? Чонин, рыкнув, схватил его за шиворот, крепко приложив спиной в другое дерево. С минуту они смотрели друг другу в глаза, буравя взглядами, пока Чонин слегка не подался вперёд, забывшись. Сэхун отвернулся. — Не смей. Мы больше не имеем права ни на что. Кай закрыл глаза, тяжело сглатывая. — Вернись с охоты невредимым. Он отпустил брата, отходя дальше и начиная вновь рубить дрова, с силой размахивая топором, в попытке заглушить эмоции. Хун шмыгнул носом, часто моргая и раздосадовано ударив дерево кулаком. — В конце концов, меня это сломает, — тихо сообщил в морозный воздух вождь. Как и рассчитывали, Сэхун со стаей ушёл на следующий день, когда рассвет едва занимался. Чонин отпустил их с повисшей на сердце тоской, проводив протяжным воем. Больше всего ему хотелось пойти со стаей. Чонде тоже уходил тяжело, дольше положенного упираясь волчьей мордой Мину в живот и облизывая его руки. Это нелегко — принимать решения вот так. Выбирая, что важнее. Из необходимого. Он просто надеялся на то, что судьба на его стороне, и они успеют прийти вовремя. Чонин вернулся в шатёр к Ханю, когда утро уже распустилось во всю. Лис расчёсывал волосы, умыв лицо тёплой водой, что пару минут назад налил в плошку Кай. Лу шёл на поправку, это было видно. Глаза вновь сияли голубой бездной, к щекам вернулся румянец, и впалые щеки уже чуть округлились. После случившегося с ним, у лиса перестали ходить течки, но Исин заверил его, что как только организм окрепнет, и Хань начнёт поправляться, цикл восстановится. — Хочешь есть? — Гончий присел к нему на кровать, подавая верёвочку, чтобы Лу завязал тонкую косичку у лица. — Нет. — Хань опустил глаза, чувствуя, как в шатре едва заметно подскочила температура, и принял протянутую верёвочку. — Мне нужно в уборную, — тихо выдавил он, начиная краснеть. Живот внизу начал знакомо побаливать, потягивая слабой болью. Чонин улыбнулся, откидывая с Лу одеяло и беря его на руки. — Что в этом такого? У нас что, только ты ходишь в уборную? Оказавшись на руках, Хань чуть поморщился, когда гончий подхватил его под спину. — Нет-нет, не хочу. Ты... помоги мне помазать спину, пожалуйста, — попросил он, вновь стремясь оказаться в кровати. — Хорошо. Чонин отыскал среди исиновых склянок одну нужную с приятно пахнущим травяным настоем и, взяв чистый небольшой отрезок ткани, смочил его. — Нужно руками, — попросил Лу зажато. — Прости... Лис уселся в постели на коленях и развязал пояс халата, что тут же спал с худых плеч. Узкую, бледную спину рассекали три поджившие полосы, затянувшиеся коркой. Последняя, в самом низу, на пояснице, кривым ожогом будет напоминать о себе всю жизнь, как бы ни старался Исин, залечивая её. Лу собрал белые, как снег, волосы, перекидывая их на плечо, и всхлипнул, закрыв ладонями лицо. — Что с тобой, Хан-и? — бросился к нему Чонин. — Ты чего? —Гончий настойчиво отвёл руки от чужого лица. — Я ужасен. Моя спина, это уродство... — лис откровенно захныкал, опустив голову. — Это не так, шрамы никак тебя не испортят. Ты прекрасен.Кай уселся к нему на кровать, за спину, начал осторожно водить смазанными в мази пальцами по затянувшимся ранам. Хань шумно выдохнул, закрывая глаза. Чонин остановился, доходя до шрама на пояснице, залюбовавшись длинными ресницами полуприкрытых глаз, едва только бросив на лицо Лу мимолётный взгляд. Щёки лиса чуть порозовели, а боль внизу живота потянула уже сильнее. Он дышал, приоткрыв губы и хмуря брови, то и дело расслабляя их. Чонин накрыл шрам ладонью, осторожно ведя ниже, инстинктивно придвинувшись поближе к лису. Повернув голову сильнее Лу Хань ожидаемо увидел красивую линию челюсти, чувствуя, что Кай задышал чаще и сталкиваясь с ним глазами. Лис пах. Сладко, потрясающе пах, и гончий забылся, сильнее вдыхает аромат, заполняя им лёгкие до отказа, до сдавившего грудь спазма. Глаза волка потемнели в один момент, и когда Хань робко потянулся и оставил целомудренный поцелуй на щеке гончего, Чонин утратил контроль. Лис пах слишком хорошо, запретно. Счастьем, радостью, родным домом и семьёй. Огненный поцеловал в ответ, накрывая губы своими, впуская ласковый язык в рот и опуская руку ниже. Ладонь накрыла мягкую ягодицу, чуть сжав. Ощущение было отчего-то до безобразия правильное и знакомое. Задница у Лу была худая и удобно помещалась в ладонь. Узкая, Чонин помнил. Он пах неповторимо. Скользнув пальцами ко входу, Чонин, наконец, понял, в чём дело, вздрагивая внутренне и отпрянув от согнувшегося и обхватившего себя руками Лу. — Прости... — снова запричитал Хань. - Прости, ты так пахнешь я... Гончий вскочил, пятясь к выходу, словно от прокажённого. У Лу началась течка. Сломленная худая фигурка и не отпускающий запах не давали ступить за порог и уйти, совершив единственный правильный сейчас поступок. Хань скованно накинул халат обратно, прижав ладонь к животу и испуганно посмотрел на Чонина, подняв большие глаза, сталкиваясь с его, в которых застыло удивление с примесью шока.