6 (1/1)

Как только Сэхун занёс своего лиса в шатёр и снял с него шубу, то сразу уложил на пол в мягкий мех. Ощупав устланный шкурами и тканью деревянный настил на предмет того, как он прогрелся, вождь принялся стягивать одежду с себя и Лу.Лис слабо сопротивлялся, ещё не понимая, чего тот от него хочет, но когда Хун развязал верёвочку, сдерживающую белые пряди, и дёрнул его к себе, раздвигая ноги, уже так привычно всхлипнул.— Фу, не хочу! Не трогай! Я видел вас с Каем, я знаю про ваши грязные... — Хань уворачивался от старающегося поцеловать его Сэ, мечась по полу и силясь отодвинуться. — И я не собираюсь таскать твоих щенков, я тебя терпеть не могу, мне всё это мерзко... Ты мерзкий! — Лис лупил его кулаком в плечо, но его руки по закону тут же оказались прижатыми к полу за запястья.Минуту они молча просто смотрели друг на друга. Сэхун откровенно не знал, что и сказать, не в силах успокоить ни своего лиса, ни себя. Тот имел полное право психовать и ненавидеть волков, но и выхода из своего положения больше не имел. — Ты даже не любишь, — горько констатировал лис, полностью расслабляясь и перестав упираться. — Я тебе не нужен.Сэхун отпустил его руки, выпрямившись и кладя их на живот лиса. Хань устало выдохнул, прикрывая глаза. — Ты не можешь не чувствовать, — прошептал белый волк, поглаживая и пробираясь тёплыми ладонями за подол верхней сорочки. Чуть грубоватые пальцы коснулись мягкой кожи, согревая. Метка на шее пульсировала слабым теплом, и Хань непроизвольно шире развёл ноги. Он чувствовал слишком много для просто желающего свободы. Чувствовал, что теперь одиночеству окончательно пришёл конец. От этого не избавиться. Появилось нечто, держащее покрепче волчьих законов и угроз.— Не могу, как ни старался, — тихо согласился он, накрывая ладони вождя своими поверх сорочки.Хун согнул ему одну ногу, целуя коленку.— Я не буду ничего говорить о том, что ты видел...— И всё-таки любишь. Но не меня. — Лис сжал руку на ткани рубашки на животе. — Я не отпущу тебя, не дам уйти, ты нужен мне. Хань, ты мой. Чем раньше ты смиришься, тем лучше для нас всех.Разведя пошире ноги своему лису, белый волк взял его прямо там, на полу. Просто толкнулся. А Лу принял его, потому что так велела природа, и плевать ей было на чьи-либо предубеждения. Лису было приятно, не смотря на всю боль и противоречия, приятно, и ему хотелось этого не меньше, чем волку. Потому что между ними мокро, Хань тёк, обильно пачкая и себя, и Сэхуна, и пол под собой. Вскоре у волка на члене набух узел, что связал их, не давая какое-то время выйти и давя размерами на такую тесную задницу, которую даже после стольких раз он не сделал хоть немного шире. Хань немного ёрзал на нём, больше не стесняясь так, как обычно. Он постанывал, кусал Сэхуна за пальцы и ловил чужие руки на своей груди, щипающие за соски.Сцепка была слишком ярким и приятным процессом, Сэхун то и дело просто прижимал лиса к полу, прося не шевелиться, пытаясь хоть как-то стойко переносить множественные оргазмы внутри Ханя. Тот его не слушался, кладя руки волка себе на член, и как только тот делал пару движений, сильнее сжимался на нём, заставляя Сэхуна зажимать себе рот, чтобы не стонать в голос.Кончая, Хань запачкал руки волка, чувствуя, наконец, как узел в нём спадает, давая возможность двигаться свободнее. Он обнял талию волка ногами, стискивая и чувствуя руки Сэхуна на мокрых, пахнущих его естеством бёдрах, до боли сдавливающие их в послеоргазменных судорогах. — Так ты любишь его? — Хань бездумно гладил по волосам лежащего на его плече Сэхуна.