5 (1/1)

Сэхун уже куда осторожнее провёл Луханя обратно в шатёр, снимая с него мокрую шкуру и подталкивая к постели.— Ложись и грейся.Но Хань не уходил, обнимая вождя за талию и прижимаясь к горячему телу. Он даже опустил голову тому на грудь и прикрыл глаза.— Прошу, мне так холодно, Сэхун, мне холодно...Вождь обречённо закатил глаза, подхватывая на руки трясущегося лиса и укладываясь рядом с ним. Под ворохом тёплых шкур он прижал Ханя к себе и погладил по голове, словно маленького. — Всё, всё хорошо, этого больше не повторится. Не бойся. Больше не обижу, перестань, я чувствую, что тебе страшно, — глухо приговаривал Хун.— Возьми меня, возьми грубо, Сэхун. Я хочу чувствовать. — Хань поднял к нему голову, вглядываясь в глаза.— Нет, успокойся. — Сэхун уложил его обратно, прижимая к себе покрепче. — Я с тобой, всё хорошо.Вождь Белых искренне не понимал такого желания сбежать и одновременно быть защищённым.Заснул Лу ближе к вечеру, так и пролежав с Сэхуном не вставая, не выпуская его из объятий и начиная всхлипывать, едва тот пытался встать. Хун просто лежал и чувствовал, как постепенно сходит с ума. Он не любил своего лиса. Хотел, заботился, испытывал нежность, но любовью это и близко нельзя было назвать, и это убивало. Ещё тяжелее было осознание того, что человек, к которому он совершенно точно испытывал то самое чувство, находился так близко и одновременно недостижимо далеко. ? ? ?Саундтрек: London Grammar - Wicked gamesСэхуну удалось улизнуть от тихо посапывающего лиса далеко за полночь. Едва только дыхание Ханя выровнялось, а пальцы перестали до побелевших костяшек цепляться за рубаху вождя, тот попросту сбежал.Сегодня Чонин должен был идти в караул, охранять покой и сон всей стаи. Хун переживал о случившемся, то и дело вспоминая, как отшвырнул Кая сильным ударом лапы, его ухмылку и затаившуюся в чёрных глазах обиду. Затевать такое с братом было опасно, но тогда Белый не был в состоянии себя контролировать.Подходя к границе стойбища, он искал в голове хоть какие-то слова, чтобы сгладить ситуацию. Гончий был где-то рядом, его запах Хун бы различил из тысячи даже за сотню километров. Чонин словно с издёвкой следил за ним, но на глаза не показывался, мучая своим незримым присутствием. Хун обошел стойбище два раза по периметру, так и не найдя Чонина, тщетно вглядываясь в тёмную чащу. Играет с ним? Знал, что придёт. Прищуриваясь и отмахиваясь от лезущего в глаза снега, Сэхун в который раз оглянулся по сторонам, силясь разглядеть волчий или человеческий силуэт, или хоть рыжий всполох.— Чонин, — тихо позвал он. Звал мысленно, пробовал крикнуть в голос, но огненный так и не появился. — Прости!.. — он набрал побольше воздуха в лёгкие собираясь закричать громче. — Про...В снег его повалило сильное тело, и выпрыгнувший откуда-то слева гончий слабо рыкнул, придавливая человека к земле покрытыми снегом лапами.?Такой предсказуемый, прощения прибежал просить? — довольно оскалился Кай, мысленно поддевая брата. ?Я же сказал, что не обижаюсь. Уходи? — он мягко отступил, выпуская из под себя опешившего Сэхуна и собираясь ускользнуть.— Прости! — всё-таки крикнул Хун и уцепился за шерсть на боку брата, неуклюже ворочаясь в снегу.С блондинистой головы слетел капюшон тёплого твида, оголяя незащищённую от холода шею, а длинные пальцы младшего провалились в тёмно-рыжую шерсть волка, пока снежинки оседали на коже ледянящими тяжёлыми каплями.— Чонин... — Он наконец поднялся, так и цепляясь за неподвижного волка. Глянул виновато , поджимая бледные губы и отводя в сторону взгляд.