Но кроме этого там было что-то ещё.— Я... позову Минсока и... — попытался рационально рассудить гончий. Держать себя в руках было сложно, но не столько из-за течки, сколько из-за запаха. Чонин только сейчас понял, что Хань, вероятно пах так, как всегда пах для Сэхуна. Раньше он не мог этого заметить, потому что при вязке с Сэхуном запах лиса поменялся. Его тянуло к Ханю, но не так. Гончий не воспринимал это всерьёз. Теперь же, когда цикл сбился, и течки у Лу перестали приходить, запах его вновь стал чистым. Огненный пытался избавиться от навязчивых очевидных мыслей, отказываясь верить в то, что...— Не надо Минсока, ничего не надо. — Хань тихо охнул, чувствуя, как позорно потёк, не в силах ничего сделать. Стало невыносимо жарко, и низ живота настолько скрутило болью, что лис жалобно простонал против своей воли. Застучавшее в виски давление чуть притупило слух, и когда Хань очнулся от накатившего, Кай уже был рядом. Гончий сел к нему за спину, чуть придерживая за плечи и стянув с них халат.— Мы никогда больше, никто не узнает, только сейчас... — шептал огненный неразборчиво. — Только потому что мне больно. — Лис помог ему утвердить оправдание.Чонин переборол себя и лишь гладил мягкие волосы, касаясь шрама и спускаясь к влажным ягодицам. Проводил пальцами по ложбинке между ягодицами, растирая по маленькой заднице смазку и трогал плоть. Хань тихо постанывал, млея от прикосновений и выцеловывая щёку Кая, прикусывая под скулой. Лис чуть развёл ноги, когда руки гончего тронули его там. Он уже успел забыть, каково это с Каем. Эти неторопливые движения чуть шершавых пальцев по члену. Забыть, как осторожно толкался навстречу руке, прикусив нижнюю губу, чтобы не стонать. Забыл, вспоминая заново и растворяясь в этих ласках. Это происходило у них впервые, с момента, как Хань стал лисом.— Только не говори... не говори ему, пожалуйста, — шептал Лу, содрогаясь мелкой дрожью под мягкое:— Всё хорошо, не бойся... — на ухо.Чонин же боялся сделать хоть что-то не так. Он отвык от лис в принципе. Лу был слишком маленьким, хрупким и очень остро реагировал на прикосновения и ласки. Его страшно было сжать чуть сильнее, он сразу стонал, хныкал, пытаясь всячески показать покорность. С ним было не так, как с Сэхуном. Ощущения, что ты прогибаешь под себя, не было совсем, всё-таки лис и был лисом. Но сердце билось быстро, тихие стоны слышались над ухом, и запах кружил голову, пока белёсая жидкость не запачкала пальцы, проливаясь на насквозь сырую постель. ? ? ?Кёнсу устало потёр переносицу, посмотрев на покрасневшие и с трудом разгибающиеся пальцы. Сегодня весь день он выделывал шкуры с другими лисами, готовя их на продажу. Колени и поясницу ломило от постоянного ползанья на четвереньках, и хотелось только одного — поскорее лечь и заснуть.Но у Чанёля были другие планы на законного мужа. В отличие от вымотанного лиса, он сегодня забивал быков и рубил мясо, опять же, готовя обозы с товаром. Продать нужно было как можно больше, к самым холодным месяцам требовалось как следует утеплить дома и обеспечить стаю всем необходимым. Волки-наёмники, в основном кочевники, стерегли границы посёлка и им тоже следовало отплатить.Поселок Чанёля, его обширная территория и жители, которых он обеспечивал домом и пищей, и во главе с Чёрным вождём был одним из самых влиятельных и с самой большой территорией. У него покупали, ему продавали и к нему нанимались. Слава отца шла впереди вождя, делая пол дела. Но и Сам Чанёль полностью оправдывал свой род и титул, периодически укладывая а лопатки бросавших ему вызов смельчаков.Для Кёнсу такие поединки были невероятной нервотрёпкой и серьёзными переживаниями, а Чанёлю наоборот, дай только силами помериться.