— Люблю, — спокойно ответил волк, накрывая живот Лу рукой.— А я тебе зачем? Мучить? — Ты нужен мне. — Сэхун замолчал, не имея другого ответа. Чуть погодя, добавил: — Ты и он. А то, что ты видел, больше не повторится. — Он тщетно пытался убедить самого себя.Хань пару минут думал о чём-то своём. — Да, не повторится, — согласился он. — Я смотреть больше не стану.?Как и оставаться с тобой в твоей же стае? — осталось недосказанным.? ? ?Кочевники пришли небольшой общиной, принеся солонину в огромном количестве, редкие ткани и деревянные сундуки прочего добра. Стаю Сэхуна они очень уважали, как и выбор Чунмёна, сына их предводителя.— Очаровательный... — Роршах, вожак кочевников, поднял Исина на вытянутых руках перед собой и немного покружил.Син стеснялся, цепляясь за сильные руки, скромно улыбаясь и опуская глаза.— Дети должны быть похожи на тебя, слышишь? Чтобы с такой же ямочкой и добротой в сердце. — Вождь поставил его и положил руку на левую часть груди.Син накрыл широкую ладонь двумя руками.— Вы согреваете мне душу, вождь Роршах. Чунмён немного раздражённо смотрел на отца, тискающего его лиса. Да, это сейчас он обожает Исина и по-настоящему счастлив выбору сына, но когда Чунмён покинул стаю, уйдя от своих, Роршах посчитал это предательством. Лично приходил с лучшими своими волками мстить и едва не загрыз Сэхуна, если бы не выскочивший в разгар боя лис. Тот кинулся с такой прытью защищать вождя, что все просто опешили. И, конечно, старый Роршах не смог поднять на него руку. Он видел боль и безграничную любовь своего сына, которому Хун не позволил биться со своими же. Боль, с которой он смотрел, когда предводитель кочевников прижал Исина мощными лапами к земле.Вождь прекратил поединок, решив просто забрать и сына, и его лиса. Так бы и случилось, если бы не вмешательство огненного волка. Тот в одиночку победил троих кочевников, отстояв и отвоевав честь стаи брата. Чунмёну он дал право самому решать свою участь и участь Исина.Сэхуна выхаживали три дня после этого боя. Сами же кочевники натаскали столько трав и снадобий, что и сейчас оставалось. Всё время, пока Хуна лечил Исин, Чонин не отходил от него, сжирая себя за то, что не вернулся вовремя. За то, что не смог помочь и защитить...После этого случая кочевники и стая Белого волка стали дружны, как ни одна другая стая. Как только Хун поправился, Син публично был острижен, тогда в первый раз. Он сунулся в поединок вожаков и был наказан. И теперь, когда Рорш радушно и с неподдельной нежностью обнимал его лиса, Чунмён всё равно смотрел с небольшой долей упрёка. — Мне отрадно видеть тебя с достойными, сын, — вождь подошёл к нему и попытался обнять.Мён склонился в низком поклоне, избегая объятий.— Я счастлив не разочаровывать тебя.Чунмён выпрямился и направился к матери, находя глазами красивую лису в возрасте. Голову её украшал высокий угольно-чёрный хвост, а на плечи была небрежно накинута богатая шуба из свирепых серых тигров Южнолесья. — Ты по-прежнему красивейшая из всех лис, — волк улыбнулся, раскрывая объятья.— Сынок... — прижалась к нему женщина, сжимая что есть сил. — А ты по-прежнему сердишься на отца? Всё не можешь простить? Мён не стал отвечать, погладив рукав шубы.— Серые тигры, и откуда в отце столько сил?..