Сколько раз он видел это лицо? Один? Когда маленький Сэхун просился к огненному спать, потому что его пугал Чанёль. Кай не пускал, а он вот так же стоял, вцепившись его одеяло, и смотрел так же, а потом цепко держался за его рубаху на спине. Ему было страшно, а Чонин как всегда пожалел младшего. Два? Когда уже подростком он просился на охоту с ним, держась точно так же за его бок. Сэхуну нельзя было еще охотиться, слишком маленький. Три? Когда впервые стоя в дозоре он пришел проведать брата. Именно тогда у них началось. Тогда Чонин полюбил ходить в караулы.Сэхун ещё маленький, слоняющийся за ним, вечно всего боящийся. Сэхун, который отчаянно цеплялся за родителей, который всегда нуждался в заботе. Сэхун, доверяющий только ему. Сэхун, которого он взял в первый раз в одной из природных пещер недалеко от стойбища. Правда та первая была далековато от посёлка, но они могли найти её безошибочно. Даже сейчас.— Нужно нести караул. Так нельзя, Сэхун, — первым нарушил долгую тишину обратившийся Чонин, накидывая на плечи принесённую братом шкуру.Они развели костёр в одной из небольших скальных расщелин, а вождь ещё и сгрузил на плечи огненного свою куртку, опасаясь, что тому будет холодно. Волк смерил его нечитаемым взглядом на это. — Ты о том что стая не охраняется, или о нас? — Сэхун швырнул охапку хвороста маленькую в костёр. — Я о том, что эту подростковую зависимость пора прекращать. Ты должен жить так, как тебе уготовано. Ты... — Почему? Если бы тогда ты не уступил бы мне победу, то сам мог бы быть вождём, — перебивает Сэхун, ломая очередную веточку в руках, поворачиваясь к брату и пытаясь заглянуть в лицо. — Я пошел бы за тобой куда угодно...Чонин хмыкнул, смотря на пляшущие язычки пламени небольшого костра перед собой.— Моей победы не хотел отец. Вы с Чанёлем сыновья вождя.— Ты тоже его сын! — Хун ухватился за подбородок гончего, пытаясь повернуть к себе. — Он был бы рад твоей победе точно так же, как моей или Чанёля.Чонин резко отбросил его руку, презрительно фыркнув. — Я — сын бурой лисы, ясно? Ты так и остался маленьким и глупым младшим. Я был бельмом на глазу Великого вождя, случайно родившимся щенком. Отец никогда не хотел, чтобы я занял его место, он любил тебя и Чанёля. Моя победа ему была не нужна! — гончий повысил голос, отталкивая от себя Сэ и вновь отворачиваясь. Он отчаянно пытался затянуть в себя старую, ноющую и напоминающую о себе рану. Душил боль за растоптанную гордость, за сожжённое тело матери, за такое несправедливое отношение отца. И за Сэхуна. Он ведь тогда начал всё далеко не из-за чувств, а лишь из-за глупого ущемлённого самолюбия. Вот только преданный взгляд младшего и еле слышное ?я тебя люблю? стали для него приговором. Навсегда.Сэхун здесь был не при чём. Он не виноват в поступках отца.— Твоя победа была нужна мне. Это я никогда не хотел быть вождём. — Хун снова снова попытался придвинуться и накрыл руку брата своей.— Тебе был нужен мой член, дурачьё. Хватит! Иди отсюда! — Огненный снова оттолкнул белого, на этот раз сильнее. — Мы просто трахались, слышишь?! Тебе ясно? Я сделал это назло твоему папаше и бесполезному брату! Вали отсюда! — В порыве чувств гончий размахнулся и пнул Сэхуна в бедро. Хун сдавленно вскрикнул, вжимая голову в плечи и закрываясь руками, но так и не двигаясь с места.— Золотые детки, сыночки. Да я вас обоих даже не напрягаясь размазал, а тебя ещё и трахнул! Просто так! Забавы ради, и лису твою тоже! Прямо как твой папаша мою маму! — распалялся Чонин, поднимая Сэхуна к себе за шкирку. Но тот и не думал сопротивляться.