— Устал? — обнял Су со спины вождь, когда тот попытался налить себе молока. Тёплые большие объятия полностью обездвижили, прижимая к горячей груди. Волк уткнулся в его макушку, вдыхая запах волос. Пальцы уцепились за пояс красивого расшитого халата и торопливо его развязали, тут же стаскивая и оставляя на полу. Чанёль легко поднял лиса, вздёрнув за подмышки и усаживая на стол. Кёнсу как-то обречённо вздохнул, задевая рукой деревянную плошку, и пол окрасился молочно-белым из растекающейся лужи.— Может не... — попытался он было остановить, выцеловывающего его шею Чанёля. — …не будем? Я и правда устал, можно... — он попытался слезть со стола, но Ёль удержал его, уткнувшись своим лбом в его.— Что не так? Мне теперь можно тебя получить только в течку? Почему снова нет? — вождь слабо сжал его волосы на затылке, закрывая глаза и пытаясь поцеловать приоткрытые пухлые губы, которые Су сразу сомкнул, отворачиваясь.Чан мазнул губами по щеке, раздражаясь и рыча.— Кёнсу! — требовательно придвинул он его к себе за талию, разведя ноги и встав между ними.Лис фыркнул, хмуря брови, и тихо зарычал, обнажая маленькие клыки. Ладони упёрлись Чанёлю в грудь, и До с силой его оттолкнул.— Не хочу, просто не хочется. — Он всё-таки спрыгнул он со стола, взяв тряпицу для кухонных дел, и принялся вытирать пролившееся молоко.Чанёль кинулся к нему на пол, хватая за шею и заставляя плюхнуться на живот, невзирая на пролитое молоко. Лис коротко проскулил, но покорно лёг, пачкая расшитый дорогой халат.— Может, ты забыл, кто твой вождь? Или ты соскучился по моему братцу? Как вернулись от Сэхуна, ты только и делаешь, что меня отталкиваешь! — Чанёль злился, а у Кёнсу перед глазами стоял только избитый, сипло скулящий Лу Хань. Чонин нёс белого лиса на руках без единой эмоции на лице с рассечённой щекой. По снегу за ними тянулась вереница кровавых капель, что сразу заметал снег. Ханя отдали бледному как полотно Сэхуну, только что прибежавшему и поражённо застывшему. Белую шубу запачкал слишком яркий алый, и молодой вождь пошатнулся, стараясь устоять на ногах.Су закрыл глаза, судорожно выдохнув.— Я всё помню, Чанёль, давай, бери силой. Ты же у нас волк. Великий, могучий Чёрный. — Голос его звучал бесцветно, подавляя любые желания. Чан ещё сильнее разозлился, сжав руку у лиса на шее и ткнув в пол лицом.— Поплачь ещё, недотрога.Встав, он стремительно убрался из шатра, пнув со всей силы несчастный деревянный стул, попавшийся на пути так не вовремя.Кёнсу чувствовал лишь кислый ком, вставший в горле. В последнем письме Сэхун сообщал, что Хань не узнавал его, не мог сам ходить и боялся всех, кроме Исина. Лис подавил бушующие эмоции, позволяя совести выгрызать нутро, и снял с себя всю одежду, оставляя её прямо так на полу. С брошенной на полу тряпкой и разлитым молоком, он пошёл и лёг в постель, с головой укрывшись шкурами.Чанёль взял топор побольше и размашисто зашагал на скотный двор, собираясь колоть поленья в попытке выплеснуть ярость. Странное поведение Кёнсу и полное нежелание объяснить выводило из себя. Долгое воздержание будило злую неудовлетворённость. А ведь Бэкхён никогда не отказывал. Задумавшись и вспомнив полные тоски глаза гончего, Чан услышал смех и чьи-то весёлые голоса. Опознав вскоре идущих в его направлении гончих, а именно Тао с Ифанем, он отошёл за угол загона для быков. Не хотелось сейчас сталкиваться с ними.— Да, Бэкки сучка что надо. Спорим, он даст фору любому лису? — донеслась до Чана фраза, брошенная Тао. — Его даже если до смерти затрахаешь, ещё попросит.— Перестинь, Ти, ты ведь знаешь, ему плохо. Всегда. Он не может вынести ту боль, что таскает за собой который год. Он всегда плачет, когда приходит. — Ифань остановился, опираясь о стену загона. — Волчонок намерено втаптывает в грязь сам себя. Он всё ещё любит нашего вождя и не может ничего с этим поделать.Тао рассмеялся, называя Ву жалеющей мамочкой, а потом внезапно замолк, кидаясь и обнимая Фаня.— Если ты предашь меня, я ни дня не стану мучиться и терпеть. Чем жить с такой участью, лучше броситься в ледяную реку. У Чанёля сердце оборвалось. Перед глазами тут же встала картина прыгающего в воду волка. Что, если Бэкхён и правда не выдержит?Вернувшись к себе, волк умостился к Кёнсу, слушая, как равномерно посапывал лис.— Я тебя люблю, мне жаль, что я растоптал его... но я так люблю тебя. — Чан развернул лиса, прижимая к себе.Чёрный вождь ещё день маялся тяжелыми мыслями отгоняя, от себя предчувствие нехорошего, а после отправил к Сэхуну ворона.? ? ?