— Это твой брат. Силы во мне ещё есть, конечно, но, всё-таки, уже не те. — Роршах подошёл к ним, приобнимая свою лису. — Да, он по-прежнему злится на меня, ведь упрямство у него твоё. — Вождь тепло улыбнулся, поглядывая на сына.— Мёнджу убил серого тигра? — искренне удивился Мён, находя глазами старшего брата. Тот приветствовал других членов стаи, так же не упустив возможности потискать Исина в приступе родственных чувств, и активно заигрывал со смущённым Тэмином.Сэхун встретил гостей радушно, проследив, чтобы все с удобством разместились. А ближе к вечеру, когда все собрались на пир под выстроенными навесами с широкими дубовыми лавками, где от угощений ломились грубо сколоченные столы, представил стаям своего лиса.— Лу Хань, — прозвучало над столами лёгким дуновением морозного ветра, и вождь откинул капюшон шубы из белого медведя с головы Лу.Тишина, и через минуту восторженный шёпот облетел толпу собравшихся.— Холодный белый, — произнёс вождь кочевников, поднимая выше кубок. — За счастье белой пары!Его поддержали одобрительными выкриками и поднятыми кубками. Сэхун улыбался, поймав сытый взгляд Кая, и неторопливо отпивал из своего кубка, приобняв Ханя одной рукой. Тот жался к его груди, чувствуя, что ему совершенно не нравится происходящее, а скалящиеся дикари и скопление народа откровенно пугало. Он взволнованно дышал, цепляясь тонкими пальцами за тесёмки за куртке волка. Просяще заглядывал ему в глаза и льнул как можно ближе.— Я хочу в шатёр, — шепнул тихо, нерешительно оглядывая собравшихся.Хун поддержал ещё один тост и поцеловал лиса в макушку.— Всё хорошо, чего испугался? — Он улыбнулся Ханю, подав в руки серебряную чашу с медовым напитком. Лу сделал неуверенный глоток, тут же выпив всё до капли и решительно потребовав ещё. Чонин услужливо плеснул ему добавки, наполняя чашу до краёв. Гончий удостоился почётного места по левую руку от лиса и обязан был потакать всем его прихотям. — Все лисы падки на это приторное пойло. Чего, Лу-лу, как тебе волки? На свободе, куда ты так рвёшься, знаешь таких сколько?Хань немного успокоился, усаживаясь.— Ещё, — он требовательно глянул на Кая, а тот лишь улыбнулся и снова наполнил кубок.— На здоровье, белый.С другого края стола Мёнджу не сводил глаз с невероятно красивого лиса, представленного белым вождём. Таких он никогда не видел. Тот словно сошёл с уст сказителя легенд о прекрасных созданиях, чей лик был создан на небесах.Хань держал довольно громоздкий кубок изящными пальцами, время от времени не стесняясь наливать себе новую порцию медовой сладости, а после и вовсе пил из глиняного кувшина. Захмелев, он лез под руку Сэхуну и, в конце-концов, перепив медового напитка, засыпал на плече вождя.Как только тот подхватил лиса и понёс его в шатёр, чтобы уложить и вернуться, Мёнджу дёрнулся в попытке встать и последовать за ним.— Думать не смей. — На его плечо опустилась тяжелая рука вождя кочевников. — Он носит под сердцем щенка. Нельзя, слышишь? Не смей позорить стаю, — жёстко отчеканил он.Волк вскинул на него взгляд.— Щенка?..— Ты молодой и глупый, не в пример Чунмёну. Красота ударила тебе в голову, и ты не почуял главного. Это лис Сэхуна, даже не смотри в ту сторону. Ты имел бы право претендовать, не будь он беременным. Щенки — святое, ты опозоришь не только стаю, но и честь своего рода.Мёнджу досадливо глянул в спину Сэхуна, шагающего в направлении своего шатра.