— А может просто бурая метила на место белой? Знаешь, шлюхи не всегда получают то, что задумали, и никогда не думают о последствиях! — выплюнул Хун брату в лицо, совершенно никак не отбиваясь, смотря ему в глаза с какой-то горечью.Чонин даже замер на какое-то мгновение. После Сэхун согнулся пополам от резкого удара в солнечное сплетение и полетел на землю. Кай снова набросился на него, переворачивая на спину и усаживаясь сверху. Он схватил его за шиворот, поднимая к себе и выкрикивая срывающимся голосом:— Показать тебе, кто тут шлюха и подставившая задницу подстилка? Показать?! — Покажи... — тихо попросил его Сэ, погладив по лицу. В глазах его блестели слёзы от недавнего удара, но смотрел он тепло. И Чонин с запозданием осознал, что его провоцировал именно на это действие. Сэхун совершенно не пытался сделать больно. Как и всегда.— Глупый. — Он смущённо отпустил белого, откидывая волосы с лица. — Нельзя так...— Чонин... — позвал младший. — Я так тебя люблю. Сэхун снова полез к нему целоваться, а у огненного больше не было сил на сопротивление. Сэхун был везде: в его сердце, в душе, на кончиках пальцев. Он скучал по нему, по его телу, запаху, прикосновениям. Потому что тоже любил.Вождь откровенно трусил, чуть дрожа и неловко стягивая просторную рубаху через голову. Братья улеглись прямо на сброшенные вещи Сэхуна. Куртка под его спиной и полностью обнаженный Кай над ним. Это повторялось уже в который раз. Это причиняло обоим боль, от которой ни один не сумел отказаться.Веточки потрескивали в костре, бросая тени на переплетённые тела, сгорая вместе с их тайной.— Столько раз, а ты всё смотришь так, будто боишься. — Чонин улыбался, гладя Сэ по напряженному животу, очерчивая кружочек пупка и останавливаясь у кромки штанов. — Дрожишь, сердце колотится... — Гончий наклонился к нему, замирая в миллиметре от приоткрытых губ. — Так часто дышишь. Он целовал его, опуская руку на пах, начиная поглаживать через штаны и чувствуя, как Сэхун реагировал чуть вздрагивая и обнимая его за шею.— Я боюсь, всегда боюсь... — шепнул белый, кусая и вылизывая брату уши, целуя скулы и линию челюсти. — Я никогда не сделаю тебе больно, — доверительно ответил гончий, гладя светлые волосы, чувствуя под руками мурашки на бледной спине и тесноту между ног. — ...боюсь тебя потерять.Никто не вызывал в нём столько желания, ни один лис. Никого он не считал настолько красивым. Ни к кому он не испытывал даже отдалённо похожих чувств, сколько бы не пытался избавиться и убежать от этого. Он не мог отказаться от того, что давно было в нём, поселившись сорняком, что вовремя не выдернули из сердца. Теперь сделать это было невозможно — корни разрослись слишком глубоко. Вырвать Сэхуна из сердца — вырвать собственную душу. Хун отзывался на все ласки, даже мимолётные. Поцелуи, касания, горячий шёпот... Отзывался тихими стонами, то и дело шепча имя брата.Длинные стройные ноги Чонин развёл максимально широко, разложив под собой полностью раскрытого Сэхуна. Тот лежал, закрыв глаза, не находя смелости смотреть сейчас в глаза своему гончему. Грудь тяжело вздымалась от частых вздохов, руки беспорядочно мяли края куртки, и вождь просто не знал куда себя деть от накатывающего возбуждения. Стояло крепко так, мучительно оттягивая низ силой желания. Дышать было тяжело, сердце почти выдиралось из груди, заставляя слышать собственные удары. И эта рука, начинающая плавно двигаться на члене.— Не мучай меня... — взмолился Сэхун, поворачивая голову набок и хватая ртом воздух, словно задыхаясь. Кай снова улыбнулся, опускаясь пальцами к рефлекторно сжавшемуся входу, едва дотрагиваясь и заставляя Сэхуна зажмуриться.