Минсок бережно вышивал рубашечку для будущего малыша, сидя на постели Ханя. Белый расчёсывал ему волосы, старательно работая гребнем. Рыжая мягкая шевелюра Мина не шла в сравнение с его. Волосы Лу сильно портились из-за его тяжёлого состояния. Хань стойко переносил течку, позволяя себе только ночью скупые ласки под одеялом из шкур. Чонин с ним больше не оставался, боясь натворить дел, но ходил вокруг шатра долго. Гончий вдыхал запах лиса и убеждал себя, что ему всё кажется, что он ошибается, что на самом деле всё не так. Помогало слабо, ведь две ночи подряд он уходил от шатра вождя под утро.Деревянный гребень выпал из рук белого лиса, задев волосы Мина и найдя пристанище на полу.— Прости... — резко бросился Хань поднимать. — Я не хотел. Минсок снисходительно улыбнулся, поймав Лу за плечо. — Да ладно тебе, перестань так стараться. Ведь всё же хорошо. — Лис заглянул ему в глаза. — Очень уж нервничаешь, что с тобой? Из-за Чонина? Ваши запахи даже я слышу.Хань вздрогнул, натянуто улыбнувшись, и бросился снова поднимать гребень.— Да нет, я... нет, ты что. Просто... — Лис попытался придумать что-нибудь поубедительнее, но в голове бушевал лишь шквал из истеричных мыслей и воспалённое течкой восприятие.— Не бойся, всё встанет на свои места, как только вернётся Сэхун. Вы с ним связаны, а значит, его ты будешь чувствовать как доминирующего. С Чонином же вы… ну, в общем, сцепки не было, не переживай.— С Чонином я был будучи человеком. — Лу выдал это прежде, чем успел подумать и зажать себе рот рукой.Минсок немного обескуражено на него посмотрел, отложив рубашку и накрыв ладонью руку Ханя.— Успокойся, ты мой друг, не надо бояться чем-то делиться. Ещё раз, сцепки нет, переживать не о чём. До того, как Чондэ украл меня, я считал, что мой жених пахнет лучше всех. Услышать, как следует, Чондэ я смог только во время течки, а до этого мне были противны даже его прикосновения. Зато потом... — Мин смущённо улыбнулся, опустив глаза. — Мин, я хотел бы, чтобы у меня всё было так же, как у вас с Чондэ. Но я и Сэхун, мы... — Лис тяжело вздохнул, снова не находя слов, но чувствуя, как больно заныло в груди.Он посмотрел на флягу вождя, что лежала рядом. Чонин налил туда обезболивающий настой из трав, что обычно помогал лисам во время течки. Хань вдруг вспомнил их первую встречу с огненным, и как после видел Сэ с Чонином в пещере. Воспоминания сменялись одно за другим, делая боль в груди ощутимее и острее. И когда незваные воспоминания окончательно его не поглотили, из затягивающего уныния Ханя вырвал голос Минсока:— Я тоже долго не принимал мужа. Считал, что обречён, что никогда не полюблю. Ты просто дай вам время и увидишь, всё будет хорошо. — Мин погладил Лу по голове, а тот грустно улыбнулся, думая о том, что всё было бы хорошо, будь их двое, а не трое.? ? ?Сэхун шёл впереди своей стаи, наблюдая за тем, как сумерки съедали редкие светлые часы. Завтра они уже вернутся домой, удача им сопутствовала, и стая поохотилась обильно. Теперь они смогут пережить холода и даже собрать обозы для продажи на рынке Чанёля. Осталось только скорее добраться до поселения и отдохнуть. Усталость ломила спины и лапы, Тэмин с Исином заметно выбились из сил, путаясь в шагах, но останавливаться было нельзя. Холод, обняв ледяными руками, подарит такой желанный сон и покой, из объятий которых уже невозможно выбраться.Плетущийся позади Тэмин обернулся, чтобы заметить одинокого, едва переставляющего лапы Бэкхёна в самом хвосте процессии. В последние дни тот был необычайно молчалив, а после ухода стаи на охоту и вовсе не обронил и слова. Он будто переживал одному ему известные события снова и снова, дав им полностью поглотить свои мысли и чувства. Ему требовалась помощь.?Не спи, замёрзнешь, скоро уже будем дома. И отдохнёшь, и выспишься, и согреешься. Давай, Бэк, ещё немного? — Черноухий легко толкнул в бок Бэкхёна, но тот не ответил. Тэмин хотел снова попытаться взбодрить его, но вдруг на спину волку сел ворон с письмом от Чёрного вождя. Сел к нему, а не к Сэхуну. Чанёль написал именно ему.Не теряя и секунды, Бэк обратился человеком, заставив птицу неуклюже взлететь и сесть ему на плечо. Быстро освободив лапку от привязанного письма, он отпустил ворона домой, швырнув послание в снег. Обратившись в зверя, он с двойным усилием принялся тащить добычу, оставив позади себя клочок больного прошлого.