Пирушка продолжалась, то тут, то там сновали лисы кочевников вместе с Тэмином, Исином и Минсоком, которому ничего не позволялось делать. Позже его тоже постигла судьба Лу, и он, отведав напитка как следует, перекочевал спать в шатёр. Вождь его стаи не явился, даже получив приглашение от Сэхуна. Он не мог принять то, как и с кем жил его сын. В условиях только зародившегося не так давно посёлка. Он не длил конфликт с Сэхуном, по законам всё было правильно. Их стаи сохраняли нейтралитет, и это являлось единственным выходом. Конечно, Мин не был рад такому положению вещей. Он поддерживал связь с родителями посредством писем. Но разве сравнится это с возможностью их увидеть?— Я сломал твою жизнь, — сказал ему как-то Чондэ, понуро опустив голову.Мин ласково коснулся его лица, подняв, чтобы смотреть в глаза.— Ты завоевал мое сердце, подарил любовь, нашего щенка и самую лучшую стаю на свете. Ким пустая голова Чондэ, ты научил меня жить по другому. А не покориться чужому выбору. Я бы никого так не любил, как тебя. — Лис ободряюще улыбнулся, слабо щипнув его за щеку. — И не надо мне тут скорбных физиономий. Родители рано или поздно поймут. Я знаю это, ведь не зря же я так скучаю за ними, — лис говорил серьёзно, совершенно не сомневаясь в своих словах.Чондэ успокаивался целовал мужа, заваливал на широкое ложе, на котором часами любил его, пока сил совсем не оставалось, и целовал не разбирая куда под мягкий смех лиса. Смешки и нежности перетекали в нечто большее, и Мин с чуть округлившимся животиком, но не менее от этого желанный, тянул волка к себе. Тот брал его тягуче-нежно, не переставая смотреть в глаза, до самого пика и даже тогда. Он целовал прекрасное в сковавшем удовольствии лицо, зная одно: он никогда не жалел, что силой украл своего лиса.Но всё же волки с Востока прислали по приглашению Сэхуна одного из своих. Первого гончего их стаи. Хёнсын. Волк с кипельно-белой шерстью и чёрным пятном на боку. Словно клякса на белом листе. Гончий был хорошо сложенным блондином со странной улыбкой и большими тёмными глазами. Вёл себя слегка отстранённо, держался скромно. Спать он был отправлен в шатёр Тэмина, обещая вождю не приставать к красивому черноухому.Для Минсока это уже было огромным шагом. Даже так лучше, чем отделаться скудным ?примите поздравления?.Гости веселились, прославляя Белого вождя и периодически заводя нескладные песни, дружно выпивали, травили истории и снова прославляли вождя.Хун уже подустал от надвигающейся свадьбы, вымученно улыбаясь пьяным пирующим, уже начавшим вспоминать его отца и радоваться заранее приходу Чанёля. Решив проведать своего лиса, помня о его способностях учудить что-нибудь эдакое, он ненадолго оставил гостей. Направившись к шатру, волк отстранённо подумал, что за столом не было Кая, перед тем, как кто-то схватил его за локоть, утаскивая за пустующий сейчас шатёр Чунмёна и Исина. — Сэхун... — выдохнул ему гончий на ухо, заламывая руку за спину и прижимаясь пахом к ягодицам.Хун тихо поскуливал, пытаясь извернуться и поцеловать его. Сам сильнее жался к брату задом и цеплялся за его затылок второй рукой. — Чонин, не дразни, прошу...Кай кусал его за шею, грубо вылизывая уши, хватал и сжимал округлые половинки, отпустив его руку и утробно порыкивая. Прижимал к себе теснее, хватая за вставший член через штаны и слушая тихое хныканье. Гончий резко развернул вождя к себе лицом, расстёгивая твид, едва не срывая тесёмки и просовывая руку в штаны, находя и обхватывая холодными пальцами.