— Тише, — Чонин снова наклонился к нему. — Расслабься, впусти меня, Сэ... — Гончий глубоко поцеловал его, проникая языком и вместе с этим проталкивая пальцы. Хун поначалу напрягся, сильнее заёрзав, но успокаивающий шепот Кая помог ему расслабиться...Костёр почти догорел, отдавая своё живительное тепло, но это уже никого не беспокоило. Чонин взял его сзади, вгоняя член полностью, оглаживая белые бока, красивую задницу и бледную родную спину. Вслух он говорил всякие глупые нежности, чувствуя, как невозможно узко внутри брата. Так было всегда, он же не был лисом и никогда не смог бы принимать его без подготовки. Всегда будет немного больно, словно напоминание о неправильности происходящегоХун сдавлено стонал, опираясь на дрожащие от напряжения руки, то и дело хныча на особо глубоких толчках. Внутри всё горело — к размерам брата он так и не привык, и тугая задница принимала неохотно его естество, сдавливая тёплыми стенками. Сэ чувствовал каждое движение, как давит наполненность, как Кай достаёт простату, заставляя позорно кричать. Себя он не трогает, не потребуется. Но Чонина это не устраивало, и он снова сполз ладонью к члену брата, двигая ей в такт своим толчкам. Сэхун с жалобным стоном упал на локти, царапая пальцами пыльный пол в пещере.— Не трогай, пожалуйста, это слишком... слишком. — Он задыхался, пытаясь убрать руку Кая.— Покричи, мне нравится, Сэ, мне нравится, — довольно шептал Чонин, чувствуя, как набухает на члене узел и спеша быстро выйти из Сэхуна, до сотрясшей его волны невероятного оргазма. Чонина сносит от ощущений, едва не выбивая из сознания. Скулящий под ним Хун обливался, обильно пачкая вещи под собой и бессильно падая, потому что ноги позорно разъезжались.— Иди ко мне. — Чонин притянул к себе всё еще не оклемавшегося Сэхуна. — Хуни, — он целует брата в макушку, позволяя себе эту маленькую нежность.— Я не смогу обратиться, сил нет, — с трудом перевёл дыхание белый. — Люблю тебя. — Он положил брату голову на плечо, безмолвно прося несколько минут отдыха. Такая роскошь как ночь вместе им недоступна. Тот закрыл глаза, засовывая подальше жалящее чувство боли.— Сможешь. — И, все же не совладав с собой, добавил: — Я тоже люблю тебя.Звук упавшего камешка эхом отбился от каменных стен, заставив Чонина встрепенуться. Откуда-то в придачу слабо повеяло лисьим запахом. Вскинув голову, огненный успел заметить лишь кончик белого хвоста. Нетрудно было сложить два и два, определив, что за лис нарушил уединение братьев.Сэхун осторожно встал, опираясь рукой о стену, зачем-то нервно поправляя волосы и пытаясь скрыть дрожь в ногах. Чонин видел это уже как минимум не первый раз. Он помог белому подняться и встать ровно.— Больно? — тихо спросил он, удерживая Хуна за руки.— Нет, что ты, — обезоруживающе соврал тот. — Всё хорошо.Чонин поправил светлые волосы, приглаживая растрёпанные косички, выбившиеся из жгута на затылке. Погладил лицо брата, целуя в переносицу.— Я же знаю, что больно, Сэхун.— Пройдёт. — Вождь улыбнулся и вернул поцелуй, на этот раз настоящий.Обратился он со второй попытки, едва собрав последние силы для этого. Проводив его, Чонин вернулся обратно в пещеру, собрал вещи и нашел небольшой след лисьей лапы, отпечатавшийся в пыли пещеры.Вернувшись в шалаш, Хун увидел силуэт Лу за ширмой купели. Тот как раз резко сел в воду, в привычном жесте обняв колени. Сэхун уловил едва поменявшийся запах своего лиса.— Хань? — позвал он мягко, отодвигая скрывающую его ткань. — Чего не спишь?— Где ты был? — Лу вскинул голову, смотря на него отчего-то глазами полными укора.