Сэхун понимающе оценил такой его жест. И только на подходе к территории стаи прилично отставший гончий окончательно сдался. У него была всего пара минут на решение, которое он уже обдумывал слишком давно для того, кто решил оставить всё в прошлом. Тюки с добычей остались брошены на лесной опушке, где кто-то из стаи их обязательно найдёт по запаху спустя несколько часов. Волки обязательно вскоре хватятся своего лучшего гончего, а пока…Бэкхену были известны многие потайные тропы. Куда стоило соваться, а где нельзя было показать и носа из-за свирепствующих стай диких бродячих волков или убежищ гигантских плотоядных медведей. Ему также отлично удавалось заметать следы и прятаться в лесу.Он был готов. Давно готов.Волк в последний раз тоскливо глянул в сторону, где над верхушками столетних сосен поднимался едва различимый дымок от костров, и уже спустя секунду его серый хвост мелькнул между разлапистых веток деревьев, чтобы навсегда скрыться в лесной чаще. Через несколько часов лесное умиротворение нарушил оглушительный рёв и вторящий ему тонкий жалобный скулёж. Бэкхён выбрал свою судьбу.? ? ?Хань не спал, присев у огня на разложенных шкурах и скинув тёплую накидку. Он смотрел, как чернели поленья, вдыхал успокаивающий развешенных повсюду трав и спиной чувствовал испытывающий взгляд Кая. Лис и сам не знал, зачем позвал его, притворяясь, что ему снова холодно спать. Гончий давно лежал в их Сэхуном постели и ждал, когда замёрзший Лу надумает греться. А он всё медлил, периодически оборачиваясь и смотря на Чонина. Белый лис водил носом, вдыхая запах волка. Чуть поскуливал, крепко сжимая кулаки и жмурился, запуская тонкие бледные пальцы в длинные распущенные волосы.— Почему я не могу просто успокоиться и принять свою судьбу? Стать хорошим мужем и просто чувствовать покой. Вместо этого мне постоянно страшно, я нутром чувствую, как приближается что-то, что меня добьёт, — тихо произнёс он, прижимая руки к покрасневшим щекам.Чонин смотрел в худую хрупкую спину, слушая слова лиса и вспоминая, как увидел его первый раз. В том самом игровом доме, пропахшем алкоголем. Он разливал шорж, отдавая полные пинты лису-разносчику. Старался не смотреть никому в глаза и очень тихо разговаривал. В середине пьяных посиделок хозяин отослал его от греха подальше в комнату для прислуги. Именно там Чонин его и нашёл. — Хозяин продал тебя мне. — Гончий сгрёб в охапку попытавшегося было сбежать мальчишку. Хань был чумаз, до неприличия худ и до смерти напуган. Спутанные, рвано обрезанные волосы почти скрывали большие, тогда ещё тёмные глаза, которые тут же наполнились слезами, едва Чонин собрал его волосы в кулак, убрав с лица и чуть оттянув голову назад. Человечишка мелко дрожал, в ожидании своей участи прикрыв глаза, и те самые слезы всё же покатились по щекам.— Боли я тебе не причиню, успокойся. — Гончий отпустил его волосы, сразу же разворачивая к себе спиной и начиная стаскивать одежду.Он не считался с его чувствами, поступая, как волк. Взять своё, пометить территорию, показывая, кто есть кто. Но эта немая покорность и тихие всхлипы почему-то отбили всё желание завладеть Лу.— Как зовут? — Огненный провёл пальцами по щеке, убирая слезинку.— Хань, — кое-как вымолвил он, боясь поднять глаза и дёргаясь, как только гончий прижался к его спине. — Не надо, прошу вас...Тогда Кай впервые посчитался с чьими-то чувствами, кроме Сэхуна. Забрал Лу с собой и даже подумывал, что их с братом ситуация изменится, пока не прознал о том, как рождались белые лисы. Решив, что этот шанс надёжнее, он оставил Ханя, наступив на свои желания в очередной раз. У вождя появится лис и закончится этот позор с гончим. Чонин думал, что поступает так ради Сэхуна, что как всегда хочет лучшего для брата.В итоге он сидел позади уже белого лиса, едва сдерживаясь, чтобы не подползти позорно на брюхе, скуля и вылизывая розовые пятки, торчащие из-под наброшенной на ноги шкуры. То, как пах Лу, подобно приговору. Словно очередная насмешка судьбы. Он пах как выбранная лично ему одному природная пара, которую он лично притащил к Сэхуну, швырнув под ноги. — Когда ты перестаёшь бояться? — Гончий встал с постели, подходя и садясь позади Лу.Тот закрыл глаза и стянул с себя халат, обнажая худые плечи, глубоко дыша.— Когда чувствую, что нужен. Чувствую защиту, тепло...Рыкнув, Чонин вскочил на ноги, подхватив Лу под локоть и ставя перед собой. Тот повернулся к нему лицом, позволяя халату упасть под ноги. От близости волка низ скрутил спазм боли, и Хань коротко проскулил, резко опустив голову. Белые пряди водопадом заструились по плечам, пряча краснеющее лицо, а на ногах стало тяжело устоять. Колени подгибались, и лис схватился за локти гончего.