Сэхун крупно вздрогнул и заскулил громче, целуя Кая в губы, нежно проталкиваясь языком и облизывая сильно напирающий язык гончего. Он чувствовал горький привкус шоржа и позволял невольным слезинкам скатываться по щекам.Кай скупо его ласкал, шепча обречённое ?люблю?. Слепо тыкался ему в шею, тут же приникая к уху и покусывая. Водил носом по заплаканным щекам и слышал в ответ не менее обречённое ?не могу без тебя?.Под всеобщее веселье и уход вождя, причину которого Мёнджу прослушал, он тоже улизнул из-за стола. Захмелевший отец очень кстати расслабился, перестав незримо его контролировать. Волк сам не понимал, зачем. Знал, чем это чревато, но ничего не мог с собой поделать. Запретно красивый лис со слегка напуганными глазами не выходил у него из головы.Только бы посмотреть, посмотреть на него ещё хоть раз. Шатёр вождя он нашёл достаточно быстро, вход не был никак защищён, говоря о том, что в стае все доверяли друг другу. Пройдя чуть дальше вглубь по покрытому богатыми мехами полу, волк увидел его.Хань спал, и огонь горящего очага гладил его тенями по миловидному лицу. Спал в одной сорочке, расшитой красным. Закинутая на шкуру нога откровенно оголилась, свивая выше из-за позы ткань сорочки, позволяя любоваться красивой бледной кожей и манящим бедром.Мёнджу почувствовал прилив крови к лицу, как жар прокатился по телу и проснулись инстинкты, тревожа внутреннего волка.Белый лис выглядел словно наваждение. Дышал размеренно, смежив веки с подрагивающими длинными ресницами, чуть стиснув шкуру тонкими пальцами. Белые волосы беспорядочно разметались по подушкам. А сладкий запах, исходящий от него, отдавал нотками клюквы и мёда, окончательно срывая волку последние заслонки.Мёнджу осторожно приблизился к кровати, опускаясь на колени. Коснулся волос Лу и — самыми кончиками пальцев — запястья, к раскрытой ладони он несдержанно приник губами, чувствуя лёгкое головокружение и совершенно потеряв контроль над реальностью.— Сэхун... — тихо шепнул Хань, дотрагиваясь ладонью до чужой щеки и открывая глаза, чтобы тут же в ужасе округлить их и с силой приложить по совершенно чужому лицу этой же рукой. — Сэхун! — крикнул лис что есть силы и забился в самый дальний угол постели, укрываясь шкурой и поджимая к себе колени.Стало действительно страшно, неподдельно, до замершего сердца. Инстинктивно он прижал руку к животу в неосознанном жесте. Мёнджу, отпрянув от него, почувствовал жар опалённой ударом щеки. Из головы вмиг вылетели все слова и мысли, и он в успокаивающем жесте вскинул руки ладонями вперёд.— Не бойся, не надо, я тебя не трону, — поспешно пытался успокоить Ханя волк. — Я не трону тебя, не причиню вреда.Он отошёл ещё назад, а Хань стремительно бросился к небольшому столику у кровати, хватая с него ножик для кореньев. Взгляд его по-прежнему напуганный, только теперь с примесью решительности.— Не подходи! — выдохнул лис, не сводя с него глаз и выставив перед собой маленький ножичек. Он осознал, что вокруг, скорее всего, никого больше нет, и придётся справляться собственными силами.Волк позволил себе улыбнуться, тут же возвращая лицу серьёзность.— Хань? Так тебя зовут? Я ничего не сделаю.— Зачем пришёл в мой дом? Украсть меня? Я не дамся. Лис соскочил с постели, держа в обеих вытянутых руках ножичек и пятясь от волка спиной. Чужак смотрел на спадающие по худеньким плечам волосы, немного подвисая, чем пугал Лу ещё больше.