— Ходил узнать, как там Чонин, он слишком часто ходит в караулы. Иди в постель? — Не трогай меня. — Хань сильнее прижал колени к груди и нахохлился.Сэхун нахмурился, удивляясь и настораживаясь реакции лиса. Он пару секунд смотрел на струящиеся по спине белые волосы, спадающие в воду, замечая, что они испачканы с левой стороны, как если бы он где-то обтерся о грязную стену.— Где ты испачкался, Лу? — Хун попытался дотронуться до лиса, но тот спешно прикрылся руками и шарахнулся в сторону, всколыхнув воду.— В уборной, — быстро ответил он, заправляя грязную прядь за ухо.Сэхун невольно замечал дрожь лиса и явное нежелание контактировать.— Что такое? Ты чего-то испугался. Я же вижу. — Немного морщась он боли в пояснице, Сэ присел на корточки перед купелью и взял лиса за руку. — Хань?— Я... просто обещай, что не тронешь меня сегодня, мне приснился дурной сон. — Хань старательно отвёл взгляд и выдернул руку, спрятав её под водой.Сэхун словил его за подбородок, разворачивая к себе и удерживая, практически насильно заставляя смотреть себе в глаза. Но лис упрямо опустил глаза и прикрылся пушистыми ресницами. — Хорошо, раз так. Не трону, идём спать.— А чего так? Не хочешь, надоел? Не будет свадьбы? — Хань вспыхнул мгновенно, что есть сил отталкивая руку волка, но потом снова хватая и притягивая к себе. — Ну, что же ты? Иди ко мне и возьми своего лиса, Великий белый вождь! Давай! — Он повысил голос и швырнул прямо волку в лицо сваренным Исином мылом.Терпение Сэхуна лопнуло как мыльный пузырь, и он поднялся, возвышаясь над лисом обнажённым после обращения. Хватая строптивца за предплечье, белый вытащил лиса из воды.— Как скажешь, ходить не сможешь утром, — пригрозил он, волоча Ханя к лежанке.— Мне больно! — пискнул тот, цепляясь за руку волка, сдавившую до синяков.Сэхун тут же разжал хватку, разворачиваясь и обнимая лиса. В душу сразу же закрался стыд за свои срывы, ведь виноватым здесь был только он сам. Хань положил голову Сэхуну на грудь, все ещё видя его там, в пещере, с Каем.— Прости меня, прости, Лу... Не дав волку договорить, лис вырвался, юркнув под шкуры и укрывшись с головой. Сэхуну осталось лишь устало закрыть глаза и выдохнуть.— Ладно, просто ложимся спать. Укладываясь, он снова чувствовал тот необычный запах, что сопровождал его вот уже несколько дней. Хань пах по-другому? ? ? ?Утром вождь проснулся один, как ни странно наблюдая томящуюся похлебку в котелке над очагом и непривычно убранный шалаш, где каждой вещи нашлось своё место. В купели его ждала чистая тёплая вода и даже новое мыло, взамен пострадавшему. — Лу? — тихо позвал волк, убеждаясь, что лиса и след простыл. Что являлось ещё более странным, учитывая, что выходить наружу и общаться со стаей Хань категорически отказывался.Завтракал Сэхун тоже в одиночестве.Стая никогда не страдала бездельем — работы всегда было просто валом, все что-то делали. Лисы готовили шкуры на продажу и на нужды стаи, занимались готовкой, ухаживали за животными, от которых тоже зависело пропитание стаи, и занимались ещё сотней мелких дел. Волки убирали снег, топили лёд чтобы добыть питьевую воду, искали хворост и другую древесину для отопления, укрепляли шалаши и охотились. Обживать место было крайне сложно, но тяжелая работа сообща приносила плоды.Сэхун отчего-то порядочно задержался на нынешнем стойбище. Вместе с волками он возвёл ограду вокруг и утеплил сарай для быков, стал разводить тяжёлых нелетающих птиц, как известно, непригодных для путешествий. Никто не решался спросить, решил ли Белый вождь обосноваться на этом месте, но каждый лелеял такую надежду в глубине души.