— Болит... Чонин, пожалуйста.Лис был настолько красивым, что у Чонина перехватило дыхание. Худенький, стройный, с такой слишком уж узкой талией и маленькой задницей, с большими глазами и донельзя светлыми волосами. Кажется, они даже светлее, чем у Сэхуна, талию которого Чонин так некстати сейчас вспомнил. В особенности, синяки от своих пальцев на ней.— Хань, это потом не исправить. — Чонин чувствовал, как тело начало трясти от желания, от противоречий разрывалось нутро, и сердце рвалось сквозь грудную клетку навстречу лису. Имел ли он право так поступать? Однажды он уже поддался чувствам, подминая молодого Сэхуна под себя в злосчастном сарае. Имел ли он это право сейчас? Право разрушать чужие жизни. — Больше никогда, — взмолился Хань. — Я переборю эту слабость... — он говорил с усилием, пытаясь накрыть руками живот и позорно не сводить колени. Неосознанно он тянулся за прикосновениями волка, еле слышно поскуливая. Помогая опуститься ему обратно на шкуры, Чонин понимал, что уже не сможет сдержать то, что сейчас так рвало на части сердце.— Прогони меня, скажи нет, Хань, пожалуйста. — Огненный не мог перестать трогать и гладить худые ноги. Не мог, с усилием отворачивая голову, когда лис подался к нему, пытаясь поцеловать хотя бы в щёку.Он сдался окончательно, когда Хань, просто потянувшись в очередной раз к отвернувшемуся Каю, не выдержал, соскальзывая по крепкой шее на горячую грудь волка. Он упёрся влажным лбом, всхлипнув особенно громко и накрыв впалый живот ладонями.— Ты меня этому научил, всё, что сейчас со мной... — шмыгнул носом лис, — твоя вина. Сколько ещё мне нужно вытерпеть боли?Лу поднял на него припухшие глаза. Чонин видел ту вымученность, что в них крылась, чувствуя, как отзывалась болью каждая мышца в теле от того, насколько тяжело было сдерживаться. Пытаясь успокоиться и начать объяснять Ханю, что Сэхун поймёт, если они сделают это, он закрыл глаза, не замечая, как Хань начал злиться. Лис намеренно злил волка, придвинувшись ближе и укусив его за плечо, слабо рыкнув.Острая вспышка боли обожгла кожу, окончательно давая волю инстинктам. Чонин с громким рыком схватил Лухана за талию, сжав грубые руки на впалых боках. Жадные пальцы потревожили шрам на пояснице, и лис просто взвыл, выгибая шею и хватая чужие запястья.— Я же не вырываюсь!.. — принялся он вылизывать покусанное плечо.Чонин, тихо охнув, убрал руки, накрывая ладонями хрупкие плечи.— Прости, я не хотел, прости меня.Он приблизился к поджатым губам, ожидая, когда Лу позволит его поцеловать.— Даже если меня после этого убьют, даже если нужно делать выбор, и есть шанс остановиться, я хочу сейчас только тебя. Остальное пусть горит огнём.Хань подался вперёд, нежно накрывая губы гончего своими, отпуская в этот момент каждый свой страх и забывая каждую слезинку. Если его смогли полюбить оба волка, почему он не может полюбить двоих? Ведь выбор просто сломает одного из них.Сейчас Хань управлял ситуацией, он должен был решить, всё зависел от него. Так думал лис, когда Чонин осторожно придерживал его талию, помогая опуститься на стоящий колом член. От резкого рывка и попытки проникнуть до упора удерживало тихое шипение и то, как осторожно опускался на него Хань. В нём всё так же тесно, горячо и слишком хорошо. В три немного скованных движения Лу опустился до конца, чувствуя, как плотно вошёл Кай. От накатившей волны дрожи и тепла Лу тихо застонал, обнимая Чонина за шею и куснув за кончик уха. Гончий же полностью подстроился под лиса, боясь сделать больно, двинуться резко или сжать слишком сильно. Хань слишком хрупкий и нежный для непривыкшего к такому Чонина, в котором бурлила огненная кровь.И от этих слишком других ощущений стало немного страшно. Хань был в пополам легче Сэхуна, в разы худее. Виднелся даже чуть вздувшийся живот от того, что крепкий ствол в нём плавно двигался. Лу реагировал на каждое движение или поглаживание, на лёгкие поцелуи по всему лицу, то и дело сжимая у основания свой небольшой, влажный от обильной смазки член. Он вдруг весь покрылся испариной, раскаляясь до предела, словно переняв частицу сущности огненного волка, слишком покладистым, не в силах перестать стонать и задыхаясь в собственных всхлипах. Лис двигался обрывочно, будто в дурмане, напрягаясь и выгибая тонкую шею слишком сильно. Чонин почти не выходил из лиса, то и дело проваливаясь в темноту от того, что при каждом движении стенки узкой, аккуратной задницы обхватывали очень мягко и туго. Каждое движение внутри разгоняло волнами по телу жар, а тихие стоны ударяли по натянутым нервам. Это был невыносимый секс, отдающийся эхом ?