— Я Мёнджу из племени кочевников. Сейчас я не стану ничего делать, но когда родишь щенка...Хань весь ощетинился, начиная рычать, лицо приобрело злое выражение, и запоздалый зверь проснулся в нём. Он чувствовал потребность защищать себя и детёныша.— Мне плевать, кто ты. Плевать, что ты победил серого тигра. Сунешься ко мне, я ночью тебя прирежу. Уж поверь. — Ханя трясло от услышанного. Перспектива меньше чем через полгода быть утащенным в чужое, да ещё и кочующее племя, пугала до чёртиков.Кочевник улыбнулся, рискуя подойти ближе на шаг, и Лу снова прижал руку к животу.— Не смей... — дрогнул его голос. Руку с ножичком затрясло, и лис отступил назад.— Тише, убери это, я пришёл на тебя посмотреть, я не обижу... — успокаивающе понизил голос волк.Хань бросился на него в жалкой попытке оттолкнуть и прорваться к выходу. Ножик из его ладоней выбили ещё до того, как лис успел сделать первый шаг, а чужие лапищи сграбастали за талию, прижимая к телу волка. Лу угодил прямо в объятия ненавистного Мёнджу и когда осознал это, то уже не мог смолчать. Закричав так, что волк недоумённо отстранил его от себя, Хань забился в его руках с удвоенной силой. А неспешно идущий к своему шатру Сэхун подорвался бегом, взметая за собой облако искрящегося снега.Крик разнёсся на многие километры вокруг, не оставшись незамеченным и на празднестве. В итоге несколько стай дружной толпой рванули к шатру вождя, а старый Роршах, не найдя глазами сына, с замирающим сердцем и обречённым осознанием происходящего нёсся впереди всех.Сэхун откинул тяжёлую шкуру, заменяющую полог шатра, моментально зверея при виде происходящего. Его маленький хрупкий лис белым мотыльком бился в руках забавляющегося кочевника. При виде вождя, тот безропотно разжал руки и, как был, упал на колени, подчиняясь воле разъярённого рыка и показывая полное и безоговорочное повиновение. Он заранее знал, на что покусился, и какой станет расплата.Хань бросился к Сэхуну, заходясь в беззвучной истерике, сопровождаемой частыми мелкими вдохами и дикой слабостью в мышцах. Организму не хватало сил даже на слёзы, и лис всего лишь крупно трясся в теперь уже родных руках.— С-с... — Лу не был в состоянии выговорить даже имя, давясь вздохами. Пальцы лиса крепко оплели шею белого волка, намертво сцепившись в замок. — Всё хорошо, всё хорошо, посмотри на меня. — Сэхун обхватил небольшое лицо лиса руками. — Я с тобой, не бойся, я здесь. Всё, Лу, уже всё.Хань понемногу оттаивал от сковавшего тело страха, наконец давая волю эмоциям. Пуская одинокие слезинки в белоснежную шубу волка, он постепенно успокаивался, уложив голову на мощную грудь и слушая размеренное сердцебиение. Сэхуна в это время пожирало вернувшееся чувство вины. Он снова оставил беззащитного лиса и снова едва не потерял его. И снова в этом виноват он сам и его глупые детские чувства.Мёнджу по-прежнему стоял на коленях, ожидая собственного приговора. Ему оставалось лишь с завистью смотреть на Ханя, скомочившегося не в его руках. И сердце чужака невольно сжималось от осознания того, что красивому лису пришлось пережить из-за него.— Я хочу драться за твоего лиса. — Кочевник поднял голову, смотря прямо в глаза Сэхуну.Хань лишь крепче вцепился тонкими пальцами в белоснежный мех, спрятав в нём лицо.— Пожалуйста, не позволяй ему… — едва слышно шепнул он, разрешая вождю погладить себя по волосам.