— Мён, ты не видел Лу? — обратился Сэхун к Чунмёну, таскающему кадки для воды. Волк хмыкнул, покосившись в сторону пещеры, куда таскали куски льда для топки.— Топит воду. Я говорил, что лисам нельзя, но он не слушает. Забрал бы ты его, надорвется ведь. Исина он не слушает, нарочно хватает тяжелые куски. Белый вождь, мы не против помощи, но всё-таки...— Меня не обязательно всё время вождём называть, я не перестану от этого им быть. Син тоже топит. Ты против моей лисы? — Сэхун нахмурился.Он заметил, как птицы взлетели над верхушками деревьев, как заговорил, перешептываясь ветром лес, и как выпрямился Тэмин, поворачиваясь лицом к чаще. Лицо его озарила самая добрая улыбка, и над утренними сумерками проглянули солнечные лучи.Сэхун увидел в этом надежду понятную только для себя. Отыскав глазами своего гончего, он мысленно произнёс: ?Ты живешь в каждой моей мысли?.Говоривший что-то до этого Чунмён коснулся плеча вождя.— Так ты позволишь ему таскать глыбы сейчас? Я тебя не понимаю. Это равносильно тому, чтобы и Минсока попросить.Белый почувствовал, как в груди обрывается и падает куда-то сердце. Успевший услышать обрывок его мысли Чонин уронил тяжеленный кусок льда и бросился за братом в пещеру.Лухань заправил за ухо выбившуюся прядь волос и засучил рукава ценной шубы из белого медведя, что однажды ему вручил Сэхун, и принялся укладывать куски льда в деревянное ведро с верёвочной ручкой. То и дело он ловил на себе укоризненные взгляды, слушал замечания, просьбы, уговоры. В основном Исина, так как волков он вообще не слушал. Делал вид.— Хань, пожалуйста. — Исин в который раз ухватился за ведро, потянув к себе. — Зачем? Ты же вредишь...— Кому? — лис выдрал ведро из чужих рук и сгрузил к него очередной кусок льда, нервно улыбаясь. — Кто я там у вас? Белый лис, да? Так вот, я буду таскать воду! Я буду делать что хочу! А вы слушаться, верно?! — Он резко поднял ведро, смотря исподлобья. — Что-то не так? Я в чем-то ошибаюсь?— Лу, послушай меня. — Исин смотрел умоляюще, пытаясь пробудить хоть какое-то благоразумие у лиса, чувствуя назревающую истерику.— Поставь ведро! — загрохотал в пещере рассерженный голос вождя, заставляя инстинктивно вжимать всех голову в плечи. Ко входу в пещеру подтянулась оставшаяся часть стаи, чувствуя неладное. За плечом вождя неизменной тенью маячил верный гончий, прожигая лиса настороженным взглядом. Сэхун остановился в проходе, складывая руки на груди и внутренне напрягаясь. В таком своём истеричном состоянии лис мог выкинуть всё, что угодно.Лу демонстративно пересыпал лёд в большой котёл, подвешенный над разведённым прямо в пещере огнём, где вода топилась, изобилуя большими, ещё не разогревшимися кусочками льда. Потом эту тёплую воду разносили по шатрам, сливая в специальные деревянные кадки и кожаные фляги, после уже используя в хозяйстве, нуждах и быту.— А я всё думал, когда же тебе пожалуются, Великий белый Хуни. Правильно, Кай? Я не перепутал, так ты его...Договорить Хань не успел.Прямо со своего места Чонин запустил в него маленьким осколком льда, прицельно промахиваясь и царапая щеку. На красивом бледном лице проступила алая небольшая полосочка крови. Он бы не промахнулся, если бы хотел.Лис проглотил так и не произнесённые слова и уронил пустое ведро, испуганно хватаясь за щеку. Гончий смотрел так, что кровь стыла в жилах. Смотрел как на угрозу.?Богом клянусь, я тебя разорву, мне плевать на последствия? — услышал Хань в голове размеренный и спокойный голос гончего.