я люблю тебя? из уст белого волка. Чонину никогда не было настолько жаль и настолько хорошо одновременно. Но назад пути уже не было. Пальцы гладили твёрдые соски, улавливая каждый раз после этого усиливающуюся дрожь. Считали мягкими касаниями рёбра и трогали там, где Хань безуспешно пытался прикрыть руками. Гончий убрал его руку, прислоняя к своей груди, и накрыл возбуждённую плоть своей, чуть грубоватой. Хань шумно выдохнул, продолжая плавно двигаться. Он потерял момент, когда провалился в слишком давящее удовольствие, когда на члене волка раздулся узел и Чонин вошёл в него до упора.Но чётко лис осознал только одно: его взял истинный волк. Чонин его истинный.Засыпая и хватаясь за эту мысль, он кожей чувствовал, как подходили к поселению волки во главе с Белым вождём. И запах сцепки скрыть было нельзя, как бы глубоко Чонин не нырял в источнике.Огненный гончий едва успел обратиться и выйти навстречу вожаку и стае. Сбившееся дыхание и опущенный взгляд выдавали его волнение с головой, а пропитавшее всё вокруг ощущение необратимого чувствовали, кажется, все. Он не мог сосредоточиться хоть на каком-то из рвущих сердце чувств: Сэхун, Лу Хань, любовь, страх, вина, всё смешалось в один туго сплетённый клубок, завязанный на разных оттенках боли. Любить до безумия и предать ради истинного, которого сам же и подарил, словно игрушку, родному брату ради благополучия стаи. Это просто не укладывалось ни в одно понятие о той самой искренней любви, которую он испытывал к брату или пытался убедить себя, что испытывал. Сейчас, спустя всё время пряток по укромным местам, начиная с юношества, спустя все пережитые моменты со своим, вне всякого сомнения, истинным лисом, Чонин имел один итог. Он всё разрушил, несмотря на то, что отчаянно пытался найти выход и не причинять боли. Склонившись в поклоне перед вождём, Чонин закрыл глаза, отпуская ситуацию и обещая себе принять всё, чем будет чреват его поступок. Уже ничего нельзя было исправить. Сэхун подошёл слишком медленно, почувствовав всё сразу. Он видел, как принюхивались другие члены стаи, смущенно фыркая и отворачиваясь. Сцепку истинной пары не скрыть никакими способами. Запах стойко слышался в морозном воздухе, незримо выдавая обоих участников вязки. То, что гончий взял лиса вождя, понимали все. То, какое за это следовало наказание, также понимали. Измена — предательство, а предательство для Ханя — смерть, для Чонина — изгнание, позорное существование отшельником и скорейшая гибель. Без стаи, в этом жестоком, безжалостном холоде, ты ничто. Он поглотит тебя, раскрыв ледяную пасть, не дав и шанса на спасение. Как только Хун доверительно ткнулся носом в шею, осторожно внюхиваясь, всё ещё не веря в то, что всё действительно обернулось так, как почувствовали все, и он в том числе, Чонин ощутил, как оборвалось и ухнуло куда-то вниз сердце. ?Я приму изгнание, только не трогай Лу, он не виноват, это я, я силой! Сэхун, только…? — шумно зазвучали мысли гончего в голове вождя, кроша душу Сэ на осколки.Вокруг них собрались все члены стаи, окружив плотным кольцом в ожидании предстоящей всем участи. На этом фоне внезапное исчезновение Бэкхена несколько померкло, никто даже не сомневался, что с самым быстрым и ловким гончим стаи всё в порядке.Белый вождь должен был убить предавшего лиса и с позором прогнать гончего. Этого требовали негласные волков законы, в незыблемости и исполнительности которых сомнений не было. Но то, что озвучил Сэхун, заставило всех испуганно застыть. ?Я добровольно отдаю титул вождя, клеймя себя позором труса. Огненный волк, сын Великого вождя, стая твоя. Белый лис твой. Я объявляю себя изгнанником?. Мысли уже бывшего вождя слышал каждый в стае, включая Лу Ханя, который буквально обмер на кровати. Лис весь сжался, вцепившись в шкуру побелевшими пальцами, сжав её, что есть силы и поднеся к лицу. Слёз, к которым он так привык, сейчас не было. Был тихий, сжимающий сердце ужас и невероятно сильная тоска, что навалилась тяжёлым, неподъёмным грузом. Хань тихо заскулил, резко зажмурив и открыв глаза. Лучше бы Сэхун его убил, чем повернул всё вот так.