— Тише, не слушай, никто тебя не заберёт. Не плачь и ничего не бойся. — Сэхун повернулся, полностью укрывая лиса от взгляда чужака. — А ты встал и убрался отсюда, живо. Думаешь, тут твои заслуги имеют хоть какое-то значение? Все твои боевые трофеи и шкуры северных тигров уже никого не удивляют. Я сохраню тебе жизнь только из уважения к твоему отцу. Сэхун мягко отстранил от себя и тихо поцеловал Ханя в лоб, вытирая слезинку. Вожак остро чувствовал всех собравшихся вокруг шатра и ожидающих снаружи. Но единственной его заботой на данный момент был испуганно жмущийся к нему лис.— Ну, не дрожи, всё, этот шут напугал тебя? Напрасно, никогда не бойся подбирающихся втихаря шакалов, на деле они пустое место. — Вождь усадил лиса на мягкое ложе и накинул на плечи одну из шкур.— Я хочу драться за твоего лиса, даже со щенком, — упрямо выплюнул кочевник, поднимаясь без разрешения и выходя из шатра. Сэхун молча последовал за ним.На заснеженном стойбище царила мёртвая тишина. Мёнджу встретил грозный взгляд отца и встревоженный Чунмёна с высоко поднятой головой. Стаи осуждающе загудели.— Он опозорил...— Хань носит щенка...— Покусился на святое…— Эй, кошатник, — из толпы показался мрачный Кай. — Ты серую кошку тоже из засады убил? Со спины подкрался? — вызывающе провоцировал кочевника гончий.— На своей шкуре хочешь проверить? — огрызнулся Мёнджу, сразу же ощериваясь.— Не вмешивайся, знай своё место, гончий! — осадил его Роршах. — Мёнджу понесёт ответственность перед Белым вождём. Чонин пренебрежительно фыркнул, сплёвывая на снег. В груди его неумолимо разгорался огонь дикой ненависти и злости, приправленный хорошей порцией шоржа.— Место знать? Как твой ублюдок?Исин удержал рванувшегося к Чонину Чунмёна. Ситуация приобретала нехороший расклад.— Стой ровно, Мён, — не оборачиваясь, бросил Чонин. — Я — сын Великого вождя, огненный волк Белой стаи. И это мне ты кичишься каким-то моим местом? Ты определил его, бродяга?! Он повысил голос, не сводя леденящий кровь взгляд с вождя кочевников.Воздух трещал, искря от напряжения и тяжёлого, оседающего на языке страха. Произошедшее могло поставить под угрозу мир меж двух стай.— Щенок бурой лисы, — ядовито бросил Мёнджу.Чонин даже оглох на несколько секунд от накатившей ярости, практически кидаясь на кочевника, но Рорш упал перед ним на колено, заставив гончего впасть в ступор.— Я знаю, чей ты сын, Чонин. Сопляк не понимает, что говорит. Твой отец гордился бы тобой. Усмири пыл. Я понимаю твой порыв, и он поистине достоин сына вождя. Но за своего лиса должен говорить Белый вождь.Старый волк смотрел по-доброму, без тени насмешки, а на плечи гончего тем временем легли ладони Чунмёна. — Поступок моего брата не стоит отношений наших стай, — негромко сказал ему волк, и гончий накрыл его руку своей. После Кай также опустился на колено.— Прости меня, Роршах, предводитель кочевников. Роршах одобряюще покивал, принимая извинения и с ощутимым покоем выдыхая. Но полдела было ещё впереди. Из шатра вышел пышущий гневом Сэхун, смеривая взглядом сборище лис и волков, готовых следовать его указаниям.— Тэмин, Исин, к нему. Быстро. Минсок — туда-же. — Лисы моей стаи, в шатры, — тихо приказал вождь кочевников.Чужаки послушались безропотно, Исин же бурчал до последнего, лично подталкиваемый в шатер Чунмёном.