Ханя впервые подвели собственные инстинкты. Ему стало по-настоящему страшно. Он спасовал перед сильнейшим, отдав дань его давящей ауре. Животный страх накрыл лиса с головой и пробрал до костей. Кай не шутил. Его лисье нутро заставляет позорно заскулить и инстинктивно броситься к источнику защиты. Он побежал к Сэхуну, наступая на края шубы и путаясь в ней, чтобы в итоге плюхнуться на колени перед вождём, цепляясь за его ноги. Он тихо трясся, позволяя себе пару слезинок от унижения и ненависти к самому себе.То как напрягся и разозлился Чони заметили все, не понимая, в чем проблема.— Что ты делаешь? — Чондэ пораженно уставился на гончего. — С ума сошел?— Пытаюсь образумить этого идиота, чтобы подумал о щенке, — быстро выкрутился Кай.Сэхун поднял лиса, удерживая за плечи и принюхиваясь. Это точно, ошибки быть не может. У Ханя будет щенок. Срок совсем маленький. Значит беременность началась недавно.— Давно ты знаешь и молчишь? Я швырял тебя в снег уже беременным? Сколько ты скрывал это, оправдывая переменами в организме? — Хун пытался заглянуть ему в лицо, несильно сжимая руки выше локтей. Волк волновался, чувствуя, как колотилось собственное сердце. Он не понимал, радость ли это, или рухнувшая надежда на личное счастье? На свою больную любовь.Лис молчал, сломленно уронив голову на грудь и позволяя белым прядям скрыть лицо. — Великий вождь, ему сложно принять то, что выпало на его судьбу. Он только недавно стал лисой, вашей парой. Он едва потерял последнее, что связывало его с рухнувшим миром, — тихо начал Минсок, выходя из-за спины Чондэ. — Щенок для него потрясение, он просто не осознаёт счастья...— Какого счастья?! — крикнул Хань и вырвался, отталкивая руки Сэ.Мин вздрогнул, тут же чувствуя руку Чондэ на плече.— Счастья? Ты серьёзно? Ты рад тому, что тебя обрюхатил похитивший тебя волк? Рад, что все решили за тебя?!Мин растерянно посмотрел на Сэхуна и обернулся к Чондэ.— Не злись, ему очень страшно, — мягко шепнул он мужу, и у того сразу разгладилась складочка на переносице и разжались кулаки.Сэхун попытался аккуратно унять разбушевавшегося лица и взвалить его на плечо, чтобы унести.— Он не в себе, не волнуйтесь, занимайтесь делами. — Хун постарался успокоить стаю, сглаживая ситуацию.Ему ответили понятливыми и поддерживающими взглядами, но Хань снова вывернул всё гадким нутром, сопротивляясь, как дикая медведица.— Не трогай меня! Ненавижу! Мне не нужно... от тебя не нужно, я не хочу таскать твоих выродков, не хочу! Я же никогда от тебя не отделаюсь теперь! Это ты во всем виноват, ненавижу! Не признаю, понятно тебе?! Вождем, мужем, кем там ещё! Ничтожество! Подсти...Сэхун дернул его к себе, не давая договорить. Развернув его к себе спиной, он одним махом собрал белоснежные волосы, убирая их в сторону, и, оголив заднюю часть шеи, выпустил клыки и прокусил нежную кожу насквозь, оставляя метку. Теперь у Луханя в самом деле не было шанса на побег. Куда бы он ни пошел, везде узнают, чей он лис и кем является.Хань медленно оседал на пол, уже не сопротивляясь, когда его подхватили на руки. Тело сковала слабость, а в душе гадостным чувством разлилась безысходность.— Я решаю, что ты будешь делать. Твои признания меня не волнуют. Стая!— Стадо... — слабо отозвался Лу, больше не вырываясь. Его непреодолимо клонило в сон из-за метки, но он держался до последнего, стараясь не отключиться.— Стая, я объявляю вам о свадьбе. У нас будет праздник. Я беру в мужья этого лиса, носящего моего щенка.Мутнеющим сознанием Хань успел выхватить лицо Кая, глаза которого отражали невероятную тоску. Отовсюду послышались одобрительные возгласы.