— Нет! — отозвался Лу мыслями так же для всей стаи. — Нет, Сэхун! Пожалуйста!Заворочавшись, лис попытался выпутаться из шкур и совладать со слабыми ногами, которые ещё некрепко держали его на земле. Он должен был помочь, остановить, объяснить. Сделать хоть что-то. Потому что сердце разрывало надвое, не давая дышать. Потому что Сэхун, как и Чонин, был его истинным, был тем, за кем рвалась душа. Попытки встать увенчались больным приземлением на колени и выставленные вперёд руки. Лис был слишком слаб, чтобы выходить, он сцепку-то выдержал только благодаря течке. Упираясь ушибленными ладонями в пол, Хань с трудом поднялся, кое-как встав. Сердце стучало в самом горле, грозясь вот-вот выпрыгнуть окончательно, тело сковывал неведомый до этого момента страх, отчего-то Лу почувствовал даже металлический привкус крови во рту. Осторожно лизнув пальцы левой руки, он заметил, как те окрасились красным. — Что… — спросил в пустоту лис, поражённо уставившись на свою руку. — Что это? Хань моргнул, а, открыв глаза, снова увидел чистые пальцы, сглатывая горькую от недавно выпитого настоя слюну. Крови не было, будто ему… Показалось? С трудом переступая ногами, Лу решил, что ему и в самом деле показалось, сразу же забывая об этом моменте, силясь скорее выйти из шатра. — Сэхун! — слабо позвал он истинного волка.Чонин застыл, ощущая, как слова брата ударили его в самую слабую точку, лишая разом опоры. Будто ножом по ещё не зажившей ране. Белый волк прошёл мимо, направляясь к своему шатру, ступая до сих пор медленно, будто в бреду. И хруст снега под его мокрыми лапами разрывал Чонину барабанные перепонки. Минсок был первым, кто бросился к вождю, громко всхлипнув.— Сэхун! — разрезал тишину голос рыжего лиса, полный укора.Чондэ преградил мужу путь, смотря с тоской и полным бессилием. — Нельзя, родной. Он поступает по законам волка. Мы не можем вмешаться. Именно этот тихий голос верного охотника белой стаи заставил Чонина в один прыжок настигнуть Сэ.— Мой вождь! — выкрикнул Чонин, на ходу обратившись и валясь перед братом в снег. — Умоляю тебя…Договорить Сэхун ему не дал, осторожно переступив через нагое тело. На мольбу в голосе он ответил тяжёлым молчанием, замечая пошатывающегося в одной сорочке Лу, стоявшего на ногах только благодаря своему упорству.— Мой вождь, — просипел Хань, падая на колени, как подкошенный. Сэхун не смог равнодушно выдержать ещё и лиса, это уже было слишком. Коротко взвыв, он бросился к нему, чувствуя, как Чонин вновь обратился волком. Лу Ханя в шатёр затолкали уже оба волка, а стая решила дать братьям самим решить, что делать дальше. В конце концов, благополучие стаи зависело лишь от того, узнает ли о случившемся ещё кто-нибудь, кроме них.— Он — моя истинная пара, Сэхун, так же, как и твоя, – нарушил тишину шатра Чонин, наблюдая, как Хань прижался к брату, то и дело на него оглядываясь.Лу с каждой секундой чувствовал, что дышать становилось всё тяжелее, ощущение подступающего страха заполняло сердце и душу, вытесняя другие эмоции и чувства. Чонин, Сэхун… Оба волка были необходимы именно в этот самый слишком накалённый для него момент. Рук Сэ стало вдруг слишком мало, чтобы чувствовать себя защищённым. Взволнованное лицо Чонина постепенно мутнело, исчезая вместе с покидающим лиса сознанием. Ему казалось, словно он переступал черту, совершенно не желая этого делать. В последней попытке закричать и крепче сжать плечи несостоявшегося мужа, Хань оглох, понимая, что не в состоянии произнести ни звука. Противный, непонятно откуда взявшийся писк с прерывающимся ритмом, разрезал повисшую тишину. На мгновение сердце испугано застыло, заставляя судорожно задержать дыхание, темнота сдавила отчаяньем, а веки, словно налитые свинцом, не желали открываться. Всё вновь погрузилось в равнодушную вакуумную тишину, будто он вновь провалился в ледяную воду реки, отнявшей у него щенка. И всё замерло, в момент стирая границы, ощущения, восприятия…Секунда, вторая, что длились так долго. Вечность. Заставляя забыть всё, чтобы уже на третью, вытолкнуть в реальность с мощным ударом сердца. Рывок, и вновь вернулся противный прерывающийся пищащий звук. Судорожный выдох, и он вновь Лу Хань. Вспышка света из-за резко и широко распахнутых глаз, и реальность ударила наотмашь, заставляя затрястись в агонии беспричинного страха и непонимания. Не та реальность.