Сэхун, наконец, соизволил глянуть на Мёнджу, пригвоздив его на месте мрачным оскалом. Боковым зрением Хун подметил и разозлённого Чонина. — Волчонок, исподтишка покусившийся на занятого лиса, недостоин честного боя. Я не стану биться с трусом, что не чтит наши законы и порядки. Наказание за свой позор ты понесёшь иначе. Чонин неотрывно следил за кочевником, готовый в любую минуту броситься и порвать того в клочья. Ещё минуту назад спокойный Чонде скалился, буравя ногами снег и полностью расстёгивая куртку. Он был готов обратиться в любой момент. Вставший у входа в шатёр вождя Бэкхён вытянулся в струну, готовый броситься вперёд по первому же сигналу. Кочевники тоже напряглись, в свою очередь окружая вождя. Атмосфера вновь накалилась.— Ты встанешь на колени перед моим лисом, попросишь прощения в присутствии обеих стай. Хань решит твою судьбу. Будешь прощён — и я всё забуду. Нет — я буду биться с твоим отцом, с вожаком, — с нажимом произнёс Хун последнее. — Моя победа, и я остригу вашего белого лиса. Проиграю — Чунмён и Исин уйдут с вами.Чунмёл вздрогнул, отыскав родителя глазами и выдохнув ставший вдруг тяжёлым воздух. Он никогда не уйдёт добровольно. Прижавшийся к стене шатра Исин, вслушивающийся в происходящее, пропустил удар сердца, медленно опускаясь на колени.— Нарушившие закон и покусившиеся на щенков в былое время изгонялись. Кто скажет слово против?! — рявкнул Хун во всю силу голоса. — Кто идёт против порядка и закона? Кто плюёт на предков и честь своего рода? — Белый вождь, произнося каждое слово, чувствовал гулкое биение крови в жилах. Ведь это он — тот, кто плюёт на всё, рискуя жизнью. Своей и брата. — Кто идёт против нас, волков? Ну! — Он старался не смотреть на Кая, не зацепить ненароком его взгляд. Ведь там он найдёт прямой ответ на свой вопрос.?Ты всё делаешь правильно, держись и не смей позорить стаю и имя отца. Не забывай, кто мы?.— Те, кто прячется по пещерам... — Сэхун не удержался и обернулся к брату, ловя его прямой взгляд. Тот намеренно фыркнул и отвернулся.?Слабак. Только и умеешь задницу подставлять. Маменькин сыночек? — мысли жалили больно, разрывая голову и попадая липкими каплями боли на оголённую душу.Хун отвернулся, едва сдерживаясь. Чувствовал, как предательски заныло где-то слева.?Да и задница твоя так себе. У Ханя и то лучше. Ему ведь волк нужен, а не собака скулящая, так может, мне на него переключиться?? — насмешливый голос Чонина рвал в клочья раненые чувства, но правильного результата всё же добился.?Заткнись, дворняга безродная. Жертва нелепой случки? — неуверенно ответил ему Хун, но всё же удержал лицо, твёрдо стоя на ногах. Он невидящими глазами смотрел на Мёнджу. Не слышал уже, как тот согласился просить прощения у Лу и как одобрительно восприняли это кочевники. Те чтили законы больше, чем любая другая стая.Лу осторожно показался из шатра, укутанный в белоснежные меха и пахнущий травами, которыми отпаивали его лесные черноухие лисы, пришедшие со стороны Тэмина. Он остановился рядом с Сэхуном, тут же подлезая к нему под руку и хватаясь за тесёмки на рубахе волка. Тот слабо ткнулся в висок лиса, нашёптывая что-то успокаивающее.Мёнджу честно просил прощения, казалось, даже искренне раскаиваясь за содеянное. Под грозным взглядом отца давая клятву никогда не возвращаться, он получил-таки великодушное прощение Белого лиса. После, Хань снова доверительно прижался к Сэхуну, и все стаи наконец получили позволение разойтись спать. Равновесие было восстановлено, пусть и остался неприятный осадок. Над сгустившимися сумерками ещё долго слышался сердитый грохот голоса Роршаха, на чём свет стоит отчитывающий собственного сына.